Артефактор Пушкин

Глава 6

— Степан Митрич, а у нас в доме мясо есть? — спросил я мужчину, после того, как он уже по устоявшейся традиции полил мне на спину и плечи ледяной водички из колодца.

— Как ни быть, Ваше Сиятельство, — пробасил Степан. — Каждый день лично свежее покупаю. Намедни по фунту свинины и телятины с мясной лавки приволок. Ещё и сало солённое имеется. А что вдруг спросили? Чего-то особенного к обеду хочется? Только скажите, так я сей же час Глашке передам.

— Пельменей захотелось, — отдал я полотенце, после того, как обтёрся. — А чего за мясом каждый день ходишь?

— Так испортится же, если больше купить, — непонимающе уставился на меня Степан. — Не собак же им потом кормить.

— У нас же ледник имеется, — кивнул я в сторону двери, за которой скрывался герметично закрывающийся деревянный люк, служивший входом в неглубокий погреб.

— Имеется, — задумавшись кивнул Степан, — Да только льда в нём давно нет. Ваше Сиятельство, а что такое пельмени?

Не понял. Русский человек не знает что такое пельмени?

— Конечно, не знает, — подтвердил мои опасения Виктор Иванович. — Например, в этом году издали книгу коллежского советника Семивского, в которой он объясняет, что пельмени это маленькие пирожки с фаршем по примеру китайских.

— Как так? Русское народное блюдо с какими-то китайскими пирожками сравнивается? — продолжил я недоумевать.

— А вот так, — развёл руками тульпа. — Только к середине века пельмени займут своё место в русской кухне. А пока можешь объяснить, что пельмени — это те же вареники, только меньших размеров с мясным фаршем.

— Ещё скажи, что и мясорубка не существует, — понурился я от подобных откровений.

— В привычном Вам образе она тоже появится только в середине столетия, — подтвердил мои худшие опасения Виктор Иванович. — А пока мясо только рубленное, а не провёрнутое. Неужели сами не замечали?

И правда — я никогда не обращал внимание на то, какое мясо в тех же котлетах. Как-то в голову не приходило, что его можно превратить в фарш чем-то другим, кроме как всем известной мясорубки.

— Степан Митрич, раз уж ты у нас за воду в доме отвечаешь, то будешь и за ледником приглядывать, — озвучил я свой приговор. — Идём в дом. Будем тебе перл замораживающий делать.

— Так я же не обученный перлам, Ваше Сиятельство, — от неожиданности отвалилась челюсть у Степана. — У меня в роду с перлами никто не сталкивался.

— Не переживай. Сделаю такой, чтобы им управлять не надо было, — успокоил я слугу. — Тебе нужно будет только над водой его подержать немного, пока она льдом не станет. Я покажу. А ты потом и сына обучишь.

— А Глашка сможет воду в лёд превращать? — поинтересовался Степан.

— Если у вас общей крови нет, то не сможет, — единственной фразой объяснил я одно из ограничений на использование перлов.

— Свят-свят, — перекрестился Степан. — Как можно в жёны родственницу взять.

— Всякое бывает, — пожал я плечами.

— Ну что, братва, идём на разграбление подвала, — озвучил я приказ, после того, как научил Степана замораживать воду в леднике.

— Ты бы хоть у входа в него паутину убрал, — фыркнула Лариса. — Я хоть и не страдаю арахнофобией, но и дружбу с ними заводить не собираюсь.

Пожалуй в этот раз с галлюцинацией можно и согласиться. В своём доме можно немного и стены с потолками пропылесосить, а образовавшийся клубок мусора в печную топку закинуть.

— Ну давай, Саша, открывай. Не томи душу, — чуть не скакал Серёга, когда мы все спустились по скрипучей лестнице и оказались у массивной дубовой двери.

— Так заперто, — подёргал я за стольное кольцо, заменявшее дверную ручку.

— Стало быть вставь ключ в замочную скважину, — не унимался Сергей и ткнул пальцем в отверстие под кольцом, — Вот же она.

— А ключ где? — уставился я на тульпу.

— Ты меня спрашиваешь? — удивился Серёга.

— Откуда мне знать, может ты видел где-нибудь бесхозные ключи, — начал закипать я.

— Не спорьте, — вмешался Виктор Иванович. — Я в тайной комнате видел на стеллаже какую-то связку. Она около стены, за стойкой на гвозде висит.

Пришлось идти наверх и искать в комнате ключи. И правда, имелась здесь связка ключей, да ещё так удачно подвешена, что не сразу и увидишь.

— Давай я проверю, перед тем как ты войдёшь, — предложил Сергей, после того как дверь подвальную комнаты наконец-то была открыта. — Только подсвети немного.

Стоя в дверном проёме я сделал так, как и просил Серёга и зажёг на потолке белый шар света.

— Вроде всё чисто, — послышался через минуту голос Сергея. — Можете заходить.

Как и в тайной комнате, в подвальном помещении не чувствовался затхлый или спёртый воздух. Напрасно я пытался найти хоть что-то похожее на вентиляцию, да и не очень-то и старался — есть и ладно. На стены и стеллажи куда интереснее смотреть, чем искать какие-то отверстия.

— Пещера Али-Бабы, — подытожил первичный осмотр Серёга и уселся на большой сундук, на которых обычно спят при отсутствии кровати.

— Скорее оружейка средневекового рыцаря, — рассматривал я висящие на стенах древние кольчуги, мечи, латы и шлемы. — Зачем Шешковскому этот хлам нужен был?

— Согласен, — покивал Виктор Иванович, — Плюшкин какой-то, а не сын палача Екатерины Великой. Может в сундуках что интересное есть?

Воспользовавшись одним из ключей со связки, я открыл первый попавшийся сундук и ничего кроме колюще-рубящего оружия в нём не обнаружил.

— Он с кем воевать собрался-то? С тевтонскими рыцарями? — почесал затылок Серёга, после того, как вслед за мной заглянул в открытый сундук. — А это что за проволока?

— На олово похоже, — посмотрев на металл, выдал заключение Виктор Иванович. — Александр Сергеевич, снимите вощеную бумагу с крынки, что стоит в сундуке с оружием.

— Это что? Флюс? — хмыкнул Сергей, глянув на белый порошок в горшочке. — Шешковский между делом на досуге самовары лудил?

Не знаю чем в свободное время занимались Шешковские, а в одном из сундуков всё-таки нашёлся ларец с ювелирными изделиями, в которые вместо драгоценных камней были инкрустированы артефакты.

— Ну хоть что-то, — успокоился Сергей. — Перлы в аурум обратишь, а золото и серебро в ломбард можно сдать.

— С чего бы это золото в ломбард нести? — возмутилась Алёна Вадимовна. — Тут украшений на половину фрейлин Императорского двора.

— Зная биографию Шешковского-старшего и род деятельности младшего, я б золото сама переплавила бы, — заявила Лариса. — Сдашь что-нибудь уникальное, а потом хозяин найдётся. Стыда не оберёшься. Понятно, что Вы Александр Сергеевич отмажетесь, но осадок у людей останется.

— А что в тех двух больших кувшинах находится, — кивнул в сторону стены Виктор Иванович. — Да ещё и вместо крышек они воском залиты.

— Может вино какое старинное? — предположил Серёга. — А воском запечатано, чтобы в уксус не превратилось.

— А вот сейчас и проверим, — достал я ножик прадеда и выщелкнул лезвие.

— Ничего себе вино, — заглянула в кувшин Вадимовна, после того как я вырезал на одном из кувшинов восковую шайбу сантиметров пять толщиной. — Судя по цилиндрикам в вощеной бумаге, Вы, Александр Сергеевич, очередной клад нашли.

— Посмотрим, — развернул я одну упаковку и хмыкнул. — Десять серебряных рублей отчеканенных при Екатерине Великой. И что с ними делать? В серебро переплавлять?

— Зачем? Они спокойно ходят по стране и принимаются казной по номиналу, — успокоил меня Виктор Иванович. — Просто казна их из оборота изымает.

— Если все монеты такого же достоинства, то судя по величине кувшинов, не так уж и много нам перепало, — заметил я.

Нашёл на что жаловаться. Серебра ему мало досталось. Есть крестьяне, которые в жизни своей серебряного рубля не видели.

— Александр Сергеевич, а Вам пельменей ещё не расхотелось? — отвлёк меня от мыслей Виктор Иванович.

— Я за них Родину готов продать, — пошутил я. — Но к Берду с такой мелочной просьбой не пойду. А других владельцев литейных производств у меня пока в знакомцах пока нет.

— Зачем вам чугунный завод? Мясорубка — это же не паровой двигатель. Сами сделайте, — заявил тульпа.

— Из этого металлолома? — кивнул я на стены, увешанные железом.

— Именно. Даже облудить сталь можете, чтобы не ржавела, благо вентиляция здесь хорошая.

— А на нож пустить хорошую сталь, — продолжил я мысль Виктора Ивановича.

— Даже ручку можно какую-нибудь красивую приспособить. Хотя бы вон от того стилета взять, — ткнул Иваныч в сторону клинка с цилиндрической рукоятью.

И правда, почему бы мне самому не сделать мясорубку, если пельмешек захотелось. Подумаешь, всего лишь каких-то пару мечей между собой слепить, а затем, как из пластилина вылепить несколько деталей.

Девица Авдотья Истомина встретилась мне в самом начале бульвара, где мне вдруг вздумалось прогуляться, глядя на удивительно неплохую погоду для Петербурга. Вечерние прогулки по набережной и бульвару по Невскому проспекту входят в перечень развлечений для нынешней аристократии и местного бомонда. Отличный повод для встреч и разговоров. Пусть я пока мало кого знаю, но решил вдруг просто понаблюдать со стороны, заодно добавив в свою прогулку толику эпатажа своей шляпой, вызывающего вида и аспидно-чёрным шёлковым плащом на шерстяной подкладке.

Последний необходим, так как погода здесь переменчива и стоит подуть ветру с Балтики, и пятнадцати минут не пройдёт, как продрогнешь до самых костей.

Решил прогуляться, глядя на удивительно неплохую погоду для Петербурга. Остановка у меня вынужденная. Жду рождения братика, который так или иначе, но тоже станет Ганнибалом-Пушкиным. И пусть в прошлой истории Платон умрёт спустя два с половиной года, но не теперь, когда я здесь появился.

«…Бульвар сделался сходбищем, куда идут торговать счастие, покупать веселие, прицениваться к найму друзей, нанимать и наниматься любить!…»*

* писатель-сатирик Николай Страхов.

— Ваше Сиятельство! Александр Сергеевич! — с каким-то восторженным писком подкатило ко мне мелковастое создание женского пола, в котором я не сразу узнал молоденькую балерину.

— Прелестница вы наша, вы всё так же хороши! — не вдруг вспомнил я её имя, но вовремя сумел выкрутиться, обойдясь без него

А девица вовсе не плоха. Одета, правда, неприхотливо и довольно скромно, но шляпка на ней торчит задорно, и щёчки от свежего воздуха зарумянились.

Хех, а девушка, не иначе, как на охоту вышла. Она так ловко ко мне приклеилась и под шаг попала, что не предложить ей руку выглядело бы по меньшей мере неприличным.

— Первый раз я сегодня на бульвар вышла, и почти сразу вас увидела. Судьба, не иначе, — как обычно бесхитростно поведала мне нимфа «из балетных», — Представляете, они вчера там перестрелялись, а во всём я оказалась виновата! Даром, что осталась без покровителя осталась!

— Что вы говорите, кто и с кем стрелялся? — вежливо поинтересовался я, приглядывая место, где бы можно было исчезнуть из виду и не стать поводом для сплетен.

Так-то, Авдотья приоделась, как шлюха, и собственно, собиралась отработать это дело по полной программе.

— Так Завадовский Шереметева изволил убить, после того, как тот ему воротник на мундире оторвал, целя в горло.

— Страсти-то какие, — погладил я барышню по замёрзшей руке, — А не заглянуть ли нам в кофейню? Думаю, чашечка чая или кофе, вместе с парочкой пирожных, вам очень кстати придутся, — решил я чуть согреть девицу, которая сегодня явно решила себя впервые попробовать в роли «бульварных шлюх».

Вот уж не думал не гадал, а устоявшееся название-то вон откуда корни берёт. Прямо вот с этого бульвара, не иначе.

— Мне только одно пирожное можно. Иначе поправлюсь, в балетные наряды не влезу и мой антрепренёр меня выпорет.

— Прямо таки выпорет? — не поверил я.

— А что тут такого. Нас, безродных, с самого училища лупят все, кому не лень. Вот когда покровитель появляется, то отстают, хоть деньги тянут, а не хватило ума покровителя заиметь, так будь любезна, другими местами отрабатывай. Мамашка моя таким же образом из крепостных выбралась. Тоже балериной была в крепостном театре, но не долго. Мной забеременела, и отчего-то ей вольную выписали.

От скользкой темы я почти было ушёл, когда мы зашли в одну из венских кофеен которых на Невском как бы не с дюжину устроено, и занялись выбором напитков и десерта, но Авдотья оказалось дамочкой настойчивой, и доев пирожное, запаниковала.

— Мне сегодня до ночи нужно восемь рублей за квартиру оплатить, иначе старуха обещала мои вещи на улицу выкинуть. Зря я с ней связалась. Надо было у мужиков угол снимать. Там бы я договорилась, — посетовала девица, вполне понятно давая понять, что бы послужило мерой к расчёту.

— Этот вопрос мы решим, — погладил я её по руке, — Но, Авдотьюшка, сдаётся мне, вы всё преувеличиваете. Не может такого быть, чтобы в балетном училище такие ужасы существовали, — подзадорил я балеринку, которая уже приняла вместе со мной приличную порцию глинтвейна, грамм этак под четыреста с лишним, разумеется, выпитого чисто для согрева и от простуды, и её, голодную, уже изрядно развезло.

— Меня одно время в училище каждую неделю на показ и порку вызывали. Сначала гости всё показывать заставляли, на вертикальном шпагате, затем лапали по очереди и жребий кидали, кто кого из нас выпорет, — бесхитростно поведала мне уже пьяненькая балерина, — Потом легче стало, когда я одного из меценатов соблазнила. Пусть он хоть и старый, но ещё тот затейник оказался. Всякому разному меня обучил. Но он мне деньги начал давать. Я за показательный вечер с пуделями, перед парой его гостей, иногда по пятьдесят рублей получала, — произнесла несостоявшаяся «бульварная» с какой-то гордостью.

Как по мне — нашла чем гордиться, но на заметку я это возьму.

Я не мог не удивиться её откровенности. Авдотья, казалось, была бесхитростно готова поделиться своими секретами, и в её глазах загорался этакий особый огонёк, когда она говорила о своих «успехах».

Маньячка. Пусть сейчас и нет такого понятия.

— А что, если я предложу вам немного помочь? — произнёс я, стараясь чтобы мой вопрос прозвучал непринуждённо. — Может быть, я смог бы стать вашим покровителем?

Она взглянула на меня с недоверием, но в её глазах читалось любопытство. Я заметил, как её губы слегка приоткрылись, а дыхание стало чуть быстрее. Ну, так-то понятно. С покровителями у неё уже опыт есть, а вот работать «бульварной» она не обучена.

— Вы? — спросила Истомина, и в её голосе прозвучала искорка надежды. — Но зачем это вам это нужно?

Я наклонился ближе, чтобы она могла уловить мой шёпот среди гомона кофейни.

— Я вижу в вас талант, Авдотья. И не только в танце. Вы во всём хороши, и ваш рассказ мне это доказал. Ваша страсть и энергия меня завораживают. Я бы хотел помочь вам раскрыть ваш потенциал… в том числе и финансово. Про остальное сами додумайте.

Она замялась, обдумывая мои слова. В этот момент я провёл пальцем по краю бокала, который издал протяжный звук, и она, словно очнувшись от задумчивости, взглянула мне в глаза.

— Но что вы рассчитываете получить взамен? — спросила она с улыбкой, которая пронзила меня своей игривостью.

— Возможно, просто ваше общество, — ответил я, не отводя взгляда. — Или нечто большее… Если удивите.

Авдотья прикусила губу, а в её глазах блеснуло озорство. Она наклонилась ближе, и я почувствовал её сладкий аромат — смесь глинтвейна и ваниль от свежей выпечки.

— Вы знаете, что такое «большее»? — горячо прошептала она, и в её голосе прозвучала страстная нотка вызова, — Я такое умею, что парижским пигалицам и не снилось! Меня старательно учили, и почти всегда не в одного! Каждый своё преподавал, зачастую с разных сторон. А мне нравилось! Как вам такое?

Я не удержался и коснулся её руки. Её кожа была уже теплая и мягкая, а прикосновение вызвало у меня мурашки по всему телу.

— Я готов узнать это вместе с вами, — сказал я, чувствуя, как воздух вокруг нас наполняется страстью и грехопадением, — Мы и такое можем попробовать.

Вот, умеет же, чертовка! С ровного места меня завела своими рассказами!

Авдотья улыбнулась и слегка приподняла бровь.

— Тогда давайте сделаем это. Но только если вы обещаете не разочаровать меня. Я не терплю слабаков.

— Я не собираюсь вас разочаровывать, — произнёс я с уверенностью.

И в этот момент мы оба поняли: наше знакомство только начинается, и впереди нас ждет множество увлекательных приключений — как у неё на сцене, так и за её пределами.

Для чего такой перформанс?

А кто виноват, что балеринок в их училище развращают под самое не могу. Пушкин?

Чисто для себя, если отбросить все страсти, у меня появилось оправдание.

Четверная дуэль, на которой только что погиб Шереметев, прогремела по всему Петербургу.

Грибоедов и Якубович свою дуэль отложили.

Вот теперь и представьте, как будут сегодня же вечером звучать слухи в салонах.

Как по мне, Завадовский Шереметева пристрелил хоть и жёстко, но по делу. Тот отчего-то вдруг захотел убить своего соперника, хотя изначально вся дуэль планировалась, как спектакль.

Со стороны это выглядит так:

— Шереметев попользовав балеринку пару месяцев, уехал по делам службы, не обеспокоившись её обеспечением. В итоге девице ничего не оставалось, как за приличное вознаграждение провести двое суток в квартире Завадовского и Грибоедова. Понятно, что за двое суток оба изрядно ей попользовались.

А вот сейчас везу я Истомину к себе домой, и сам пока не понимаю, а мне оно надо?

Да, долг за её квартиру я оплатил, но отчего-то из неё она вышла вместе с вещами.

И что у нас выходит, если посмотреть на это дело не с точки зрения предлагаемого мне молодого тела, а так, чисто со взгляда общественности?

Оказалось, ничего страшного, что бы пошло в ущерб репутации.

Балеринок никто всерьёз не воспринимает. Больше того, все считают, что они как бы для того и созданы.

Другими словами — никакого ущерба моей репутации связь с Истоминой не нанесёт.

Зато сколько хайпа получит новость, когда все узнают, что та балерина, из-за которой произошла смертельная дуэль, тут же сменила покровителя. И на кого? На меня!

— На кого поменяла? Князь Ганнибал- Пушкин? А это кто? — так и слышу я самые предсказуемые разговоры в завтрашних вечерних салонах.

Что могу сказать?

Каждому своё…

Кому-то рогами в землю упираться приходиться, чтобы своё имя и фамилию возвеличить, чтобы её узнали, а у меня с этим проблем нет. Завтра под вечер лишь ленивые не запомнят, к кому от дуэлянтов сбежала балерина. Ох, и перетрут же нам косточки…

Зато теперь каждая собака мой титул запомнит…