Полёт совиного пёрышка

Глава 8.1

Вот с мужчинами девичьими грёзами делиться ещё не приходилось!

А вельвинд смотрел так серьёзно, будто от ответа зависела вся его жизнь. Я перевела взгляд на очертания снежных пик на фоне тёмного неба с рассыпавшейся пригоршней первых звёзд.

– Определённо не такого, как мой. Почему ты спрашиваешь?

– Любопытно. Был ли у тебя до… до всех этих печальных событий кто-то, кого ты мечтала назвать своим спутником? Может, втайне ты до сих пор о ком-то вздыхаешь?

Я оторвалась от созерцания горных вершин, снизу вверх посмотрела на Рене.

– Ты…спрашиваешь, не осталось ли в прежней жизни какого-нибудь прекрасного принца? Чтоб подать ему весточку о себе и считать дни до освобождения из стен родового замка? Такого, кто не побоится рискнуть, чтобы спасти томящуюся в неволе сомнительной прекрасности принцессу?

– Почему сомнительной-то? – моргнул сыч. – У тебя притягательная внешность, твоя собственная или наведённая иллюзией. Мне почему-то кажется, что иллюзия тут ни при чём. На тебя очень приятно смотреть.

А он умеет говорить девушкам красивые слова! Я с трудом удержалась от фырка, помня, что вовсе не мои выразительные глаза и нежный голос мы обсуждаем.

– Нет, Рене. Такого человека нет. Мечты остались просто мечтами, в реальности мне не на кого рассчитывать.

А память, как нарочно, вытащила из пыльного тёмного закутка лаконично обставленную комнату на втором этаже пансиона, с окном, на которое вечно падала густая тень кряжистого дуба, чьи ветки вкрадчиво скреблись в стекло, и нас, юных, наивных, легкомысленных мечтательниц количеством от четырёх до шести. Перед сном мы собирались в нашей комнате, обсуждая всё на свете, от скучных занятий до новостей из дома. И визиты родни в разрешённые дни. Хорошее было время, спокойное, безмятежное, несмотря на плотное расписание и ранний подъём. Полное самых смелых планов и ожиданий. Отчасти о годах учёбы в пансионе для юных дэйн я немного рассказывала Рене.

Ещё были летние дни, чаепития на высокой террасе нашего дома, подруга Ларза, смеющаяся над несмешными шутками приглашённого тётей Лиз усатого воздыхателя, синие глаза и ямочки на тщательно выбритых щеках сидящего напротив… Я даже мысленно замешкалась, вспоминая его имя. Стыдно не помнить имя того, с кем случился первый поцелуй, неловкий, почти детский. Гайн, точно.

– То есть мечты были? – не унимался Рене, звуком негромкого голоса выбив меня из воспоминаний.

– Даже мечтами назвать не могу, – отмахнулась я, а губы против воли сложились в улыбку. – Отец сразу сказал, что к выбору моему прислушается, но окончательное решение оставит за собой. Так что мечтать и вздыхать я могла сколько угодно, но… В его роду почти в каждом поколении рождались одарённые, это редкость. У мамы тоже был дар, а семья полноценных магов – редкость ещё большая. Я родилась с магией в крови, это абсолютно точно. За кого попало отец меня бы не отдал. Хотя на деле именно так и вышло… А нравился мне брат одной подруги, мы с ней вместе учились, жили в одном городе, бывали друг у друга в гостях. Иногда она брала с собой Гайна. Несколько раз он приезжал с родителями Ларзы навестить её в пансионе… Не я одна, как минимум половина воспитанниц старше тринадцати лет смотрели на него коровьими глазами.

Рене покосился на меня угрюмо, тёмные когти с неприятным скрежетом царапнули зубчатый край стены, и я поспешила исправиться:

– Ну, может, и не коровьими, но со стороны смотрелось глупо и уморительно. Да что там! Его улыбка с ямочками на щеках и необыкновенно синие глаза заставляли смущённо краснеть даже преподавательский состав, от молодых учительниц до почтенных дам весьма солидного возраста. И мне кажется, он о сокрушительной силе своего обаяния знал. Так что… любовалась я его пшеничными локонами и васильковыми глазами преимущественно издалека и как можно тише.

– Преимущественно? – из всего потока сказанного вредный сыч выцепил только это.

Про поцелуй, случившийся, в нашем саду за розовыми кустами, густо усыпанными благоухающими цветами, я не стала говорить. Мне тогда не исполнилось и пятнадцати и стало безумно интересно, от чего такого девчонки томно закатывали глаза и шептали с придыханием. Впечатления остались смешанные: вроде и не противно, но на небеса в неземном блаженстве я не вознеслась.

– Дело даже не в том, что я сомневалась бы в его верности, – хмыкнула я и поправила немного сползший с плеча плед. – Отец даже не рассматривал вариант породниться с семьёй Гайна. Не выгодная, не блестящая партия, – невольно передразнила я папины интонации. – Но молод, хорош собой, воспитан, обходителен, умел поддержать практически любую беседу. Конечно, я и смотрела, и помечтала немножко.

Долговязый птиц продолжал смотреть хмуро, но причины его недовольства я не понимала: сам же завёл тему! Протянул руку и поправил края пледа, задел выскользнувшую из укладки прядь, убрал за ухо. Острые когти ничуть не мешали, не задевали моей кожи. Я чуть отодвинулась, давая понять, что тянуть ко мне руки не надо. Возможно, в Альнарде более вольные нравы и правила приличия, возможно, на выступающей над обрывом башне, когда вокруг лишь высота, бескрайнее небо и ни одной живой души кроме нас, не следовало думать о приличиях, но меня всё ещё смущали его свободные жесты. Рене моё движение уловил чутко, дёрнул уголком губ, но волосы оставил в покое.

– И всё? – уточнил он с непонятным упорством. – Больше никаких воздыхателей? Женихов, обивавших порог вашего дома?

Я пожала плечами.

– Как видишь. Я не была помолвлена, хотя, кажется, какие-то предложения родителям поступали, но я была ребёнком и тема замужества тогда меня не интересовала. Позже… не успела. Мама писала, что в мои последние летние каникулы меня ожидает интересное знакомство, возможно, мне собирались представить…гм, претендента на руку и сердце, точнее, на богатое приданое и в потенциале высокий уровень силы. Но я приехала сразу после ареста родителей и… Это я уже рассказывала. Из возможных претендентов меня нашёл только Верген.

Рене помолчал, подставил лицо ветру. Я немножечко подмерзала через все слои одежды и кокон пледа, а он стоял в распахнутой куртке, на открытой шее влажно поблёскивал кулон – и ни единого признака дискомфорта. А ведь в Альнарде почти круглый год лето, маленькая страна за полукольцом гор не знала снега и проливных дождей.

– А теперь? – вдруг спросил сыч. – Какого мужчину ты хотела бы видеть рядом теперь?

– Никакого, – отрезала я, когда закончила таращиться на непонятливого вельвинда, хлопая ресницами. – У меня теперь, если ты забыл, муж. И как бы я не мечтала о свободе от него, никто нас не освободит друг от друга. До последнего вздоха, вот так. Нет, исключения в законе, конечно, есть, но причины для расторжения брака такие, что… словом, это не мой случай. Может, уже вернёмся под крышу? Прохладно тут.

– Да, сейчас… Ветрено тут, согласен, но хорошо. Иди сюда, теплее будет.

Прежде чем я успела что-то ответить, Рене обхватил меня вместе с пледом и прижал спиной к себе. Я дёрнулась. Для порядка. Потому что по телу сразу же прошла волна тепла, а в объятии сыча я никакой угрозы для себя не почувствовала. Он действительно хотел только поделиться теплом.

– Жаль, – выдохнул он мне в макушку.

– Чего именно?

У каждого из нас была уйма поводов для сожалений.

– Что ты, продолжая строить смелые планы, упорно обрекаешь себя на одиночество. Я уверен, что раздобыть ключ и снять запирающее заклинание с замковых стен у нас получится. А дальше…

– А дальше как можно дальше отсюда, – напомнила я. – К морю. Я очень давно не видела моря. Поселюсь в приморском спокойном городке, где белые домики с бирюзовыми крышами, цветущие магнолии и наглые чайки. Сниму жильё… мне немного надо.

Рене как-то резко покивал, задевая меня подбородком.

– Да-да, ходить на берег смотреть закаты и рассветы, вязать шаль и плести картины, может быть, начать приятельствовать с соседкой, не любящей совать нос в чужую жизнь, и ходить к ней на чай с лимонным кексом. Дэри! Тебе не семьдесят лет, чтобы одиночество скрашивала пожилая соседка и лимонный кекс!

Я развернулась в его руках, насколько смогла, столкнулась с негодующим янтарным взглядом.

– А чего мне хотеть в оставшийся срок жизни?! Я не гожусь для подвигов и великих свершений, я не жажду мести императору, хотя желала ему смерти и сыпала проклятьями в его сторону, и не надену траур, если объявят о его смерти. Я просто хочу покоя, но такого, который вольна выбирать сама. А не вот эту навязанную заботу с ржавым привкусом решёток на окнах. И нет ничего ужасного в любовании закатами и вязании шалей и пледов.

– Не согласен. – Сыч дёрнул руками, прижав меня к себе сильнее. – Тебе нельзя одной.

Я нахмурилась, пытаясь ухватить ускользающую мысль, сама при этом зашевелилась, чтобы Рене ослабил хватку, и он, спохватившись, разжал стиснутые руки. Замер на несколько секунд, прислушиваясь к чему-то, закусил губу. Глаза смотрели мимо меня, на снежные пики.

– А с кем можно? – издевательски уточнила я. – Намекаешь, что в оставшиеся годы жизни надо пуститься во все тяжкие? Забыть о чести и морали, завести интрижку, а то и не одну? Бери от жизни всё, да?

– Почему интрижку-то? – обиженно переспросил Рене, отворачиваясь от темнеющих в стороне гор.

– Потому что, как бы далеко я не сбежала, я останусь замужем и никаких новых отношений не построю.

– Ерунда.

Я выпростала из пледа руку и покрутила перед носом вельвинда оголённой кистью. Той, на которой вился брачный узор.

– Да не такая уж ерунда, Рене. Поэтому тихий городок, беленький песочек и красивые рассветы с закатами. Разве что… Я помню про тебя, моя маленькая сова. Если всё получится, я обязательно потрачу всё оставшееся время на поиски мага.

– Не зови меня совой.

– Сегодня не буду, – проявила я покладистость. – Вернёмся? А то ты поесть не успеешь…

Руки, обнимающие плед, разжались, и я поспешно шагнула в сторону.

– Всё должно быть не так, – сказал сыч мне в спину, заставляя обернуться. Шагнул следом, с явственным сожалением покидая смотровую площадку. Подошёл, подхватил ладонь, потому что дальше начинались ступеньки, а темнота вокруг разлилась чернильная. – Мне безумно приятна твоя забота и твоё желание помочь снять заклятье. Когда ты так веришь, и у меня сомнений не остаётся…

Он прервался, чтобы пройти по ступенькам и узкому переходу обратно на галерею, придерживая не только мою ладонь, но и локоть. Я прислушивалась, всматривалась в темноту, но присутствия загулявшей прислуги не заметила. Да и Рене с его чутким слухом подал бы сигнал. Верила я не до конца. Сомневалась в своих силах, но старалась не показывать сомнений и неуверенности.

– Но за моей проблемой ты забываешь о своей.

Мы шагнули на каменные плиты, присыпанные сухой листвой. Сыч так и держал меня за руку, я видела лишь его силуэт и тыквенно-жёлтый мерцание: впервые обратила внимание, что его глаза светятся в темноте.

– О которой?

– Я не согласен с твоим сроком жизни, лиро. Рано смиряться! Мы… Я из-под земли достану грамотного целителя, который сможет тебе помочь. Я не верю в неизлечимость твоего недуга.

– Лиро – что это? Или кто?

За отвлечённым вопросом я старалась унять разошедшееся сердце. Так хочется окунуться в новую надежду, слыша такую страстную уверенность!

– Это... – Рене очаровательно запнулся. – Обращение к девушке, женщине, принятое у нас. Вежливое. Ты должна жить, ласточка. Долго-долго. Я хочу, чтобы ты жила.

– Я живу, – буркнула я. – И я просила: никаких ласточек.

Я не уверена, темнота скрывала жесты, но показалось, что Рене скупо кивнул. Остановился, оглянулся на башню, с которой мы ушли. Отсюда её было не видать, но он зачем-то застыл изваянием.

– Что такое? – не выдержала я.

– Показалось, – рассеянно отозвалась темнота.

– Рене, давай так… Хотя вроде бы мы это уже оговаривали. Сначала надо решить вопрос с возвращением тебя в тебя, а потом уже разбираться с моими недугами. Не думай, что я не хочу исцеления и другой жизни. Хочу. Но боюсь обнадёживаться, весь прежний опыт… довольно печален. Прогулка-то тебе понравилась хоть немного? – перевела я тему, цепляя на лицо улыбку.

Он крепче сжал мою ладонь.

– Больше, чем немного.

Лично мне казалось, что прогуляться человеком в замковом саду было бы гораздо приятнее. А ещё лучше днём, когда видно клумбы, дорожки, лесенки и перекинутые через ручеёк мостики. Но уж как есть.

Пройдя почти всю галерею, я остановилась у последнего арочного проёма, чтобы снять плед. Рене понятливо принялся помогать, молча и сосредоточенно. Я чувствовала случайные касания пальцев, по звукам только догадывалась, как он складывает мягкую тёплую ткань. Я подняла меховой ворот, пряча от вечернего холода подбородок.

– А как будет вежливое обращение к мужчине по-вашему?

– Что? – очень рассеянно отозвался сыч.

– Лиро – к женщине. Почтительно, ты вроде это имел в виду. К мужчине так же или свой вариант?

– Лирэн, – тихо сказал Рене.

Птичьи глаза во мраке так и светились.

– Лирэн, – я попробовала новое слово на вкус. – И я могу обращаться так к тебе?

– Я был бы очень рад, – раздалось возле самого моего уха. Голос у него сделался странный. – Дэри, я… Можешь потом мне врезать.

– Заче…

Мой затылок обхватила прохладная ладонь, и я вдруг близко, очень близко, нос к носу оказалась к вельвинду. Вторая рука обхватила за плечи, а я свои даже поднять не успела. Первое прикосновение губ оказалось вопросительным, тихой просьбой, но только самое первое, очень короткое. Я ошеломлённо вдохнула, а Рене, немедленно этим воспользовавшись, поцеловал по-настоящему.

Что-то с мягким шелестом скатилось к ногам. Наверное, плед.

***