Соня Русанова любила риск. Откуда в душе завелась такая склонность, она и сама не знала — быть может, пришла по наследству от знаменитого деда, командира космолёта «Алконост».
Следы деда давно затерялись в бескрайней бездне Галактики, а Соню судьба и случайный выбор университетского искина забросили на Марс — на геологическую практику ради изучения залежей андезита на плато Тарсис.
Риска и прочей романтики тут не оказалось: терраформирование планеты завершилось, неразведанных залежей оставалось мало, и шахты горнорудных корпораций уже добрались до наследия древних вулканов.
Нехватку адреналина Соня компенсировала гонками на флайерах над плоской равниной в компании таких же, как она, молодых и дерзких.
Шёл второй год конфликта между Альянсом и криттерами. Основные события происходили где-то там — у фронтира, в секторах Ушедших, — но порой отзывались мрачным эхом, когда погибал дальний полузнакомый или человек, чью голограмму Соня видела в сети.
Жизнь на Марсе, казалось, замерла на грани — без настоящего горя и без особой радости, в беспокойном недоумении, которое уже сделалось привычным. Бастион Солнечной Системы оставался незыблемым; мощь Альянса и компетентность Лиги Земли не подвергались сомнению.
День накануне крутых перемен прошёл гладко: отчёт по андезитам составлен и записан в память браслета. Флайер заправлен и готов к вечерней гонке над равнинами Тарсиса. Лёгкий обруч нейроинтерфейса лег на виски, дополненная реальность разлиновала пейзаж сеткой тончайших волосяных линий. Бурая равнина неслась под крылом. Второй флайер, которым управлял Хоса, пристроился слева. Синеватый марсианский закат занял уже половину неба.
Всё, что случилось потом, началось внезапно: в сине-сером небе мелькнул росчерк, похожий на след падения метеорита.
Предмет, пробивший атмосферу, упал на грунт и раскололся.
Мириады хлынувших из него наноботов вспенили часть равнины. В эпицентре кипящей материи оформились контуры машин.
— Нет-нет… этого нам не надо… — пробормотал Хоса, и Соня услышала его голос через бусину наушника. — Давай разворачиваться, — предложил он, но ни возражения, ни согласия не услышал.
Порождённый машиной сполох ударил в небо. Флайер Сони качнуло; изумрудного цвета луч прошёл мимо и ударил в ведомую машину.
Хоса, возможно, вскрикнул, может быть, выругался, но Соня не услышала ничего. Нейроинтерфейс управления, поймав её мысленные приказы, заставил машину снизиться, прижавшись к рельефу равнины. Воздух вокруг, казалось, звенел; сполохи плясали на валунах и пологих склонах. Ещё полдесятка «метеоритов» перечеркнули небо близ горизонта.
…Флайер Сони так и не сбили, но его пришлось посадить, когда один из двигателей заглох. Русанова шла по каменистым пустошам всю ночь, а потом, когда рассвело, продолжала идти, пока не набрела на дымящиеся руины посёлка. Сброшенные криттерами «матки» наноботов лежали, как пустая скорлупа гигантских яиц. Боты, сделав дело и попав под удар планетарной обороны, уже превратились в серую слизь, но причинённые ими разрушения оказались ужасны. В переработку пошло всё — грунт планеты, строения, неорганика и органика, включая людей, от которых остались даже не тела, а лишь намёки на нечто человеческое: лоскуты одежды, обронённые вещи, отпечатки бегущих ног.
Соня не плакала. После смерти Хосы и ночного перехода по холодной равнине у неё не осталось слёз.
На Землю она улетела через три дня — в тесном трюме военного транспортника, битком набитом уцелевшими беженцами.