Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2

Глава 15

Утром я сел писать два письма. Первое — Степану, с подробным планом строительства дороги и поручением начать нанимать рабочих. Второе — губернатору, с челобитной о поддержке проекта.

Письмо губернатору я готовил особенно тщательно, подбирая слова. Нужно было написать убедительно, но не нагло. Показать выгоды для казны, но не выпячивать собственную роль.

«Ваше превосходительство! Осмеливаюсь обратиться к Вам с предложением, которое, смею надеяться, послужит на благо края и государства. Предприятие моё, артель „Воронов и Ко“, успешно разрабатывает золотые прииски в верховьях Вишеры. Однако развитие затруднено отсутствием надлежащих путей сообщения. Доставка грузов занимает недели, потери значительны. Посему решил я, на собственные средства и с привлечением вольнонаёмных рабочих, проложить дорогу от моих участков до ближайшего города. Сия дорога послужит не только моему предприятию, но и всем жителям окрестных селений, коим ныне трудно добираться до рынков и ярмарок. В будущем дорогу можно продлить до Ирбита, открыв прямой путь к крупнейшей ярмарке края. Сие способствовало бы развитию торговли, увеличению налоговых поступлений и общему процветанию региона. Покорнейше прошу Ваше превосходительство оказать содействие сему начинанию — будь то выделением государственных рабочих рук, будь то иными способами, какие Вы сочтёте возможными. Обещаю, что дорога будет построена добротно, с соблюдением всех правил и норм, и останется в ведении казны по завершении строительства. С глубочайшим почтением, Андрей Петрович Воронов.»

Я перечитал текст, остался доволен. Достаточно льстиво, но не раболепно. Амбициозно, но не вызывающе.

Запечатал письма, передал Игнату.

— Отправь с надёжным человеком. Кремень пойдёт?

— Кремень, — кивнул Игнат. — Он быстрый и башковитый. Донесёт.

Ответ от Степана пришёл через две недели. Он был полон энтузиазма:

«Андрей Петрович! Идея с дорогой — гениальна! Уже начал нанимать людей. Нашёл бригадира — опытного мужика Тимофея Кузьмича, который строил тракты для казны. Он говорит, что дорогу можно проложить за три-четыре месяца, если людей будет человек пятьдесят-сто и погода не подведёт. Деньги, конечно, нужны немалые — но я прикинул, оно того стоит. Уже двадцать человек записалось — крестьяне из окрестных деревень, рады работе за честную плату. Ещё десяток мастеровых обещали подтянуться. Жду твоих дальнейших указаний и, разумеется, золота на первые расходы. Степан.»

Я усмехнулся. Степан, как всегда, действовал быстро и эффективно. Я достал из тайника два слитка золота — каждый на фунт весом — упаковал их в кожаный мешок и отправил с Кремнем обратно.

От губернатора ответ пришёл позже — еще через неделю. Официальный, на гербовой бумаге, с массивной сургучной печатью:

«Господину Воронову А. П. Рассмотрев Вашу челобитную, нахожу предложение о строительстве дороги весьма полезным для развития края. Разрешаю начать работы и обещаю содействие со стороны губернской администрации. В качестве поддержки направляю к Вам двадцать государственных рабочих из числа казённых крестьян, кои будут находиться под Вашим руководством на время строительства. Также поручаю уездному исправнику оказывать Вам содействие в организации работ. По завершении строительства прошу предоставить отчёт о проделанном и смету расходов. Губернатор Пермской губернии.»

Я перечитал письмо дважды, не веря своим глазам. Двадцать человек от государства. Это было больше, чем я ожидал. Это была не просто поддержка — это было признание. Власть видела во мне партнёра, а не угрозу.

— Игнат! — крикнул я, выходя из конторы с письмом в руке. — Новости!

Игнат подошёл, я протянул ему письмо губернатора. Он пробежал глазами текст, медленно расплылся в улыбке.

— Ну ты даёшь, командир. Теперь у тебя губернатор в союзниках.

— Не в союзниках, — поправил я. — Пока просто не враг. Но это уже немало.

Строительство началось в начале лета. Степан прислал бригадира — крепкого мужика лет сорока, с лицом, обветренным и загоревшим до черноты. Звали его Тимофей Кузьмич.

— Дороги строил по всему Уралу, — представился он, пожимая мне руку железной хваткой. — От Перми до Екатеринбурга, от Кунгура до Соликамска. Дело своё знаю. Покажите, где копать, — и через три месяца у вас будет дорога, что век простоит.

Я показал ему карту, объяснил маршрут. Тимофей Кузьмич осмотрел местность, прошёлся вдоль будущего тракта пешком, что-то мерил шагами, записывал в потрёпанную тетрадь, прищуривался, оценивая уклоны и состав грунта.

Вечером он доложил:

— Работы на три месяца, если людей будет много и погода не подведёт. Главная проблема — два оврага и три ручья. Через овраги мосты нужно строить, серьёзные, на каменных опорах. Через ручьи — насыпи делать или малые мосты. Остальное — расчистка леса да отсыпка гравием по болотистым местам.

— Сколько человек надо?

— Чем больше, тем лучше. Минимум пятьдесят, лучше сто. И инструмент — лопаты, топоры, пилы двуручные, тачки, брёвна для мостов, канаты, блоки…

— Будет, — пообещал я. — Начинай.

Работа закипела. Степан присылал новых рабочих каждую неделю. Губернатор прислал обещанных двадцать государственных людей — угрюмых, но крепких мужиков, привычных к тяжёлому труду. К середине лета на стройке было почти восемьдесят человек.

Лес звенел от топоров. Стоял запах свежей смолы, пота и махорки. Мы прорубали просеку шириной в три сажени — достаточно, чтобы две телеги могли разъехаться. Валили вековые ели и сосны, корчевали пни, засыпали ямы бутом и щебнем, который добывали тут же, в близлежащих каменоломнях.

Я часто приезжал на стройку, проверял ход работ. Руководил Тимофей Кузьмич, но я лично вникал в детали — особенно там, где мои знания из двадцать первого века могли пригодиться.

— Тимофей Кузьмич, здесь канаву глубже копайте, — говорил я, указывая на участок, где вода явно будет застаиваться. — И не просто канаву — сделайте отвод в сторону, к тому оврагу. Пусть вода стекает естественным путём.

— А зачем так мудрить? — недоумевал бригадир. — Канава же есть.

— Канава забьётся листьями за месяц. А если отвод сделаете — вода сама уйдёт, дорога сухая останется.

Тимофей Кузьмич чесал затылок, потом кивал:

— Ладно, барин. Ты платишь — ты и решаешь.

Но через несколько дней, когда дождь прошёл и вода действительно ушла по моему отводу, не затопив дорогу, он подошёл ко мне с уважением в глазах:

— Наука у тебя, Андрей Петрович, верная. Век живи — век учись.

Самым сложным было строительство мостов. Через Гнилой ручей — широкий, с каменистым дном и непредсказуемым весенним половодьем — нужно было возвести настоящее сооружение.

Тимофей Кузьмич предлагал простой брёвенчатый настил на сваях, но я знал: такой мост разнесёт первым же паводком.

— Делаем каменные опоры, — сказал я. — Ряжи из брёвен, набитые камнем. Устойчиво и надёжно.

— Это ж сколько возиться… — вздохнул бригадир.

— Зато простоит сто лет, — отрезал я.

Мы строили мост через Гнилой ручей три недели. Это было настоящее сражение с природой. Люди выматывались, падая с ног, но работали. Потому что платил я исправно — каждую неделю, серебром, без задержек и обманов. И кормил хорошо — Марфа с помощницами варила котлы каши с тушёнкой прямо на просеке, пекла хлеб в полевых печах.

— Спасибо, барин, — кланялись мне мужики. — Не то что у Рябова — тот хлеб с плесенью давал да водой разбавленной кормил. А ты по-людски.

Дорога росла. Метр за метром, верста за верстой, она ползла от нашего лагеря к большой земле. Это была не просто просека. Это была артерия, связывающая наш изолированный форпост с миром.

Слухи о «Вороновском тракте» поползли по округе быстрее, чем мы рубили лес. К нам потянулись люди. Не только рабочие, но и торговцы, ремесленники, просто любопытные.

Однажды утром, когда я проверял укладку гати через болото — настила из брёвен, утопленных в хворосте и присыпанных гравием, — ко мне подошёл Игнат.

— Командир, там баба какая-то пришла. С возом пирогов. Говорит, продавать хочет рабочим.

Я вытер пот со лба, оглянулся. Действительно, у края стройки стояла телега, запряжённая тощей лошадёнкой, а рядом — круглолицая баба в платке, с корзиной, полной румяных пирогов.

— Пусти, — махнул я рукой. — Пусть торгует. Если пироги свежие и цену честную назначит — никто не против.

Это было начало. Вскоре вдоль нашей строящейся дороги начали появляться стихийные рынки. Крестьяне везли молоко, яйца, зелень, ягоды. Мастеровые предлагали починить сапоги, заточить топоры, сшить рубаху. Они поняли: там, где Воронов строит, там деньги. Там платят живым серебром, а не грабят и не обманывают.

Реклама работала лучше любых газет. Я стал для местных не просто «тем странным купцом с золотых приисков», а благодетелем. Кормильцем. Человеком, который даёт работу и не обижает.

Конечно, Рябов пытался гадить. Его люди снова распускали слухи. Мол, дорога эта — прямо в ад ведёт, что Воронов души скупает за работу, что под мостами он мертвецов замуровывает для крепости конструкции.

Но когда мужик получает за неделю работы столько, сколько в деревне за полгода не видит — а ещё кормят досыта и в бане мыться дают, — ему плевать на слухи.

— Пусть брешут, — сказал мне как-то бородатый крестьянин из деревни Ключи, уплетая мою кашу с тушёнкой. — У Рябова зимой снега не выпросишь, а у тебя, Андрей Петрович, и еда и деньги. Хоть с чёртом знайся, лишь бы по совести платил.

Атмосфера вокруг стройки была живая, почти праздничная. Люди работали тяжело, но с огоньком — они видели результат своего труда. Видели, как из дикой тайги рождается дорога. Настоящая, крепкая, которая останется их детям и внукам.

Однако у медали была и обратная сторона. Игнат указал на неё первым.

Мы стояли на готовом участке дороги — ровном, широком, посыпанном гравием, уходящем вдаль прямой стрелой между стеной леса. Было что-то торжественное в этой прямизне, в этом человеческом порядке, наложенном на хаос тайги.

— Красиво, — сказал Игнат, оглядываясь. — Гладкая, как стол. Обоз теперь за день до города долетит.

— Долетит, — согласился я, но в голосе моём не было радости.

Игнат уловил это, повернулся ко мне.

— И гости незваные тоже долетят, — мрачно добавил он, озвучив мои мысли. — Раньше к нам не каждый добраться мог. Надо было знать тропы, иметь проводника. А теперь — хоть пешком, хоть на лошади — прямо к воротам дорога ведет. Хоть жандармы с обыском, хоть бандиты с факелами.

Я кивнул. Я понимал это с самого начала. Дорога — это палка о двух концах. Связывая себя с миром, мы открывали ворота не только для друзей и торговцев, но и для врагов.

— Будем ставить заставы, — решил я вслух, хотя план уже созрел в голове. — На каждом ключевом участке — пост. Мост, перекрёсток, узкое место. Проверка документов у чужих. Свои проезжают свободно, чужие — объясняют, кто и зачем.

— Людей не хватит, — покачал головой Игнат. — У нас и так «волки» на вес золота. Их на охрану лагеря едва хватает, конвои сопровождать надо, разведку вести. А тут ещё дорогу караулить…

— Наймём, — коротко ответил я. — Дорога сама себя кормить должна. Введём пошлину за проезд для чужих купцов.

— Копейка с воза, что ли?

— Не разорятся. Зато у нас будут деньги на содержание караула. А для охраны… Степан писал, что в городе много отставных солдат мается без дела. Инвалидов войны — кто без ноги, кто без руки, но крепких ещё духом. Им много не надо — тёплая будка, паёк горячий да ружьё в руки. Вот и посадим их на заставы. Они там сидят, глаз имеют, докладывают о подозрительных. А если что — стреляют сигнальной ракетой, которую Архип сделает. Мы услышим, успеем среагировать.

Игнат задумался, медленно кивая.

— Умно, командир. Очень умно. Превращаем слабость в силу. Дорога становится не просто путём, а контролируемой территорией.

— Вот именно.

Так мы и сделали. «Вороновский тракт» стал не просто дорогой, а укреплённой линией коммуникаций. Губернатор помог с отставными солдатами — каждые пять вёрст — небольшая изба-застава. Там круглосуточно дежурили двое-трое караульных. Вооружённые старыми, но исправными ружьями. С запасом пороха, сигнальными ракетами Архипа и чётким приказом: любое подозрительное движение — немедленно докладывать.

Степан прислал первую партию отставников — восемь человек. Один хромой, но зоркий, бывший егерь. Двое без пальцев на руке, но стрелять умевшие. Остальные — с разными увечьями, но все ещё способные держать оружие и не паниковать при виде опасности.

Я лично с ними беседовал, объясняя задачу:

— Вы здесь не для войны. Вы — глаза и уши. Видите что-то не то — вооружённую банду, подозрительный обоз, людей, которые прячутся в лесу и высматривают дорогу, — стреляете ракетой. Поняли?

— Поняли, ваше благородие, — козыряли мне бывшие солдаты, и в их глазах читалась благодарность. Для них это была возможность снова быть полезными, а не сидеть в городе на паперти с протянутой рукой.

Игнат организовал регулярные патрули вдоль дороги. Раз в два дня конный разъезд — двое «волков» — проезжали весь маршрут, проверяли заставы, собирали донесения, везли продукты и почту караульным.

Мы превратились в маленькое государство со своей границей, своей армией, своей инфраструктурой. И эта инфраструктура — дорога — требовала постоянной, неусыпной бдительности.

К началу осени дорога была готова почти полностью. Широкая, ровная, с мостами через овраги и ручьи, с дренажными канавами вдоль полотна, с гравийной отсыпкой на болотистых участках. По ней уже можно было ездить на тяжело гружённых телегах, не рискуя застрять или сломать ось.

Я устроил торжественное открытие — пригласил представителя губернатора (чиновника средней руки, но с полномочиями), местного священника отца Пимена, старост из окрестных деревень, самого Тимофея Кузьмича с бригадой.

По новой дороге проехал первый обоз — демонстрационный, тяжело гружённый мешками с мукой и ящиками с инструментом. Двойка лошадей катила телеги легко, без усилий, без скрипа и застреваний. То, что раньше занимало несколько дней мучительного продирания через грязь и бурелом, теперь заняло день спокойной езды.

Крестьяне из деревень, собравшиеся на церемонию, смотрели на дорогу с благоговением, как на чудо.

— Спаси Господь, Андрей Петрович, — низко кланялся мне старик-староста из Ключей, и голос его дрожал от волнения. — Ты нам жизнь облегчил. Теперь внуков своих в город свожу, в школу отдам. А зерно на ярмарку повезу, не боясь, что по дороге всё растрясётся. А то раньше — куда там, дорога непроходимая была, телега разваливалась, лошадь ноги ломала.

Чиновник от губернатора, пузатый и важный, ходил вдоль дороги, постукивал тростью по мостовому настилу, проверял крепость перил, заглядывал в дренажные канавы. Потом подошёл ко мне, и на лице его было неподдельное уважение:

— Господин Воронов, должен признать — работа выполнена на совесть. Такие дороги и в столичных губерниях редкость. Губернатор будет доволен. Полагаю, это начинание послужит примером для других купцов и приисков.

Я принимал комплименты сдержанно, но внутри чувствовал глубокое удовлетворение. План сработал. Дорога не только улучшила нашу логистику — она укрепила мою репутацию в глазах властей и простого народа. Теперь я был не просто золотоискателем-выскочкой. Я был благодетелем, строителем, человеком, который думает о будущем края, а не только о собственном кармане.

А в этом мире, в этом времени, репутация стоила не меньше, чем золото. Может быть, даже больше.