Борьба за господство

Глава 22 Альфа плюс один

Июль 2041 года оказался промозглым и скупым на солнце. Небо затянули низкие серые тучи, дождь приходил и уходил, оставляя на асфальте невысыхающие лужи. Ветер таскал по улицам обрывки газет и легкие полиэтиленовые пакеты, запахи гниения больных ульев и горелой смолы врезались в ноздри. Днем было прохладно, к вечеру подступал холод, который душил не только тело, но и настроение. Хотя по идее в органической броне Вадим слабо ощущал перепады температур…

Он сидел у окна своей старой квартиры и думал о том, кем был чуть больше года назад. Он помнил свои руки — крепкие от физической работы, помнил монтаж кондиционеров, помнил лицо Юли, с которой собирался связь оставшуюся жизнь: планы на детей, новое жилье, простые бытовые радости, которые тогда казались незыблемыми. Теперь этих людей не было. След простыл, вероятнее всего они погибли или стали плотоядными хищниками.

Он провел пальцем по запотевшему стеклу и почувствовал ту самую пустоту, которая не уходит годами. Судьба свела его с Хронофагом, и он изменился до неузнаваемости: телепатия, власть над роем, способность творить целые новые виды, до определенной степени бессмертие

Вместо спокойной жизни, казавшейся полузабытым сном — роль вождя новой нации, лидерство в войне за выживание, необходимость принимать решения, от которых зависит жизнь сотен тысяч людей. Это было не то, что он выбирал, это то, что сделали обстоятельства.

Он думал о семье, о том, что большинство родных и знакомых, скорее всего, исчезли в пламени эпидемии и бомбежек. Иногда он пытался представить их — живыми, не изменившимися и через минуту отворачивался, потому что видение рушилось с первыми подробностями: руины городов, заросшие биомассой здания, улицы, где бродят одичавшие мутанты…

В зеркале его отражение казалось чужим: черты знакомые, но взгляд другой — холодный, расчетливый. Он вынужден был играть роль, к которой не готовился, и играть хорошо. Отдавать приказы, распределять ресурсы, быть путеводной звездой для людей, которые смотрели на него как на надежду и как на повод для ненависти одновременно.

Мысли о том, чем он был и чем стал, шли ровным чередом. Он не жаловался, жалость была бессмысленна. Если раньше он мог потерять работу и найти другую, то теперь не было такой возможности. Оставался выбор простых действий — сохранять людей, сколько возможно, строить общество, которая выживет, не допустить, чтобы остатки цивилизации пали окончательно.

Дождь усилился. Вадим поднялся, снял с кресла висевшую кофту Юли, понюхал ее. Обострившиеся обонятельные рецепторы уловили еле заметные остатки парфюма.

В душе висело чувство вины и ответственности, которое он тщательно скрывал от окружающих и от самого себя. В коллективном поле пронесся импульс, обращенный к альфе от Лидии.

+Вадим, приходи в больницу. Тут есть кое-что интересное.+

+Что?+

+Нужно твое личное присутствие, бесполезно рассказывать.+

+Скоро буду.+

Он вышел из квартиры на улицу и призвал ближайшего прыгуна. Его ожидали в полевом госпитале, который развернули на базе городской больницы. Через пару минут во дворе объявился одиночный прыгун. Крупная туша с бронированной спиной пригнулась, позволяя устроиться сверху. Вадим сел уверенно, за прошедшие месяцы он привык использовать этих созданий как транспорт, поскольку топливо и ресурс техники экономили. Мутант вздрогнул всем телом и одним рывком понесся вперед.

Улицы города пустели уже давно, большинство зараженных по-прежнему оставались в карантине, а те, кто выжил, избегали выходить наружу без нужды. Стекол в окнах многих домов не было, асфальт испещрен воронками и трещинами. Опутавшая фасады вирусная биомасса белела, усыхала и рассыпалась в пыль, вдоль тротуаров валялись редкие трупы ходоков, умерших от прионной чумы. Их тела сородичи не спешили поедать и утаскивать в уцелевшие ульи во избежание дальнейшего заражения. Это сделают санитарные команды из омег, отправив мертвецов на утилизацию в ближайший крематорий.

По опустевшим проспектам, через мосты и дворы мутант двигался легко, перепрыгивая ржавеющие машины со спущенными колесами, завалы кирпича, бетонные блоки. Город пролетал перед глазами словно в смазанной кинопленке: обугленные остовы зданий, черные следы от пожаров. С каждой минутой поездки Вадим чувствовал нарастающую тяжесть, не столько от вида разрушений, сколько от того, что его ждали именно там.

Госпиталь разместили в корпусе старой больницы, которую успели почистить, провести косметический ремонт. Внутри царил полумрак, лампы горели от аварийных генераторов. Запах стоял тяжелый: смесь лекарств, антисептиков, человеческого пота и чего-то прелого.

Там лежали омеги, у которых проявились симптомы прионной болезни. Помещения разделили на блоки, в одном держали тех, кто уже почти не вставал, в другом — тех, кто находился под наблюдением. Даже зная, что шансов мало, Вадим не разрешал эвтаназию.

Иногда происходило необъяснимое: у кого-то болезнь резко уходила в ремиссию на ранней стадии. Таких случаев было ничтожно мало — семь на тысячу заболевших, но даже они давали крохотный повод для надежды. Люди, попавшие в эту статистику, продолжали жить, словно прион просто утратил силу.

Сердце сжалось, когда Вадим шагнул к коридору отдельного блока. Именно туда звали Лидия и Исаев. Еще на подходе он уловил необычные сигналы через ТКТ — слабый зов, примитивный, но странно настойчивый: «„голодно“„, “„холодно“„, “„тепло“», Сигналы походили на зов альф, но были слишком простыми и необработанными. Вадим нахмурился и открыл дверь в палату.

Он открыл дверь и вошел. В центре палаты на кушетке лежала женщина-зомби. Ее тело было зафиксировано ремнями, чтобы она случайно никуда не убежала, но сейчас не пыталась вырываться.

Кожу серого оттенка очистили и отмыли, голову обрили наголо. Лицо сохраняло человеческие черты, лишь слегка вытянутая нижняя челюсть и когти на пальцах левой руки напоминали о ее мутации. Глаза, красные и тревожные, не отрывались от угла комнаты.

Там сидела Лидия, и на ее руках мирно спал младенец. Совершенно обычный на первый взгляд ребенок, если бы не красная радужка глаз, которая сверкнула, когда он чуть приоткрыл веки.

Зомби-мать пыталась поднять руки, но ремни не позволяли. Она не рвалась наружу, не рычала, только тихо стонала и мысленно посылала импульсы, полные тревоги и беспокойства.

Вадим медленно перевел взгляд с нее на Лидию и спросил:

— Что это за ребенок? И какое отношение к нему имеет эта зараженная?

Ответил Исаев. Он стоял рядом, мял пальцами свой халат и говорил тихим, почти усталым голосом:

— У одной из зараженных, проверенных в Сосновом Бору, родился этот младенец. Она родила его сама и заботилась на протяжении трех месяцев, до того, как мы ее нашли. Мы думали, это невозможно, но вот результат.

Лидия перебила его:

— Эта женщина отличается от других ходоков. Мутация у нее протекала иначе: без опухолей, без сильных деформаций. По логике она должна была перейти во вторую стадию и стать развитой, но трансформация остановилась. Беременность сыграла роль тормоза. Обычно в таких случаях происходят выкидыши, но здесь Хронофаг пошел иным путем.

Она прижала младенца к себе и продолжила уже с подчеркнутой важностью:

— Набор генов у ребенка соответствует характеристикам для формирования нового альфы. Не мутировавшего человека, а рожденного альфы.

Вадим невольно шагнул ближе. От младенца периодически исходил едва ощутимый зов — инстинктивная просьба о защите, тепле, покое. Пророк задержал дыхание, вглядываясь в это маленькое существо, в котором ощущалось нечто большее, чем просто жизнь.

— Чудеса!

Исаев, заметив, как Вадим вглядывается в ребенка, осторожно поднял руку, словно пытаясь удержать внимание Пророка.

— Ты должен понять, — начал он, подбирая слова. — Этот случай уникален. Ты и Скрипач стали альфами через мутацию уже сформировавшегося организма. По сути, Хронофаг перестраивал готовое тело, внося в него изменения, комбинируя случайные мутации и адаптации. Это как пытаться модернизировать старую машину: можно прикрутить турбину, усилить подвеску, поставить новые тормоза, но исходная конструкция остается хрупкой, со своими слабостями. Вон Скрипач стал психопатом, уничтожившим всех, до кого дотянулся…

Лидия подхватила, ее голос звучал более уверенно, почти ликующе:

— А здесь другое. Этот младенец изначально «„собран“» практически с нуля под задачу быть альфой. Никаких компенсаторных изменений, никаких опасных побочных эффектов, никаких разрывов между старым и новым. Каждая клетка, каждый ген изначально рассчитан на то, чтобы выполнять функции, которые у тебя, Вадим, или у Скрипача приходилось вырывать из организма силой.

Она чуть поправила одеяло на ребенке и продолжила:

— Ее потенциальная радиотелепатическая активность выше твоей и даже выше того, что мы фиксировали у Дружка. Она воспринимает сигналы естественно, без усилий. Управление биоконструктором, ульями для нее не будет вызовом, это станет чем-то сродни дыханию.

Исаев добавил, уже чуть тише, с ноткой уважения в голосе:

— Интеллектуальный потенциал у нее тоже исключительный. Даже сейчас, на уровне младенца, активность нейронных сетей мозга выше, чем у большинства взрослых омег. Если допустить, что она вырастет без серьезных мутаций, то перед нами новый этап эволюции. Альфа, рожденная, а не созданная искусственно.

Исаев и Лидия переглянулись, словно невидимая черта прошла между ними. Оба понимали, что сейчас их слова будут иметь вес куда больший, чем любая боевая сводка с фронта.

— Ты должен осознать, — начал Исаев медленно, подбирая каждое выражение. — Эта девочка не просто новый альфа. Она — квинтэссенция всего процесса. Для нее управление роем будет естественным, не требующим напряжения. Если ты, Вадим, вынужден прилагать волевые усилия, концентрироваться, то у нее это встроено в саму биологию. Она будет идеальным лидером роя.

Лидия кивнула:

— Идеальным — это значит и опасным. Подобная сущность может взять под контроль не только зомби или прыгунов, но и вас. Даже альфы рискуют оказаться под ее зовом. Мы фиксируем, что ее излучение уже сейчас несет в себе необычную структуру. Если она усилится, не исключено, что рядом с ней все остальные просто превратятся в безвольных исполнителей…

Вадим нахмурился. Его разум будто сам по себе ощупывал слабые телепатические импульсы ребенка. Они были мягкими, еще не оформившимися в четкие команды, но в этих волнах уже сквозила некая власть, притягивающая и требующая подчинения. Он ощутил резонанс — странное желание прижать ребенка к себе, подчиниться ее безмолвному зову. Вовремя взял себя в руки и, стиснув зубы, разорвал контакт.

На фоне этого он уловил в мыслях Исаева что-то постороннее. Аккуратно спрятанное, завуалированное, но не до конца. В глубине сознания иммунолога скользнуло короткое:

«„А может, удавить ее сейчас? Абы чего не случилось. Пока не поздно. “»

Вадим никак не отреагировал. Ни жестом, ни словом. Его лицо оставалось спокойным, но где-то внутри холодный ком сомнения усилился. Он понял, что мысль эта не случайна и что, рано или поздно, она всплывет снова.

— Пока ничего с ребенком делать не будем, — сказал Вадим твердо, не оставляя места для возражений. — Вырастим ее, воспитаем. Но я хочу знать каждую деталь.

Лидия тут же перехватила инициативу. Она словно ждала этого момента.

— Геном девочки практически идеален. Мы сравнили его с контрольными выборками зараженных и даже с вашими, Вадим. Здесь минимальное количество так называемой мусорной или некодирующей ДНК. В обычных людях ее до девяноста процентов, у альф-мутантов — меньше, но все равно значительная часть. У этой девочки процент сокращен почти вдвое, что говорит о глубокой оптимизации структуры.

Исаев попытался вставить реплику, но Лидия, даже не взглянув в его сторону, продолжила, заглушив его авторитет собственными терминами:

— Метаболизм также отличается. Он настроен на максимальную эффективность. Мы наблюдаем баланс между анаболическими и катаболическими процессами, при котором не возникает ни перегрузки, ни недоиспользования ресурсов. Это значит, что ее организм способен адаптироваться к дефициту пищи и воды, сохраняя полное функционирование мозга. При этом энергия может перераспределяться мгновенно, в зависимости от нужд. По сути, ее клетки уже сейчас демонстрируют то, что мы только пытались внедрить экспериментально через Хронофаг. Совершенное равновесие. У нее отсутствуют маркеры старения, нет предпосылок для онкогенеза, регенерация близка к идеальной. Если дать ей вырасти без вмешательств, она станет взрослой куда быстрее обычного ребенка.

Вадим нахмурился, уточняя:

— Насколько быстрее?

Лидия слегка улыбнулась, впервые за все время позволив себе хоть какую-то эмоцию:

— Судя по текущим показателям, зрелости она достигнет в течение двух-трех лет. — Ее когнитивное развитие идет по ускоренному сценарию. Мы уже видим гиперактивность в зонах, отвечающих за речь, ассоциативное мышление и пространственную память. Это значит, что к первому году жизни девочка не просто заговорит, а сможет овладеть письменной речью. Не исключено, что к этому времени она будет читать и писать на уровне школьника. Причина в том, что ее мозг формирует не отдельные зоны для восприятия информации, а распределенные сетевые кластеры. В отличие от обычного человека, где навыки более локализованы, у нее все дублируется и взаимно усиливается.

Вадим хмыкнул:

— Значит, не только мощный телепат, но и маленький гений.

— Больше, чем гений, — уточнила Лидия, слегка повысив голос, чтобы не дать Исаеву вставить свое слово. — Ее развитие идет без тех издержек, что мы привыкли видеть у ускоренных мутантов. Нет признаков когнитивных искажений, нет психопатологических маркеров. Мы проверили ее эмоциональные реакции: базовые инстинкты сохранены, но они подкреплены уже сейчас зачатками сложного социального мышления. Это крайне редкое сочетание.

Исаев тихо хмыкнул, но промолчал. Лидия продолжала:

— Подобное развитие может сделать ее не только идеальным лидером для зараженных, но и потенциально для любого человеческого коллектива. Она будет понимать мотивы, предугадывать поступки точнее любого компьютера, а ее ТКТ позволит ей усиливать внушение многократно.

— Если она действительно будет расти так быстро, — сказал Вадим негромко. — Важно вырастить ее настолько лояльной нам, насколько это возможно.

Он сделал шаг ближе, задержался у кушетки, на которой лежала женщина.

— Судя по сигналам, девочка хочет к матери. И раз уж у нее есть этот инстинкт, мы не будем его ломать. Не разлучайте их, лучше восстановите матери разум.

Исаев недовольно поджал губы, но вслух все-таки возразил:

— Мы это проходили. В лучшем случае получится пускающий слюни инвалид. Лобные доли и личность безвозвратно утрачены. Восстановить их невозможно.

Вадим резко повернул голову, в голосе его звучало раздражение:

— Улей может с нуля вырастить человека, полностью скопировав личность. И вы мне будете рассказывать, что восстановить одну несчастную мать невозможно? Если нельзя вернуть ее сознание полноценно, значит сделайте новое. Сформируйте личность на базе кого-нибудь еще.

Исаев машинально потер руки, на лице мелькнула тень интереса, почти детский азарт исследователя:

— Это… будет занятный опыт. Не гарантирую результата, но попробовать стоит.

Лидия перебила его, сухо и без лишних эмоций:

— Попробуем. В принципе это реально. Технически процесс можно поставить, а с учетом наших нынешних возможностей шанс выше, чем раньше.

Вадим кивнул, словно подводя итог:

— Значит, так и будет. Мать должна стать для нее настоящим опекуном, а не пустой оболочкой. Делайте, что нужно.

Перед ним стояли терминал спутниковой связи Основателей, восстановленный технарями. После длительной загрузки, установления соединения подключение к ГлоИС — Глобальной Информационной Сети, так назывался теперь работающий ошметок интернета, заработало.

Сеть едва дышала, скорость была низкой, страницы загружались с задержкой в десятки секунд, но это было лучше, чем ничего. Соколовский в принципе не рассчитывал в ближайшие десятилетия прикоснуться к технологическому чуду прошлого.

ГлоИС оказался странным гибридом старого интернета и новой реальности. Огромные сегменты представляли собой площадки для пропаганды Основателей, которые методично вдалбливали свои тезисы. Там же публиковались официальные сводки, отчеты и «„аналитика“», все отцензурированное и вылизанное. Но были и другие разделы: доски объявлений для выживших, простые форумы, где люди искали родных и знакомых, торговые площадки для обмена продуктами, лекарствами или оружием, даже примитивные игровые сервисы. В этом обломке цифрового мира еще теплилась жизнь.

Вадим пролистывал новости. О поражении ВССР под Петербургом в ГлоИС ни слова. Зато шло бурное обсуждение фронтов в Азии. Китайцы, точнее остатки НОАК, засели в горах Северного Тибета и держались уже второй год. Выкурить их не получалось, несмотря на массированные удары. В официальных сводках ДИРЕКТОР уверял, что победа близка, но между строк читалась совсем иная картина — война зашла в фазу позиционного тупика.

Другие горячие новости касались Корейского полуострова. КНДР, которая долго избегала пандемии, начала стремительно рушиться.

По каналам ГлоИС передавали официальную версию: вирус проник через перелетных птиц или из-за прорыва диких орд. Но Вадим, читая отчеты, мысленно усмехнулся. Слишком уж «„удобно“» это совпадение. Скорее всего, Основатели сами подкинули Хронофаг, сбросив его с дронов в тыловые районы. КНДР слишком долго оставалась занозой в их планах, и вот теперь ДИРЕКТОР прогнозировал ее падение уже через месяц.

Чем больше Вадим углублялся в ленты ГлоИС, тем больше чувствовал, что даже сквозь плотную завесу пропаганды можно выудить массу ценных сведений. Намного больше, чем через радиоперехваты или слухи, пересказанные случайными выжившими. И это открывало перед ним новые возможности.

Вадим пролистывал сводки дальше, и взгляд зацепился за блок новостей про США. После первых волн пандемии американское правительство сделало ставку на собственную «„вакцину“». На деле это оказался ослабленный вектор Хронофага, которым заразили миллионы граждан. Итог — искореженные тела, внешность с явными следами мутаций, но без телепатии, без ТКТ. Люди сохранили разум, работоспособность, но восемьдесят процентов популяции утратили фертильность.

«„Справедливая цена за выживание нации“» — именно так это формулировали в официальных сводках. И население США, судя по комментариям, вынуждено было соглашаться. Лучше жить искалеченными, чем не жить вовсе.

Основатели на этом фоне выглядели в глазах обывателей куда привлекательнее. В их сегментах ГлоИС пестрели отчеты о строительстве аркологий — гигантских комплексов-городов в Евразии, на территориях с низким уровнем заражения. Иркутск, Кашгар, Кызыл, Павлодар — еще год назад это были пыльные города или полузаброшенные степи. Теперь же на фотографиях и видео появлялись укрепленные башни, автономные купола, атомные энергостанции, линии маглев. Туда переселяли выживших, обеспечивали жильем, едой, работой и защитой. То же самое планировали сделать с Петергофом и Ломоносовым…

И люди смотрят ДИРЕКТОРу в рот, подумал Вадим, скользя взглядом по восторженным комментариям. Местные жители называли это шансом на будущее, которого не давали ни остатки правительств, ни анархия зараженных зон.

Еще более примечательным было то, как Основатели перестраивали саму идеологию. В ГлоИС уже не говорили о государствах, их объявили устаревшими. Не говорили о религиях, их называли пережитком. Вместо этого пропагандировалась новая вера, обернутая в технократическую оболочку. Царство божье заменили обещаниями сингулярности, бессмертия и всеобщего благоденствия.

Вадим поймал себя на мысли, что и сам мог бы поверить. Настолько убедительно это подавалось. Идеология Основателей опиралась не на страх, а на надежду. Она заставляла людей работать не из-под палки, а с воодушевлением и это было опаснее любого оружия.

Все отчетливее вырисовывалась суть нового культа, выстроенного Основателями. Все подавалось через форму рациональной, почти стерильной логики, но за ней угадывался жесткий каркас идеологии, в котором не оставалось места случайности, индивидуальности и хаосу.

Вся риторика строилась вокруг понятий «„оптимизации“» и «„сингулярности“„. Лозунги были просты и понятны: “„Логика — выше эмоций“„, “„Общественное — выше личного“„, “„Согласованность — залог выживания“„, “„Мы единое целое, мы — система“». Людям не грозили карцером или расстрелом, не запугивали показательной жестокостью. Наоборот, демонстрировали заботу: еду, крышу над головой, медицинскую помощь, доступ к чистым зонам. Но эта забота имела цену — полное подчинение алгоритму.

Вадим читал мантры Основателей и чувствовал в них холодный привкус математики. «„Чем меньше отклонений, тем быстрее наступит сингулярность. “» «„Сопротивление — это шум в системе“„, “„Неумение контролировать рудиментарные порывы — источник неэффективности.“» Все выглядело чисто и почти идеально. Никого не вешали на площадях, никто не исчезал бесследно. Но при этом индивидуальность растворялась в общей массе, как будто человек был лишь функцией в вычислении, узлом в единой сети.

На первый взгляд это напоминало старые утопии о технокоммунизме. Только здесь утопия была лишена человечности. Никто не говорил о культуре, нациях или языках. Не было русских, казахов, китайцев, все становились частью нового функционального организма. Дети с рождения попадали в образовательные программы, где их учили мыслить, как алгоритмы: без эмоций, без сомнений, только оптимальные решения.

«„Такими темпами следующее поколение людей даже не будет помнить, кем они были раньше. Они останутся придатками, обслуживающим персоналом холодного кода. Живыми инструментами, подчиненными бездушному алгоритму. “»

Это пугало его сильнее, чем любая армия федералов. Потому что врага с пушками можно остановить. А вот идею, принявшую миллионы умов, выжечь было куда труднее.

Основатели не только строили идеологию, они умели подкреплять ее конкретными делами. В ГлоИС мелькали сообщения о переворотах, переходах целых армий и даже государств под их протекторат.

Так, австралийская армия фактически смела остатки правительства, и сама легла под новых хозяев. В официальных постах все подавалось как добровольный союз ради выживания, но между строк читалось — выбора не было. Либо интеграция в систему, либо гибель от Хронофага или изоляция.

На Гавайях ситуация развернулась еще нагляднее. Местные военные и флотские с Перл-Харбора сначала колебались, но когда федеральное правительство предложило им новую «„вакцину“» с сомнительными последствиями, выжившие островитяне сами обратились к Основателям. В обмен на поставку блокатора, защиты и включения в логистическую сеть ГлоИС они официально перешли под знамена ДИРЕКТОРа.

В Юго-Восточной Азии картина выглядела еще более красноречиво. Отряды поклонников Основателей организовывали спасательные операции в зонах заражения. Они появлялись там, где местные анклавы балансировали на грани голода или вымирания, и приносили еду, лекарства, фильтры для воды. Выживших переселяли в новые аркологии. Там им обеспечивали все необходимое, но вместе с этим полное включение в систему. Человек мог чувствовать себя спасенным, но уже не принадлежал себе.

Особенно много восторженных отзывов Вадим читал от жителей Казахстана и Монголии, переселенных в новые комплексы. Люди описывали просторные квартиры, стабильное энергоснабжение, школы для детей и работу, за которую платили полноценными продуктами, доступом к предметам роскоши, дополнительными развлечениями. Сеть была полна благодарственных посланий: «„ДИРЕКТОР подарил нам будущее“„, “„Теперь у наших детей есть шанс“».

Разорвав соединение, Вадим долго сидел неподвижно, уставившись в тусклое свечение экрана. В голове крутилась одна мысль: Основатели шаг за шагом превращали себя в единственного мирового игрока, который имел и ресурсы, и идеологию, и картину будущего. Даже если их методы жестоки, люди охотно принимали их правила, потому что альтернатива были смерть или хаос.

Единство же пока оставалось силой локальной. Да, у них была армия зараженных, телепатическая сеть, несколько сотен тысяч омег, дивизия из Новгорода. Но в масштабах планеты этого было ничтожно мало. А если Основатели продолжат в том же темпе, через пять лет они смогут задавить любой очаг сопротивления.

Вадим понимал, что чтобы выжить, Единству придется самим стать глобальным игроком. Недостаточно сидеть в Питере или Новгороде, ограничиваясь войной с ВССР. Нужно расширяться, закрепляться в регионах, формировать свою идеологию и давать людям то, что они не могут получить у Основателей.

Он ясно видел две линии: с одной стороны, армия и вирусная экосистема, которые можно было использовать как оружие и средство защиты. С другой — необходимость создать привлекательную модель будущего. Потому что даже омеги с перепрошитыми мозгами не будут воевать вечно только из страха или ненависти. Им нужен смысл, цель, надежда.

«„Либо мы станем альтернативой, либо растворимся. И когда-нибудь ГлоИС запишет нас в историю как очередных дикарей, которых проглотила новая цивилизация“».

В груди сжалось знакомое чувство тяжести. Пророку придется снова играть роль не только командира, но и архитектора будущего. И теперь от этого зависела не только судьба зараженных, но и самих людей.