Борьба за господство

Глава 10 В тылу врага

Дорога на Петрозаводск тянулась, как резина. Старенький «„Форд“» тащился по серой трассе, утыканной дорожными знаками, но, к удивлению разведчиков, почти без брошенных машин, без баррикад. Волошин, сидевший за рулем, хмурился: слишком уж гладко все шло. В салоне тишина, только скрип подвески и гул двигателя. Савельев сидел рядом, куртку застегнул до подбородка, на коленях у него под брезентом лежал АК-12. Сзади, втиснувшись среди мешков и ящиков, устроился Руденко, лихорадочно жевал жвачку и крутил головой, выискивая хотя бы намек на засады.

Их легенда была отработана до автоматизма: трое бывших военных и один спортсмен, которые в начале пандемии укатили в глушь, выжили в дачном домике, а теперь поехали в город обменять лекарства на еду и бензин. У каждого своя версия: кто служил, где оказался, что было с семьей. В случае допроса каждый должен подтвердить версии других.

— Слишком чисто, — наконец буркнул Каплан, щурясь на дорогу. — Где сраные завалы, где взорванные мосты, где брошенные машины и трупы? Тут будто не апокалипсис, а подготовка к приезду проверяющих.

— Или цирк, — добавил Савельев. — Только билетов не выдают.

Поворот и впереди виден первый блокпост. Мешки с песком, бетонные плиты, на возвышении — пулеметное гнездо, держащее под прицелом проезжую часть. У костра дежурят вооруженные фигуры. Сразу видно, не самодеятельность. Черные разгрузки, камуфляжная форма, одинаковые каски, все упорядочено.

Каплан замедлил ход. На дороге жестом остановил омег в бронежилете с закрепленной рацией, шагнул к машине.

— Документы. Цель прибытия.

— Документов нет, — быстро отозвался Каплан. — С озера мы, какого именно, сами понимаете, не скажу… В глуши жили. Приехали за лекарствами, обменять кое-что на еду, топливо.

Омега кивнул, обошел «„Форд“», открыл багажник. Руденко сглотнул, мышцы напряглись. Внутри ящики с консервами, продуктами долгого хранения и еще кое-какая провизия.

«„Сейчас скажет, половину отдай, или все заберет. “»

Но охранник лишь закрыл багажник и дал простую бумажку с печатью.

— Въезд разрешен, в Петрозаводске давно порядок, ни бандитов, ни диких мутантов. Пропуск предъявляйте на каждом КПП. Базар находится у вокзала.

Савельев нахмурился:

— И все?

Омег чуть усмехнулся:

— Еще одно. Вы — незараженные. У нас такие живут на свой страх и риск. Иммунитет не вечен, лучше сейчас сделать прививку омега-штаммом.

— Благодарим, обойдемся, — вежливо ответил Каплан.

— Дело ваше. Но за нарушение порядка по законам военного времени…

— Мы не беспредельщики, командир.

Омег махнул рукой, и машина тронулась дальше.

— Я че-то не понял, — выдохнул Руденко. — Ни пошлин, ни отжима нашего добра. Даже дорогу подсказали!

— Вот именно, — ответил Каплан. — Либо цирк с показухой, либо они реально решили порядок построить. Но что-то в этом не так.

До второго блокпоста добрались через двадцать минут. Та же картина: бетонные блоки, шлагбаум, пулеметы. Разведчики предъявили бумажку, охрана бегло посмотрела и махнула рукой: проезжайте.

— Слушай, Миш, — заговорил Савельев, когда снова поехали. — Ты ведь тоже ожидал, что нас хотя бы обшмонают? А тут как на границе в мирное время.

— Ага, только вместо паспортного контроля — мутанты, — буркнул Руденко.

Каплан молчал, но взгляд у него был тяжелый. Все это не вязалось с их картиной постапокалипсиса. Где хаос, где бандитские засады с ордами ходоков? Здесь же все выглядело слишком… организованным.

Когда Петрозаводск показался из-за поворота, разведчики притихли. Город жил. На улицах патрули из омег, в переулках мелькали фигуры развитых и прыгунов. Даже ходоки, стоящие цепями вдоль баррикад, не кидались ни на кого, только прожигали хищными взглядами машину. На крышах блестели солнечные панели, вращались кустарные ветряки.

У одного из домов вспыхивали факелы, омеги срезали биомассу и прожигали стены огнеметами. На соседней улице тянули новые кабели, грузовики свозили стройматериалы.

— Вот это номер, — присвистнул Руденко. — У нас от Мурманска чуть отъедешь — или зомби, или мародеры. А тут стройка.

— Стройка муравейника, — заметил Каплан. — Смотри, кто работает. Вон те мужики обычные. А рядом эти твари в броне. Все вместе.

— Порядок, мать его, — пробормотал Савельев. — Только какой ценой?

Нужный адрес оказался в панельной девятиэтажке на окраине. Поднялись на третий этаж, постучали. Дверь открыл мужчина лет сорока пяти, усталый, но собранный. Сразу пригласил внутрь:

— Проходите, фраера, чайник уже кипит.

Это была кодовая фраза. В квартире пахло сушеной рыбой и дешевым чаем. На столе — кружки, несколько банок консервов. Все выглядело почти по-домашнему, что само по себе было странно.

— С дороги небось устали, — сказал хозяин.

Каплан сел напротив, сделал глоток из кружки. Несколько наводящих вопросов — имена, детали прошлого, пароли. Все совпало, связной настоящий.

Жилплощадь встречала странным ощущением застывшего времени. На подоконниках пожелтевшие пластиковые цветы, в углу старый ковер, аккуратно подбитый гвоздиками, чтобы не сползал. Мужчина, назвавшийся Семеном, расставил перед гостями кружки, сам налил чаю из потрепанного заварника. Все это было так… по-обычному, что даже настораживало. Снаружи город, кишащий мутантами и патрулями, а здесь уют советской кухни. Каплан первым нарушил молчание:

— Ну что, Семен… как оно тут после конца света?

Собеседник медленно провел рукой по лицу. В его движениях была усталость человека, который слишком многое повидал.

— По-разному. Сначала хаос. Город разваливался, власть исчезла, люди друг друга жрали. Потом он пришел со своей бригадой. Этот Пророк… или как вы там его называете? У нас Странник.

Савельев подался вперед:

— И что изменилось?

— Все, — коротко ответил Семен. — Зараженных подчинил. Бандитов в петлю показательно. Народ начал в омег превращать. Мол, чтоб никто больше не боялся за завтрашний день. Улицы очистили, электричество кое-где наладили, порядок навели. Сначала думали, хуже некуда, а оказалось… жить можно.

Руденко прищурился, с нажимом спросил:

— А сам ты чего ж тогда не с ними, раз все так шоколадно?

Семен поставил кружку, взгляд у него стал твердым.

— Потому что мне не нужна жизнь в муравейнике. Там в их Единстве нет «„я“„, есть только “„мы“». Вроде и свобода на словах, а на деле все под одним знаменем. Людей делают стадом. Да, не убивают, не мародерят, но и самим собой ты уже не остаешься.

Волошин кивнул, делая вид, что принимает его слова как есть, хотя внутри все фиксировал: значит, в городе есть и недовольные, пусть и молчат.

— Странник сам в городе часто бывает? — спросил он осторожно.

— Видел пару раз, — ответил Семен, глядя в окно. — Высокий, весь в броне, словно кожа в панцирь превратилась. Говорят, он может через любого зараженного смотреть, будто глаза у него везде. Штаб у него вроде в северной промзоне. Но чаще скрывается. Не потому, что боится… наоборот. У него всегда свита: омеги, воины, эти… мелкие крылатые… Ну, вы их увидите.

Савельев вставил с усмешкой:

— И что, все ему молятся, как богу?

— Не молятся, — устало поправил Семен. — Боготворят. Порядок у него железный, нарушителей в расход. А кто в омегу обратится, тот уже против ничего не вякнет. Вот и живем, насильно вроде никого не принуждают становиться мутантом, но жужжат про необходимость «„прививки“» постоянно, типа вирус бесконтрольно мутирует и иммунитет может не защитить.

Каплан медленно кивнул. Теперь картина складывалась: у Странника власть не на страхе и не на подкупе, а на чем-то ином. Слишком уж системно все выглядело. Он отметил про себя: такое можно сломать только ударом в сердце, самого Пророка.

— Если бы мы хотели его найти… где шанс больше всего наткнуться?

Семен долго смотрел на них, словно решая, стоит ли говорить. Потом тихо произнес:

— У музея на площади Ленина иногда выступает с речами перед народом.

Семен достал из шкафа старую карту Петрозаводска и разложил ее прямо на столе, прижимая углы кружками с остывающим чаем. Пальцем он провел по промзоне.

— Вот тут, — сказал он, — Странник держит штаб. Старые корпуса заводов, ангары. Там кишмя кишит этими… развитыми. Патрули по крышам, внизу ходоки шастают. Попробуешь сунуться, сожрут, даже глазом моргнуть не успеешь.

Руденко склонился над картой, хмыкнул:

— Ну да, в такие места только дураки в лоб полезут.

Савельев прищурился:

— А говоришь, иногда он в людях появляется?

— Да, — кивнул Семен. — Раз в неделю, бывает, раз в две. На площади возле музея перед памятником Ленину, ставят трибуну, народ собирается. И он выходит с речами, как какой-нибудь вождь. Толкает проповеди, мол, будущее наше, зараженные и чистые — одно целое. И люди слушают, будто загипнотизированные.

Каплан тихо сказал, больше себе:

— Вот оно. Там его и брать.

— Ты недооцениваешь, — резко перебил Семен. — Площадь открытая, со всех сторон дома. Да, позиций для стрелка хоть отбавляй. Но уйти… будет нереально. Зараженные координируются не как стадо, а как спецназ под идеальным командованием. Пока твой стрелок передернет затвор, они уже будут знать, где он сидит.

Руденко цыкнул зубом:

— Значит, из снайперки — смерть в один конец.

Савельев задумчиво почесал шею:

— А если дроном? FPV, с зарядом грамм двести, может, кило тротила. Влетел и нет его.

Семен покачал головой.

— Броня Странника и его амбалов слишком хорошо защищает, сам видел их замес с бандосами в самом начале. Под ногами у панцирного граната взорвалась, а тому хоть бы что…

Повисла пауза. Каждый представил себе площадь, толпу, фигуру Странника на трибуне и себя, удирающего от толпы инфицированных.

Каплан сжал карту кулаком.

— Сложно не значит невозможно. Если появится шанс, мы его используем. Но, Семен, ты нам нужен. Одним мы тут вряд ли протянем.

Семен мрачно усмехнулся:

— Я и так уже перешел черту, пуская вас в дом. Ладно, посмотрим… Но помните: каждый промах здесь — билет в один конец.

— Слушайте, — заговорил Савельев, осторожно отодвигая кружку. — Если он там каждую неделю появляется, можно заранее заложить фугас. Ничего сверхъестественного, килограмм десять тротила, управляемый подрыв и трибуна вместе со Странником в клочья… У нас с собой достаточно добра припасено.

Семен тяжело вздохнул и покачал головой:

— Вы не понимаете. Здесь все не так, как в старом мире. Никакие камеры и дроны им не нужны. Каждый омега, каждый развитый, даже ходок — часть роя. Они видят, слышат, чувствуют куда больше, чем обычные люди. Стоит кому-то заложить заряд, сигнал разойдется по сотням голов. Вы даже щепку к зданию не донесете.

Руденко нервно скривился:

— То есть фугас сразу мимо?

— Почти наверняка, — подтвердил Семен. — Это не толпа идиотов. У них бдительность на уровне тотального контроля.

Волошин, до этого молчавший, наконец заговорил:

— Тогда все просто. Пуля в голову. Это единственное средство, в котором не бывает сбоев. Металл не спорит. Но нужен стрелок, тот, кто не дрогнет, и кто понимает, что обратной дороги не будет. Снайпер там смертник без особых шансов уйти, и надо сразу решить, кто из нас готов.

Повисла тишина. Взгляды пересеклись, каждый пытался не показать колебаний, но в глазах читалась тревога. Каплан, медленно делая глоток, ответил:

— Рано об этом думать. Сначала изучим обстановку. Площади, маршруты патрулей, расписание, соберем максимум данных, прежде чем решать, кто полезет в петлю.

Руденко тихо хмыкнул:

— Можно совместить. Сначала удар дроном. Если он не справится, если охрана Странника приземлит птичку, тогда добить снайперским. Двойной шанс лучше, чем один.

Семен мрачно усмехнулся, глядя на пустую кружку:

— Двойной шанс? Тут скорее двойная могила, но я вас понял. Если решите действовать, я помогу чем смогу. Только знайте, против роя обычные трюки почти не работают.

Каплан положил ладонь на карту, словно подводя итог:

— Тем более у нас нет права на ошибку. Значит, готовимся, думаем, смотрим. А уж способ найдем.

Квартира Семена после долгой дороги для группы диверсантов стала временным прибежищем, но даже это казалось почти роскошью. Разведчики поужинали консервами, вытащенными из багажника, и разбрелись по комнатам, чтобы хоть немного передохнуть. Машину оставили во дворе, Семен заверил: с ней ничего не случится.

Каплан устроился у окна, приоткрыв форточку. Ночной воздух был влажный, пахнул гарью и чем-то сладковатым — напоминание о недавних вспышках. Он жевал сухарь и глядел на улицу, где под уличными фонарями ходили патрули омег с автоматами. Вдалеке блеснул силуэт развитого, худая фигура с наростами хитина на плечах, рядом шли двое обычных людей словно все это было чем-то обыденным.

И тут Каплан застыл. По освещенному двору медленно прокатился прыгун, массивный, с буграми остеодерм на груди и спине. Но самое невероятное заключалось в том, что на нем сидели двое детей лет восьми-десяти. Они смеялись, держались за шипы на спине чудовища, а тот неторопливо двигался, будто смирившись со своей новой ролью. Рядом шла молодая женщина, явно мать малышей, она время от времени что-то им говорила и гладила тварь по боку, как бы успокаивая.

Майор не поверил своим глазам. Внутри что-то похолодело. Для него прыгуны всегда были воплощением ужаса, быстрые, смертоносные, рвущие людей на куски. А тут домашняя тягловая скотина, почти что лошадь, с которой резвятся дети.

— Ты это видел? — Савельев подошел с кружкой чая и тоже выглянул в окно. Его лицо вытянулось.

— Твою ж дивизию!

Руденко, привлеченный их возгласами, подошел следом, и троица молча наблюдала за странной картиной. Прыгун, не издавая ни звука, терпеливо шагал по двору, иногда встряхивая спину, но явно не собираясь никого трогать.

— Это уже не мир, который мы знали, — пробормотал Каплан, не отрывая взгляда. — Совсем другой.

Он почувствовал, как под ложечкой засосало неприятное. Все, чему их учили про мутантов, рушилось прямо на глазах. И майор впервые за долгое время поймал себя на мысли: а что, если в этом кошмаре действительно зарождается какая-то новая… нормальность?

Дети выглядели живыми, счастливыми, а не как куклы на поводке.

«„Если они марионетки… зачем им смеяться? Какой алгоритм коллективного разума позволяет играть, спорить, толкаться, визжать от радости? “»

Чем дольше он наблюдал, тем настойчивее в голову лезли неудобные мысли. Он вспоминал приказы командования. Уничтожать зараженных, разумных или не очень, на месте. Бомбить, расстреливать, травить газом. Без вопросов и сомнений. Все ради санитарной безопасности. Но что, если такие приказы и породили войну? Что, если именно из-за тотального истребления Единство ответило диверсиями, засылкой инфильтраторов?

Каплан устало выдохнул, глядя на двор. В груди поднималось тяжелое чувство, которое он не хотел называть. Возможно, позиция командования слишком радикальна. Возможно, если бы не беспощадная политика зачисток, не сжигали бы деревни и не расстреливали тех, кто просто не успел на эвакуацию, с ними можно было бы договориться.

Мысль, которая еще месяц назад показалась бы ересью, теперь звучала все отчетливее: с ними можно говорить.

Из задумчивости Каплана вывел голос Савельева:

— Майор, иди сюда. Послушай.

В комнате играло старенькое радиоприемное устройство, наверное, советских времен. На шкале крутилась стрелка, ловя хриплые волны, и вдруг пробился четкий сигнал. Савельев накрутил ручку громкости, и голос, уверенный и спокойный, заполнил помещение.

— … после освобождения Ленинградской атомной станции от оккупационных сил Основателе, их искусственный интеллект, именуемый ДИРЕКТОРом, спровоцировал аварию и расплавление активной зоны двух энергоблоков. В результате один из реакторов потерял герметичность, произошел выброс радиоактивных веществ. Радиационный фон в ряде районов Северо-Запада повысился. Всем жителям рекомендуется контролировать уровень излучения с помощью счетчиков Гейгера и соблюдать предельную осторожность…

Голос был поставленный, словно у диктора старой радиостанции. Он не трясся, не выдавал паники, напротив, звучал организованно, как официальное сообщение.

Каплан подошел ближе и уставился на приемник. Его охватило чувство нереальности происходящего. Единство вещает новости. Не просто агитационные лозунги или угрозы, а самые настоящие, со сводкой, рекомендациями, четкой постановкой.

— … в настоящее время бригады ликвидаторов продолжают работы по дезактивации территории. Омеги, привлеченные к ликвидации последствий аварии, находятся в удовлетворительном состоянии. Симптомы легкой степени лучевой болезни не представляют угрозы жизни. Дополнительно сообщаем: два энергоблока будут восстановлены, станция сохранит значение стратегического объекта и будет использоваться для снабжения регионов электроэнергией…

Руденко, стоявший у стены, невольно присвистнул.

— Слушай, они не только выжили, но и собираются дальше атом гонять.

Каплан молчал. В голове крутились совсем иные мысли. Если диктор говорит правду, а судя по всему, передача была рассчитана и на внешних слушателей, значит, Единство еще и безграничный источник энергии получило.

Они перехитрили суперкомпьютер, разбили войска Основателей и вместо того, чтобы бросить станцию умирать, организованно тушат пожары, чинят энергоблоки, раздают инструкции гражданским.

— … Восстановительные работы продолжаются. Угрозы повторной катастрофы нет…

Помехи на несколько секунд заглушили эфир, потом голос снова прорезал тишину квартиры. Теперь диктор читал другой блок новостей спокойным, ровным тоном, будто речь шла не о мире после апокалипсиса, а о будничных сводках какого-нибудь регионального радио начала двухтысячных.

— За последнюю неделю под защиту Единства принято более шести тысяч беженцев из окрестных районов. Всем им обеспечено жилье, питание и необходимая медицинская помощь. Продолжается вакцинация омега-штаммом для гарантии безопасности.

Руденко скривился:

— Слушай, майор, они это всерьез? Как будто не конец света, а какой-то комсомольский съезд.

Но диктор продолжал:

— Возобновлена работа ряда производственных объектов в Петрозаводске, Великом Новгороде и на окраинах Петербурга. Налажен ремонт энергетического оборудования, начат выпуск строительных материалов. Особое внимание уделяется восстановлению электросетей и водоснабжения…

Каплан поймал себя на том, что слушает это, затаив дыхание. Производство, электросети… Все то, чего катастрофически не хватало даже в зонах безопасности под контролем ВССР.

— Невакцинированным лицам напоминаем: строго запрещено самостоятельно посещать районы, где фиксируется высокая активность диких стаек ходоков, прыгунов и развитых. В случае необходимости перемещения следует обращаться к патрулям Единства. Нарушение правил безопасности может стоить жизни вам и вашим близким…

Затем голос сменился. В эфире раздался мужской баритон, звучавший уверенно, даже немного торжественно.

— Товарищи! Я обращаюсь к вам от имени Странника. Совсем скоро будет восстановлено регулярное сообщение с Петербургом и Великим Новгородом. Мы работаем над возобновлением железнодорожной линии. Это позволит наладить стабильные перевозки, а значит снабжение продовольствием, медикаментами и необходимыми товарами. Вопрос о дефиците топлива также решается. В ближайшее время начнется восстановление добычи нефти на ближайших месторождениях, запуск нефтеперерабатывающих заводов, это позволит частично покрыть нужды…

Савельев нервно усмехнулся:

— Вот те на. А у нас в Мурманске неделями совещаются, где еще керосину нарыть.

В эфир опять вышел новый голос, спокойный, поставленный. Вступительное слово диктор озвучил формально: «„В эфире лекция доктора философии Андрея Ковалева о будущем цивилизации Единства“».

— Прежний мир пал, и Хронофаг стал его могильщиком. Но при этом вирус дал нечто куда большее, чем гибель миллиардов. Он открыл возможность перейти к новой форме общества, нового бытия. Люди, ставшие омегами, более не нуждаются в том, что раньше считалось краеугольными камнями цивилизации. Им не нужны десятки тысяч наименований лекарств, ведь регенерация сама справляется с большинством травм и болезней. Им не нужен интернет, когда существует коллективное сознание, мгновенно передающее знания и опыт. Судебная система и законы в прежнем понимании тоже избыточны, когда каждый связан с остальными и не способен к предательству или преступлению. Деньги? Экономика, основанная на накоплении и дефиците, утратила смысл. Правительства? Административные машины прошлого мира рушились от коррупции и некомпетентности. Здесь же власть распределена, а коллективное решение всегда оптимально.

В комнате воцарилась тишина. Савельев невольно хмыкнул:

— Идеальная утопия, чтоб ее…

— Невакцинированные люди часто испытывают страх. Им кажется, что они потеряют индивидуальность. Но это не так. Омеги сохраняют свои личности, воспоминания, навыки. Коллективный разум не подавляет их, а дополняет, снимая груз одиночества и ограниченности. Это не конец, а следующий шаг эволюции. Человечество всегда менялось, всегда искало пути преодолеть свои ограничения. Хронофаг лишь ускорил процесс. То, что мы потеряли — цивилизация двадцать первого века с культом потребления, с ее иллюзией стабильности. То, что мы обрели — задел на будущее, настолько масштабный, что пока лишь немногие способны его представить…

Голос стал громче, наполнен пафосом:

— Мы говорим не только о победе над смертью — это лишь начало. Мы говорим о бессмертии, которое будет доступно каждому. Мы говорим о возможности выйти за пределы Земли. Колонизировать другие миры. Не строить там купола и станции, а преобразовывать планеты под себя, так же как Хронофаг преобразил наш мир. Для прежнего человечества это казалось безумием. Для нового — это лишь вопрос времени.

В эфире повисла пауза, потом зазвучала тихая музыка.

Руденко уставился в радио, словно в него можно было заглянуть внутрь:

— Товарищ майор… если бы не видел собственными глазами, я бы подумал, что это агитка какой-то секты.

Каплан медленно выдохнул.

— Может, так и есть, сержант. Только секта, которая умеет запускать АЭС и перехитрила Директора.

— … многие скептики говорят: бессмертие — это красивая метафора. Что нельзя победить смерть как таковую. Но я приведу вам пример, свидетелями которого стали сотни людей в самом сердце Единства. Пророк доказал обратное.

Он сделал паузу, а затем продолжил, все еще ровным, академическим тоном, хотя в словах слышался почти религиозный пафос:

— Зимой один мальчик, незараженный, провалился под лед. Его искали десять часов. Когда нашли, жизнь покинула его тело. Все признаки указывали на смерть, остановка сердца, отсутствие дыхания, полная потеря мозговой активности. И тогда Пророк велел поместить тело ребенка в улей. Процесс занял почти сутки. И все, кто находился рядом, стали свидетелями чуда. Мальчик был восстановлен. Его сердце снова забилось, легкие наполнились воздухом, кровь заструилась по венам… Да, повреждения мозга дали о себе знать. У ребенка наблюдались провалы в памяти, некоторые навыки пришлось заново осваивать, мы живем не в сказке… Но он узнал мать. Он говорил, он двигался. Он жил. Это был не пустой сосуд, не бездушный зомби. Это был ее сын, вернувшийся из объятий смерти…

Каплан почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.

— Так что не говорите, будто смерть окончательна. В мире Единства она перестает быть рубежом. Мы не утверждаем, что воскресить можно всех, но сам факт уже доказан. Хронофаг способен переписать не только живое, но и вернуть утраченное. Подумайте об этом. И сделайте свой выбор.

Эфир снова сменился фоном, теперь звучала торжественная музыка. Руденко нахмурился:

— Это уже перебор… Воскрешение мертвых? Да они совсем спятили.

— Не думаю, — протянул майор. — Пока их слова не расходились с тем, то мы увидели. Зато нам намек: бить наверняка, чтоб Странник точно не выкарабкался.