Борьба за господство

Глава 19 Рокировка

Вадим лежал на металлической кушетке, его бросало то в жар, то в холод. Лоб был мокрым, губы пересохли. Каждое движение отзывалось острой болью в голове, и временами он терял контроль над собственным телом. Глаза закрывались сами собой, и мир растворялся в вязкой пустоте.

Его мучили галлюцинации. То стены покрывались кровом биомассы, то в углах проступали силуэты людей, которых он давно похоронил. Иногда ему казалось, что он слышит не рой, а дикий, хаотичный хор голосов, каждый из которых кричал что-то свое. Эти приступы длились от секунд до минут, но для Вадима они растягивались в вечность.

Подчиненные Исаева, дежурили рядом. Каждый раз, когда он начинал метаться, они вколачивали новую дозу мощных седативов, и тело снова погружалось в вязкую дрему. Вадим ненавидел эти моменты. Сознание расползалось, как песок меж пальцев, и он не мог удержать ни мысль, ни чувство.

Иногда он пробуждался в короткие промежутки. Тогда он пытался отдавать приказы, требовал доклады, звал Стасевича, Дружка или Настю. Но врачи тут же накрывали его, удерживали за руки и шептали, что нужно лежать спокойно, пока Исаев ищет решение. Вколотые препараты снова гасили волю, и он возвращался в беспомощное оцепенение.

И все же однажды он очнулся яснее, чем прежде. Вадим почувствовал силу, резко оттолкнул руки врачей, которые пытались удержать его. Два доктора упали, один ударился о стол и застонал. Вадим шатаясь, пошел к Исаеву.

Иммунолог стоял у стола с приборами, когда Вадим схватил его за горло. Сила альфы вернулась в одно мгновение — пальцы сомкнулись, и лицо Исаева посерело.

— Ты… сука… — выдохнул Вадим, которого обуяла ярость. — Это ты виноват!

Он видел вспышки чужих мыслей — короткие, резкие образы, как поломанные кадры кино. И среди них открытая правда: штамм, созданный Исаевым, тот самый, что должен был спасти от нервно-паралитических газов, дал сбой. Вместо защиты он превратился в источник нового ужаса. Исаев захрипел, но не сопротивлялся. Его губы дрожали, слова вырывались вместе с кашлем:

— Да… призна… Я слишком заигрался. Посчитал, что все по плечу. Недооценил побочные эффекты.

Вадим швырнул его в стену словно тряпичную куклу. Хрустнули ребра. Доктора вскрикнули, но не вмешались. Исаев поднялся и выпрямился, тяжело дыша.

— Теперь уже поздно, — сказал он полушепотом. — От трети до половины населения Петербурга обречены. Недели… месяцы и они умрут. Те, кто останутся, либо не приняли мой вектор, либо их индивидуальные особенности позволили избежать мутации белков. Остальные нет.

Он сжал руку на груди, будто пытаясь удержать боль в сломанных костях.

— Дополнительные белки-регуляторы, которые я заставил синтезировать модифицированные организмы, мутировали. И то, что должно было спасти, стало хуже любой болезни. Более смертоносный вариант коровьего бешенства.

Вадим стоял, опустив руки.

— Значит… и мне конец? — спросил он наконец.

Исаев кивнул.

— Осталось недолго. Неделя, не больше. Способа спастись нет. Если попытаться сунуть тебя в улей, ничего не выйдет. Только улей заразится… Я ж говорил, в нашей защите природа нашла брешь. С другой стороны, это и так случилось бы рано или поздно, даже без моего участия.

Вадим горько усмехнулся.

— Не такой конец я себе представлял. То, что мы начали строить, рассыпается у меня на глазах. Кто вообще обещал, что все будут жить долго и счастливо? Эволюция и природа беспощадны.

Исаев поднял взгляд. В нем была усталость, но не безысходность.

— Не все потеряно.

Вадим нахмурился.

— Ты о чем?

— Пора назначить нового приемника. Я уже вызвал Защитника из Великого Новгорода. Он идет с подкреплениями.

Вадим хотел возмутиться, но остановился. Думал несколько секунд, потом кивнул.

— Логично. Я передам воспоминания. Попробуем запустить у него процесс перестройки. Новый альфа.

Он сел на кушетку. Силы покидали тело, но решение уже было принято. Соколовский уйдет достойно, не как бьющееся от безысходности животное, а как тот, кто заложил фундамент новой ветви человечества..

Спустя полчаса дверь тихо открылась. Вадим сперва решил, что это снова врачи, но шаги были другими — осторожными, легкими, как у подкрадывающегося хищника. Появилась Настя. Ее четыре глаза блестели от слез, и она дрожала так, будто сама была больна.

— Ты… живой, — прошептала она и подошла ближе. — Почему они говорят, будто ты умираешь?

Вадим усмехнулся, но в этой усмешке не было радости.

— Пока что живой. Но ненадолго.

Она опустилась на колени рядом с кушеткой, взяла его за руку. Ее горячая ладонь и холодный панцирь Вадима — контраст был почти болезненным. Слезы катились по ее щекам, падали на его хитиновую оболочку

— Почему? — ее голос сорвался. — Почему многие другие болеют, а я нет?

Вадим закрыл глаза и покачал головой.

— Тебя болезнь не задела. Видимо, твой организм не принял тот вектор. Или просто повезло. И это хорошо, ты должна жить.

Она всхлипнула, сжала его руку сильнее.

— Что я буду делать без тебя?

Он открыл глаза и посмотрел ей в глаза.

— Мне жаль, Насть. Я обещал, что мы станем нормальными людьми. Что у нас будет дом. Семья. А вместо этого войны и смерть. Я подвел тебя и остальных, слишком доверился этому зазнавшемуся идиоту…

Настя замотала головой, будто пыталась отогнать эти слова.

— Нет! Не говори так.

— Но это правда, — прервал он мягко. — Не надо горевать. В каком-то смысле я продолжу жить… Не зря же я наштамповал себе дубликатов.

Она всхлипнула снова, но сквозь слезы улыбнулась, невольно, против воли. Его сухая ирония, даже в этот момент, казалась ей по-своему спасительной.

— Ты дурак, — прошептала она, прижимаясь лбом к его руке.

Вадим погладил ее лысую голову.

— Может быть. Но ты должна быть сильной, все остальное неважно.

В его голосе было спокойствие человека, который уже принял приговор…

На следующий день в рой влились новые голоса. Они звучали плотнее, ниже, чем привычные — с иной частотой, словно тяжелый бас к привычному хору. Это были ветераны, бывшие солдаты российской армии, обращенные в зараженных и введенные в строй Защитником. Их дисциплина ощущалась даже в роевом поле: слаженные ритмы, единый такт, отсутствие хаотичных всплесков.

В лабораторию вошла массивная фигура в хитиновой броне. Под лампами поверхность ее панциря поблескивала, словно отполированный камень. Когда лицевые пластины раздвинулись, показалось худое бледное лицо с красными глазами — человеческое и в то же время уже не совсем.

Вадим, превозмогая головную боль и слабость, поднялся с кушетки. Пол качался под ногами, зрение двоилось, но он упрямо сфокусировал взгляд на вошедшем.

— Хреново выглядишь, брателло, — сказал Защитник, и в голосе его была смесь иронии и тревоги.

— Бывало и лучше. Но это уже не важно, мои дни сочтены, — обреченно констатировал Пророк. — Важно другое, нельзя допустить, чтобы Единство пало.

Защитник подошел ближе, сел рядом, положил тяжелую руку ему на плечо.

— Не беспокойся, брат. Я приму эстафету, сделаю все возможное. Позабочусь о Насте, о Дружке, о всех остальных, — он чуть нахмурился, перевел взгляд на Исаева. — Ну и заодно переломаю все кости этому «„гению“».

Вадим злобно ухмыльнулся.

— Еще клизму перцовую сделай, для полноты картины.

Оба на миг замолчали, и напряжение в воздухе будто ослабло. Дальше слов не понадобилось. Они синхронизировали ТКТ, и Вадим начал передавать воспоминания. Потоки образов и мыслей хлынули из его сознания в сознание Защитника, взлеты и падения, горечь потерь и редкие мгновения триумфа. Все, что произошло с того момента, как они расстались осенью прошлого года, перекочевало в клона.

В какой-то миг Вадим почувствовал не просто связь, а странное инстинктивное желание. Оно шло не из разума, а глубже из самых темных уголков подсознания. Он активировал в теле Защитника эндокринную перестройку. Организм клона-субальфы начал менять гормональный фон, встраивая новые каскады регуляторов. Защитник превращался в настоящего альфу.

И в этот момент они словно стали единым целым. Вадим был Защитником, Защитник был Вадимом. Их сознания переплелись так тесно, что различить границу оказалось невозможно. Яркая вспышка ударила в глаза. Мир разорвался на части.

А потом тишина. Мозговая активность оригинального Вадима исчезла, сердце остановилось.

Защитник остался сидеть рядом, сжимая его руку. Он удивленно смотрел на безжизненное тело, потом на свои руки. Взгляд метался, дыхание участилось.

— Что, на хрен, произошло?.. — выдохнул он наконец.

Врачи, до этого молча наблюдавшие процесс, переглянулись. Настя замерла, Исаев осторожно спросил:

— С кем я сейчас говорю?

Защитник глубоко задумался. Мысли шли двумя потоками: как он вел дела в Великом Новгороде и как Вадим управлял Единством в Питере. Внутри них не было конфликта, они слились в одно целое.

Наконец он сказал:

— Я… Вадим. Но с воспоминаниями Защитника. Честно говоря… я и не подумал бы, что умер. Во второй раз уже.

Тихая пауза. Новый Пророк-Вадим, но уже другой, с чужими воспоминаниями в себе сидел рядом с мертвым телом оригинала и молчал. Тишину нарушил Исаев. Он выпрямился, держась за ребра, и сказал с попыткой легкой усмешки:

— Пророк умер, да здравствует Пророк.

Настя вскрикнула и толкнула его обеими руками в грудь. Исаев не удержался, упал на пол, застонал. Но она не остановилась, в следующую секунду ее когтистые пальцы стали полосовать его лицо и грудь, оставляя рваные следы, кровь брызнула на пол и белые халаты.

Никто не двинулся. Врачи и охрана смотрели спокойно. У каждого в глазах читалось одно и то же: Исаев допустил слишком много ошибок. Его вина стоила жизней слишком многим…

Новый Пророк молча наблюдал. Он чувствовал, как внутри него поднимается тяжелая злость, спокойная и холодная. Да, он действительно еще накажет Исаева. И накажет самым жестоким образом.

Когда Настя остановилась, тяжело дыша, Исаев лежал в крови, с разодранным лицом и грудью, но все еще живой. Тогда из тени шагнула Лидия. Молодая, худенькая женщина в лабораторном халате с короткими волосами, заместитель Исаева. Ее голос был четким и уверенным:

— Если вы решите сместить Исаева, я готова занять его место. У меня есть опыт. Я справлюсь с его обязанностями.

Она чуть улыбнулась, и в ее глазах мелькнуло что-то очень человеческое — желание подняться выше. Даже среди омег это желание никуда не исчезало.

— Я Вадим, — спокойно произнес новый Пророк, глядя на Лидию и остальных. — Защитник был слишком короткое время самим собой, чтобы накопить опыт, который мог бы подавить меня. Все, что он делал в Новгороде, теперь и мое. Но личность — моя. Я Пророк, я Вадим Соколовский. И точка…

Никто не возразил. И тут окно со скрипом распахнулось. В лабораторию просунулась массивная, едва помещающаяся в проем, башка Дружка. Его челюсти напрягались, в глазах стояли слезы.

В роевом поле ощущался настоящий разлад. С одной стороны, его лучший друг мертв и член семьи. С другой он же стоит перед ним, живой. Две противоречивые истины существовали одновременно.

— Это… странно, — прорычал Дружок. — Словно и да, и нет. Мой друг умер. Но и не умер.

Он поднял взгляд, в котором было больше боли, чем злости.

— Есть такой парадокс, корабль Тесея. Если заменить все доски, это тот же корабль или другой? То же и с сознанием. Что делает личность оригинальной? Память? Мысли? Или непрерывность существования?

Новый Пророк молчал.

— Я чувствовал вашу синхронизацию, — продолжал Дружок. — Мой ТКТ слишком чувствителен, чтобы не уловить. Это было… не как передача информации. Не как копирование. На мгновение ваши сознания стали одним. Запутанными, как частицы в квантовой паре. Не различить, где один, где другой. Может, ты не копия с памятью оригинала. Может, это именно ты и есть. Ты просто слился с Защитником и продолжил жить. Значит ли это, что ты не умирал вообще?

— Не знаю.

— Вопросов больше, чем ответов, — заключил Дружок, отводя взгляд. — Но я чувствую: ты — это он. И для меня этого достаточно.

Настя рванула к нему и крепко обняла. Он гладил ее, шептал слова, пытаясь успокоить: «„я здесь“„, “„я с тобой“». Затем внимание Пророка переключилось на Исаеву.

Ученый лежал на полу с разодранным лицом. Кровь заляпала полы. Он молчал, боясь сказать лишнего.

Внутри Вадима зашевелилось что-то другое — не страх и не горе, а холодная, расчетливая ярость. Это уже не было криком боли, это был приговор. Он встал и посмотрел на Исаева как на величайшего врага.

— Оттащите его в подвал, — сказал он ледяным голосом. — Поработайте кувалдой немного.

Охрана переглянулась, ульевые воины не могли понять, шутит Пророк или нет. Командир отряда осторожно переспросил:

— Сделать из него отбивную?

Вадим кивнул без колебаний.

— Да, но не убивайте. Переломайте ему каждую кость, пусть прочувствует степень своей вины.

Исаев, слыша это, попытался тихо возразить, вздрагивая от боли:

— Ты не серьезно? — голос сорвался. — Нельзя поддаваться мелочным обидам, когда на кону — все Единство. Питер гибнет, Петрозаводск захвачен федералами. Нужна холодная голова на плечах, а не глупая месть…

Но слова его были проигнорированы. Новый Пророк наклонился и тихим голосом произнес:

— Отдохни, умник недобитый. Без тебя разберемся. Когда оклемаешься — думай, как спасти тех, кто еще не умер. А если начнешь сыпать отговорками в стиле «„не знаю“„, “„невозможно“», сам будешь жрать зараженные мозги. Я запру тебя в клетке и буду смотреть, как ты медленно подыхаешь, сходишь с ума, пока мозги превращаются в губку.

Лидия мельком взглянула на Настю, та сжала губы и отступила. Никто не хотел попадать под горячую руку альфы. В таких ситуациях решения принимаются быстро. Охрана подняла Исаева на ноги, поддерживая за локти и потащили в подвал. Шаги отдавались эхом по полупустым лабораторным залам. У лестничного пролета один из охранников остановился и обратился к другому:

— Мы это действительно делаем?

— Я с Пророком согласен. Этот коновал слишком много о себе мнит, надо провести разъяснительную работу…

Небо над Петербургом расчерчивали стаи алых трассеров и пылающие хвосты зенитных ракет. Федералы добивали портовую инфраструктуру Питера, Кронштадта, мастерские для ремонта бронетехники. Горели топливные терминалы, нефтебазы, подстанции, узлы связи.

Мощные удары пришлись по ТЭЦ, часть города осталась без стабильного снабжения электричеством и водой. Люди переключились на аварийные генераторы, жгли костры. Ленинградскую АЭС не тронули, очевидно, федералы не хотели провоцировать еще одну техногенную катастрофу. Но и без налетов на АЭС ущерб был серьезным.

ВССР комбинировали удары авиацией и беспилотными летательными аппаратами. Стаи дронов-камикадзе появлялись в воздухе каждый час, многое удавалось сбивать огнем с земли, но примерно треть прорывалась к целям. Взрывы гремели и в Петергофе, Сосновом Боре и Ломоносове. Какая-то часть БПЛА, ракет и КАБов поражала пустые здания, гаражи, объекты, не представлявшие для Единства никакого значения. Все же, разведка федералов допустила просчеты, они не могли выявлять цели иначе как с воздуха или через спутники, заслать корректировщиков, завербовать агентуру на земле они не имели возможностей.

Добавляло неприятностей распыление синильной кислоты, хотя омеги имели в распоряжении средства индивидуальной защиты и забились по укрытиям. Жертв было всего несколько десятков, не как в Петрозаводске. Ходоки, прыгуны и развитые тоже особо не пострадали — после объявленного карантина забились по подземельям, подвалам, чердакам.

Внутренний Круга собрался на станции метро, которая по странному течению обстоятельств не стала ульем, не заросла биомассой. Это место было резервным командным пунктом с обшарпанными стенами и старыми указателями, где находялся коллективный мозг Единства. Тут находились все, на кого Вадим мог полагаться. Настя, Дружок и Игнат

— Артур навсегда исключен из Внутреннего Круга, — взял Вадим первое слово. Никакого обсуждения не предполагалось, да и половина присутствующих зазнавшегося доктора в той или иной степени недолюбливала, за высокомерие, спесь и наглость.

— Туда и дорога козлу, — проворчала Настя. — Без него атмосфера лучше.

— Собственно, с виноватыми разобрались, — продолжил Соколовский. — Перейдем к тому, что нам делать дальше? У кого какие мысли?

Первым свои соображения высказал Дружок:

— Ситуация не настолько скверная, как может показаться. Федералы не сунутся в Петербург также, как в Петрозаводск. Для обычных людей здесь опасный уровень радиации, доходит местами до десяти-двадцати рентген в час. В худшем случае — стремительные рейды для устранения важных целей, никто в здравом уме не станет пытаться оккупировать эту территорию, тут ИИ Основателей все же сделал полезное дело — дал Единству радиоактивный щит от чужаков.

— Логично, — согласился Вадим. — Но я бы все особо не рассчитывал их «„милость“». Глухое сидение в обороне ни к чему хорошему не приведет, надо атаковать.

— И как именно? — скрестил Игнат руки на груди. — Пригнанная тобой… Защитником… Я запутался, кто из вас кто. Короче пригнанная из Новгорода мотострелковая дивизия погоды не сделает, у федералов все равно войск больше, плюс подавляющий перевес в артиллерии, контроль над воздухом.

— Федералы готовы перетравить газом гражданских, не говоря про низшие формы зараженных. Я отвечу им тем же… Хватит гуманизма, — Вадим постучал пальцами по столу. — Настя, Игнат, в течение суток подготовьте диверсионные группы для глупого рейда на север. Они выдвинутся не по трассам, которые контролируют блокпосты федералов, пасут с дронов, а лесами, на прыгунах. Вместе с ними отправятся феи. Добравшись до Мурманска и прочих подконтрольных ВССР населенных пунктов феи скрытно ночью проберутся вглубь зон безопасности начнут распылять штаммы Хронофага, без разбору, все подряд. О какого-нибудь из них вакцина наверняка не сможет защитить. Пусть федералы бегают за партизанами в Петрозаводске, пока у них в тылу будут множиться вирусные вспышки. Сейчас июнь на дворе, тепло, зараженные не передохнут от минусовых температур. Особое внимание на лагеря беженцев с большой плотностью населения и диверсии на военных кораблях, подлодках, авиации. Как вам план?

Дружок неопределенно пожал плечами. У Насти с Игнатом имелись некоторые сомнения.

— Так себе… — честно сказала развитая. — Мы убьем сотни тысяч детей, женщин и стариков.

— Лучше подумай о наших людях, — парировал Соколовский. — Их никто кроме нас не пожалеет. Я не говорю что в восторге от своего плана, но другого выхода не вижу. У нас не хватает грубой мощи… Бои в Петрозаводске, Выборге наглядно все показали. Нас смели меньше чем за двое суток.

Игнат поднял руку, прося слово.

— У меня уточнение.

— Говори.

— Феи — наше главное оружие, надо использовать их по максимуму. Они умны почти как мы и пролезут туда, куда не сможет больше никто.

— Я знаю, Игнат.

— Помимо распространения вируса, выведения из строя кораблей, самолетов следует сосредоточиться на ликвидации высшего командного состава ВССР. Вот представьте, отследит фея какого-нибудь генерала и подрежет тормозные шланги у его машины, устроит пожар в офицерском общежитии, или вообще… президенту подкинут ампулу с ядом.

— Главное, минимизировать риск обнаружения, — кивнул Вадим. — Действовать только ночью, не рисковать, не тратить силы на рядовых солдат. Им на месте нужен толковый координатор…

— У меня есть пара таких на примете, — Игнат передал образы крепких парней слегка за тридцать, бывшие десантники, ветераны Второй Украинской. Служили в составе разведвзвода, неоднократно в составе ДРГ ходили по вражеским тылам, брали «„языков“», наводили авиацию и много его еще. — Профи с соответствующим опытом.

— Годится.

— Сколько всего должно быть диверсионных групп?

— Чем больше, тем лучше. Отберите самых умных фей.

С потолочной люстры на стол спикировала Быстрое Крыло, последнее время Вадим, оригинальный Вадим, уделял маленькой помощнице не слишком много внимания.

+Я помогу!+

Посланный импульс переполняла решимость и желание поучаствовать в вылазке.

— Я не против, в конце концов, ты фея и знаешь своих сородичей гораздо лучше.

+А после я отправлюсь на север с ними!+

— Уверена?

+Да.+

— Отговаривать, вижу, тебя бесполезно, Быстрое Крыло. Но не вздумай там помереть, я… прежний я к тебе успел привязаться.

На маленькой мордашке феи появилась искренняя улыбка.

+Ты тот же самый создатель. Ты переродился.+

— Как скажешь.