Аттестат зрелости 2

Глава 39 Моя гасиенда. Дела усадебные

Maman ходила вокруг дома, широко раскрыв рот. Усадьба была готова к проживанию. На кухне урчал холодильник, в морозилке которого лежали запасы мороженного мяса. Телевизор в горнице исправно показывал две программы. Сад и огород были вычищены от бурьяна и засыпаны свежим чернозёмом (что меня приятно удивило). Я украдкой показал Селифану кулак с большим пальцем вверх. Он в ответ радостно осклабился.

— Надо бы печь затопить, — заметила maman. — А то в доме прохладно. Как спать будем?

— Без проблем, — ответил я. — Сейчас и затопим.

Я поставил у печки жестяную кружку с молоком и блюдечко с конфетами — Авдею Евсеевичу. Maman раскрыла рот.

— Это?‥

— Обычай такой, мэм…

В баню я отнес две бутылки пива и одну сушеную рыбину — для банника Федула. А когда ехали сюда, перед тем, как открыть дорогу после Коршево, я вышел из машины, зашел в рощицу, положил на пенёк круглый каравай чёрного хлеба, с десяток карамелек и треугольничек молока:

— Прими угощение, Силантий Еремеевич! Не побрезгуй нашими дарами!

Не оборачиваясь, я ушел, сел в машину, проехал с десяток метров и скомандовал:

— Откройся мне дорожка-дороженька до деревни Кочары короткая да гладкая!

Maman сидела рядом и ошеломленно молчала, прижав кулаки ко рту.

— Прямо сказка какая-то, — тихо сказала она. Впрочем, я услышал и подтвердил:

— Так оно и есть, мам. Привыкай потихоньку.

Нас поприветствовали Селифан, который тут же направился к нам, и тётка Цветана. Она — от своей калитки. Почему-то не подошла, только помахала рукой.

Пока я затаскивал вещи в дом (две сумки с продуктами, эмалированное ведро замаринованного шашлыка, три сумки с одеждой, сумку с посудой, а также лопаты совковую и штыковую, топор, мотыгу, грабли), maman обошла сад, огород, зашла в баньку, всё осмотрела и вернулась какая-то одухотворенная.

— Представляешь, в саду даже кто-то всё перекопал! — заявила она.

— Кроты! — авторитетно ответил я, подмигнув Селифану.

— Нет, — покачал он головой, — землеройки.

— Ладно, мэм, ты вещи распаковывай, а мы пока пообщаемся, — предложил я. Maman тут же скрылась дома.

— Ну, как дела? — поинтересовался я.

— Ты видел? — Селифан ткнул пальцем в мои дубки. Саженцы за месяц выросли в высоту выше меня, метра под два и стали в обхват сантиметров 15. Вечером их надо будет «подкормить» заклинаниями.

— У тебя дома всё готово, — добавил оборотень. — Да ты и сам уже видел. Я завтра за саженцами поеду в район на ярмарку. На тебя брать?

— Что брать будешь?

— Малину, яблони, груши, черешню.

— Возьми на мою долю тоже всего понемногу! — сказал я, доставая из кармана деньги. Протянул ему 25 рублей.

— Хватит?

— С избытком!

— Приходи вечерком, — предложил я. — Шашлык пожарим.

— Приду! — согласился Селифан. — Настоечки своей захвачу. И это…

Он понизил голос:

— Цветану пригласи. Хорошая она тётка, хоть и ведьма.

Мы переоделись. Я в спецовку, оставшуюся с того раза, maman — тоже в спецовку, только новую, видимо, недавно полученную на заводе. На куртке даже нашивка была «ХИМ-1», химический цех № 1.

Я принес дров, затопил печку. Maman занялась садом. Как только она вышла из дома, на кухне откуда-то вылез невысокий человечек в меховой безрукавке, холщовых штанах, лапоточках и серенькой кепке — домовой — поклонился мне:

— Здрав буди, новый хозяин!

— Здравствуй, Авдей Евсеевич! — я протянул ему руку, осторожно пожал.

— На праздники или как? — поинтересовался он.

— Пока на праздники, а вот через пару месяцев я насовсем приеду, — сообщил я.

— Чародейством заниматься будешь? — понимающе кивнул домовой.

— Буду, — согласился я.

— Это хорошо, — заключил домовой. — Будет нужда, зови! Федул нынче баню топить не велит. А вот завтра в самый раз будет.

Вечером, в районе пяти часов, во дворе я развел костер в мангале из кирпичей, насадил мясо на самодельные шампуры, найденные мною в гараже Зинаиды Павловны. Вместе с Селифаном принесли с его подворья старый алюминиевый стол. Maman вымыла его, насухо вытерла, застелила скатертью. Чуть позже приехал Василий Макарович, недовольный и сердитый.

— Десять километров крюк пришлось делать! — в сердцах сказал он мне. — Десять! А с тобой по прямой дорожке от Коршево ровно километр. Есть разница?

Он привез с собой свежую зелень — лук, петрушку, редиску, которую maman тут же помыла и накрыла на стол.

Подошла тётка Цветана. Я вышел ей навстречу, проводил через калитку. Селифан принес две бутылки настойки.

— Это женщинам, — он поставил бутылку побольше, литровую с длинным вытянутым горлышком. — А это нам, мужикам.

Налили и мне, той, что для мужиков, покрепче которая. Первый тост выпили, как водится, за новоселье. Настойка, точнее, самогонка, оказалась пряной и горьковатой.

— Хреновуха! — гордо сообщил Селифан.

— Рябиновая на меду, — пояснил он недоуменной maman, отхлебнувшей «женской» настойки.

— Баню не топил? — поинтересовался лесник.

— Федул не велел, — пояснил я.

— Ясно, — кивнул он. Ему было ясно, мне совсем нет. У меня даже мысль мелькнула, не зря ли я приволок банника, который будет диктовать мне свои условия?

Тем временем maman и Цветана, сидя рядом друг с другом, увлеклись разговором, что-то уж очень темпераментно обсуждая. Причем, тётка Цветана раздухарилась как бы не сильнее, чем maman.

Селифан, кивнув в их сторону, наливая по очередной стопочке нам, весело мне подмигнул и хихикнул.

Уже стемнело. Селифан помог мне вытащить на двор переноску и самодельный фонарь-прожектор. Во дворе снова стало светло.

— Фиат люкс! — провозгласил Селифан, поднимая рюмку. — Да будет свет!

Я сидел, довольный, чуть пьяный (периодически я запускал «айболита», чтобы нейтрализовать алкоголь). Кто-то осторожно тронул меня за локоть. Я обернулся. Рядом стоял Авдей Евсеевич и показывал мне ручкой какие-то знаки. Я ухватил с блюда на столе кусок шашлыка, положил его на хлеб, наклонился и протянул домовому:

— Угощайся!

— Благодарствую, хозяин, — степенно поблагодарил домовой и добавил. — Тебя Силантий Еремеевич кличет. Он там, на задах тебя ждёт!

И тут же пропал вместе с угощением. Я тронул за руку лесника. Он повернулся ко мне.

— Пойду погуляю, — вполголоса сказал я. — С Еремееичем пообщаюсь.

— Конфет возьми, — посоветовал лесник. — На зады?

— Ага.

Я сунул в карман горсть конфет из вазочки.

— Я не надолго.

Через сад, а потом и огород в вечерних сумерках я прошел без труда, пользуясь магическим зрением. Через калитку вышел к окраине леса (у меня лес начинался прямо за огородом!). На поваленном дереве сидел невысокий бородатый старичок в старой телогрейке, коричневых кожаных сапожках и темной фетровой шляпе, которую охотно носят чиновники разных рангов в возрасте от 50 и выше. Только шляпа была поменьше раза в два обычной.

— С добрым утром, Силантий Еремеевич! — весело сказал я. — Как спалось?

— Заселился, стало быть?

Старичок шагнул мне навстречу, раскинув руки для объятий. Я с удовольствием обнял его.

— Пока нет, — ответил я, размыкая объятия. — Через пару месяцев перееду. Пока только дом подготовил, подворье…

— Подготовил он, — сварливо отозвался лесной хозяин. — За тебя всё мастеровые сделали. И дом тебе подлатали, и сад с огородом в порядок привели. А сам-то ты что сделал, а?

Видимо, настроение у Еремеича было не очень. Спросонья что ли? Я протянул ему горсть конфет. Он поспешно выхватил их из моих рук, развернул одну, другую, сунул в рот. Бумажки сунул куда-то в карман, а не бросил на землю.

— Сладкое способствует улучшению настроения, — заметил я. — Вырабатывается серотонин и дофамин, которые отвечают за подъем настроения. Гормоны счастья.

— Чё? — открыл рот лесной хозяин.

— Конфеты настроение повышают! — пояснил я.

— А… Понятно, — кивнул Еремеич. — Поумничать решил или уже слова по простому сказать не можешь?

— Поумничать, — согласился я. — Исключительно поумничать.

И засмеялся. Еремеич мрачно посмотрел на меня, но не выдержал и тоже захихикал.

— Балбес! — отозвался лесной хозяин, просмеявшись. — Ой, балбес!

— Балбес, говоришь? — хмыкнул я. — А ты мои дубки видел?

— Видел, — согласился Еремеич. — И у тебя видел, и на подворье Селифана ходил смотреть. Даже к колдуну зашел. Хорошие деревца. Ужель сам сотворил-вырастил?

— Ну, не мастеровых же нанимал, — съехидничал я. — Нравятся?

Лесной хозяин замолчал, посмотрел на меня. Я молчал, выжидая его.

— Нравятся, — осторожно сказал он. — Очень полезные деревца.

— Полезные, — согласился я. — Я еще планирую акацию посадить по периметру забора, может, пару-тройку елей или сосенок.

Я заметил, Еремеич напрягся, заёрзал, но смолчал.

— Магией заниматься здесь буду, — сменил я тему. — В разумных, конечно, пределах. Я же маг Жизни.

— Интересная деревня получается, — заметил лесной хозяин. — Оборотень, ведьма белая. А сейчас еще и волшебник.

— Еще дачник один вроде приезжает, — заметил я.

— Приезжает, — согласился Еремеич. — С женой, детишками. Как каникулы наступают, так и приезжает. Но он смирный. Они даже в лес ходить боятся.

— Не ты ли их напугал?

Еремеич смолчал, только разве что улыбнулся.

— Они взяли за моду мусор в лес выносить! — сообщил он через минуту. — Потом всё лето у них на задах огорода волчья семья жила.

Я засмеялся.

— А что ж не Мишка-то?

— Мишаня молодой был, глупый, — отмахнулся лесной хозяин. — Да и сейчас еще тот шалопут!

Еремеич вздохнул, а потом, будто про себя, сказал:

— Вот бы мне с десяток таких дубовых саженцев… А лучше два.

— Или три… — задумчиво добавил я и рассмеялся.

Еремеич подхватил. Смех у него был хоть и заливистый, но негромкий, хихикающий. Добрый.

Мы отсмеялись. Он посмотрел на меня.

— Поможешь мне, Антон? Я за ценой не постою!

Он пнул ногой какой-то полукруглый предмет величиной с футбольный мяч:

— Держи! От души.

Я наклонился, чтобы рассмотреть. Предмет оказался чугунком, залитым с верху чем-то тягучим, то ли смолой, толи сургучом, толи воском.

— Что это? — не понял я.

— Клад купеческий, — ответил Еремеич. — Чистый он, без заклада. Монеты золотые да серебряные с полтора пудика весом.

Я отмахнулся:

— Зачем они мне, Еремеич? Что я с ними делать буду? Да и не к ночи весь этот разговор. Давай завтра поутру поговорим, обсудим.

Я встал, намереваясь уйти. Еремеич тоже вскочил, встав рядом. Он оказался ростом мне по грудь.

— Как соберешься, Антон, — сказал он. — Пойдешь сюда, покличь меня. Далеко не ходи. И это, — он еще раз пнул чугунок. — Забери с собой. Считай, подарок тебе на новоселье.

— Благодарствую, Еремеич, — улыбнулся я в пустоту. Лесной хозяин уже исчез.

Чугунок оказался неожиданно тяжелым. Я дотащил его до двора, водрузил на стол, чем вызвал немалое негодование со стороны maman. А вот наши гости на предмет русской старины отреагировали с необычайным интересом. Василий Макарович усмехнулся:

— Неужели Силантий Еремеевич уважил?

— Подарок от него на новоселье, — сообщил я.

— Он так и сказал? — удивилась Цветана.

— Так и сказал, — подтвердил я.

— Это дорогого стоит, — задумчиво заметил Василий Макарович. — Ко двору ты ему пришелся. Ой, ко двору…

Селифан тем временем вытащил страшного вида кинжал и стал ковырять воск, которым был залита сверху посудина. Трудился он недолго. Воск был смешан еще с какой-то субстанцией. Селифан резанул его пару раз, подцепил и выворотил куски, потом перевернул чугунок вверх дном, высыпая содержимое на стол, благо на нем остались только кружки с чаем. Пока я беседовал с лесным хозяином, праздничный ужин завершился, посуду убрали, оставив только чай.

Из чугунка выпали несколько сереньких полотняных мешочков.

— Ты клад нашел, Антон? — вдруг тихо подала голос maman. Она «пропустила мимо ушей» слова ведьмы и лесника насчет подарка к новоселью. Она первой осторожно взяла в руки один из мешочков. Кстати, никто из гостей к мешочкам руку так и не протянул. Развязала его, точнее, веревочка расползлась в пальцах сама, стоило потянуть за конец. Содержимое мешочка высыпалось на стол — десятка два-три тяжелых почерневших от времени серебряных монет, каждая величиной с наш советский рубль. Maman завороженно взяла одну монету в руки, другую.

— Это серебро?

Василий Макарович протянул руку. Взял со стола монету, покрутил перед глазами:

— Да, екатерининский рубль.

Подбросил в ладони.

— Грамм 40 серебра.

— Давайте-ка всё это соберем обратно в горшочек, — предложила Цветана. — А завтра днем вы посмотрите, полюбуетесь, посчитаете…

— А то уж совсем темно, — подхватил Селифан. — Растеряется по двору. Силантий Еремеевич обидится.

Вечеринка тут же сама собой как-то неожиданно свернулась. Я собрал мешочки в чугунок, собрал и положил туда же высыпанные монеты, отнес посудину в терраску. Maman с Цветаной ушли мыть посуду на кухню. Я пошел провожать Селифана и Василия Макаровича.

Мы попрощались, обнялись. Селифан широко зевнул и заявил мне:

— Завтра увидимся, чай.

А Василий Макарович попросил открыть короткую дорогу до Бахмачеевки.

— Не вздумай монеты кому-нибудь просто так отдавать или дарить! — вполголоса посоветовал он мне на прощание. — Только продавать или отдавать за услуги. И государству не вздумай отдавать положенные проценты. Еремеич кровно обидится. Если захочешь, я тебе потом помогу их продать…

Я еще раз пожал ему руку:

— Спасибо. Буду благодарен.

— Пустое…

— Василь Макарыч, — спросил я, когда лесник уже забрался в кабину своего «уазика». — Ты выяснил, кто на Данилу порчу кинул?

— Выяснил, — буркнул лесник. — Лучше б и не выяснял.

Его даже передернуло.

— Потом с тобой обсудим, — бросил он напоследок. — Тут дело непростое…