Аттестат зрелости 2

Глава 40 Дела садовые, дела огородные

Первая ночь в моём новом доме прошла просто великолепно. Я никогда так хорошо не спал. Сны снились хорошие, добрые, спокойные. Проснулся утром в восемь часов полностью отдохнувшим.

Умылся, облился до пояса во дворе колодезной ледяной водой, растерся докрасна махровым полотенцем. На кухне поставил чайник на плиту.

Maman продолжала спать. Я попил кофе, поставил бокал в раковину под умывальник (вчера там посуду мыли), подумал, что неплохо бы бак какой-нибудь с краном поставить и канализационную трубу от раковины на улицу подальше провести (сейчас под раковиной стояло обычное жестяное ведро).

Чугунок так и стоял в терраске. Я занес его в дом, поставил возле печки. Maman проснется, разберется. А сам направился на зады огорода.

Еремеича даже звать не пришлось. Уже сидел старичок-лесовичок на том же месте, на поваленном дереве.

— Пойдём, покажешь, — он сорвался мне навстречу, зашел на огород, направился в угол, где высился молодой дубок. Я и поздороваться с ним не успел, только буркнул:

— Давно бы сам посмотрел, без меня.

Лесовичок резко остановился, обернулся и погрозил мне пальцем:

— Без разрешения хозяина нельзя! Ни в дом войти, ни в баню, ни на двор!

Я развел руками, мол, не знал.

Еремеич подошел к дубку, обошел его кругом, погладил ствол, опустился на колени, согнулся, чуть ли не касаясь лицом земли, вдохнул носом, замер, потом поднялся:

— Идём!

Мы вышли в лес, прошли мимо упавшего дерева — Еремеич впереди, я сзади. Прошли одну поляну, другую. Лесной хозяин Силантий Еремеевич вёл меня по едва заметной тропинке куда-то вглубь леса.

— Идём, идём! — несколько раз повторил он, подбадривая меня. Хорошо, что я обул кроссовки, а то ведь хотел поначалу идти в тапочках-сланцах.

— Быстрей, быстрей! — Еремеичу что-то не терпелось. — Не отставай!

Перед нами открылась широкая поляна правильной округлой формы. На поляне возвышался гигантский сказочный дуб. Я замер, любуясь его дикой красотой. Человек пять, взявшись за руки, вряд ли смогли бы его обхватить. А высотой он, пожалуй, был вровень с корабельными соснами. Еремеич нетерпеливо потянул меня за рукав:

— Иди сюда, Антон!

Он подтащил меня прямо к дереву. Я положил руку на ствол, на корявую, будто в старых шрамах кору.

— Смотри! — потребовал лесовик. — Он такой же?

Я не понял вопроса, посмотрел на него:

— Что?

— Этот дуб. Он такой же, как у тебя? — повторил Еремеич. — Такой же волшебный?

Я понял суть. Положил вторую ладонь на ствол, взглянул магическим зрением. Дуб был стар. Очень стар. Просто супер стар! Возможно, он когда-то был волшебным деревом-защитником. Но сейчас он спал.

— Ему, наверное, тысяча лет, — задумчиво сказал я. — Он спит.

Я осторожно направил в дерево поток «живой» силы. Она сразу же раздвоилась на два потока поменьше — вверх, в крону, и вниз, к корням. Мне показалось, что дерево встрепенулось. Я убрал руки. Мне показалось, что дуб вздохнул с сожалением. С сожалением!

— Может, он раньше был деревом-защитником, — сказал я. — Но сейчас он просто дуб. И спит.

Еремеич вздохнул.

— Ему больше тысячи лет, — сообщил он. — Он последний в этом лесу. И на много вёрст в округе другого такого нет. Я пути-дороженьки к нему закрыл. Ни турист не подойдёт, ни лесник, ни оборотень. И уж, тем более, ни ведьма.

— Когда я здесь появился, — продолжал лесной хозяин. — Он здесь уже был в полной силе. А я давно здесь, еще со времен Святослава Игоревича Храброго.

— Это который Константинополь чуть не взял?

— Это который сын Ольги Мудрой был! — ответил лесовик. — А Константинополь Вещий Олег воевал.

Я кивнул. Точно, у Святослава было взятие Булгарского Переяславца, Хазарского каганата и сидение в Доростоле.

— Может, ты поможешь ему? — спросил вдруг лесовик, кивая на дуб. — Помнишь, как тот дуб год назад оживил?

— А чем помочь? — удивился я. — Разбудить?

Я направил в него конструкт регенерации, подпитав «живой» силой больше обычного. Дуб вроде даже как вздрогнул. Еремеич оживился:

— Гляди, гляди! Великан-то задышал!

И действительно, дуб всколыхнулся кроной, зашевелил ветвями — и старыми толщиной с человека, и молодой порослью, словно просыпаясь.

— На сегодня хватит, — я решил на всякий случай поберечь силы. — Завтра можно еще сходить сюда, подпитать его.

— Ну, завтра так завтра, — лесовик возражать не стал.

— Силантий Еремеевич, ты мне лешего обещал показать, — вдруг вспомнил я. — Еще год назад.

— А не забоишься? — усмехнулся старичок-лесовичок. — Они злые по весне, спросонья-то.

— Да я ж только посмотреть! — ответил я. — И кикимору обещал показать, и трясинника.

— Трясинника не обещал, — отрезал Еремеич. — Лешего покажу. Стой смирно и не пугайся. Со мной он тебя не тронет!

Справа вдруг ожили кусты. Словно из-под земли поднялась коряга не коряга, бревно не бревно, но что-то такое — ствол дерева на четырех толстых ветках-ногах со множеством сучьев-рук — и зашагало к нам. Чуть повыше сочленений веток-рук открылись два ярко-зеленых глаза. Я замер от этого зрелища. Еремеич повернулся ко мне, ехидно хихикнул:

— Что, паря, страшно стало? Штаны сухие?

Я покачал головой:

— Впечатляет…

И снова перевел взгляд на древесное чудище, которое неумолимо приближалось к нам. Наложил на себя «каменную кожу», хотя, честно говоря, было сомнительно, что этот конструкт защитит от постепенного сдавливания, если леший ухватит меня своими ручищами.

Леший подошел вплотную. Еремеич улыбнулся ему, приветственно махнул рукой. То ли в ответ, то ли нет, чудище наотмашь махнуло толстой веткой-рукой, влепив прямо по корпусу лесному хозяину. С воплем негодования Еремеич улетел куда-то в заросли. «Самый сильный в лесу, только очень лёгкий!» — мелькнуло в голове.

— Беги! — заорал Еремеич из кустов. — Беги, Антон!

Леший подшагнул, перебирая ножищами, ко мне, оглушительно ухнул ртом-дуплом, замахнулся на меня, намереваясь, наверное, вбить в землю, и… осыпался темно-бурым прахом.

Я облегченно выдохнул и сел на какой-то пенек. Вытянул перед собой руки. Руки тряслись…

Из кустов выбрался наконец помятый Силантий Еремеевич, ошарашенно поглядел на меня, потом на кучку то ли песка, то ли золы передо мной, открыл рот и, едва ли не заикаясь, спросил:

— Это ты? Он… Он…

Лесной хозяин набрал воздуха в грудь и выдал:

— Он же бессмертный. Они здесь с начала веков живут…

Я развёл руками и буркнул:

— А какого хрена он с голой пяткой на шашку лезет?

Еремеич юмора не понял, продолжил меня терзать расспросами:

— Как же ты его? Чем? Его ж сам Велес вырастил! Они только с лесом уйти за кромку могут. Или с лесным пожаром. Даже могучий Святогор не мог с лешаком справиться.

Я отмахнулся и, пытаясь улыбнуться, спросил:

— Пошли кикимор смотреть!

— Отстань! — сердито отказался лесовик. — Теперь тебя в лесу все будут бояться: и кикиморы, и лешие, и трясинники, вся нечисть! Это ж надо так? Лешего изничтожил! Кстати, — Еремеич опять обратился ко мне, — как ты его?

— «Мертвой» силой, — ответил я. — Я же маг Жизни и Смерти. Начинающий, — добавил я. — Подмастерье.

— Некромансер, что ли? — с опаской переспросил лесовик.

— Это только одно из направлений магии, — уточнил я. — А почему этот леший тебя не послушался? Ты ж хозяин здесь, Еремеич!

Силантий Еремеевич поморщился, вздохнул:

— Весна. Он еще толком не проснулся, не очухался. Да и дурные они. Чужаков не любят. А так-то они послушные. Только, — он развел руками, — ты теперь в лесу никого не встретишь. Разбегаться от тебя все будут.

Мы присели на пеньки. Силантий Еремеевич удачно выбрал полянку. На ней было несколько ровных пенечков, прямо-таки стулья и стол.

— Ты с собой пожевать ничего не захватил? — поинтересовался он.

Я вытащил из кармана ветровки горсть конфет, протянул ему. Лесовик немедленно ухватил одну, развернул, отправил в рот.

— Ты и с духами можешь общаться? — спросил он, жуя «Ласточку».

— Вроде могу, — ответил я немного уклончиво.

— Это хорошо, — Силантий Еремеевич ухватил еще конфету. — Ты мне саженцев наколдуешь? Я с тобой расплачусь, ты не думай! Мне хотя десяток дубков посадить. А лучше два.

— Видно будет, — ответил я. — Перееду, постараюсь помочь.

— Будет у меня заповедная дубрава, — мечтательно выдал лесовик. — Раньше их берегини сажали-выращивали. А сейчас всё извели, вырубили. И некому снова…

Он вдруг смахнул слезу и снова выдал:

— Как же я так с лешим-то? Чуть тебя не сгубил!

— Да, — согласился я. — Чудище знатное было…

— Знатное? — Еремеич встрепенулся. — Ему тыщщи две годочков было, не меньше!

— Сколько? — удивился я.

— А ты думал! — Еремеич усмехнулся. — У меня их в лесу раньше десятка два было. Сейчас вот три осталось. Без этого.

— А куда ж они подевались-то? — удивился я. — Если их и убить никак нельзя.

— Засыпают они… — лесной хозяин скривился. — На зиму укореняются, засыпают, а по весне, глядишь, и просыпаться не хочет. Нравится ему так — спать. А через десяток лет глядишь, уже и не леший спит, а дерево растёт.

Он вздохнул.

— Может, с тобой и чёрный бор потом вырастим? — он с надеждой посмотрел на меня.

— Это что такое? — удивился я.

— Это вот как ты дубы выращиваешь, то же самое, только с соснами. Дубы — они защитники. Заповедные дубравы зачем берегини высаживали? Чтоб они от врага всех своих защищали: и родину свою, и лес, и поля, и людей. Целые города. Помнишь легенды про Козельск?

Я кивнул.

— Монголы этот город почему долго взять не могли? Потому что он со всех сторон заповедными дубравами огражден был. Даже зимой и то защита городу была! Пока шаманы все дубы не пожгли, не свели под корень огнем да черным колдовством, одолеть не могли.

— Тогда и мне твоя помощь потребуется, — задумчиво ответил я. — Клады у тебя в лесу имеются…

— Хочешь, все забери! — перебил меня лесной хозяин.

— Мне все не нужны, — покачал я головой. — Мне из них перстни с серьгами нужны, но чтоб обязательно с камнями. Я на них заклинания накладывать буду.

— И продавать? — осклабился Силантий Еремеевич.

— Ну, кому-то продавать, — согласился я. — Кушать-то тоже надо. А кому-то и так… Не буду ж я, скажем, с Василь Макарыча деньги брать? И с Селифана? Правильно?

— Это верно, — согласился лесовик.

Лешего я приложил самым простым по своей структуре конструктом магии Смерти под обозначением «Прах». Заклинание по своему воздействию моментально стари́ло любую органику от животных клеток до растительных, которые в считанные секунды распадались буквально в прах. Простенький такой конструкт, но смертельно убойный.

Я рискнул его опробовать в реальной жизни на трупе раздавленной автомобилем бродячей собаки. Тушка лежала на обочине и отвратно смердела. Миг, и на её месте осталась лишь кучка то ли мелкого песка, то ли пыли.

Второй раз я опробовал этот конструкт на пеньке во дворе нашего дома. Когда-то здесь рос древний тополь. Пенек рассыпался прямо на глазах.

На живых, людях или животных, я с этим заклинанием, разумеется, не экспериментировал.

Единственным, так сказать, «минусом» этого конструкта было то, что он не мог преодолеть любую преграду. От его воздействия спасала даже заурядная картонка, которая рассыпалась, а объект за ней оставался целым и невредимым.

Оказалось, что и от лесной нечисти защита у меня имеется!

Весь день с небольшим перерывом на обед maman провела на грядках. Точнее, на изготовлении грядок. В результате в саду появились посадки лука, петрушки, укропа, редиски, моркови, свеклы.

На огороде мы торжественно «похоронили» ведро картошки и с десяток семечек кабачков. На большее у нас не хватило времени. Насчет сил я был спокоен: периодически тайком подпитывал maman и себя «живой» энергией.

В конце дня, когда уже стемнело, maman вышла на подворье, повела плечами и горделиво заметила:

— Вот что значит чистый воздух и первозданная природа! Сколько всего сделала и ни капли не устала.

— На следующие праздники поедем? — поинтересовался я.

— Обязательно! — maman сказала, как отрезала. И направилась в баню, которую я уже истопил. Ей компанию составила тётка Цветана. Пока они парились, я накачал из колодца в бочки воды для полива, заварил чай.

Потом, после женщин, я парился в компании банника да домового. Селифан баню не любил, а лесник сегодня не показывался. Впрочем, спину мне веником нахлестал Федул, а Авдей Евсеевич притащил откуда-то кувшин ледяного квасу с пахучими травами.

— Красота! — заключили они оба. Я ушел ужинать, а они остались допариваться.

На следующий день сразу после завтрака я занялся «своим сельским хозяйством» — «подкормил» силой и конструктами свои дубки, выбрал место для посадки липы и акации. Потом подпитал магией саженцы у Селифана. Оборотень чем-то был занят, я не стал его беспокоить.

Затем пошел «на зады» огорода, где меня ждал с едва скрываемым нетерпением Еремееич.

— Пошли!

Я снова слил немного «живой» силы в дуб-великан, а потом, подумав, добавил конструкт регенерации. Удивительно, но дерево словно откликнулось на мои действия: зашумело кроной, осторожно мазнуло мою макушку ветвями. Еремеич озадаченно почесал затылок:

— Признал он тебя что ли?

— Оживает! — пояснил я. — Через неделю приеду, повторим. А пока, Силантий Еремеевич, приготовь мне десять небольших саженцев дуба в горшках. Буду делать тебе заповедную рощу.

Я решил не усердствовать особо, выращивая саженцы из желудей, а обработать магией уже готовые саженцы.

— Еще мне нужен будет один небольшой, сантиметров тридцать-пятьдесят в высоту, саженец сосны, — попросил я. — Попробуем, как ты говорил, черный бор возродить…

— Черный бор — первейшее место в лесу! — обрадованно заявил Еремеич. — Любимое место для всякой живности.

— А для меня саженец липы и с десяток ростков обычной акации, — продолжил я. — Возле дома высажу.

— Будут тебе дубы, сосна, акация и липа! — обрадованно подтвердил лесовик.

Дома maman перебирала на кухне монеты: серебро к серебру, золотые к золотым. Она разложила на кухонный стол большой кусок толстого целлофана, оторванного от рулона, что я приготовил для парника. Вывалила на стол мешочки и по очереди потрошила их. Вид у неё был весьма скучающий и печальный.

Кучка серебряных монет ожидаемо была раза в два побольше, чем кучка из золотых. Попались и с десяток медных монет: крупных, тяжелых пятикопеечных. Наверное, случайно затесались.

Maman вздохнула, взглянула на меня:

— Ну, и что мы будем с этим делать?

— Серебро пригодится, — ответил я, подразумевая, что из монет можно сделать амулеты. — Золото обещал Василий Макарович пристроить. Видно будет, мэм.

— Ты ж не думаешь, что всё это мы здесь оставим? — maman ткнула рукой в груду монет.

— Именно так и сделаем, — ответил я. — Не тащить же это всё с собой.

— А здесь нас не ограбят?

— Кто, ма? — засмеялся я. — Наоборот, за домом присмотр есть и догляд. Здесь такие сторожа!

— Ох, Антошка, — maman вздохнула. — Сколько сюрпризов сразу за три дня! И чем это всё кончится?

— Всё нормально, ма, — успокоил я её. — С собой ничего из этого брать не будем.

Я указал на монеты.

— Приедем на 9-е мая, разберемся.

Maman повозилась в саду еще с пару часов, посадив что-то там вроде патиссонов и тыквы.

— Как хорошо, что нам сад вскопали, — заметила она. — А то бы я умерла здесь.

Как только она отвернулась, я поспешно запустил в неё еще импульс «живой» силы.

Ближе к вечеру, около четырех часов мы стали собираться домой. Я подогрел для maman «титан» — водонагреватель для душа в бане на дровах. Пока она мылась упаковал немногочисленные сумки: грязную одежду да недоеденные продукты.

Перед отъездом заглянул Селифан, вручив maman бараний бок:

— Пожарите или харчо сварите!

Maman смутилась, попыталась расплатиться, но оборотень решительно пресек все её попытки:

— У нас с Антоном свои расчёты!

Цветана тоже зашла попрощаться, протянула свой гостинец — очередной мешочек с травами. Maman сразу засмущалась, а ведьма тихо (но я услышал!) попросила привезти в следующий раз шоколадных конфет и протянула maman рублёвую купюру.

Что из шоколадных конфет можно купить на рубль? 150 грамм «каракумов»? Естественно, maman рубль не взяла, сказала, что привезет, а потом рассчитаемся.

Я уже завел машину, чуть-чуть погрел двигатель и собрался было ехать, как maman с виноватым видом спросила:

— Антош, а можно к деду с бабкой заехать? Тебе ж рукой подать!

— Поехали! — согласился я. — А я к Василию Макаровичу загляну!

К леснику я хотел заехать из-за саженцев. Надо было подпитать дубки магией.

По «короткой дороженьке» доехали до Бахмачеевки. На этот раз maman только вздохнула, глядя по сторонам.

— Про это тоже, мэм, не стоит говорить, — заметил я.

— Да поняла я, поняла, — немного сердито ответила она. — И так вон бабка Нюша на тебя смотрит как кулак на чекиста.

Поэтому я её высадил у ворот дома. Сам заходить не стал, только предупредил:

— Через полчаса приеду.

И поехал дальше, наблюдая краем глаза, как мне вслед смотрит сосед Леха Длинный.

А вот лесника дома не оказалось. Саженцы мы посадили внутри периметра. Оставалось только вздохнуть, развести руками и убраться вон. Если б не шишок. Ворота сами собой открылись. Из-за створки показалась голова неведомого зверька.

— Заходи! Заходи быстрей! — он приглашающе помахал мне мохнатой лапкой. — Хозяина нет.

— Я… — хотел было сказать я, но шишок меня перебил:

— Знаю, знаю. Вон они. Сам тогда иди, а то люди смотрят!

И поспешно закрыл ворота. Действительно с соседнего участка в нашу сторону вытаращилась соседка. Я ей кивнул, мол, здрасьте. Она, чуть замешкавшись, кивнула мне в ответ и поспешно отвернулась.

— А где хозяин-то? — спросил я у шишка, который встал у меня за спиной, пока я колдовал над первым дубом.

— Уехал с утра пораньше в Черное урочище, — почему-то недовольно ответил шишок. — Вроде как незаконная порубка там. Там лес хороший, кто-то сруб решил срубить.

— А ты на хозяйстве остался? — спросил я, не глядя на него, направляясь ко второму дубку.

— Мне в лес нельзя, — буркнул шишок. — Я с Еремеичем в ссоре.

— А что так?

Шишок промолчал. Я завершил колдовать здесь.

— Пошли на огород!

— Нет, — шишок отрицательно замахал руками. — Соседка там. Иди один. Я тебя здесь подожду. Не могу я глаза отводить, если рядом кто-то есть.

Пришлось мне на огороде копаться одному. Шишок оказался прав. Только я начал ковырять один саженец, как к забору подошла соседка.

— А что это ты тут без хозяина возишься? — поинтересовалась она из-за забора со своей стороны, прилипнув глазом к щели между досками.

— Подкормку делаю, — отмахнулся я. — Макарыч приедет, спроси у него!

Соседка начала что-то бурчать в ответ, я отвернулся, не реагируя на её эскапады. Она что-то крикнула, вроде как обидное, но увидев, что я не реагирую на неё, ушла.

Я распрощался с шишком, пожал ему мохнатую лапку, чем привел его в смущение, завел машину и поехал за матерью.

Она уже ждала возле забора. Рядом стоял дед Паша. Я вышел, поздоровался. Дед Паша обнял меня, на секунду прижался бородой к моей щеке.

— Экзамены сдаешь? — поинтересовался он. — Как вообще сам-то?

— Экзамены с первого июня, пока готовлюсь. Нормально всё.

Он кивнул, толкнул меня в плечо. Мне показалось, что в окне дома шевельнулась занавеска. Бабка Нюша смотрела с кухни за нами. Дед поймал мой взгляд, усмехнулся:

— Перемелется, мука будет!