Аттестат зрелости 2

Глава 17 Кутятинские приключения

На следующий день выспаться не удалось опять. Кто-то спозаранку позвонил в дверь, а потом стал настойчиво долбить кулаком.

Я встал, вышел, увидел растревоженную maman в прихожей, которая хотела уже открывать, даже не надев халат, в одной ночной сорочке.

— Мэм! — сказал я. — Оденься, плиз!

Maman ойкнула и убежала в комнату.

— Сейчас открою! — крикнул я, натягивая трико.

На пороге стоял Василий Макарович. Он поздоровался со мной и сходу заявил:

— Поехали! Карета подана!

— Куда? — не понял я.

— В Кутятино, к Димитрию Михайловичу, — удивленно ответил лесник. — Директору лесхоза. Вы ж договорились!

— Точно! — вчера утром я позвонил директору лесхоза и сообщил, что готов подлечить его супругу. Он обрадовался и обещал завтра же прислать машину. Но не к семи же утра!

— Заходи, — пригласил я лесника. — Кофе попьем и поедем.

— Не, — он отрицательно мотнул головой. — Я в машине посижу.

И пояснил:

— Директор свою «волгу» прислал с водителем. Водитель в ней сидит. Нехорошо будет. А к тебе его тащить я тоже не хочу. Мутный он.

— Ладно, — согласился я. — Но всё равно, я сначала кофе выпью!

Легкий завтрак с кофе и сборы в дорогу у меня заняли немногим более 20 минут. Я предупредил maman, что отъезжаю по делам ориентировочно до вечера. Альбину решил с собой не брать, так как в Кочары заезжать не собирался. Захватил пачку карандашей, над которыми я потрудился вечером: пять штук «целительских», с «айболитом», и пять штук «хвост ящерицы», восстанавливающих, регенерационных.

Лесник сел впереди рядом с водителем. Я разместился на заднем сиденье, благо салон «волги» позволял с комфортом разместиться и сзади.

Мы с Василием Макаровичем всю дорогу старались помалкивать, в отличие от водителя, Паши Пучкова, как он сразу мне представился.

Как только мы выехали на трассу, Паша не замолкал ни на минуту. Я узнал, что он увлекается рыбалкой, что у него есть две подружки в двух деревнях района, и он по очереди с ними весело проводит время.

Первое время я не обращал на его трёп никакого внимания. Затем вдруг уловил, что в ходе своего повествования он ненавязчивыми вопросикам, как бы между делом, пытается выяснить причину моего визита к директору лесхоза. Я на это не реагировал, а вот Василий Макарович сначала пытался отвечать односложными «да», «нет», «не знаю», а затем, уже на подъезде к Кутятино взорвался:

— Паша! Какое твоё дело, зачем юноша едет в гости к Димитрию Михайловичу? Твоё дело баранку крутить! Вот и крути!

— Тут другой вопрос, — буркнул я. — Для кого он всё это выпытывает? Сдаётся, мил человек, стукачок ты…

Я вспомнил эту реплику Горбатого из недавнего фильма «Место встречи изменить нельзя». Паша Пучков мгновенно заткнулся и всю оставшуюся дорогу обиженно молчал. Только вот аура у него пылала красным гневным цветом. А ведь когда он болтовней занимался, цвет ауры был желтый, лживый.

Об этом я потихоньку сообщил леснику, когда мы по приезду достаточно далеко отошли от машины. Василий Макарович задумчиво кивнул.

— Если надо, я могу его расспросить, откуда у него такой интерес, — сказал я. — И он ничего об этом помнить не будет.

— Я поговорю с Димитрием Михайловичем, — ответил лесник. — Там видно будет.

А дома у директора лесхоза нас ждал накрытый стол. Нас сразу загнали мыть руки с дороги, потом чуть ли не за шиворот (меня) усадили на почетное место в угол под полочку, где под занавеской (от лишних глаз) были иконы. Мне по правую руку сел хозяин, по левую — хозяйка, его жена в нарядном цветном платье. Да и хозяин, видимо, из-за меня, надел костюм и повязал галстук. Разумеется, за стол усадили и Василия Макаровича. Без него бы я не сел.

Я тщетно пытался отказаться, но мне налили полную тарелку борща.

— Может, стопочку? — вопросительно посмотрел на меня Димитрий Михайлович.

— Не надо, — я отрицательно качнул головой. — И ей, — я показал на его супругу, — тоже лучше воздержаться. Потом, после, пожалуйста. А сейчас не стоит.

— Хорошо! — Димитрий Михайлович плеснул себе и леснику.

Однако Василий Макарович накрыл стопку рукой:

— Я не буду, Димитрий Михайлович. Я его обратно повезу.

— А Пашка на что? — удивился директор лесхоза.

— Да что-то он слишком любопытный, — ответил я. — Всю дорогу нас пытал, зачем я в гости к вам еду.

— Ладно, разберемся, — директор сразу посмурнел лицом и добавил. — Давно он мне не нравится. Всё вынюхивает, лезет, куда не просят.

Потом махнул рукой:

— Переведу его на трактор, а ездить буду сам!

После борща была картошка с мясом. И порция оказалась тоже очень обильная. Зимний салат. Это не считая разного рода колбас, сала, сыра и прочих закусок в виде соленых огурцов и помидоров, маринованного чеснока, лечо и прочих.

За обедом Димитрий Михайлович опрокинул еще пару рюмок (бог любит троицу!). От четвертой под хмурым взглядом супруги он отказался, хотя рука-то поначалу потянулась к запотевшему графинчику…

— А дочка где? — спросил я.

— У бабушки, — ответил Димитрий Михайлович. — Каникулы…

— Как она? — поинтересовался я.

— Отлично! — улыбнулась супруга. — Просто здорово!

— Тут Семен Игнатьевич прощенья у вас просил, — вздохнул директор лесхоза. — За тот случай. Но очень хотел, чтобы вы к нему доехали, если будет возможность.

— Я подумаю, — нехотя ответил я. Совершенно не хотелось куда-то ехать.

— Пойдёмте, — предложил я хозяйке. Димитрий Михайлович встал, но замер и спросил:

— А мне можно с вами?

— Почему нет? — удивился я. — Конечно, можно.

Мы зашли в комнату. Хозяйка села на диван, положив руки на колени.

— Надо лечь, — сказал я. Она послушно легла на спину, стыдливо одернув платье, закрывая ноги. Я взял табурет, сел рядом, окинул женщину магическим зрением. Платье у неё было синтетическим, из искусственного шелка, который не являлся препятствием в изучении аномалий и болезней в организме. Вот шерстяные вещи пришлось бы снять. Чрез них магический взгляд «не пробивал», хотя конструкты воздействовали на любой объект беспрепятственно. Хотя, по большому счету, как я уже понял, всё зависело от силы чародея. У меня сейчас она была, судя по тем учебникам, произвольно появляющимся в библиотеке в Астрале, уровня адепта пятого года обучения в Академии, практически полноценного чародея.

У хозяйки чуть выше паха алело круглое пятно величиной с пятак. Пятно было тусклым, розовым, не ярким. Видимо, болячка особо не беспокоила, хлопот не приносила, но, своё влияние на организм оказывала, если с зачатием были проблемы. Других отклонений я не увидел.

Поэтому запустил поток живой силы в это пятно, добился, что оно пропадет совсем, а потом выпустил конструкт регенерации. Если там какая-то патология, «хвост ящерицы» по генетической памяти восстановит орган до здорового состояния.

— Всё, кажется, — сообщил я, вставая с табурета. Вроде процесс исцеления занял совсем немного времени, а мышцы затекли. Я чуть даже не упал. Василий Макарович, так вовремя оказавшийся позади меня, подхватил меня подмышки, помог встать, повел меня к двери.

Следом за нами бросился хозяин.

— Что, правда, всё? — заглядывая мне в глаза, спросил он. Его жена села на диване, сдвинув колени, и нервно мяла пальцы в замке.

— Всё, всё! — подтвердил я, усаживаясь за стол. Я ухватил предусмотрительно поставленную передо мной кем-то кружку с чаем, схватил с тарелки кусок колбасы. Дрожь постепенно отступила. Наверное, я слишком много вложил силы, когда «обесцвечивал» пятно.

После еще одного куска колбасы я пришел в себя окончательно.

— Что там было? — робко спросила хозяйка. Я огляделся и обнаружил, что и директор лесхоза, и его жена, и Василий Макарович сидят за столом и выжидающе смотрят на меня. Я смутился.

— Ну, что? Всё нормально, — заявил я. — Можете дальше… — я замялся, — детей заводить!

Хозяйка засмеялась. Димитрий Михайлович хлопнул меня по плечу:

— Спасибо!

Василий Макарович вздохнул, с намёком посмотрел на директора. Тот кивнул жене. Хозяйка понятливо вышла из кухни.

— Сколько я тебе должен? — в лоб спросил Мамаев. — Если всё нормально.

— Должно быть всё отлично, — весело повторил я. — Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы!

Ладно, ладно, — махнул рукой директор. — Василь Макарыч тогда подскажет, что тебе надо. Сделаем в лучшем виде!

— Я сам его отвезу, — напомнил лесник. — На своём.

Директор кивнул.

— Антон, подожди на улице, — попросил меня лесник.

— Без проблем!

Я оделся, обулся, вышел на улицу. Когда я выходил в сени, откуда-то из угла ко мне прямо под ноги выскочил маленький мохнатенький человечек, похожий на домового Трифона, что жил с дедом и бабкой в Бахмачеевке. Только этот был одет немного по-другому: в серое платьице и голубенький в белый горошек платочек.

— Ты кто? — замер я от неожиданности.

— Я домовушка Феня, — сообщил человечек. — Живу здесь. Благодарствую тебе, чародей, за твою помощь хозяевам!

Домовушка поклонилась в ноги, выпрямилась.

— Дочку нашу не отдал Моране, хозяйку от недуга излечил.

Домовушка снова поклонилась.

— Чародей, — попросила она, — сходи к доктору Семену. Очень тебя прошу. Девонька у него в больнице лежит. Со спиной у неё плохо. Только ты и поможешь!

Скрипнула дверь. В сени вышел лесник с большой хозяйственной сумкой в руках. Я моргнул, домовушки как ни бывало.

— Что на улицу не идёшь? — поинтересовался Василий Макарович. — Холодно, что ли?

Я пожал плечами. Если раньше я не собирался никуда ехать, несмотря на просьбу того врача, то теперь… Теперь я передумал.

— Едем к Семену Игнатьевичу! — решил я, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье «Уазика».

— Всё-таки решил доехать?

Я развел руками:

— Попросили!

— Фенька что ли? — усмехнулся Василий Макарович. — Фенька добрая.

На мой молчаливый удивленный взгляд пояснил:

— Домовушка она местная. Я её сам сюда в лапотке с Коршево привёз.

Я молчал, не зная, что сказать. Видимо, почувствовав моё состояние, лесник продолжил рассказ:

— Лет пять назад Мамаев построил себе этот дом. А до этого они жили у одной бабки на квартире. Поселились, а уюта в доме нет. И пусто как-то. А в Коршево как раз дом брошенный был. Старики умерли, а детишки их в город съехали. Я оттуда Феню и вывез.

Он хмыкнул:

— Подарок вот такой на новоселье сделал.

Семен Игнатьевич жил в своём доме километрах в пяти от дома Мамаева, но рядом с больницей. Вообще районный центр области село Кутятино растянулось вдоль федеральной трассы, как змея. Центром считался перекресток, откуда от трассы отходили дороги на Коршево и в другую сторону на Силантьевские выселки — тоже старинное село, получившее своё название от купца Силантьева, проживавшего здесь до революции.

Большинство домов в Кутятино были частными, одноэтажными, с земельными участками в пятнадцать соток, которые, как правило, делили пополам под сад и огород.

Семен Игнатьевич Саврасов жил как раз в таком частном доме. Только в отличие от других его земельный участок представлял собой большой сад, засаженный яблоневыми, грушевыми, вишневыми и сливовыми деревьями.

— Со мной пойдёшь? — спросил я у Василия Макаровича.

— Конечно! А как же иначе?

Доктор открыл дверь сразу. Поначалу подслеповато вглядывался в моё лицо, бросил взгляд на Василия Макаровича. Неожиданно цепко ухватил меня за грудки и потянул в дом.

— Всё-таки приехал! — сказал он вместо приветствия. — Сейчас пойдём!

— Куда? — поинтересовался я.

— У нас в больнице лежит девочка, — сообщил он, переодеваясь на ходу. — 12 лет. Три недели назад каталась с горки, ударилась спиной. Похоже на повреждение позвоночника. Она сейчас лежит в больнице у нас. Из родных у неё только старая бабка, которая сама на ладан дышит. Я не знаю, кто вы, но вы просто обязаны спасти девочку!

Меня его слова «обязаны спасти» снова взбесили, вызвав желание уйти, хлопнув дверью. Доктор уже оделся и встал рядом, у двери.

— Я уже сказал вам еще тогда, — ответил я. — Я никому ничего не обязан! Вам ясно?

— Хорошо, хорошо, — Семен Игнатьевич пошел на попятную. — Помогите, пожалуйста. Если её бабка вдруг помрёт, Варю даже в детдом не возьмут!

— Ладно, едем! — решил я.

— Да куда тут ехать? Больница рядом.

Районная больница представляла собой несколько корпусов: поликлиника, детское отделение, взрослое, инфекционное и роддом. Мы втроём прошли сразу в детское, в кабинет Семена Игнатьевича, который совмещал должности начальника отделения с заместителем главного врача.

— Надевайте халаты! — потребовал он. Мы сняли куртки, надели халаты.

— Разувайтесь! — скомандовал Семен Игнатьевич. — Надевайте тапочки. У нас здесь чистота.

Потом он нам вручил белые шапочки.

— Так положено!

Мы надели и шапочки. Причем Василий Макарович исполнял все команды так же послушно, как и я.

Варя лежала в палате одна на такой же кровати-каталке, что и я когда-то. Рядом сидела старушка из категории «божий одуванчик», держала её за руку и что-то рассказывала. Увидев нас, старушка поднялась, поклонилась врачу, чем вызвала моё удивление. Я тут же «выстрелил» в неё заклинанием регенерации. Лишним не будет, а бабка сбросит лет десять.

— Семен Игнатьевич, — сказал я. — Берите старушку и идите к себе. Сделайте мне бокал крепкого сладкого чая и что-нибудь пожевать. Например, бутерброд с маслом. Чтобы потом мне восстановить силы.

— А получится? — спросил тот.

— Идите уже! — повысил голос я. — Не мешайте мне!

Семен Игнатьевич взял под руку старушку, повлек за собой из палаты.

— Дяденька, — подала голос девочка. — А что вы собираетесь делать? Укол, да?

— Какой я тебе дяденька? — возмутился я. — Тебе сколько лет, Варюш? 12? А мне 16! Зовут меня Антон. Я тебя буду сейчас лечить!

— Меня лечить бесполезно, — совершенно спокойно ответила девочка. — Мне тётенька медсестра сказала, что мне спину поломало, а это навсегда. Я сначала плакала, а потом привыкла.

— Значит, отвыкать будешь, — сказал я, едва сдерживая яростные слёзы. Вот же медработнички с детишками работают. Узнал бы, врезал бы по морде и вообще в медицину не допустил бы ни под каким видом! Пусть свинарники чистит да коров доит!

— Сейчас ты уснёшь, — сказал я. — А когда проснёшься, сможешь ходить. Понятно?

И я погрузил девочку в сон.

— Помоги-ка мне! — попросил я Василия Макаровича. — Давай её перевернем на живот!

Девочка оказалась неожиданно легкой. В кровати она лежала в старенькой застиранной больничной пижамке. Мне она не мешала.

Магическое зрение сразу же «выдало» область поражения позвоночника — на пару сантиметров выше поясницы.

— Никого не впускай! — попросил я и приступил к исцелению. «Живой» силы на это ушло немало. Позвоночник срастить удалось быстро. А вот со спинным мозгом, с нервной тканью пришлось повозиться. Но, в конечном счете, мы всё равно опять, конечно, победили.

За это время в палату дважды пытался кто-то ворваться, стучали, но лесник стойко держал оборону и во второй раз, кажется, даже вышел, чтобы объяснить кому-то настырному политику партии и правительства.

Когда я закончил, то даже заклятие сна с девчонки не снял.

— Переверни её, — попросил я. — Накрой одеялом. Помоги до кабинета добраться. Кажется, я — всё, спёкся.

Лесник осторожно взял её на руки, перевернул, укрыл одеялом.

— Будить будешь?

— До утра пусть спит! — махнул рукой я.

Лесник довёл меня до кабинета Семена Игнатьевича, усадил в кресло, стоявшее в углу кабинета рядом с искусственной пальмой. Возле доктора сидела давешняя старушка.

— Где чай? — рявкнул Василий Макарович. Вокруг никаких бокалов с дымящимся тонизирующим напитком и тарелок с бутербродами не наблюдалось. Доктор испуганно развёл руками:

— Сейчас сделаем. Сейчас…

И поспешно выскочил из кабинета. Меня мутило, выворачивало наизнанку. Хотелось закрыть глаза и прилечь. Хотя я прекрасно знал, что лучше от этого не будет.

— Ну, что, милок? — ко мне склонилась бабка. — Как там Варенька?

Я закрыл глаза, передо мной всё кружилось и плыло.

— Как внучка? — словно сквозь вату донесся голос бабки.

— Уйди от него, старая! Не видишь, человеку плохо?

— А внучка?

Василий Макарович протянул мне шоколадную конфету. Я сунул её в рот, проглотил, не разжёвывая. Он развернул и протянул еще одну.

— Спасибо!

Её постигла участь первой. Я не почувствовал даже вкуса.

— Поедем отсюда, — через силу сказал я. — Макарыч, мы лишние на этом празднике жизни!

Я попытался встать. Василий Макарович подхватил меня.

— Может, подождём, а?

— Ну его к чертям собачьим! — в сердцах сказал я. — Пошли!

Меня переполнял гнев. Просил же! Сказал, что нужно мне после исцеления. Бесполезно. Я опасался, что могу сорваться. А тут еще эта бабка.

Василий Макарович помог мне одеться, обуться. Потом оделся-обулся сам. Уже у выхода на улицу я услышал:

— Стойте! Подождите!

Нас догонял доктор с чашкой в руках. Мы не остановились. Лесник довёл меня до машины, помог загрузиться в салон. После этого направился к доктору.

О чём они говорили, что обсуждали, в салоне «уазика» слышно не было. Только уж очень сильно жестикулировали, по крайней мере лесник. Василий Макарович даже чашку из рук доктора выбил.

Сзади меня в спину кто-то толкнул.

— Пей! — я с трудом обернулся. С заднего сиденья шишок мне протягивал термосную крышку с жидкостью.

— Пей!

Я улыбнулся, взял чашку. Шишок привстал, поддержал её, чтобы я не уронил. Я сделал глоток, другой, третьим глотком допил всё. Голова прояснилась. Исчезла тошнота. Осталась только слабость.

На водительское сиденье машины запрыгнул лесник. Меня обдало холодом. Да этого я его не чувствовал, до машины дошел, не застегивая куртку — жарко было.

Василий Макарович одобрительно посмотрел на своего помощника:

— Молодец!

Машина взревела, рванулась на дорогу.

— Что это? — я вернул крышку. Шишок накрутил её обратно на термос, уселся поглубже, свесив короткие ножки.

— Зверобой, мята, тысячелистник, — сказал он. — Ну, и чай с медом и прополисом тоже.

— Вкусно!

— Дурак он, — заметил минут через пятнадцать езды Василий Макарович. — Я про доктора.

Он покрутил пальцем у виска и добавил:

— Загадочный.

— Я больше не поеду к нему, — сказал я. Лесник кивнул головой, соглашаясь со мной.

— Знаешь, о чём мы с ним говорили? — спросил он. — Он просил не уезжать, а других больных посмотреть.

Я вздохнул.

— Я ему говорю, что ты все свои силы потратил, восстанавливаться надо, — продолжал лесник. — А он даже не соблаговолил чаю сделать с бутербродами. А он мне в ответ говорит, что подумал про тебя, мол, тебе выпить и закусить надо. Представляешь?

Начало сереть. Короткий зимний день заканчивался. Лесник вёл машину аккуратно, держа скорость около 60 км/ч, не больше. Уже на подъезде к городу я вспомнил про карандаши. Вытащил пачку из кармана, протянул ему.

— Василий Макарович, держи! Совсем забыл.

Лесник, не глядя, сунул пачку в карман, довольно улыбнулся, поблагодарил.

— Макарыч, вот ты мне скажи, — вдруг у меня мелькнула мысль. — А можно в городе в квартире домового завести?

— Вряд ли, — ответил тот. — Не приживаются они. Камень кругом. А им земля нужна, и чтоб хозяин один был.

— А если попробовать? — продолжал настаивать я.

— Бесполезно, — отмахнулся лесник. — Пробовали. Был у меня знакомец. Взял из деревни домового, привёз в квартиру. Всё, как положено, в лапте. Приехал я к нему через неделю, а домовой почти истаял.

— Как истаял?

— Весь прозрачный, вялый. Вижу, погибает. Я его на веник и обратно в деревню. Как раз у соседки не было домовика. А Лукъян, приятель мой, потом приезжал, прощенья у домового просил за то, что чуть не сгубил его.

— Ого!

— Не приживается нечисть в городе, — заметил лесник. — Да и нам, колдунам, ведьмам, оборотням и прочим, лучше в деревне жить, поближе к земле, к природе, лесу, подальше от камня. Опять же… — он поднял указательный палец вверх, — экология!

Я хихикнул.

— Зря смеешься, — усмехнулся он. — От всяких выхлопов, дыма заводского нам дышать в сто раз тяжелее, чем вам, людям. Чувствительней мы…

Он довёз меня до дома, вышел проводить. Обнял меня на прощанье, сунул в руки сумку.

— Гостинцы от Димитрия Михайловича, — пояснил он. — Насчет дома тоже не беспокойся. К концу мая можешь заезжать и жить. Насчет мебели Димитрий Михалыч поможет, никуда не денется.

— В мае! — саркастически заметил я. — В конце марта будем дубки высаживать. Иначе они мне квартиру в джунгли превратят!

Лесник засмеялся, снова меня обнял.