Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2

Глава 11

Весна на Урале — дама с характером. Ещё вчера она ласково грела спину солнцем, обещая скорое лето, а сегодня превратила землю в коварную, чавкающую ловушку.

Я стоял у края провалившегося шурфа и смотрел на жижу, которая ещё вчера была твёрдой мёрзлой землёй. Талая вода сочилась из стенок, превращая яму в болото. Сверху нависали куски дёрна, готовые в любой момент сорваться вниз. Верхний слой грунта, прогретый нашими кострами изнутри и весенним солнцем снаружи, поплыл. Стенки шурфов, ещё недавно твёрдые, как камень, превратились в жирную, тяжёлую кашу.

С тепляками нужно было заканчивать. Я тянул до последнего, понимая, что каждый день простоя — это упущенные граммы, которые складываются в унции и фунты. Но физику не обманешь, даже если ты попаданец из двадцать первого века.

Артельщики, почуявшие вкус золота, упирались рогом.

— Петрович, да там же самая жила пошла! — горячился Федька Кривой, размахивая кайлом, как флагом. — Ну каплет сверху, эка невидаль! Подпорки поставим, досками обошьём! Нельзя бросать, фарт уйдёт!

Я смотрел на их азартные, перемазанные глиной лица и понимал: жадность — двигатель прогресса, но она же и могильщик.

— Фарт уйдёт, а вы останетесь, — отрезал я. — Грунт «дышит». Ещё день-два, и всё это схлопнется.

— Да мы аккуратно! — встрял молодой Сенька. — Мы ж не дураки…

Дураками они не были. Они были старателями, опьяненными добычей. И это чуть не стоило нам жизни.

Случилось это ближе к обеду. Я сидел в конторе, сводил дебет с кредитом — Степан прислал очередную смету на «представительские расходы», от которой у меня задергался глаз, — когда снаружи раздался нечеловеческий вопль. Не крик боли, а именно вопль животного ужаса.

Я вылетел на крыльцо, не помня себя.

У дальнего тепляка, того самого, где работала бригада Михея, суетились люди. Орали, махали руками, кто-то тащил верёвку.

— Лопаты! Лопаты давай! — ревел бас Кузьмы.

Я подбежал к яме. Сердце пропустило удар.

Шурф обвалился. Не весь, но одна стенка съехала вниз тяжёлым, мокрым пластом, похоронив под собой дно. А из этой глиняной могилы торчала голова и плечо Михея. Его лицо было серым, глаза вылезли из орбит, рот хватал воздух, как выброшенная на берег рыба. Грязь сдавила грудную клетку, не давая вдохнуть.

— Не стоять! — рявкнул я, прыгая в яму прямо в сапогах. Грязь тут же чавкнула, хватая меня за лодыжки. — Откапывай! Руками гребите, лопатой посечёте!

Кузьма, Игнат и ещё двое мужиков уже были рядом. Мы рыли эту проклятую, ледяную, тяжёлую жижу, сдирая ногти. Оттаявшее болото было вязким, как гудрон. Оно не хотело отдавать добычу.

Михей хрипел. Изо рта у него пошла розовая пена — лёгкие сдавливало всё сильнее.

— Быстрее! — орал я, чувствуя, как паника холодной змеёй ползёт по спине. — Верёвку под мышки!

Игнат ловко пропустил петлю под свободное плечо Михея.

— Тяни! — скомандовал я тем, кто остался наверху. — Но плавно, хребет не сломайте!

Верёвка натянулась, зазвенела струной. Михей застонал. Мы с Кузьмой упёрлись ногами в зыбкое дно, подхватили бедолагу под бока, пытаясь выдернуть его, как морковку из грядки.

— И-и-и… раз! И-и-и… два!

Болото чмокнуло, неохотно разжимая объятия. Михея рвануло вверх.

Его вытащили на поверхность, волоком оттащили от края ямы. Он лежал на спине, весь покрытый бурой грязью, и кашлял так, что казалось, сейчас выплюнет лёгкие.

Я выбрался следом, тяжело дыша. Руки дрожали — от усталости, от злости, от понимания того, как близко всё было к краху.

— Всё, — сказал я тихо, но в наступившей тишине меня услышал каждый. — Тепляки закрыты. Кто полезет — лично ноги переломаю, чтоб потом не откапывать.

— Петрович… — начал было Федька, но осёкся под моим взглядом.

— Марфа! — крикнул я. — Спирту! И горячего сбитня! Живо!

Михея отпаивали в бане. Он сидел, завернутый в тулуп, всё ещё трясся, стуча зубами о кружку с самогоном.

— Думал, всё… — сипел он. — Как тисками сжало… Дышать не мог… Спасибо, Андрей Петрович.

— Богу спасибо скажи, что стенка не целиком ушла, — буркнул я. — И жадности своей свечку поставь за упокой.

Я обошёл все четыре тепляка, где мы работали зиму. Картина была одинаковой — земля превращалась в кашу. То, что держалось на морозе, сейчас расползалось, как гнилой сыр. Работать в таких условиях было самоубийством.

— Разбирайте конструкции, — скомандовал я. — Доски, брёвна, всё что можно использовать повторно — тащите на склад. Инструмент — в кузницу. Завтра начинаем работать на реке.

— На реке? — переспросил Егор, почёсывая затылок. — Так там песок бедный же будет. Не то что в глубине.

— Будет беднее, — согласился я. — Но живыми останемся. А ещё у меня есть идея, как увеличить выход.

Вечером в бараке стоял гвалт. Мужики были расстроенные. Лишиться «жирного» места — это как у ребёнка конфету отобрать.

— И чё теперь? — бубнил кто-то в углу. — Сидеть, ждать, пока земля просохнет? Так это до июня можно куковать. А жрать что? А доля?

Я вошёл в барак. Разговоры стихли, но напряжение осталось висеть в воздухе, плотное, хоть ножом режь.

— Чего приуныли? — громко спросил я. — Помирать собрались?

— Так работы нет, Петрович, — подал голос Архип. — Земля плывёт. А золото там осталось. Душа болит.

— Душа у тебя болит, потому что ты дальше своего носа не видишь, — усмехнулся я. — Мы не кроты, чтоб только под землёй рыться. Река вскрылась? Вскрылась. Вода есть? Есть. Или вы до этого зимой всегда золото мыли? А? Хоть кто-то из вас делал так?

Я прошёлся по проходу между лавками.

— Так вот. Завтра ставим бутару. В Сибири так моют, и мы будем.

— Да ну, — скептически протянул Федька. — Это ж пески мыть. Там золота с гулькин нос. То ли дело в шурфе — там самородки!

— В шурфе ты за день куб породы перелопатишь, и то если пупок не развяжется, — парировал я. — А бутарой мы десять кубов прогоним. А то и двадцать. Золото любят не за размер куска, а за общий вес.

Я развернулся и зашагал к конторе. Игнат поспешил следом, настигая меня у крыльца.

— Какая идея? — спросил он тихо, когда мы остались наедине.

Я прошёл к столу, развернул лист бумаги, макнул перо в чернильницу.

— Бутара, — сказал я, начиная набрасывать схему. — Помнишь, Архип делал промывочный барабан для мелкой фракции?

— Помню. Штука громоздкая, но работает.

— Вот именно. Сейчас мы её поставим прямо на реке. Будем промывать речной песок в два этапа — сначала шлюз, как обычно, потом бутара для дополнительной промывки. То, что раньше уходило с водой, теперь будет оседать в барабане.

Игнат склонился над чертежом, разглядывая мои каракули.

— И сколько это даст?

— Точно не скажу. Но если верить тому, что я читал… — я осёкся, вспомнив, что никаких книг по золотодобыче в этом веке я читать не мог, — … что я слышал от старых старателей, процентов двадцать-тридцать к общему выходу прибавится. Может, больше.

— Двадцать процентов — это хорошо, — кивнул Игнат. — Но река ведь вскрылась. Вода идет большая.

— Поэтому нам нужно поймать момент. Недели две-три у нас есть, пока половодье не началось. За это время надо взять максимум.

На следующее утро работа закипела с новой силой. Архип с помощниками выволокли из сарая «монстра», которого мы собирали ещё зимой, в свободное от мин время. Это был деревянный барабан, окованный железными обручами, весь в дырках, как решето. Внутри — лопасти, чтобы грунт разбивать. Всё это крепилось на валу с ручкой.

— Тащите к шлюзу! — командовал я. — Ставим прямо над головой желоба!

Конструкция была примитивной, но в этом и заключалась её прелесть. Мы установили барабан на козлы так, чтобы вода из отводного канала падала прямо в него, а всё, что просеивалось через дырки, летело на наш старый добрый шлюз с сукном и трафаретами.

Через час вся артель собралась у главной конторы. Человек сорок, если считать «волков» Игната и новоприбывших. Все они знали, что весна означает большую воду, а большая вода намывает золото из верховьев.

Я встал на крыльцо, окинул взглядом людей.

— Слушайте сюда! — сказал я. — Работа в тепляках закончена. Земля поплыла, работать опасно. Михея чуть не схоронили сегодня — это последнее предупреждение. Кто хочет рискнуть башкой ради лишнего золотника — флаг в руки, но не на моей земле.

Михей, сидевший на бревне, виновато опустил голову. Самогон сделал своё дело — он уже не трясся, но лицо всё ещё было мрачным.

— С завтрашнего дня переходим на реку, — продолжил я. — Будем мыть речной песок. Да, там выход меньше, чем в глубоких слоях. Но у нас будет преимущество.

Я кивнул Архипу.

— Архип, покажи им.

Кузнец поднялся, неся под мышкой свёрнутый чертёж. Развернул его, показывая людям схему бутары.

— Это барабан промывочный, — объяснил он грубым голосом. — Я его зимой делал, по указке Андрея Петровича. Ставится на берегу, крутится от водяного колеса. Внутрь засыпаем песок с первой промывки — то, что со шлюза идёт. Барабан крутится, вода через отверстия проходит, вымывает лёгкие частицы, а золото на дне оседает.

— И что, помогает? — скептически спросил Семён.

— Зимой пробовали в тепляках, — ответил я вместо Архипа. — Даёт прибавку процентов на двадцать-тридцать к общему выходу. То золото, что раньше утекало с водой, теперь будет в наших карманах.

Люди загудели, переглядываясь. Двадцать процентов — это серьёзные деньги.

— Как работать будем? — спросил Егор.

— Разделимся на бригады, — ответил я, разворачивая список, который набросал ещё вчера. — Первая бригада — под командой Михея — копает песок на берегу, где намыло за зиму. Вторая — под началом Кузьмы — таскает песок к шлюзам. Третья — Семён командует — промывает на шлюзах. Четвёртая — Архип с помощниками — обслуживает бутару. Остальные — на подхвате, подменяете уставших.

Я обвёл взглядом артель.

— Работаем с рассвета до темноты. Времени мало — недели три, не больше. Потом вода поднимется, и всё затопит. Надо успеть выжать максимум. Кто хорошо отработает — получите премиальные, как обещал.

— А волки? — спросил кто-то из задних рядов. — Они тоже мыть будут?

Игнат хмыкнул.

— Волки охраняют, — ответил я. — Штольц никуда не делся. Весна — самое время для нападения. Так что днём у нас четыре поста по периметру, ночью — шесть. Игнат, ты распределишь караулы.

— Есть, — коротко бросил он.

— Вопросы? — я подождал, но народ молчал. — Тогда разойдись. Отдыхайте сегодня, завтра начинаем.

— Ну, с Богом, — сказал я, когда всё было готово. — Архип, Сенька — на ручку. Федька, Кузьма — грунт кидайте. Воду пускайте!

Заслонку открыли. Поток ледяной весенней воды хлынул в желоб, ударил в барабан.

— Крути! — крикнул я.

Архип и Сенька налегли на рукоять. Барабан со скрипом провернулся раз, другой, потом пошёл веселее. Федька с кряхтением кинул первую лопату речного песка в жерло.

Внутри загрохотало. Камни забились о стенки, вода забурлила, превращая песок в мутную жижу. Мелочь пролетала сквозь отверстия и падала на шлюз, а крупные камни, отмытые до блеска, выкатывались с другого конца барабана в отвал.

— Ещё! — азартно крикнул я. — Не жалей!

Работа пошла конвейером. Двое крутят, двое кидают, один отгребает пустую породу. Шум стоял такой, что уши закладывало: грохот камней, плеск воды, скрип вала, тяжёлое дыхание людей.

Это была не ювелирная работа в шурфе. Это была промышленная переработка. Мы брали не качеством грунта, а количеством. Бутара пожирала песок с жадностью голодного зверя. То, что раньше промывали бы в лотках полдня, здесь пролетало за десять минут.

К обеду мужики взмокли, несмотря на прохладный ветер.

— Подмениться! — скомандовал я. — Свежую смену на вал!

Игнат, наблюдавший за процессом с винтовкой на плече (береженого Бог бережет, а Штольц не дремлет), подошёл ко мне.

— Ловко, — оценил он, глядя, как мутная вода бежит по шлюзу. — Только есть ли толк? Грязи много, а золота не видать.

— Золото тяжёлое, Игнат. Оно не плавает, оно прячется. Вечером увидим.

Вечер наступил быстрее, чем обычно. Солнце покатилось за верхушки елей.

— Стоп машина! — крикнул я. — Воду перекрыть!

Поток иссяк. Барабан остановился. Наступила звенящая тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием рабочих. Все собрались у шлюза. Даже дети — Мишка, Матвей и Тихон — прибежали смотреть.

Я подошёл к колоде. На дне лежало серое сукно, забитое чёрным шлихом — тяжёлым песком.

— Ну-ка… — я аккуратно начал снимать трафареты.

Под ними, в складках ткани, что-то тускло поблёскивало. Но настоящего результата ещё не было видно. Сукно нужно было сполоснуть.

Мы сняли ткань, отнесли к бочке с чистой водой. Я сам начал прополаскивать её, вымывая всё, что накопилось за день. Потом, когда осадок осел на дно бочки, я слил лишнюю воду и перевалил тяжёлую чёрную массу в большой доводочный лоток.

Артельщики обступили меня плотным кольцом. Слышно было только, как сопит Федька.

Я начал промывать. Круговыми движениями, аккуратно, смывая лёгкий песок. Чёрный шлих уходил неохотно. Но вот, на самом краю, появилась жёлтая полоска.

Она росла. Становилась шире, ярче.

Когда я смыл последние остатки магнетита, на дне лотка лежала горсть золотого песка. Не самородки, нет. Мелкая, как манка, золотая пыль и чешуйки. Но их было много.

Я вскинул лоток, показывая добычу.

— Ну как, Федька? С гулькин нос?

Федька вытянул шею, глаза загорелись.

— Едрит твою налево… — выдохнул он благоговейно. — Петрович… Да тут же… тут почти, как мы с тепляка за день брали!

— То-то же, — я усмехнулся, чувствуя, как отпускает напряжение. — Это называется технология, мужики. Мы взяли бедную землю, но прогнали её много. И взяли своё.

Кузьма хлопнул Архипа по спине так, что кузнец чуть не поперхнулся.

— Голова ты, Архип! И ты, Петрович, голова!

— А теперь, — я ссыпал золото в кожаный мешочек, — всем двойную пайку ужина. И по чарке. Заслужили. Но завтра — с рассветом на бутару. Пока вода высокая, мы эту речку выдоим досуха.

Артель загудела, но теперь это был гул одобрения. Люди поверили. Они увидели, что даже когда земля уходит из-под ног (в прямом смысле), у меня есть план.

Следующие дни пролетели в лихорадочной работе.

Мы вставали с рассветом, когда воздух ещё был холодным, а над рекой стоял туман. Работали до темноты, пока можно было различать песок от ила. Ели на ходу — Марфа с Татьяной варили кашу и похлёбку прямо на берегу, в больших котлах. Спали мало, но крепко — усталость валила с ног.

Бутара работала без остановки. Архип приставил к ней двух человек посменно — один следил за подачей воды, второй загружал песок и выгружал промытое. Барабан крутился день и ночь, пока хватало света от костров.

Золото шло. Не рекой, но стабильным ручейком. Каждый вечер мы взвешивали намытое — редко когда был фунт. Чаще больше. Иногда и полтора-два. За неделю набралось около четверти пуда чистого золотого песка и мелких самородков.

Люди работали с азартом. Они видели результат, видели, как растёт кожаный мешок с золотом, который я держал в конторе под замком. Знали, что часть этого богатства достанется им.

Но не всё шло гладко.

На восьмой день случилась первая неприятность.

Я проверял шлюзы, когда услышал крик. Обернулся — Гришка, один из помощников Архипа, бежал от реки, держась за руку. Кровь сочилась между пальцев.

— Что случилось? — я перехватил парня, осматривая рану.

— Барабан… — он морщился от боли, — зацепило рукав, потянуло. Я дёрнулся, ось кожу содрала.

Рана была неглубокой, но широкой — кожа ободрана вдоль предплечья, кровь текла обильно.

— Архип! — рявкнул я. — Останови барабан! Сейчас же!

Кузнец рванул к затвору, перекрыл воду. Барабан остановился со скрипом.

Я отвёл Гришку к костру, усадил на бревно. Достал из кармана фляжку с самогоном — та самая, что всегда носил для дезинфекции.

— Терпи, — сказал я коротко и плеснул на рану.

Гришка взвыл, но стиснул зубы, не дёргаясь. Я промыл рану, забинтовал чистой тряпкой, которую Марфа всегда держала наготове.

— Три дня отдыхать, — сказал я, завязывая узел. — Потом на лёгкие работы. За барабан больше не подходить, пока рука не заживёт.

— Но… — начал было Гришка.

— Без «но», — отрезал я. — Здоровье дороже золота. Ещё раз зацепит — руку оторвёт.

Я повернулся к Архипу, который стоял, виноватый и сердитый одновременно.

— Что случилось?

— Он сам виноват, — буркнул кузнец. — Говорил же — к барабану в рукавицах подходить, рукава подвязывать. Не слушался.

— Тогда теперь правило, — сказал я громко, чтобы все слышали. — Кто работает у барабана — рукава завязывать на запястьях. Рукавицы толстые надевать. Волосы под шапку убирать. Это механизм, он не прощает ошибок. Понятно?

— Понятно! — хором откликнулись мужики.

На десятый день случилось второе происшествие.

Вода в реке начала подниматься. Не резко, но заметно. За ночь уровень поднялся на четверть аршина, подтопив нижний шлюз.

Я стоял на берегу, глядя на мутную, быструю воду.

— Началось, — сказал Елизар, подойдя сзади. — Половодье идёт. Дня через два-три вся речка разольётся.

Я выругался сквозь зубы.

— Чёрт. Нужно работать быстрее.

Я собрал артель, объяснил ситуацию.

— Времени осталось мало. Вода прибывает. Через два-три дня затопит все наши шлюзы и бутару. Надо выжать последнее. Работаем в три смены, круглосуточно. Костры по берегу, чтобы видно было. Кто устал — на отдых, свежие на замену. Вопросы?

Вопросов не было. Люди понимали — сейчас или никогда.

Работа пошла в бешеном ритме. Днём и ночью на берегу горели костры, освещая фигуры людей, копающих песок, таскающих лотки, промывающих золото. Барабан крутился без остановки, скрипя и плещась. Артельщики менялись каждые четыре часа, падая от усталости, но утром снова выходили на смену.

Я почти не спал. Ходил по берегу, проверяя работу, подгоняя, помогая, где нужно. Игнат тоже не отдыхал — он разрывался между постами охраны и работой на реке, заменяя выбывших.

На исходе второго дня вода поднялась ещё. Нижний шлюз затопило полностью, пришлось его разобрать и перетащить выше. Бутара стояла по ось в воде, но пока держалась.

— Ещё день, — сказал я Семёну, промывая очередную партию песка. — Один день, и сворачиваемся.

— Успеем, — хрипло ответил он. Глаза красные от недосыпа, руки трясутся, но он продолжал работать.

Успели.

На третий день, когда вода уже подступала к берегу, угрожая смыть последний шлюз, я скомандовал:

— Всё! Сворачиваемся! Бутару забирайте, шлюзы тащите на берег! Быстро!

Мужики заработали с удвоенной силой. Через час всё оборудование было на безопасной высоте. Ещё через полчаса река вышла из берегов, затопив всё место, где мы работали.

Я стоял на высоком берегу, глядя, как мутная вода течёт там, где ещё вчера были наши шлюзы. Игнат стоял рядом, вытирая грязное лицо рукавом.

— Сколько намыли? — спросил он.

Я достал из кармана записную книжку, где вёл учёт.

— Почти пуд золотого песка. Плюс восемь самородков, общим весом в фунт.

Игнат присвистнул.

— Это… это ж богатство, командир.

— Это наше будущее, — поправил я. — На эти деньги мы купим ещё оружия, наймём людей, запасёмся провизией. Будем готовы к тому, что готовит Рябов. Ну и мужикам долю заплатим.

Я повернулся к артели, которая собралась на берегу, грязная, вымотанная, но довольная.

— Спасибо, мужики! — крикнул я. — Работали, как звери! Результат отличный! Сегодня отдыхаете. Завтра — баня для всех, горячая еда, и каждому — премия. Золотом, как обещал!

Артельщики загудели, захлопали. Кто-то кинул шапку вверх, кто-то обнимал соседа.

Я спустился с берега, направляясь к конторе. Нужно было пересчитать золото, записать результаты, распределить доли.

Но главное — мы это сделали. Мы выжали из весны максимум. Теперь у нас были ресурсы для войны, которая неизбежно придёт с Рябовым и Штольцем.

Я оглянулся на реку, разлившуюся широко и мощно. Где-то там, в мутной воде, ещё лежало золото. Но оно подождёт. Подождёт, когда вода спадет.

Если мы, конечно, доживём до неё.