Артефактор Пушкин

Глава 22

В целом Новый год встретили весело, но мы и подготовились к этому празднику обстоятельно.

Ёлку украшали всем селом, и в результате получилось, как в мультфильме «Новый Год в Простоквашино», где дядя Фёдор и компания повесили на дерево все, что смогли найти на чердаке своего дома. Нет, велосипеда на ёлке не было, а вот чугунную сковороду один малец пытался пристроить на ветке. Акулина с Гришкой, который руководили подготовкой к празднику, вовремя заметили сорванца, всучили ему сахарный леденец и заставили отнести кухонный инвентарь домой.

После того, как на ёлке развесили импровизированные игрушки, лапы дерева сверху укрыли белым полиэтиленовым дождиком. Для окраски пластика я артефактом истолок в пыль подаренный мне дедом кусок цинка, поднятый с «Фрау Марии». Затем пудру смешали с льняным маслом и добавили получившийся краситель в экструдер во время плавки полиэтилена. После этого Степан воздушными лезвиями распустил полотно на узкие полоски, и получилось нечто похожее на то, что в моём мире называется дождиком. Так себе результат, но всё же веселее, чем простая прозрачная плёнка.

Недалеко от ёлки Макс с Колей построили для катания ледяную горку высотой метров пять. После того, как поняли, что на неё невозможно забраться ни с одной стороны, я распорядился, чтобы с лесопилки приволокли несколько досок и сделали нормальную лестницу.

А ещё рядом с ёлкой вкопали шлифованный столб, на верхний торец которого прибили колесо от телеги. Сам столб облили водой, а на колесо подвесили яркие женские платки, мешочки с вкусняшками и несколько пар валенок. Хочешь своей зазнобе, ребёнку или себе сделать подарок? Снимай обувку и лезь за добычей по ледяному столбу. Я думал, что с таким наплывом желающих попытать счастье колесо в течение часа очистят, а нет, до вечера несколько подарков так и провисело.

Апофеозом праздника стал кулачный бой стенка на стенку на льду Чёрного озера. Куда ж без него при массовом гулянии.

Есть много версий, почему возникла на Руси уникальная традиция боя «стенка на стенку», но, сколько бы в разные времена не запрещали кулачные бои, а вот не искоренялась эта народная забава.

Обычно дни проведения сражений строго регламентированы и в разных местах они разнятся: где-то бьются на зимнего Николу, где-то на второй день Рождества или на Крещение. Не обходится без драки и Масленица. А вот в Велье почему-то принято устраивать массовую потасовку на Новый Год. Причём, бьются сельчане против деревенских, начиная от пацанов и кончая уже бородатыми мужиками.

— Как я и обещал, победившая команда получит от меня ведро водки, но кистени, била, цепи, закладки и ножи всем выкинуть на снег, — усилив голос артефактом, выступил я перед собравшимися на драку бойцами обоих команд. — Мои люди проверят каждого и поверьте, нарушителю не понравится результат обыска. Лежачих и тех, у кого пошла юшка, не бьём. За удар в висок карать буду лично. Вы не убивать друг друга собрались, а показать свою силу и сноровку, так что деритесь честно.

С обеих сторон послышался гул недовольства, но импровизированное оружие всё-таки полетело в снег. Казалось бы все всё поняли, но тем не менее, при обыске у одного из деревенских мужиков нашлось в рукаве било.

— Ты не слышал, что Его Сиятельство сказал? — уставился на нарушителя один из моих ветеранов, отряженных на установление порядка во время боя. — Выкинь оружие и бейся честно.

— А то что? — ощерился рябой мужичок невысокого роста, но плотного телосложения. — Шомполами забьёшь?

— Зачем же шомполами? — пожал плечами мой ветеран, поправил на голове повязку, которая прикрывала отсутствующий левый глаз, и резко зарядил хаму в нос лбом. После этого отошёл на полшага, носком правой ноги заехал мужику по голени и, схватив за шею подкосившегося противника, познакомил его лицо со своей коленкой.

— Москва бьёт с носка, — заметил Серёга, наблюдавший за эпизодом вместе со мной. — Резкий у тебя боец, даром что одноглазый.

— У кого ещё оружие осталось? — спокойно спросил ветеран у притихших бойцов, отойдя от валяющегося на снегу рябого. — Братва, я до того, как был рекрутирован не один десяток раз стена на стену ходил. Видел, как убивают кистенем и калечат гривной, вложенной в кулак. Так что не берите грех на душу и деритесь честно.

Если подумать, то мой ветеран спас мужика, решившего с оружием выйти на ристалище. Достань тот своё било в пылу схватки, как по установившимся правилам бой остановили бы, победу присудили б противоположной ватаге, а с нарушителем расправилась бы своя же команда. И не факт что рябой остался бы не изувеченным. А так, получил в торец, и лежит себе спокойно да снегом юшку с носа утирает.

По выстрелу из моего пистолета от обеих команд в центр выбежала пацанва лет десяти-двенадцати и начала свою битву, которая в некоторых местах перешла в партер. Одновременно с этим на флангах завязали стычки групп парней постарше, и как только ребятня освободила место, началось основное рубилово.

Команда сельчан, перегруппировавшись клином, с криками и свистом начала наступать на деревенских. Те в свою очередь, чтобы не допустить пробития своей стены подтянула к центру бойцов покрупнее и тем самым оголила фланги. Этим воспользовались сельчане, и по свистку с обоих сторон на противника побежало несколько сильных и крепких, так называемых «надёжа-бойцов», которые до этого ошивались в тылу. Оставляя за собой лежащих и присевших на корточки противников, бойцы подобрались к центру, и в этот момент клин сельчан вывернулся в другую сторону, а деревенские мало того, что остались в меньшинстве, так ещё оказались и окружены.

— Наша взяла! — раздались крики, после того, как команда деревенских была выбита за линию, которую ранее обозначили простой золой посыпав её на снег.

— Первый раз вижу, чтобы местные такую тактику боя выбирали, — заметил мой управляющий, наблюдавший за ходом битвы рядом со мной. — Обычно надёжа-бойцы центр прорывали, а уже в образовавшуюся брешь те, что послабее шли, а тут фланговые наскоки и в результате окружение.

— Всё бывает в первый раз, — философски заметил я. Не рассказывать же мне Селивёрстову, что перед Новым Годом мы с бойцами, атаманом у которых уже не первый год местный кузнец, целый вечер заседали и вырабатывали выигрышную тактику предстоящего боя. — На Масленицу деревенские будут готовы к атакам с флангов, и сельчанам придётся придумывать что-то новое. Никифор Иннокентьевич, проконтролируйте, пожалуйста, чтобы за столами для каждого бойца места хватило, а я пройдусь раненных подлечу в меру возможностей.

К моему удивлению, не считая нескольких выбитых зубов, да пары сломанных носов, более серьёзных ран никто не получил. К сожалению, в стоматологии я мало что понимаю, разве что осколки зубов срастить могу, да где их в снегу искать. А вот носы вправил и тут же заживил кости с хрящами перлом Материи, да вручил напоследок несколько доз парацетамола, объяснив, сколько и в каких случаях пить.

— Ну что ж бойцы, спасибо за добрую и честную драку, — поднял я в честь участников обоих команд рюмку с водкой. — Пейте, ешьте, миритесь и обиды друг на друга не держите. Кроме водки и хорошей закуски я приготовил для вас ещё подарки. Каждому из проигравшей ватаги я жалую по куску льна чёрного цвета, вытканного и крашеного на местной мануфактуре. Что с ним делать, это, конечно, вашим бабам виднее, но я бы из него штаны пошил. Поверьте, краска хорошо держится, иначе я бы постеснялся такое дарить. Ну а победившей команде денежная премия и тоже по куску ткани, но только красного цвета.

— За Его Сиятельство князя Ганнибала-Пушкина! — вскочил с полиэтиленовой стопкой в руках деревенский атаман с заплывшим левым глазом, насколько я помню, один из лесорубов, поставляющий брёвна на мою лесопилку.

— За Его Сиятельство! — подхватил хор мужских голосов, и в воздух поднялась почти сотня рук с пластиковыми стопками, наполненных алкоголем.

— Здрав будь, князюшко, — вторили им бабы, жеманно потягивая густую наливку.

Ну да. Стопки полиэтиленовые, впрочем, как и тарелки с ложками. А где мне ещё столько посуды взять на такую кучу народа? Я дольше думал, чем на изготовление времени потратил.

Что я заметил так это то, что, казалось бы, простые люди в мою честь здравицы провозглашают, а приятно больше, чем, если б за меня пил сам Император.

Если в новогоднюю ночь стояла ясная морозная погода, то на следующий день небо заволокло тучами, и пошёл снег. Какие уж тут полёты, если дальше десяти метров ничего не видно. В итоге, чтобы не сидеть без дела я не придумал ничего умнее, как наполнить ларцы. А куда деваться, если аурум утекает, как вода? Вроде ничего такого не делаю, а он как прибывает, так и убывает. А у меня, между прочим, полёт в Москву на носу. Кто его знает, какие артефакты мне придётся в Златоглавой делать.

Несколько дней я по утрам седлал аэросани, позаимствованные у рыбнадзорщика, и объезжал уже известные колодцы, а вот для поиска новых приходилось запрягать пару саней. В одни садится самому с Афанасием, а впереди, в качестве снегоочистительной машины, пускать сани с Николаем и Максимом.

Ларцы регулярно пополнялись аурумом, а тем временем приближалось Крещение Господне. Что первое приходит на ум современному человеку при упоминании этого праздника? Правильно, крещенские купания в проруби-иордани. Каково же было моё удивление, когда я узнал, что об этой традиции никому неизвестно, включая настоятеля местной церкви.

— Разве окунание человека в освящённую воду не смывает с него грехи? — на всякий случай уточнил я у священнослужителя. — А как же Господь Иисус Христос, не нуждающийся в покаянии, крестившись в Иордане, низвёл благословение на воду, чтобы та впоследствии могла служить для совершения этого Таинства в церкви?

— От грехов человек очищается посредством Крещения и Покаяния, — объяснил мне отец Пётр. — После того, как крестившись, он присоединяется к Церкви, от последующих грехов он очищается посредством искреннего раскаяния, молитв и участия в Таинстве Покаяния. Так что Ваше, Александр Сергеевич, представление об очищении от грехов при погружении в прорубь-иордань являются ошибочными. Да и нет в церковном уставе никаких упоминаний о Крещенских купаниях.

— А что Церковь скажет, если на Крещение Господне на озере Велье сделать прорубь-иордань и окунаться в неё?

— Прорубь так и так рубится. Я даже около неё молебен отслужу, и крест в неё трижды опущу,– пояснил священник. — А по поводу окунания в иордань. Если хочется человеку в холодной воде купаться, то кто ж ему запретит? Только прошу тебя, князь, если надумаешь людей заставлять окунаться в ледяную воду, постарайся, чтобы они не захворали.

Если Церковь ничего не имеет против купания в Крещенские дни, то я тем более за подобное мероприятие. В общем, сам придумал — сам и сделал.

В Крещенский сочельник на озере вырубили прорубь в виде креста и поставили рядом аналой и деревянный крест. Чуть поодаль собрали из фанеры две сараюшки, в которых можно было бы раздеться перед купанием, а после обтереться и надеть сухое бельё. От сараев до самой иордани положили деревянные слани, чтобы не по снегу идти к проруби, а в неё опустили лестницу с перилами.

— Неужто Вы в ледяной воде бултыхаться будете, Ваше Сиятельство? — поинтересовался Прошка, принимавший участие в приготовлении к купанию. — Я как подумаю, что Вы в прорубь полезете, так меня аж знобить начинает.

— Так вода же зимой теплее воздуха на улице, — напомнил я парнишке.

Хотел, было, Прохору анекдот рассказать про чукчу, который купил холодильник для того, чтобы греться, так ведь не поймёт.

Шутки шутками, но по селу пошла молва, мол, барин на Крещение грехи смывать в проруби будет. И если уж князю в иордани грехи отпускаются, то простому люду и подавно прощаются.

Я, конечно, догадываюсь, что слух начал распространяться с моего двора, но если Церковь не против Крещенских купаний, то почему бы и не укоренить традицию?

Одним словом, на Крещение распогодилось и после литургии, проведённой в храме, всё село во главе с отцом Петром крестным ходом прошло до озера. Священник, как и обещал до этого, отслужил молебен, трижды обошёл иордань, каждый раз опуская в неё крест.

Окончив службу, отец Пётр отошёл в сторонку и начал о чём-то шушукаться с дьячком, изредка поглядывая в мою сторону. А я что? А я ничего. Прошёл в один из сараев, разделся там до исподнего и отправился окунаться в прорубь.

Выйдя из воды, несмотря на морозный воздух, я ощутил прилив тепла.

Кожу щипало от холода, но внутри меня разгоралось чувство бодрости, а каждый вдох был полон свежести.

Что интересно, к проруби народ провожал меня молчаливым взглядом, словно Ивана-дурака из сказки «Конёк-горбунок» к трём котлами, мол, выплывет или нет. Стоило мне выйти из иордани, как мужики, на ходу скидывая одежду, ринулись к проруби. Спрашивается: для кого сараи строили?

Да и ладно. Пусть плюхаются. Лишь бы не простыли. А мне завтра в путь-дорогу, пока погода стоит солнечная.

В конце тысяча восемьсот двенадцатого года французы и поляки, под командованием Наполеона, взяли под контроль Москву, но обнаружили, что она опустела и сожжена военным губернатором Фёдором Ростопчиным. «Вторжение двенадцати языков» для Бонапарта закончилось бесславно. Но и от Москвы остались пепелища.

Разрушенные здания, опустошенные улицы и уставшие от страданий жители — все это создавало атмосферу безнадежности. Однако дух москвичей был несломлен.

Восстановление Москвы началось с первых же дней после ухода французских войск. Люди, вернувшиеся в свои разрушенные дома, стали собираться вместе. Горожане объединялись в группы, чтобы очищать улицы от обломков и восстанавливать хоть какую-то привычную жизнь.

Одним из первых шагов стало восстановление общественных зданий. Городские власти, поддерживаемые местными купцами и благотворителями, начали организовывать сбор средств для их восстановления. На улицах появлялись палатки, где собирали пожертвования, а мастера и ремесленники, несмотря на собственные потери, спешили помочь в восстановлении. Каждый вклад был важен — от простого гвоздя до больших сумм денег.

Прошло несколько месяцев, и Москва постепенно начала оживать. На месте сгоревших домов начали возводить новые здания, которые отличались современными архитектурными решениями и заранее разделялись каменными стенами, чтобы не допустить в будущем масштабных пожаров. Важным шагом в восстановлении стало открытие новых школ и больниц. Образование и здоровье стали приоритетами для москвичей. Не вдруг, но на месте старых учебных заведений появились новые школы, где дети могли учиться. Больницы также были реконструированы, и уже принимали первых пациентов.

К концу тысяча восемьсот шестнадцатого года Москва уже не только восстановилась, но и преобразилась. Город стал символом стойкости и единства.

Москва доказала, что даже после самых тяжелых испытаний можно возродиться и стать еще сильнее и краше. Город вновь зажил полной жизнью, а его жители навсегда запомнили уроки прошлого: единство и взаимопомощь способны творить чудеса.

О своём прилёте я предупредил Петра Абрамовича загодя. С высоты в полтысячи метров мне с ним удалось связаться уже над Волоколамском, который мой тульпа, Виктор Иванович, уверенно опознал по характерному облику Воскресенского собора.

Дальше я просто летел над трактом, ведущем в Москву, взяв от него чуть в сторону, чтобы видеть дорогу через боковое стекло кабины.

Ну, а как иначе? Навигационные приборы нынче отсутствуют, как класс. Карты есть, и вроде не самые плохие, но что-то я сильно сомневаюсь, что масштаб в них досконально соблюдён.

Так что лечу себе над трактом тихо — мирно, вижу как возницы на обозах головы вверх задирают и крестятся. Правда, чего крестятся не пойму — у меня же не немецкие кресты на крыльях самолёта намалëваны, а наш российский бейсик. Но мой Катран особого шума не издаёт в полёте, оттого и лошадей не пугает. Скорее, я сам больше боюсь, когда его нет-нет, да и тряханëт — всë-таки малая авиация она и есть малая — болтанка ощущается. Надо бы ремни безопасности приделать к креслу, а то ненароком выпаду из самолёта при отрицательной перегрузке.

Посадочную полосу дядья приготовили на русле реки Яузы. На реке слегка расчистили и притоптали снег, а метрах в пяти от полосы с обеих сторон дорожками высыпали по десятку — другому вёдер золы, обозначив мне габариты посадки на безопасный участок.

И казалось бы — лети сразу в Лефортово, ан нет. У меня запланирована хулиганская акция…

Красная Площадь… Кто из русских про неё не слышал?

Через неё прошли десятки, а то и сотни парадов и демонстраций, собирающих сотни тысяч людей.

Но сейчас она из себя представляет довольно элитное торжище. Этакий рынок вполне приличных качественных товаров, в отличии от Хитровки и ещё ряда окраинных ярмарок, где работает закон: — «Не обманешь — не продашь».

И казалось бы — какое мне до этого дело? Так вот нет. Зря что ли у меня Прошка с сапожным ножом целый вечер корпел, распуская две дюжины книг на отдельные страницы.

Книги жалко, пусть страницы и были вырезаны из недорогой «народной» версии. Но что делать, если товар встал? Не желает народ покупать Сказки Пушкина!

Правильно! Нужна мощная рекламная акция! И вот она началась.

Я прилетел и с невиданного ранее самолёта разбрасываю над Царской Площадью сотни вырезанных страниц из изуродованных книг.

Лишь выкинув последнюю стопку своих «Сказок Пушкина», безжалостно иссечённых на отдельные страницы, я взял курс на Лефортово. Не скажу, что сориентировался легко и сразу, но пошёл вверх по реке Яузе, русло которой хорошо читалось с воздуха. А там и посадочная полоса нашлась.

— «Только прилетели — сразу сели. Фишки все заранее стоят. Фоторепортеры налетели. И слепят, и с толку сбить хотят», — напевал я про себя незабвенные строки Высоцкого, осуществляя посадку, а затем подруливая так, чтобы мой Катран можно было удобно затащить на берег, и поставить там на расчалки.

Фоторепортёров, ясен пень, не было, а обычная журналистская братия примчалась на извозчиках лишь четверть часа спустя, в количестве четырёх голов.

Поморозил я их минут двадцать, в надежде, что ещё кто-то появится, но нет. Видимо первой волной ко мне прибыл весь цвет московской новостной журналистики и больше никого ждать не стоит.

Интервью я им дал прямо там, на улице у самолёта. Заодно по книжке своих Сказок подарил.

Потом был обед, и уж тут купчиха, с которой у Петра Исааковича всё серьёзно, расстаралась на славу. И только я было после кулебяки со стерлядками решил на десерты переключиться, как ба-а… Царская карета и шестеро верховых казаков перед воротами появились.

— Александр, никак по твою душу! — выглянул дядька в окно.

Пришлось вставать из-за стола, и накинув на плечи куртку, выходить на крыльцо. Стоим втроём, ежимся, а из кареты старый знакомый выкатывается этаким полненьким колобком. Светлейший князь Константин пожаловать изволил!

— Александр Сергеевич, кто над Москвой летал? — обратился он, тут же узнав меня.

Ещё бы не узнал. Нас, Ганнибалов, трудно с другими перепутать. Очень уж внешность у нас характерная.

— Я и летал, Ваше Высочество. Неужели нарушил какие-то правила?

— Веди, показывай! — отмахнулся он от разговоров, а у самого от любопытства аж ручонки подёргиваются и на месте устоять не может.

Вздохнув по поводу несостоявшихся десертов, повёл всю братию на берег, к самолёту.

— И как эти деревяшки по небу летать могут? — оббежал князь по кругу мой самолётик, временами постукивая костяшками пальцев то по фюзеляжу, то по крыльям.

— Пока не слишком высоко и не очень быстро, — пожал я плечами, — Больше ста вёрст в час едва-едва выходит.

— Врёшь⁈ — с каким-то недоверчивым восторгом стремительно развернулся Константин, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Никак нет, Ваше Высочество. От своего имения Велье, что в Псковской губернии, я до Первопрестольной за пять с половиной часов долетел, а это не чуть больше пяти сотен вёрст, если по прямой.

— А зачем тут столько сидений, — заглянул Константин в кабину, которую мне же и пришлось открывать.

— Самолёт может перевезти трёх пассажиров или двадцать пудов груза, — вздохнул я, уже понимая, к чему дело идёт.

— И меня сможешь покатать?

Во, так я и знал…

— Опасно это, Ваше Высочество. И, кстати, а как вы к морской качке относитесь?

— Это тебе зачем знать?

— Во время полёта сильно укачивает. Пожалуй, не хуже, чем на неспокойном море.

— Тогда всё в порядке. Качка на меня не действует, — отрезал Константин, лишая меня последней отговорки.

— Только недолго, Ваше Высочество. Устал я после перелёта, а небо ошибок не прощает.

— Мы всего лишь кружок у Кремля дадим, — потирая руки, первым юркнул князь в кабину.

Пришлось выкатывать самолётик на лёд вместе с ним, благо казаки в охране — парни крепкие, им скажи, они не то что выкатить самолёт могут — на руках вынесут, и что характерно, вместе с князем.

Уже забираясь в самолёт я оглянулся, успев по достоинству оценить ошалелые взгляды Петра Исааковича и его пассии, которые явно не ожидали, что у меня такие знакомые есть, и уж тем более, что я общаюсь с братом Императора чуть ли не на равных, без всяких там поклонов и расшаркиваний.

На взлёте князь зажмурился и в подлокотники вцепился так, что пальцы побелели, но долго не выдержал и украдкой начал поглядывать в боковое стекло. А я продолжил набирать высоту, чтобы показать Константину Москву с пятисот метров.

— Вон и Кремль показался, — наконец-то подал голос мой пассажир, — А собор-то, собор какой маленький, словно коробок, какой можно на ладонь поставить! — чисто по-детски восхитился он, желая это продемонстрировать на пальцах, но тут мы поймали воздушную яму и Константин, ойкнув, снова уцепился за подлокотники.

За обещанные мной полчаса полёта мы дали пару кругов над Первопрестольной, и лишь потом, под огорчённый взгляд князя, я повёл самолёт на посадку.

— Это было нечто! — восторженно потопал он по льду, находясь в совершеннейшем восторге, — Ощущения и виды непередаваемые! Поедемте во дворец! Надо срочно всё брату и матушке рассказать, — прямо разрывался Светлейший от переполнявших его чувств.

— Ваше Высочество! Я только с дороги, а встречу нам Его Величество на пять вечера назначили. Так что сегодня ещё увидимся и я очень рекомендую вам не пропустить это мероприятие. У Ганнибалов найдётся, чем вас удивить!

Секунду подумав, Константин кивнул и заторопился к карете, забавно семеня по скользкой дорожке и отмахиваясь от казаков, готовых его подхватить, если вдруг поскользнётся.

— Тружеников неба будут чаем поить? — обратился я к купчихе, выводя её из транса, — Иначе я решительно откажусь хоть что-нибудь рассказывать, — хохотнув, с удовольствием пронаблюдал, как к ней на лицо возвращается осмысленное выражение, — И мне ещё с ночлегом надо вопрос решить. Дед с Павлом у кого остановились?

— У Ушаковых. Пётр Абрамович давно с ними приятельствует. Вот только, Александр, может ты у нас останешься, а я тебе свою спальню уступлю? — спросил дядя, но смотрел при этом отчего-то не на меня, а на Екатерину Матвеевну, которая тут же зарумянилась лицом, напоминая кумач с её фабрики.

Ох, дядя и хват! Этож он только что чуть ли не прямым текстом поинтересовался, не откажет ли купчиха ему в ночлеге у неё в спальне.

Так что чаепитие у нас вышло тихим, можно сказать, душевным. Отчего-то эта парочка даже про вопросы забыла, а то и вовсе невпопад говорила, больше переглядываясь.

Да и Пётр Исаакович хорош… Даже когда мы уже ко дворцу ехали, он всё ещё мечтательно улыбался, лишь изредка браво подкручивая ус и довольно щурясь.

Малый Дворец, который позже назовут Николаевским, встретил нас во всём великолепии, под перезвоны колоколов Чудова монастыря.

Следующая книга цикла здесь:

https://author.today/reader/419255