Бастард Винтерфеллский

3. «Зови меня Джон Сноу»

– Хватит бегать, Сноу. Ты же можешь драться нормально.

– Конечно могу, – отвечал я.

Робб – настоящий сын своего отца. Он привык сражаться, как настоящий воин, лицом к лицу и без уловок.

– Так дерись!

Наши тренировочные мечи скрестились вновь. Мы парировали удары, наступали друг на друга и отступали.

– Когда ты успел так измениться? – Робб подался вперед, описывая косую дугу. Я рефлекторно отшатнулся.

– С чего ты взял, что я изменился?

– Ты стал вести себя как-то иначе. Двигаться. Говорить, – наши мечи встретились, сталь с лязгом высекла искры. – Или мне кажется?

– Тебе кажется.

– Да? Стой, – вытянул он вперед руку в боевой перчатке, и я опустил меч. – Передохнем, и продолжим, – Робб воткнул меч в мерзлую землю и оперся на эфес. Он тяжело дышал и раскраснелся на холоде, с каждым выдохом изо рта вырывались клубы морозного пара. – Ничего, сейчас я тебя достану, вот увидишь.

Я отошел к изгороди, потирая предплечье. Черт, каждая тренировка была адом. После них болело все тело, которому то и дело прилетало по разным частям. Но это было необходимо, потому что мои навыки оставляли желать лучшего.

Прошел уже месяц. Открывая глаза каждым новым утром, я видел перед собой все ту же неизменную картину – каморку, в которой обитал Джон Сноу. Ко мне уже вернулась его память – полностью, а болевые приступы прошли на третий день. Поначалу я даже опасался этого ментального вторжения, боялся, что прежний владелец вернется и затмит меня, но нет. Все то, из чего состояла личность Джона, ненавязчиво и рассеянно витало на заднем плане, играя роль этакого справочника, к которому я мог обратиться в случае надобности.

Очень скоро я осознал полезность новых знаний. Когда я не знал, куда идти, или что говорить, или что делать – память Джона услужливо подсказывала, хоть и не настолько подробно, как хотелось бы. Только благодаря ей я сумел освоиться в новом обществе, не выдав себя с потрохами.

Она проявлялась даже в таких умениях, как фехтование. Теперь я мог держать меч, владеть им, опираясь на навыки Джона, но до конца стать подобным ему я не смог. И Робб, и сир Родрик, и даже лорд Эддард неоднократно отметили, как поменялась моя техника за последнее время. Если Джон вел себя в бою агрессивно, то я был более осторожным, старался вымотать и ослабить противника. Но к этому времени я уже почти забросил меч, обратив внимание на луки и арбалеты, как более привычное для меня оружие.

Все указывало на то, что я застрял здесь навсегда. Я не боялся испачкаться, но, если доведется воевать – то лучше на как можно большей дистанции. Я очень ценил свою жизнь, как и свое тело. Может, неотёсанной средневековой деревенщине и будет нормально житься с деревяшкой вместо руки или ноги, но не мне.

Рыцарство, мужество, воинская доблесть? Для меня, как человека другой эпохи, эти понятия мало что означали. Мне все равно, будут ли меня величать сиром.

Конечно, было и «но» – пришлось объяснять отдельным любопытным личностям, почему я вдруг сменил приоритеты. Но здешний люд не слишком отличался умом, чтобы понять, что Джона Сноу больше нет, что его сущность заместил некто чужой. Некоторые поворчали и смирились, другие же откровенно потакали новым привычкам: сир Родрик, например, воодушевленно рассказывал, что в юношеском возрасте он и сам любил кинуться из крайности в крайность. Пока ты молод, говорил он, нужно попробовать все. Потом возраст возьмет свое, и все новое ты станешь категорически отвергать.

Я обернулся, глядя, не подошел еще кто, но единственным зрителем сегодняшнего поединка был только Призрак. Лютоволк рос не по дням, а по часам.

Вопреки ожиданиям всех, он выжил. Помощь псаря и мои собственные знания о собаководстве сделали свое дело.

– Ну что ты, малыш? – Робб, присев на одно колено, потрепал его за ухом. Красные глаза волчонка неотрывно наблюдали за любым его движением.

На лице Робба проскальзывала толика… Зависти? Иногда да. Редко, но я замечал ее.

Он так и не смог простить отцу убийство волчат. А то, что лорд Старк позволил мне оставить себе Призрака, наверняка выглядело плевком в лицо собственному наследнику, на уговоры которого он не поддался.

Впрочем, оставить его мне позволили только потому, что лорд Старк был полностью уверен в скорой смерти волчонка... Ну, и я просто не отдал его. Встал грудью, как мать родная.

За последующие недели, что я выхаживал Призрака, он заметно вырос и окреп, и быстро развеял все убеждения в своей скорой смерти. Более того – проявил многообещающее послушание и недюжинный интеллект. Тогда я и начал наблюдать в глазах лорда Эддарда сожаление о своем решении.

И как-то совсем незаметно Призрак стал общим для меня и всех моих новых братьев и сестер. Не раз в своей комнате я обнаруживал Брана, или Арью, играющихся с Призраком, а то и подкармливающих его утащенным с кухни. Сперва я возмущался подобным визитам, пытался их пресекать, но здесь понятия частной собственности и территории были весьма размытыми. В очередной раз наткнувшись на стену искреннего недоумения, я махнул рукой. Пускай ходят, все равно у меня ничего нет.

Сансы я не наблюдал, но ее выдала Арья; она как-то проговорилась, что ее сестра тоже регулярно захаживает ко мне, но втайне ото всех: мол, не пристало благородной леди сидеть в каморке у бастарда и возиться с блохастой псиной. Но как бы они ни пытались сделать его коллективной собственностью, по-настоящему он принадлежал только мне. Только мне он подчинялся.

– Робб! – к нам спускался из арсенала Грейджой. Говорить он начинал, как правило, издалека. – Тебя зовет твой лорд-отец.

– Отец? Он не сказал, зачем? – Робб выпрямился. Грейджой лишь пожал плечами, укрытыми плащом, отороченным кроличьим мехом.

– Не знаю. Он что-то говорил про короля. Идем.

Все шло своим чередом, как я и ожидал – лорд Эддард получил письмо о безвременной кончине Джона Аррена, и со дня на день должен был прибыть Роберт Баратеон со всей своей королевской свитой.

– Сейчас, – Робб направился к стене, на которой на стальных крючьях висели наши плащи.

– Чего смотришь, Сноу? – смешливо поинтересовался Теон. Он всегда улыбался. – Увидел нечто интересное?

Этот мудак выбешивал меня буквально всем – своим видом, своей улыбкой, своим чванливым самодовольством, своей непомерно раздутой гордостью. К Джону он относился не лучше, чем к куску дерьма.

– Нет.

– Хорошо. Кстати, леди Кейтилин упоминала, что на приветственном пиру ты не будешь сидеть вместе со Старками. Королевскую чету может оскорбить присутствие такого, как ты.

– Такого, как я? – пальцы в перчатках дрогнули, чуть не сжавшись в кулаки.

– Бастарда, Сноу, – снисходительно прояснил он. – Ты как будто вчера родился.

Происходи бы дело в нашем мире, я бы давно уже поубавил ему зубов во рту. Здесь же подобное отношение считалось вполне нормальным, не выходящим за рамки.

– Ну да, – я постарался вложить в тон как можно больше холодного презрения. – Я и забыл. Напоминай мне об этом почаще.

– Обязательно, – он посерьезнел, и положил ладонь на рукоять меча. Словно специально нарывался.

– Хватит ссориться, девочки. Пошли, – Робб двинул Грейджоя по плечу. Тот еще ненамного задержался, с вызовом глядя на меня. Но все-таки развернулся и ушел.

Прошлый Джон предпочитал с ним не конфликтовать, но я-то знал, кто такой Грейджой на самом деле, и не мог себя сдержать.

То, через что Теон прошел в темницах Дредфорта, мне казалось тем, что я не пожелал бы даже самому заклятому врагу. Теперь я полагал совершенно иначе. Иногда, чтобы ты изменился по-настоящему, тебя нужно бросить на самое дно, раздробить на множество частей. А потом собрать заново. Может, тогда и сложится в итоге нечто хорошее, достойное права на существование.

Нырнув в ремни плаща, я окликнул Призрака и пошел к Южным воротам. Двор полнился людьми. Подготовка к прибытию короля Роберта шла полным ходом, и без работы почти никто не сидел. В кузне горел огонь в печах и раздувались мехи, звонко перестукивали молотки Миккена и его подмастерьев. Конюшни утеплялись к зиме и расширялись, готовясь принять гораздо больше лошадей, чем обычно.

На высокую внутреннюю стену Винтерфелла вела широкая лестница. Я поднялся по сотне серых гранитных ступеней до самого верха. Пушистые холодные хлопья летели в лицо с затянутого тучами неба. Здесь, на высоте в добрых тридцать метров было заметно ветренее и холоднее. Я поплотнее запахнул плащ, зарылся щеками в густой мех воротника.

Я любил это место. Здесь, кроме редких караульных, почти никто никогда не ходил, и никто не мог отвлечь меня от душевных терзаний.

Посмотрев на хлопающее на ветру полотно с оскалившейся волчьей головой, я вспомнил о своем питомце и оглянулся: Призрак безмолвно следовал за мной, словно вторая тень. Мой единственный друг.

В этой жизни меня окружало гораздо больше людей, чем в прошлой, но никогда, как за последний месяц, я не чувствовал себя столь одиноким и отколовшимся от общества. Друзьями я не обзавелся. Люди вокруг были слишком чужими, слишком не похожими на тех, с кем я имел дело раньше.

Волей-неволей, но мне пришлось принять новую реальность, смириться с тем, что пути назад нет, и, возможно, уже не будет. Отныне я заточен в теле Джона Сноу, а окружающий мир – мой новый дом.

Не сказать, что он мне особо нравился. Он был грязным. Он был холодным. Он был отсталым. Цивилизационный разрыв величиной в несколько веков выражался буквально во всем, начиная от простого человеческого общения.

Невыносимо было отвыкать от таких достижений современного общества как электричество и бытовая техника, мобильная связь и Интернет, туалет со смывом и горячий душ. Даже такие вроде бы неприметные в быту вещи, как дезодорант, зубная паста и туалетная бумага, казались мне почти невосполнимой утратой.

В богороще горячие подземные источники выходили на поверхность в виде глубоких прудов, и сперва мне показалось очень странным, что они используются лишь для красоты: каждые несколько лет тут лютуют страшные морозы, а они впустую растрачивают тепло и горячую воду? Почему бы не построить вокруг прудов каменные бани, где каждый человек без исключения сможет согреться и помыться в холодную зиму?

Позже я понял, что многим это просто не нужно. Здешний люд не испытывал потребности в ежедневной гигиене. Только благородные леди вроде Кейтилин и Сансы постоянно ухаживали за собой, и позволяли себе купаться каждые несколько дней.

С образованием тут тоже все было очень плохо. Абсолютное большинство не умело даже писать и читать, что являлось для меня откровенной дикостью. Одно дело – просто знать об этом, наблюдая со стороны, и совсем другое быть здесь, жить, соприкасаться напрямую с этой реальностью… Начнешь объяснять кому-то вроде бы очевидные даже для ребенка вещи, а он смотрит на тебя так, что аж неловко становится. Вроде как с африканским аборигеном общаешься.

Счастье в неведении, да? Я провел рукой по верху зубца, собирая в ладонь только осевший мягкий снег, заглянул за парапет. Вода в глубоком рве, проходящем между внешней и внутренней стеной, уже замерзла.

Общее впечатление сложилось из мелких, не особо важных на первый взгляд, но оказавшихся критичными мелочей.

Но что имеем, то имеем; другого не дано. Все это уже неважно. Я здесь, и выхода отсюда нет. Остается только думать, как жить, и что делать дальше.

Не допустить войны? Мира? Я могу попробовать обеспечить его. Было бы преступной халатностью не воспользоваться моими знаниями канона. Достаточно лишь оказаться в нужное время в нужном месте, повлиять на несколько вроде бы незначительных событий, и я изменю все. Я поверну целую реку, переложив лишь пару камешков.

Я знаю, что произойдет. У меня есть возможность изменить что-то к лучшему. Я никогда не стремился установить вселенскую справедливость – пожалуй, эта ноша тяжеловата для моих плеч. Но в отдельно взятых аспектах... Почему бы и нет?

Приезд Роберта Баратеона должен был стать отправной точкой, событием, после которого я окончательно определился бы, что стоит делать.

Оставалось только ждать и готовиться.