Я проснулся от достаточно болезненных тычков в бок. Открыл глаза, потянулся и обнаружил рядом Наталью Михайловну, которая испуганно таращилась на меня своими небесно-голубыми глазищами.
— Антон! — возопила она, заметив, что я наконец проснулся. — Антон! Ты как здесь очутился⁈
Она откинула одеяло, села на кровати и схватилась за голову:
— Ой, как плохо!
И она, и я были почти голыми. Ну, не совсем голыми: я — в широких семейных трусах, она в прозрачной сорочке, через которую просвечивали узкие беленькие трусики. Она в ужасе огляделась, окинув взглядом, наверное, в первую очередь меня, вскочила и закричала:
— Отвернись! Отвернись, я сказала!
Разумеется, я не отвернулся. Она была очаровательно красива: через сорочку просвечивала точёная девичья фигурка, небольшая упругая грудь, круглая небольшая попка, обтянутая тонкой почти прозрачной материей, высокие узкие бедра и, плюс ко всему, густые золотые волосы аж до середины спины… Я ей откровенно залюбовался.
Наталья Михайловна вытащила из шкафа халат, накинула на себя, бросила взгляд в мою сторону:
— Одевайся!
И очаровательно покраснела. Я встал, абсолютно не стесняясь её, потянулся. Она ойкнула и выскочила из комнаты.
— Наташа, после всего, что произошло между нами ночью, я готов на тебе жениться! — громко заявил я.
— Ковалёв, ты — дурак! — ответила она так же громко из кухни. — Немедленно одевайся и уходи!
Я оделся, вышел в прихожую, взял было куртку, но, увидев разрез в районе поясницы, попросил:
— Наташ, у тебя есть иголка и зеленая нитка?
Наталья Михайловна вышла в прихожую и грозно, как ей казалось, прищурив глаза, заявила:
— Я для тебя Наталья Михайловна! Понял? И обращайся ко мне на «вы»!
— Наташа! — возразил я, продолжая дурачиться. — После этой безумной ночи…
— Хватит, Ковалёв! — Наталья Михайловна села рядом на табурет. — Между нами ничего не было. Между нами ничего не было!
И тут же схватилась обеими руками за голову:
— Как голова раскалывается! И ни одной таблетки дома нет…
— А сейчас? — я выпустил в неё «излечение». Она замерла, закрыла глаза, с подозрением посмотрела на меня и потребовала:
— Рассказывай!
— Что? — спросил я.
— Всё рассказывай!
— Я гулял по Дачной улице, — начал я. — Увидел, как тебя… (Наталья Михайловна нахмурилась)… как тебя тащат два мужика. Ты была, мягко говоря, пьяная (Наталья Михайловна густо покраснела), поэтому не сопротивлялась. Я вступился за тебя, победил их всех. Вот!
Я продемонстрировал разрез на зимней куртке и на джинсовке и патетично, практически театрально продолжил:
— Меня пырнули ножом! Видишь, какой я героический!
— Да, да, припоминаю, — тихо вздохнула Наталья Михайловна. — Помню. Ты меня поддерживал, а сзади подошел мужик, почему-то без штанов и ткнул в тебя ножом. Как же ты уцелел? Ведь даже крови не было.
— Нож в брючный ремень попал, — отмахнулся я и улыбнулся.
— Антон! — тихо сказала Наталья Михайловна. — Спасибо тебе… Ты опять меня спас! Но здесь-то ты как очутился?
— Я вас довел до дома, — ответил я. — Выпил с вами чаю. А вы разделись и в качестве благодарности потащили меня в кровать!
— Врёшь! Ну скажи, что врёшь! — взмолилась Наталья Михайловна. — Но ведь между нами ничего не было, правда?
— Конечно, нет! — смилостивился я. — Ты сразу уснула, только попросила, чтобы я тебе спинку погладил!
Наталья Михайловна опять покраснела.
— Ты об этом никому не должен рассказывать! Понял?
— И Савину? — продолжал дурачиться я.
— Ковалёв! — вскрикнула Наталья Михайловна.
— Да шучу я, шучу! — поднял я руки в знак примирения. — У тебя иголка с ниткой есть?
— Дай сюда свою куртку, — сказала Наталья Михайловна. — И джинсовую тоже. Я сама зашью…
Пока она возилась с моей одеждой, я успел заварить чай, попить, убрать со стола в холодильник полбутылки коньяку, оставшегося после нашей ночи.
На самом деле Наталья Михайловна, когда я её привел домой, решила попить чаю, посетовала, что в доме нет ни грамма спиртного, чтобы отметить наступление нового года. На что я вытащил бутылку коньяка. Мы с ней выпили по стопочке, потом еще по стопочке. А потом её сморило, да так, что она, совсем без стеснения, сомнабулически разделась до трусиков, накинула на себя сорочку и легла спать. На мой вопрос, где мне приткнуться, она махнула рукой и буркнула, мол, где хочешь.
Другого спального места в её квартире не обнаружилось. Не на полу же мне было ложиться? И куда идти в три часа ночи? Вот я, учитывая еще воздействие алкоголя, разделся и лег с ней рядом. Разумеется, у нас ничего не было, кроме того, что она действительно попросила меня погладить ей спину и тихо, как кошка мурчала, когда я едва ощутимыми прикосновениями кончиками пальцев водил ей вдоль позвоночника, по лопаткам, по шее…
А позже прижалась ко мне, положила мне на плечо голову и я больше часа не шевелился, боясь её побеспокоить.
Она принесла мне куртки, протянула, улыбнулась:
— Тем не менее, для тебя я Наталья Михайловна. И на «вы».
Я улыбнулся, встал, кивнул, привлёк её к себе. Она не сопротивлялась, только едва заметно улыбнулась.
— Ты самая удивительная и очаровательная девочка, Наташ! — сказал я.
— Нежная и удивительная? — скептически улыбнулась она и заметила. — Я читала «Золотого теленка».
Я целомудренно, практически по-братски чмокнул её в щеку. Она не оттолкнула, только, как мне показалось, была немного разочарована.