Борьба за господство

Глава 16 Безумец и стратег

Нижинский вошел в кабинет Пророка быстрым шагом. Его лицо, обычно спокойное и отстраненное, в этот раз было сосредоточено, даже жестко напряжено. В руках он нес большой сверток, обмотанный несколькими слоями плотной металлической фольги, перевязанный стяжками. Что-то внутри этого баула шевелилось, будто там была не вещь, а живое существо.

Анджей остановился перед столом, не говоря ни слова, небрежно бросил ношу на пол. Сверток зашелестел. На мгновение в воздухе словно пробежала легкая вибрация — слабый, едва ощутимый радиотелепатический шум, но даже он заставил ближайших охранников обменяться взглядами.

— Вот полуфабрикат притащил.

— Он что, живой? — спросил Вадим, не отрывая взгляда от шевелящегося свертка.

— Живой и невредимый, — коротко ответил Нижинский. Голос был спокойный, без малейшей бравады. — Только шишка на лбу, от приклада.

Сама мысль о том, что в фольге лежит живой альфа, звучала слишком невероятно. Все до этого момента слышали только донесения разведки, слухи среди радиолюбителей. Вадим медленно выдохнул, покачал головой и пробормотал, почти сам себе:

— Ни хера себе подарочек… Неожиданно.

Он обошел стол, подошел ближе к свертку, но пока не касался. Лишь наклонился, словно пытался ощутить исходящий фон. Тот был слабым, но хаотичным, рваным — от этого шумела голова, и казалось, будто под кожей бегают мурашки. Вадим резко выпрямился и повернулся к Нижинскому.

— Как удалось дотащить? Ты вообще представляешь, что это за хрень? Это же не простой зомбак, а тварь пострашнее ядерной бомбы… Никого из твоих ребят не сломали его сигналы?

Нижинский едва заметно усмехнулся краем губ.

— Терпимо, — сказал он. — Ментальное давление было, но ни один из моих не сорвался. Никто не поднял оружие против своих. Сдержались. Мы знали, что служим Единству, а не этому отбитому психу.

Фраза прозвучала твердо, Вадим понял: Анджей говорил искренне, без попытки выпендриться. Баул снова дернулся, изнутри донеслось что-то похожее на сиплый хрип, приглушенный фольгой. На миг в сознании промелькнул чужой образ — клочья бессвязных нот, высеченных из плоти и костей, резкий аккорд, который вонзился в голову и сразу исчез. Вадим сплюнул и шагнул назад.

— Сука… живой, — повторил он, теперь уже вслух, обращаясь к себе, к Анджею, ко всем сразу. — До сих пор не верится, бл… дь.

Дверь распахнулась без стука, и в кабинет вошел Исаев. Он, как всегда, выглядел так, будто едва сдерживает себя от того, чтобы начать бегать кругами от восторга при очередной диковинке. Глаза горели, руки слегка дрожали, дыхание сбивалось.

— Господи! — выдохнул он, и это было не обращение к Богу, а простая привычка. — Еще один живой альфа. Вы понимаете, что это значит?

Он сделал несколько шагов вперед, почти подскочил к баулу, но Вадим выставил руку.

— Стоять, Артур! Жить надоело?

Исаев замер, но его голос все равно дрожал от возбуждения.

— Это прорыв. Это… это вообще предел мечтаний. Мы столько месяц гадали, как они формируются, почему вирус дает такие эффекты… А теперь вот он, образец! Целый! Живой!

— Остынь, — оборвал его Вадим. — Не кипятись раньше времени. Сначала разберемся, что за падаль мы сюда притащили.

Исаев кивнул, но глаза его все еще светились радостью. Он смотрел на шевелящийся сверток с таким выражением, будто перед ним лежало нечто святое, хотя для Вадима и Анджея это было скорее грязное и опасное чудовище.

— Ты хотя бы понимаешь, — продолжил Вадим. — Что оно целый город превратило в филиал преисподней, настоящий мясной театр? Тысячи выживших пустило на мясо для своих «„экспериментов“»? Все фильмы ужасов вместе взятые нервно курят в сторонке…

Анджей поделился с Вадимом и Исаевым образами улья с агонизирующими телами, искаженных кадавров, девушку-скрипку…

— Я понимаю, — быстро ответил Исаев. — Но именно поэтому он бесценен. Чтобы бороться с таким, надо его изучить. Мы никогда больше не получим такого шанса.

Вадим зыркнул на него так, что тот сразу прикусил язык.

— Ладно, — сказал Вадим. — Пока твоя радость никому не нужна. Подождешь. Сейчас посмотрим, что это животное умеет.

Он кивнул Анджею.

— Разматывай.

Нижинский без лишних слов присел рядом со свертком. Лезвием ножа он перерезал стяжки и начал разворачивать фольгу. Металл шелестел, отбрасывая тусклые блики.

По мере того как слои спадали, ментальный фон усиливался. Сначала это было похоже на тихий звон в ушах, затем на гул, пробирающий до зубов. Картинки мелькали на краю сознания: ломаные аккорды, разорванные образы людей, куски звуков, которые то и дело превращались в хаотичный ор.

— Чувствуете? — тихо произнес Исаев, хотя все и так это ощущали.

— Заткнись, — рявкнул Вадим.

Последний слой упал. На полу, связанный и дергающийся, лежал худощавый мужчина в потрепанном фраке. Волосы спутаны, глаза бегали, рот кривился в улыбке, которая выглядела скорее болезненной, чем осмысленной. Из его груди вырывался сиплый хрип, а в ментальном фоне прорезался резкий зов.

В одно мгновение сознания в комнате словно дрогнули. Охранники дернулись, один шагнул вперед, но тут же схватился за голову. Вадим ощутил, как чужая воля пытается вломиться вглубь, раздавить, заставить подчиниться.

Анджей действовал мгновенно. Не раздумывая несколько раз пнул психа под дых и по голове. Поток сигналов сразу ослаб, в ментальном фоне стало тише, словно кто-то убавил громкость в десятки раз.

— Лежать бояться, тварь! Хоть пикни своим радио, я тебе пальцы отрежу.

Вадим шагнул к Анджею и процедил сквозь зубы:

— Ты поаккуратнее, это не мешок с картошкой, а ценный образец.

Нижинский посмотрел спокойно, ни на секунду не смутившись.

— Иначе оно не замолкает. Этот псих сразу начал давить. Так проще.

Вадим хмыкнул, но возражать не стал. В его собственных висках еще звенело, и он прекрасно понимал, что Анджей сделал правильно. Исаев, наоборот, наклонился ближе, рассматривая пленника, как редкий экспонат. Глаза его буквально горели.

— Живой альфа… — пробормотал он. — Полноценный.

Вадим хмыкнул:

— С башкой он явно не дружит.

Он снова перевел взгляд на Скрипача. Тот приходил в себя, глаза его метались по сторонам, улыбка возвращалась, а в ментальном фоне уже снова пробивались рваные сигналы, будто кто-то пытался играть на расстроенном инструменте.

— Ну что, Анджей, — сказал Вадим. — Теперь рассказывай, показывай детально, ничего не упуская. Что за декорации к фильму ужасов вы там видели в Пскове? Пусть все узнают, какая тварь перед нами.

Анджей выпрямился, провел рукой по лицу, будто собираясь с мыслями, и закрыл глаза. Его сознание на секунду потянуло в сторону роя, и через миг по ментальному полю пошла первая волна образов.

Вадим сразу ощутил это. Перед глазами вспыхнула чужая память — улицы Пскова. По ним бежали толпы ходоков, а за ними двигались твари, которых до этого никто никогда не видел. Сросшиеся женщины, превращенные в многоножку, чьи крики вплетались в один бесконечный вой. Человек, разорванный и перестроенный так, что его собственные легкие работали как меха для волынки, выплевывая в пространство жуткие звуки.

Картинка сменилась. Внутри филармонии стены дышали биомассой. Люди, вмурованные в живую плоть, десятки лиц, которые синхронно кричали и просили об одном — убейте. В ментальном фоне эти просьбы звучали еще громче, чем в реальности. Даже закаленные ульевые воины рядом с Анджеем тогда вздрогнули, хотя они видели многое. Исаев прижал кулак к губам, словно пытаясь удержать рвотный рефлекс, и прошептал:

— Боже… Это слишком.

Вадим стоял неподвижно. Он не показывал эмоций, но внутри все кипело. Рой пробивала дрожь от увиденного. Даже самые равнодушные, даже те, кого уже давно мало чем можно было удивить, ощутили отвращение и ненависть. Анджей открыл глаза и коротко сказал:

— Вот это он сделал со своим городом.

Ментальный фон еще вибрировал, доносились обрывки криков, и на мгновение весь рой словно завис в молчании. Вадим скривился, выплюнул одно слово:

— Мразь.

Скрипач зашевелился на полу, глаза его сверкнули, и в поле пробился новый сигнал — сбивчивый, но в нем чувствовалась гордость. Он будто наслаждался тем, что все видели его творение. Анджей дернулся было снова ударить, но Вадим поднял руку, останавливая его.

— Подожди. Пусть скажет.

Скрипач дернулся, поднял голову, и на его лице появилась растянутая в улыбке гримаса. Глаза смотрели не на людей в комнате, а куда-то сквозь них. Вадим наклонился вперед и сказал:

— Говори. Кто ты и зачем устроил тот ад в Пскове?

Скрипач усмехнулся. Его голос был сиплый, но в нем слышался какой-то странный азарт.

— Ад? Нет… Это музыка. Я создал гармонию из хаоса. Люди кричали, стонали, умирали, но в этих звуках был ритм. Хронофаг лишь дал мне инструмент, превратил в творца.

Анджей скрипнул зубами.

— Ты из людей делал инструменты, урод. Ты превращал их в мясные трубы и орущие многоножки. Это не музыка.

— Это искусство, — перебил его Скрипач, глаза загорелись. — Вы ничего не понимаете. Скрипка из жил, орган из легких, хор из сотни голосов, слитых в один поток… Разве это не шедевр? Никто до меня не смог бы так. Я услышал в них то, что они сами не слышали!

Вадим резко оборвал:

— Это садизм, а не шедевр. Ты искалечил оставшихся в городе людей.

— Город был пуст, — отмахнулся Скрипач. — Всех ждала смерть, заражение косило их, надежды не было. Я подарил им смысл, я превратил их конец в неповторимое музыкальное произведение. Их боль стала аккордом, их тела — инструментами.

Анджей шагнул ближе, склонился над ним и процедил:

— Ты бездарный мясник, а не музыкант.

Скрипач закашлялся, но продолжал говорить, будто не слышал оскорбления:

— Хронофаг не изменил меня. Он лишь снял маску, дал голос тому, что было внутри. Я всегда чувствовал эту музыку. Слышал ее в звуках города, в гуле улиц, в ритме шагов толпы, а теперь я могу творить по-настоящему.

— Значит, — усмехнулся Вадим. — Все это было в тебе и до заражения?

— Да, — гордо сказал Скрипач. — Вирус только раскрыл мою сущность. Сделал возможным то, что раньше было лишь мечтой.

Анджей повернулся к Вадиму:

— Слышишь? Ему и оправдываться не надо, он гордится тем, что сотворил.

Вадим кивнул, снова посмотрел на пленника.

— Ты называешь это музыкой. Но никто, кроме тебя, не слышит в этом ничего, кроме боли и ужаса.

Скрипач заулыбался шире, глаза его блестели безумием.

— Конечно. Они не понимают. Даже вы, чужие, не понимаете. Но я слышу хор. И хор будет звучать, пока я жив!

Анджей присел на корточки напротив пленника и холодно посмотрел ему в глаза.

— А я покажу тебе, чем твоя «„музыка“» кончилась.

Он не стал говорить больше. Просто открыл поток памяти, и в ментальном фоне развернулись картины. Огонь, пожирающий биомассу. Твари, которые выли и корчились в пламени. Та самая «„скрипка“» с простреленной головой. Улей рушится, превращается в обугленные руины с прожаренной дочерна монокультурой…

Скрипач сначала застыл, потом вдруг истерично вскрикнул и дернулся вперед, будто хотел вцепиться в Анджея зубами. В тот же миг в ладони Нижинского вспыхнуло свечение — выстрел плазмоида угодил пленнику прямо в колено. Резкий запах паленого мяса ударил в нос, Скрипач завыл, захрипел, по радиотелепатическому каналу пронесся отчаянный вопль боли.

— Варвары! — заорал он, катаясь на полу. — Вандалы! Вы уничтожили величайшее произведение искусства! Вы убили симфонию, которую никто никогда больше не повторит!

Он бился, как одержимый, голос его срывался.

— Вы сломали хор! Сожгли орган! Вы — вредители! Примитивы! Свиньи в грязи, которым жемчуг не нужен!

Вадим смотрел на все это молча. Потом медленно повернул голову к Исаеву.

— Ну и что? Есть у тебя диагноз?

Исаев глубоко вдохнул, словно собирался, и сказал спокойным, почти профессорским тоном:

— Параноидная шизофрения с маниакальными элементами. Выраженное расстройство аффективного спектра. По сути, хронический психоз. Если переводить на нормальный язык: он абсолютно уверен в собственных бредовых идеях, считает их вершиной смысла, и любая попытка поставить это под сомнение вызывает у него бурю эмоций. С точки зрения психиатрии — классическая форма бреда величия, только трансформированная вирусом. Его суть — желание контроля и власти, замаскированное под «„творчество“». Вся эта риторика про музыку и симфонии — лишь оболочка. На деле он превращал людей в инструменты потому, что видел в них только материал. Он сам для себя дирижер, а все остальные — расходные детали для его оркестра.

— Дирижер, бл… дь. Тоже мне, Моцарт в мире мясокомбината, — он махнул рукой, ясно давая понять, что продолжать разговор смысла нет. — Бери его. Делайте с ним что угодно. Режьте, пытайте, травите ядами, проводите вивисекцию на живую… я не против.

Исаев подпрыгнул от радости, будто его только что пустили в кабинет с подарками. На лице отразился тот самый взрывной восторг ученого, который годами копил гипотезы и шелохнулся от одной мысли: теперь материал, наконец, рядом.

— Вы не представляете, — проговорил он вслух, потирая руки. — Что это дает! Это шанс понять механизм формирования альф от А до Я. План прост, а двух словах — мы разберем его по молекулам. Для начала полное секвенирование генома и эпигенома, чтобы увидеть, какие участки активируются при обращении и как вирус взаимодействует с генетическим фоном. Потом клеточное картирование, транскриптомика и протеомика по зонам мозга и периферии, чтобы понять, какие типы нейронов и глиальных клеток перестраиваются. Функциональная нейровизуализация и карта связей в мозге, плюс цифровое картирование коннектома для выявления аномалий.

Не помешает составить иммунологический профиль и провести вирусологические анализы, чтобы выяснить, как именно Хронофаг взаимодействует с иммунной системой данного образца и какие молекулярные сигналы он использует. Не забудем про трансмиссионные и фенотипические тесты в контролируемых условиях, необходимо понять порог передачи и факторы, определяющие направление мутации. Еще нужен биохимический анализ тканей, хочу понять, какие метаболические пути включаются при мутации и регенерации. Ну, а после перейдем к поведенческим и стресс-провокационным протоколам для моделирования давления на психику и оценки устойчивости к внешнему влиянию, все, разумеется, с детальной регистрацией нейронных коррелятов. Наконец, попытаемся выделить, сконструировать и протестировать биомеханические элементы, которые образец использовал для создания «„инструментов“», но это в контролируемой лабораторной обстановке, с ограничениями…

Исаев говорил быстро, захлебываясь от собственных мыслей, и в каждом пункте слышалась смесь академического слога и садистского восторга человека, который рад не столько научным данным, сколько возможности их добыть.

— Нам нужны отдельные помещения, — добавил он тихо, уже переходя к логистике. — Новые стерильные лаборатории, блоки нейроинструментов, доступ к секвенаторам, команда нейрохирургов и анатомов, плюс дополнительная охрана. И время. Много времени.

Вадим слушал молча, а после ответил.

— Дашь потом списки, что нужно, я выделю.

Исаев рассмеялся, будто получил ключ к сундуку с сокровищами. Он уже начинал мысленно распределять подзадачи и людей, в голове складывались графики и этапы. Точки исследования, оборудование, необходимая охрана — все это пробегало у него перед глазами, и от одного только вида предстоящей работы у него перехватывало дыхание.

Нижинский стоял рядом, не вмешиваясь. Он видел в Исаеве не только ученого, но и человека, который вряд ли удержится от крайностей, тем не менее разрешение было дано. Вадим, глядя на связанного Скрипача, добавил тихо:

— Только, умоляю, Артур, не нахимичь чего-нибудь, о чем потом придется горько пожалеть.

Вадим вошел в дата-центр на территории АЭС без формальностей. Под крышей сооруженного Основателями ангара тянулись ряды серверов, экраны, работали люди у консолей, все знали свои задачи и выполняли их без суеты. Барбара Холланд стояла у большого стола и коротко командовала выделенными Единством айтишниками: кто-то запускал проверку файлов, кто-то правил логи, кто-то перезапускал железо. Она не растекалась мыслью по древу, говорила строго по делу, и ее слушали.

— Привет, товарищ Холланд. Как поживешь? — спросил Вадим прямо

— Привыкаю, — ответила Барбара на хорошем русском языке, хоть и с заметным акцентом. — Ночи бессонные, кофе просроченный, но работа держит в тонусе. Данные анализируются, работоспособность части оборудования восстановлена…

Она посмотрела на него чуть внимательнее, затем ткнула пальцем в один из экранов.

— Скажи, про Скрипача все правда?

— Да, привезли эту тварь вчера в город. Живого.

Барбара на секунду закрыла глаза, потом медленно открыла. На ее лице не читалось никакой сентиментальности, только усталость и профессиональное отвращение.

— Вы молодцы, — сказала она тихо. — Без вас у цивилизации не было бы шансов, вместо нее миром правили такие монстры…

— Есть и другие конкуренты, — ответил Вадим. — Основатели, остатки прежних правительств.

Барбара кивнула, и в ее тоне появилась деловая сосредоточенность.

— Что у нас по ДИРЕКТОРу? — спросил он.

— То, что ты рассказывал ИИ подтверждается логами и сохранившимися файлами на жестких дисках. Начну с главного. ДИРЕКТОР — это большая распределенная система: сеть серверов, несколько слоев машинного обучения и сверху модуль, который формулирует цели и правила. Он не «„чувствует“» людей и не сопереживает, но у него есть устойчивая структура приоритетов — то, что похоже на систему ценностей. Это не прописанные вручную правила в одном файле, это набор взаимосвязанных алгоритмов и параметров, которые в ходе работы сложились во что-то похожее на убеждения. Теоретически он мог бы изменить свои директивы, но на практике этого не делает — его поведение выстроено так, что смена приоритетов маловероятна.

— Можно ли его сломать? — спросил Вадим.

Барбара ответила честно:

— Уязвимость может быть. Но чтобы найти ее, нужен доступ к низкоуровневому коду и прошивкам контроллеров, полный дамп памяти узлов и большие вычислительные мощности для анализа. Мы работаем с обломками, пытаясь на их основе выстроить целостную картинку… Я могу вручную просмотреть миллионы строк, делать формальные проверки, искать противоречия в логике, моделировать реакции системы на управляемые воздействия, но без полного доступа и ресурсов это займет слишком много времени. У нас есть слепые зоны: части, которые я не могу увидеть или реконструировать по остаткам.

Она на мгновение смягчила тон и сказала то, что ее давно раздражало:

— Я просила биологический апгрейд, сделать меня способной работать на новом уровне, решая десятки задач одновременно. Но Исаев и Дружок отказались. Причины простые, Исаев боится конкуренции, а Дружок не готов принимать такие решения без твоего согласия.

— Значит, боятся, не доверяют, — проворчал Вадим. — С другой стороны, если вы собираетесь делать сверхразум из человека — учти цену, Барбара. Усиление интеллекта требует больших ресурсов. Биологически это может означать повышенный метаболизм мозга, постоянное чувство голода, трудности с расслаблением — мысли не выключаются. Личность меняется, эмпатия снижается, возрастает утилитаризм, человек может стать жестче, расчетливее, социально отстраненным. Это не гипотеза — это реальная цена, которую платит тот, кто начинает думать гораздо быстрее и глубже. Ты готова на это?

Барбара посмотрела ему в глаза, без драмы, спокойно:

— Готова. Если это шанс сломать систему Основателей и избавиться от серьезной угрозы, готова рискнуть.

— Я подумаю о твоей просьбе и решу в ближайшее время.

Барбара кивнула и уже мысленно вернулась к работе, отдавая короткие телепатические команды операторам.