Знахарь

Глава 6. Минуй нас пуще всех печалей…

Вложив между страниц закладку, Владимир отложил книгу в сторону и потянулся к стакану с чаем. Не часто ему в его непродолжительной жизни приходилось ездить поездами, но каждый раз он удивлялся чаю. Почему привычный напиток дома и в поезде отличаются как небо и земля? Сколько ты не старайся, дома не получить чёрного, насыщенного густой тьмой будто южная ночь чая. И сколько ты не кидай в него сахар, он никогда не станет таким же сладким, как в вагоне. Либо пересластишь до приторности и гнусного вкуса прогорклого сиропа, либо недосластишь. А так, чтобы он с первого раза был черного цвета, в меру сладко и вкусно — никогда. Видимо проводники из уст в уста и из поколения в поколение делятся секретом заварки чая. Не иначе под стук колёс устраивают по ночам тайные церемонии и посвящения новичков в проводники, на которых проводят ритуальные чайные церемонии. Заварил красивый чай — проводник! Не заварил — вышедший погулять неудачник.

За колыхающимися занавесками неслышно мелькал частокол опор контактной сети, мигали огнями светофоры и уносились в хвост состава станции и полустанки. «Восточный экспресс», напоминая шершня расцветкой локомотива и вагонов под имперский флаг, стремительно нёсся на запад наматывая мили на колёсные пары и настукивая версты автосцепками.

«Шух-шух-шух», — заглушая тихий шелест кондиционера, за окном промелькнули очередные постройки. Грея ладони о горячий мельхиоровый подстаканник с выгравированным паровозом, Владимир вспоминал последние дни в госпитале и Хабаровске, оказавшиеся не сколько насыщенными на события, сколько суетливыми до невозможности.

Не успело стихнуть эхо выстрелов из дамского пистолета и свиста плётки, как на Владимира и Трофимыча налетела запоздавшая кавалерия, как всегда проспавшая основные события и подоспевшая к шапочному разбору. Прилизанный рыбоглазый майор СИБ с бледными губами и безвольным подбородком быстро начал качать права и наводить порядок в его понимании, но столкнулся с грозной оппозицией и сметающей всё на своём пути стихией в лице главного врача. Ор стоял такой силы, что испуганные голуби и воробьи сорвались с крыш домов близлежащих кварталов, не говоря уже о корпусах госпиталя, из которых, похоже, сбежали даже лабораторные мыши и тараканы. Пациенты, привлечённые шумом, благоразумно не выглядывали из палат, ибо ещё ни разу в своей истории медицинское учреждение не видело столько силовиков при исполнении на единицу площади. Впрочем, рыбоглазому шаманские пляски и завывания главврача оказались до одного места. Выстояв одиноким маяком под напором океанских волн, он потыкал пальцами подчинённым куда кого развести и кому кого допрашивать или опрашивать в зависимости от стороны конфликта. Естественно, трофейную «волыну» у Владимира отобрали в первую очередь, отряхнули от пыли и грязи, всучили костыли и грубо поволокли в освобождённую от персонала ординаторскую, где усадили на табуретку перед, как подумал Владимир, подчинённым майора. «Подчинённый» оказался «смежником» из контрразведки.

«Налетели, — подумал Владимир, — где-ж вы были, родимые, когда меня и парней пришли убивать? Зато теперь торопимся сливки снять».

До появления в кабинете нового действующего лица контрразведчик извинился за грубость сотрудников СИБ, довольно вежливо представился и сказал звание. От рыбоглазого майора, поморщившегося при извинениях за огрехи его людей, Капитан Евсеев отличался умными глазами, в глубине которых тщательно скрывалась усталость, рублеными чертами лица, густой шевелюрой и подбородком. В отличие от майорского безвольного он был раздвоенным, разделённым не до конца пробритой ямой точно по середине. Ростом и телосложением капитан также превосходил старшего по званию, как мощная горилла худосочную мартышку.

Как было сказано выше, до опроса или опроса не дошло по причине появления в ординаторской нового персонажа — Афины Аркадьевны Бадмаевой, старшей медсестры хирургического отделения, хотя Владимир, хоть убейте, в упор не помнил в хирургии никакой Афины Аркадьевны. Пожилая дама с приятным располагающим лицом, сохранившим следы былой красоты, сухо улыбнулась капитану и пренебрежительно отмахнулась от грозного рыка майора странным шёлковым лоскутом с тиснением и выдавленным в ткани текстом. Лоскут дама небрежно извлекла из потайного кармашка идеально белоснежного халата. Владимир думал, что прилизанный рыбоглазый СИБовец не способен испытывать чувств, поняв, что глубоко ошибался, когда разглядел дрожание пальцев, мнущих лоскут и страх, проступивший в глубине селёдочных глаз.

— Товарищ майор, — капитан правильно интерпретировал мимику «медсестры», которая двумя пальцами ловко вытянула лоскуток из рук майора, указав подбородком на дверь. Встав из-за стола, Евсеев мягко взял СИБовца под локоток. — Пойдёмте, товарищ майор…

— Итак, Владимир Сергеевич, — мягко сказала госпожа Бадмаева, присаживаясь на освобождённый капитаном стул. — Как вы слышали, меня зовут Афина Аркадьевна…

— Извините, что перебиваю, Афина Аркадьевна, а можно к вашим словам добавить что-нибудь весомее имени-отчества и странного лоскута? Удостоверение с фотографией, документ с печатью, к примеру.

— Законное требование, — ничуть не смущаясь хмыкнула «медсестра», нырнув во внутренний отдел сумочки, которую держала в левой руке. Владимир приготовился бить костылём, но дама вынула из сумки удостоверение в красной обложке.

— Слушаю вас, товарищ полковник, — проверив известные метки на раскрытом удостоверении, сказал Владимир, благо в отряде подробно рассказывали куда смотреть, правда про лоскутки на занятиях никто ни словом не обмолвился, видимо тут нужен допуск выше рангом.

— Ну зачем же так, Владимир Сергеевич, — попеняла полковник СИБ, — предлагаю общаться без чинов. Позвольте извиниться за майора Рыкова, поверьте, простым выговором он не отделается. В своё оправдание хочу сказать, что майор не подчиняется мне напрямую и до сегодняшнего дня мы не пересекались.

— Я понимаю, разные службы и отделы, секреты от чужих, от своих тем паче.

— Где-то так, — вымученно улыбнулась полковник, колющим взглядом прекращая дебаты на отвлечённые темы.

Достав из сумочки две миниатюрных видеокамеры и диктофон, она настроила оборудование и начала опрос. Больше часа Владимир самым подробным образом отвечал на вопросы полковника, потом целый вечер изводил бумагу, описывая всё, что зафиксировала плёнка. Гипс в тот злополучный день с него так и не сняли, отложив процедуру на утро следующего дня. С Трофимычем тоже увидеться не удалось. Безопасники разделили пограничников, в интересах следствия исключив всякие контакты. В довершение ко всему, ближе к ночи в госпиталь из тюремного изолятора привезли японскую девицу, с которой, к удивлению Владимира, прибыл капитан Евсеев.

— Приказывать я вам не имею права, но прошу снять паралич ног.

— Не знаю, как тебя звать, красавица, — окатив пленную ненавистью и обжигающей стужей слов, из-за костылей Владимир неуклюже склонился над кушеткой, — вздумаешь выкручиваться, я тебя в бревно превращу, одними глазами вращать сможешь. Пить и жрать будешь только через трубочку и ходить под себя, поняла? Поверь, мразь, рука у меня не дрогнет. Всю оставшуюся жизнь будешь изображать баобаб и мечтать сдохнуть. А надо будет что-нибудь поспрашивать, по большой просьбе товарищей из органов паралич выше шеи можно снять ненадолго.

— Обнажите ей спину и переверните на живот, — прекратив запугивания, обратился Владимир к сопровождающим. Несколько быстрых нажатий и пленная застонала от накатившей боли и сонма колючих мурашек, атаковавших нижнюю половину тела киллерши. — Через пару часов отойдёт. Смотрите, чтобы не убежала. Рекомендую стреножить чтобы не лягалась.

Гипс сняли утром следующего дня. Осмотрев пациента, лечащий врач рекомендовал первое время пользоваться палочкой или костылём с локтевым упором и постепенно нагружать ногу, каждый день понемногу наращивая нагрузку (неизвестно, что там с нагрузкой, но начесался Огнёв вдосталь, шелудивые собаки позавидуют). Следователи отстали от Владимира через три дня, выдоив его насухо, заставляя вспоминать события на границе и в больнице до мельчайших подробностей. Видимо хвоста им хорошо накрутили. Майор Рыков в госпитале больше не появился. Хоть бы кто-нибудь добрый поделился подробностями: майор ли ещё он и не у белых ли медведей? Эх, а любопытство так и гложет, как там мишки без пригляда.

Из-за поста охраны на этаже и следователей СИБ Огнёв чуть не пропустил выписку парней и капитана. Помахав ручками, пограничники шустро вымелись из стен «храма Асклепия» и умотали на вокзал, между собой обсуждая положенные им по ранениям отпуска. Счастливые! Только-только Владимира оставили в покое, и он втайне начал мечтать о прогулках в парке без пригляда неусыпных надзирателей и о выходе в город, как свалилась очередная напасть в лице фельдъегеря, доставившего вызов в столицу. Вроде и радостное событие, а суета с подгоном парадной и повседневной формы убивала радость на корню. Вновь нарисовался начфин, но был послан по известному адресу. Это в первые дни после неудачного покушения он трясся на зависть осиновому листу, боясь, как бы его не замели за историю с ряжеными интернами, а через неделю осмелел. К чёрту начфина, ателье в военторге справилось не хуже рекламируемого портного и за меньшие средства, правда форма тоже встала в копеечку — выброшенные на ветер деньги. Через несколько месяцев, когда вернутся потерянные габариты и вес, мундиры придётся сдать в утиль, подгоняли то их по нынешней «анорексичной» фигуре. Припадая на палочку и подтягивая плохо гнущуюся конечность, Владимир шкандыбал по отделам военторга, благо тот располагался через дорогу от госпиталя, помимо формы закупая бытовые мелочи типа повседневной одежды, трусов, носков и мыльно-бритвенных принадлежностей. Денег хватало с избытком, да здоровье пока подкачало, поэтому приходилось душить хомяка и из списка самого нужного вычёркивать ненужное, ибо элементарно не унести.

Самое гадское в сложившемся пасьянсе было то, что с отъездом парней и капитана, Владимир остался без поддержки. Медицинский персонал и СИБовцы незаметно дистанцировались от проблем пограничника, у них своих заморочек полон рот, чтобы ещё с чужими разбираться. Клерки в штабе, куда пришкандыбал Огнёв из госпиталя, занимались пинг-понгом с отправкой из кабинета в кабинет, особенно зверствовал начальник отдела ВОСО, упиравший на покрытый мхом и плесенью древний циркуляр, в котором оговаривались типы билетов и транспорта, положенные военнослужащим для перемещения по стране в мирное время. Положено поездом, значит поездом. Ишь чего захотел, самолётом! Не положено! В Москву вызывают? Хорошее дело! А где приказ о выдаче проездного документа по установленной форме? Нет приказа! А кто должен составлять приказ? Уж точно не подполковник Коваленко. Во всей стране бардак, а у подполковника как в аптеке, его не обманешь. Вы, стрелок, можете прокатиться до военного аэродрома, а там, если вас не пристрелят за нарушение охранного периметра и пропустят на охраняемую территорию, имеете все шансы договориться с лётчиками о провозе в бомбовом отсеке бомбардировщика или в багажном отсеке военно-транспортной авиации. Только учтите, ради вас персонально никто борт гонять не станет, а на гражданском самолёте вам лететь не положено, рылом не вышли, поэтому держите билет на поезд и топайте с глаз долой. Вызов фельдъегерь вручил? Стрелок, кому вы уши лечите, идите отсюда, болезный. Не того вы полёта птица, чтобы вам фельдъегеря что-то вручали. Совсем распустились на границе, привыкли к вольнице. Вам, стрелок, по чину не положено… Хотите пожаловаться, жалуйтесь своему министру на тупорылых чиновников, которые не удосужились как полагается оформить вызов и командировку. И, вообще, скажите спасибо за неделю дополнительного отпуска. Не каждому выпадает счастливая возможность на дурничка отдохнуть от армии в поезде, хоть отоспитесь вволю.

Устав искать правду и стучать лбом в закрытые двери, Владимир, написав и отправив рапорт на заставу с приложением копии вызова, взял билет, проездные документы и направление к военному коменданту на железнодорожном вокзале. Поручик Валерий Иванович Прохоров, он же военный комендант, оказался нормальным мужиком. Ругаясь на чём свет стоит, он высказал всё, что думал о бараньей дурости и упёртости подполковника.

— Сегодня могу посадить на скорый, могу на экспресс, он два раза в неделю ходит, как раз через пять часов будет. Четверо суток до Москвы идёт, — потёр подбородок комендант, включая компьютер и заходя на страницу с расписанием поездов. — Нет, с экспрессом не получится, там остались одиночные люксовые купе, плацкарта в экспрессе не предусмотрена. Извини, по генеральской брони я тебя посадить не могу.

— А если доплатить?

— Доплатить? — задумался комендант, после чего хмыкнул в усы. — А ты, стрелок, случайно не сын миллионера? На вид не похож, хотя-я…

— Хотя, — тут уже хмыкнул Владимир.

— Пограничник, в Москву, с палочкой, — взгляд карих глаз сверху донизу пробежался по фигуре Огнёва, остановившись на палочке с красивой резной ручкой из натурального дерева. — После госпиталя. Знаешь, стрелок, земля слухами полнится, а я, как ты понимаешь, сижу там, где сходятся все сплетни. Говорить не буду, но я догадываюсь, откуда ты такой красивый. Не жалко тратить выплаты?

— Жалко семь дней с моей ногой трястись в плацкарте.

— Хм-м, тоже верно, — кивнул поручик, — впрочем хозяин — барин. С другой стороны, даже с доплатой выйдет дешевле, чем лететь самолётом. Так, стрелок, дай-ка своё предписание.

Внимательно изучив документ ещё раз и чуть ли не попробовав бумагу на зуб, поручик вернул предписание Владимиру.

— С билетом я тебе помогу, стрелок, про «доплатить» никаких запретов не было. А теперь послушай моего бесплатного совета: беда пограничников в том, что вы ходите под гражданскими шпаками министерства финансов, а во всём остальном…, особенно что касается перемещений по стране, сидите под крылышком управления военных сообщений. Как я посмотрю, твои бумаги составлялись не в Корпусе, а непосредственно в Минфине, — заскорузлый, прокуренный до желтизны палец ткнул куда-то в сторону нагрудного кармана кителя, в который Владимир сложил предписание, — там внизу виза и шифр отдела в секретариате министерства, который работает непосредственно с Корпусом пограничной стражи, но штафирки они и есть штафирки. Безмозглые канцелярские крысы. Составляй твоё предписание в Корпусе, ваши ВОСОшники сразу бы озаботились проездными документами и нарядом на заселение в гостиницу по прибытии тебя в Москву. Гражданские исполнители об этом просто не подумали, у них всё по линии губернских представительств идёт, а Корпус губернским чернильницам не подчиняется, тут они дали маху, только и ты игнорировать сию бумагу не можешь, — палец опять указал на карман. — Поэтому, мил человек, не сочти за труд, а сразу по прибытии скатайся в штаб Корпуса, прояви вежливость и отметься в комиссариате, а после уже кати в Минфин, так ты избежишь ненужных неприятностей, поверь мне. Я многое повидал на своём веку, и ты не первый у меня такой горемыка из числа тех, кому предписано ехать туда, не знаю куда. Нужные адреса я тебе сейчас распечатаю, не проворонь их по дороге, а то будешь метаться по Москве, а там патрули злые, столица же, без разговоров гребут в комендатуру, доказывай потом, что не верблюд. Посадят на губу на трое суток и будешь своей палкой решётки околачивать до посинения.

— Спасибо, — тяжело вздохнул Владимир, понимая, что судьба приготовила ему очередной квест.

— Спасибо на хлеб не намажешь, — буркнул поручик, подхватывая из принтера распечатку с нужными адресами. — Держи и топай ко второму окну, я сейчас свяжусь с кассиром, люксом покатишься, миллионер. Дохромать сможешь?

— Сюда же дошкандыбал.

— Ну-ну, — поручик не глядя щелчком выбил сигарету из лежащей на столе открытой пачки. — Ты там осторожней в Москве, стрелок. Ты ещё молодой и не знаешь, что башибузуки в штабах не чета китайским и японским налётчикам на границе. Узкоглазых хоть пристрелить можно, а эти нехорошие люди жизнь испортить могут так, что хоть караул кричи и под поезд кидайся, сожрут там тебя без соли и перца, — чиркнув зажигалкой, поручик глубоко затянулся. — Ты иди-иди, чего встал, кассир тебе уже прогулы ставит.

До поезда Владимир успел плотно пообедать и заскочить в близлежащий с вокзалом магазин, где прикупил себе пару лёгких хлопчатобумажных сорочек и штанов в поезд и несколько книг. Так-то у него в рюкзаке лежал планшет, но хотелось почитать чего-нибудь в бумаге. Чтение с экрана всё же не то. Нет в современных технологиях романтики шелеста страниц и манящего запаха типографской краски…

Люкс впечатлял. Пять купе на вагон, не считая купе проводника. Удобный диванчик, откидной столик напротив которого разместилась полуторная кровать, узкий пенал гардероба и персональная уборная с душевой кабинкой — гостиничный номер на колёсах! Ещё приятней поездку делали кондиционер с индивидуальными настройками, телевизор, радиоточка и небольшой холодильник. Жить можно, решил Владимир про себя. Конечно, цены на «Восточный экспресс» кусались, но и уровень комфорта не шёл ни в какое сравнение с другими поездами, кроя их как бык овцу. Полноценный ресторан, состоящий непосредственно из вагона-зала и вагона-кухни. Вагон-клуб, в котором можно провести вечер, сидя в удобном кресле с книгой в руках, играя в карты с другими пассажирами или музицируя на настоящих музыкальных инструментах, при условии умения играть на этих инструментах.

Люкс подразумевал завтрак и обед, включённые в стоимость билета, ужин и полдник отдавались на усмотрения пассажиров, многие из которых специально прихорашивались к вечернему променаду в ресторан и клуб. Опытным взглядом оценив наряды господ (спасибо мачехе за науку), Владимир предпочёл ужинать в одиночестве, заказывая лёгкие ужины в купе.

Помятуя кусачесть билетов, в экспрессе путешествовала публика с достатком выше среднего и совсем не от сохи, выражаясь эзоповым языком. Если на завтраке и обеде в ресторане работали законы демократии, допускавшие довольно-таки широкую вольность в нарядах посетителей, исключая, конечно, вульгарные шорты и футболки с майками, то вечером правило бал сословное общество и Владимир совершенно не горел желанием быть белой вороной на фоне дорогих костюмов дам и джентльменов, изображая нищего или бедного родственника в плебейском мундире стрелка пограничных войск ибо посетители в хлопчатобумажных костюмах вечером в ресторан не допускались, к тому же профитроли по цене пирожков из чистого золота грозили отъесть изрядную часть боевых выплат. Ну их к чёрту с такими ценами. К тому же люкс люксом, а одного умения различать с десяток ложек и вилок тоже недостаточно. Застольный этикет и умение непринуждённо поддерживать беседу на отвлечённые темы, говоря обо всём сразу и ни о чём, в частности, прошли мимо образования Владимира, став ещё одним барьером на пути в высшее общество скоростного экспресса.

Шух-шух-шух! Очередной комплекс придорожных сооружений тихо прошелестел за окном. Отпив подстывшего чая, Владимир вернулся к чтению. Пробежав взглядом по строчкам, он заложил палец на титульном листе и вновь посмотрел на обложку.

— «Россия от бронзовых топоров до ядерных ракет», — в сотый раз прочитал он. — Борис Александрович Рыбаков[50]. Да, наворотили предки в двадцатом веке.

Писал академик интересно, заставляя продумывать и проживать прочитанные строки внутри себя. Рыбаков продлял историю славян на несколько тысячелетий вглубь веков, с чем Владимир, окунаясь в память Ласки, соглашался без лишних споров. Жаль, автор в книге, по мнению Владимира, слишком мало внимания уделил седой древности и средним векам, акцентируя интерес читателей на девятнадцатом и начале двадцатого года, как главных вехах становления современной Российской Империи.

Русско-турецкие войны, проигранная Первая Русско-японская война. Февральская революция шестнадцатого года и отречение Николая IIв пользу младшего брата Георгия, больной гемофилией цесаревич Алексей исключался из престолонаследников…

Академик Рыбаков с точки зрения историографии пытался разложить события по косточкам и по полочкам, но даже он терялся в оценках, почему Императора Георгия I поддержали рабочие губерний Югоросии, Москвы, Урала и Поволжья.

Да, к тому времени деятельный и неугомонный брат царя владел громадными промышленными активами и сельскохозяйственными холдингами, созданными за собственный кошт. Да, на принадлежащих ему заводах повсеместно применялась передовая по тому времени организация труда, строились дома для рабочих — целые посёлки и города с трамваями, электрическими станциями, больницами, библиотеками, школами, канализацией и водоснабжением.

Георгий Александрович категорически запрещал строительство хибар на принадлежащих ему землях. Видимо переболев жестокой пневмонией и чуть не умерев, он заработал пунктик на чистоте и гигиене с внимательным, можно сказать маниакальным слежением за собственным здоровьем и здоровьем окружающих. Если где-нибудь на окраинах старых рабочих посёлков ещё можно было встретить грязь и нечистоты, то на заводах, принадлежащих царскому брату, царили чистота и порядок, как и во вновь возводимых посёлках и жилых районах. Люди, не будь дураками, связывали собственное благополучие с Георгием Александровичем, вставая за него горой, не поддаваясь разлагающей агитации коммунистов и социалистов различных мастей. Даже Первая Империалистическая война не сильно пошатнула популярность Георгия Александровича в среде рабочих на принадлежащих ему заводах, чего нельзя было сказать о государе-императоре. Николай II, прекрасно осведомлённый о царящих в обществе настроениях и подстрекаемый остальной сворой Романовых, мягко говоря, недолюбливал младшего брата, считая того заигрывающим с чернью, но ничего не мог поделать с набравшим мощь магнатом, плевавшим на мнения Владимировичей и Николаевичей — сплочённую клику детей Великих князей Владимира и Николая Романовых.

Георгий презирал наглых и беспринципных родственников, чуть ли не в открытую грабящих Россию и помыкающих слабохарактерным императором, и не скрывал этого. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна разрывалась между сыновьями, пытаясь примирить их друг с другом после размолвки, связанной с женитьбой Николая на Аликс Гессен-Дармштадской всего лишь через неделю после похорон отца. Все старания Марии Фёдоровны разбивались втуне, год за годом братья только отдалялись друг от друга. Георгий критически высказывался о союзе с Францией и Англией, справедливо указывая на пагубность навязываемой кредитной кабалы для Империи, тыкал в отсталость армии, не вынесшей уроков из поражения в Русско-японской войне. Проще говоря, Георгий чаще выступал оппонентом политике царя, чем союзником брату. Чуть ли не чёрной ненавистью он ненавидел Сергея Юльевича Витте, инкриминируя ему вину в смерти отца. Витте указывал на состояние железнодорожного пути, но ничего не сделал, чтобы устранить обнаруженные дефекты, что повлекло за собой крушение царского поезда и болезнь Императора с его последующей смертью в тысяча восемьсот девяносто четвёртом году. Крушение поезда только цветочки, деятельность Витте на финансовой ниве подвергалась постоянной и часто обоснованной критике Георгия Александровича, за что тот получил отлучение от двора после восшествия старшего брата на престол. Так или иначе, Георгий Александрович отказался от военной карьеры и на короткой ноге сошёлся с ведущими промышленниками Российской Империи, начав строить свою империю внутри государства. На первых порах будущему Императору помогло приданное княжны Марии Николаевны Юсуповой, младшей дочери князя Николая Борисовича-младшего Юсупова, на которой он женился в девяносто пятом году. Мария Фёдоровна также существенно помогла сыну финансово. Через десять лет совокупный капитал Георгия Александровича намного превысил планку в двести миллионов рублей.

Война и разруха долгое время обходили стороной «вотчины» и заводы младшего царского брата. Первые месяцы казна даже военные заказы предпочитала отдавать в руки других промышленников и за границу. Правда возрастающий снарядный голод заставил обратиться к Георгию, который давно приготовил «военные рельсы». Обладая аналитическим умом и развитой интуицией, Георгий Александрович ещё в пятнадцатом году начал создавать рабочие дружины. Он выступал на заводах, рассказывал, к чему ведёт война и предупреждал о пагубности агитации большевиков и эсеров, ратовавших за переход войны империалистической в гражданскую. Обладая талантом оратора, он едко высмеивал «вождей» пролетариата, предлагая им рассказать и прилюдно поведать на каких заводах они работали или из каких «пролетарских» семей они родом, а потом прилюдно задавал риторический вопрос, на какие средства господа революционеры живут за границей и ни в чём себе не отказывают?

Неоднократно на Георгия и его семью устраивали покушения. В тринадцатом году от бомбы террориста погибла его младшая дочь, а сам Великий князь получил несколько осколочных ранений. В августе четырнадцатого года бомба с часовым механизмом взорвалась под столовой крымского имения Георгия Александровича. По счастливой случайности никто не погиб. Вся семья и большая часть слуг в тот момент были в летней беседке, где дети устроили театрализованное представление для родителей.

Революцию с отречением старшего брата Георгий Александрович встретил в Юзовке[51]. Прилетевшие из Питера телеграммы требовали его прибытия в столицу. И Георгий Александрович прибыл во главе двух десятков эшелонов, набитых до зубов вооружёнными дружинниками с орудиями, броневиками и пулемётами, правда он задержался больше, чем на месяц, за который Временное правительство и Государственная дума успели наворотить дел.

Дружинники Георгия стальной метлой прошлись по столице, уничтожая «малины» и выметая с теплых мест проворовавшихся интендантов. Лишилось кресел, должностей и званий множество генералов и паркетных шаркунов. Десятки высокопоставленных воров поставили к стенке. Часть депутатов и членов правительства разбежались как тараканы. Опасаясь народного гнева, дядья Георгия скопом рванули в Лондон и Париж, где получили ультиматум: или они возвращают наворованное и честно служат отчеству, или навсегда лишаются статуса царствующей фамилии и могут оставаться за границей по причине закрытия доступа на родину. Никто не вернулся. Последним с семьёй убрался Николай, туда ему и дорога.

Жесткие меры позволили наладить снабжение воющей армии и насытить её вооружением с боеприпасами. На фронте установился шаткий статус-кво. Боевые генералы чуть ли не молились на нового Императора. Народные массы в тылу удалось отвлечь заявлением о конституции, которую Георгий Александрович обещал даровать народу вместе с венчанием на царство. Также Георгий Александрович отказывался от абсолютной власти и разрешал действие любых политических партий в стране, за исключением призывавших к насильственному свержению действующей власти. Церковь отделялась от государства, ей давался год на выбор Патриарха и пять лет на переговоры со старообрядцами для поиска примирения православных конфессий. Заявлений прозвучало много и не всем они пришлись по нраву. Помимо затаивших злобу внутри государства, подняли голову недруги за её пределами и перебежавшие предатели. Первыми начали интриговать англичане, затем к ним присоединились французы, на что Георгий ответил отзывом из Франции экспедиционного корпуса и объявлении переговоров о перемирии с Германией, военные действия с которой практически остановились. Кайзер, задыхающийся от нехватки всего и вся, получил передышку и перебросил часть войск на западный фронт, где начинался второй акт Верденской мясорубки. Антанта также подтягивала резервы и активно перебрасывала через океан войска вступивших в войну Североамериканских соединённых штатов. Вскоре западным союзникам временно стало не до России, которая принялась активно зализывать раны и готовиться к захвату черноморских проливов.

Первая Империалистическая закончилась неоднозначно. Германия подписала капитуляцию, на подписание которой союзники «забыли» пригласить Россию. В конце войны восстала Польша, в итоге, под давлением бывших союзников и угрозой широкомасштабной интервенции, получившая независимость. Были вооружённые выступления в Финляндии, но их утопили в крови. Георгий на корню пресёк антирусские выступления и лишил финнов привилегий, превратив княжество в одну из губерний, объявив, что несогласные могут переселяться в Швецию. С подачи англичан заполыхали Кавказ и Закавказье, неспокойно было в Средней Азии, но захват Босфора и освобождение Константинополя даровали Георгию такой кредит народного доверия, что восстания в горах и пустыне на фоне знаковой победы казались не стоящей внимания мелочью. Части, снятые с Западного фронта, стальным катком прошлись по горам, свинцом заливая очаги сопротивления. Видя расправу над непокорными горцами, азиаты успокоились сами.

Георгий I сдержал обещание. Страна получила конституцию и всеобщее избирательное право. Рабочие дружины и моряки, штурмовавшие Константинополь, стали гвардейскими и принесли в армию обращение «товарищ», изначально пришедшее с флота и закрепившееся во всех вооружённых силах Империи.

В двадцать восьмом году с провокации на КВЖД началась Вторая Русско-Японская война. Бывшие союзники не простили Россию, накачав Микадо деньгами. Получив самые благожелательные заверения в вечном союзе, японский император решил наказать северных гайдзинов. Первоначально его генералам сопутствовала удача и казалось, что Япония отберёт у России Приморье и север Сахалина, но внезапное появление в Токийском заливе Русского флота и десантных судов спутало стратегам все карты. Японский Объединённый флот и разведка прозевали проводку русских боевых кораблей Северным морским путём. Русские генералы и адмиралы прекрасно видели, к чему ведут дело англичане с американцами и французами, науськивая Японию на Россию и заранее приняли меры. Никто в штабах западных стран подумать не мог, что русские пойдут на подобную авантюру, увенчавшуюся оглушительным успехом. Старые корыта, оставшиеся на защите берегов страны восходящего солнца, были походя пущены на дно. Береговые батареи ничего не смогли противопоставить орудиям главного калибра линкоров и бомбардировщикам, запущенным с палуб трёх переделанных паровозоперевозящих судов. Высадившийся десант быстро сломил неорганизованное сопротивление. День высадки русского десанта в Токио считается днём начала биржевого краха в САСШ и Британии, индексы бирж которых рухнули на фоне сообщений из Японии, а экономика начала скатываться в депрессию. Слишком много англосаксы поставили на новую войну.

Россия вернула Сахалин и курильскую гряду, Порт-Артур снова стал базой Тихоокеанского флота. Желтороссия вошла в состав Империи, остальное отдавалось на откуп Японии, которую победившая держава не стала раздевать до трусов.

В двадцать девятом году на пост канцлера Российской Империи избирается ранее находившийся в тени серый кардинал и глава левоцентристов в Государственной Думе. Грузин Иосиф Джугашвили с партийным псевдонимом Сталин, становится бессменным руководителем страны на долгие семнадцать лет. Он по праву вписал своё имя в историю Империи и мира, как Стальной Канцлер. Победа во Второй Империалистической (Мировой) войне неразрывно связана с именами Георгия I и Иосифа Сталина (Джугашвили).

Владимир захлопнул книгу. Семь с половиной миллионов погибших и пропавших без вести. Три с половиной года войны не на жизнь, а на смерть. Тысячи сожжённых деревень, городов и сёл. Неимоверное напряжение всей страны, сломавшей хребет Гитлеровской Германии. Предательство союзников, решивших воплотить план «Немыслимое», и бомбёжки Лондона, утопленная в море армия фельдмаршала Монтгомери. Третья русско-японская война, названная «пятидневной». Не дай Бог мир опять скатится в подобный хаос! Впрочем, с современным уровнем вооружений трёх лет войны может больше и не быть. Третий шарик от Солнца раздолбают за несколько часов, даже тараканов не останется.

«Ту-дум, ту-дум», — отстучали колёсные пары по стыку, вновь перейдя на едва слышный шелест. На бесстыковом пути экспресс держал скорость около ста тридцати километров в час, но в комфортных вагонах стремительный бег состава почти не ощущался, только тяжёлые занавески покачивались толи от потока кондиционированного воздуха, толи от редких, едва заметных подёргиваний вагона.

Вновь пошелестев недочитанными страницами, Владимир перевёл взгляд на часы, встроенные в стену над телевизором. Неумолимый бег времени медленно, но верно приближался к обеду, пора бы ополоснуться в душе, привести себя в порядок и совершить променад в вагон-ресторан, а история давно минувших дней подождёт… Когда-то давно Россия в кои-то веки сумела выиграть мир, присовокупив его к победам на поле боя. Вторая Империалистическая дорого обошлась и стране, и Романовым. Смертью храбрых погиб Михаил Александрович Романов. Не желая сдаваться в плен, он подорвал связкой гранат себя и окруживших его фашистских егерей. Генерал-полковник бронекавалерийских войск попал в засаду во время инспекции подчинённых ему подразделений. Немецкие диверсанты, отправившиеся на захват брата Императора, полегли все, как и их сослуживцы и командование. После войны российские спецслужбы зачистили всех, до кого не смогли дотянуться до подписания капитуляции Германии. Несколько ранений получил Сандро — кузен Георгия. Михаил и Сандро одни из немногих, кто поддерживал царственного родственника с первого дня его восшествия на престол…

— …так и знай!

Резко распахнувшаяся дверь орудийным выстрелом громыхнула на весь вагон. Мгновением спустя из купе пулей вылетела раскрасневшаяся барышня в легком, напоминающем кружево, платье из шитья. Дабы не быть снесённым с ног, Владимир вжался в стену, но избежать столкновения с живым снарядом не сумел. С каким-то неестественным чпокающим звуком голубоглазая брюнетка врезалась в замершего путника. От прострелившей в руке и в ноге боли захотелось взвыть по-волчьи, но Владимир лишь сдавленно прошелестел сквозь плотно сомкнутые зубы:

— Осторожней, барышня!

— С дороги! — с места в карьер вспылила брюнетка. — Не смей прикасаться ко мне, мерзавец! Это ещё один из твоих прихвостней, да, папа?! — рявкнув рассерженной тигрицей, девушка резко развернулась к двери покинутого купе, между делом успев врезать острым носом изящной туфельки по многострадальной ноге Владимира.

Тот с трудом удержал очередной стон, только слёзы из глаз брызнули сами собой. В другое время и в других обстоятельствах он только бы посмеялся над ситуацией и даже не отказал бы себе в удовольствии как бы невзначай прижаться к симпатичной особе, только не сегодня и не сейчас.

— Екатерина! — в светлом прямоугольном абрисе двери, застилаемом пеленой непрошенных слёз, возникла высокая мужская фигура. Только на что-то взбешённая на отца девица и не думала останавливаться, хищной птицей вцепившись в сорочку Владимира. — Наташа, останься в купе.

Видимо барышня ранее не пренебрегала уроками самообороны или рукопашного боя, настолько ловко у неё получилось развернуть Владимира на узком пятачке и толкнуть его навстречу мужчине. Треск раздираемой ткани сорочки, зацепившейся за ручку двери купе, и грохот упавшей на пол трости стали неким сигналом остановки для фурии, чей взгляд прикипел к обнажившемуся плечу молодого человека, с которого съехал оторванный рукав и полуобнажившейся груди. Пуговицы сорочки не выдержали издевательства, отправившись в свободный полёт, из-за чего верх сорочки распахнулся.

— Ой! — узкие ладошки запечатали рот с коралловыми губами, округлившийся от шока и удивления при лицезрении нескольких свежих шрамов, парочка из которых, особенно на плече, были, откровенно говоря, безобразными, напоминая толстых фиолетово-розовых червей, забравшихся под тонкую кожу и перехваченных неаккуратными стежками.

— Екатерина, что ты себе позволяешь? — густым басом громыхнуло над головой Владимира, наклонившегося за тростью, чтобы скрыть от девицы и её отца искажённое болью и ненавистью лицо.

Боже, как же он их обоих сейчас ненавидел, своими руками за всё бы удавил. И избалованную бешеную дуру без царя в голове, и её папашу, который, похоже, не заметил, что в него что-то врезалось. Чижик-пыжик был очень сильным, просто неимоверно сильным, но мелким и лёгким и это был его самый большой недостаток. Басоголосый папаша Екатерины последнего недостатка был лишён. Медвежьими габаритами под притолоку и аккуратно постриженной бородой он напоминал раздобревшего батюшку из деревенского прихода, только пузо не выпирало, правда и плоским оно не было, так, в меру выделяющееся для здоровенного мужика за сорок с гаком.

— Молодой человек, приношу извинения… Екатерина… — оглянувшись по сторонам (не дай бог кто любопытный выглянул в коридор) и втянув воздух, начал папаша.

— Пороть не пробовали? — подобрав трость, Владимир перебил внешне невозмутимого отца семейства. Меньше всего ему сейчас хотелось соблюдать разные политесы. Что за день такой, пропади он пропадом, а ведь так хорошо начинался. Поведение отца сказало больше, чем ненужное Владимиру извинение. Нервные взгляды по сторонам говорили о том, что о внешнем приличии и репутации сосед по вагону заботится куда больше, чем о здоровье и состоянии невинно пострадавшего человека. Откровенно говоря, плевать ему. На лице ничего не написано, но в глазах читается, что тому проще откупиться. Зубастая акула бизнеса в самом бессовестном её проявлении. Видимо и дочь он принуждал выказать благорасположение какому-нибудь партнёру или нужному человеку, противному ей. — Говорят, помогает.

Щёки Екатерины покрыл румянец праведного гнева, а глаза начали метать молнии.

— Хам! — выдала она.

— Зато вы, барышня, со всех сторон, откуда не посмотри, блещете манерами и воспитанием, прямо образец для подражания, — не остался в долгу Владимир, отодвигая девушку с дороги. — Разрешите откланяться.

Прохромав в своё купе, он рухнув в кресло. Дурацкая ситуация, карма у него что ли такая, на ровном месте попадать в неприятности?

— Тьфу! — сплюнул Владимир, вставая с кресла и стягивая с себя испорченную девицей сорочку. — Только в помойку.

Ещё раз ополоснувшись и переодевшись в новую сорочку, он направился в ресторан. Война войной, а обед по расписанию, хоть и с опозданием на форс-мажоры. Семейство, знакомство с которым не состоялось и теперь вряд ли нормально состоится, оказалось там же, занимая крайний столик. Не представившийся отец, Наталья — супруга главы семейства, почти копия Екатерины с поправкой на двадцатилетнюю разницу в возрасте и недоросль лет четырнадцати — молодая калька папаши, только ростом пониже и мордой пожиже, правда, какие его годы. Раздастся, дайте только время. Слава небесам, официант Евгений, уже знакомый с Владимиром и его предпочтениями, усадил его через два столика. Весь обед спину обжигали виноватые взгляды Екатерины и щекотяще-любопытные, принадлежащие её матери. Расправляясь со стейком, Владимир представлял, что сейчас точно также препарируют его. Оценивают и взвешивают, ведь абы кто в одиночных люксах не катается. Мать так наверняка прикидывает соседа по вагону в роли возможной партии для дочери, тем более лицом молодой человек совсем не плох и фигура у него ничего. Костляв и худоват только, но это скорее не в минус, а в плюс. Даже повода продолжить знакомство придумывать не надо. Выбрать время и подойти с извинениями по всей форме, а дальше само пойдёт как по писаному, уж в этом Наталья собаку съела. Надо ли это Владимиру? Прикинув все плюсы и минусы, тот решил, что овчинка не стоит выделки, тем более отец «партии» не скрывал неприязни к молодому человеку, ставшему невольным свидетелем семейного скандала и «выноса мусора из избы». Ещё в коридоре вагона двое мужчин пришли к молчаливому уговору, что ничего не было. Не было, так не было, не больно-то и надо. Расплатившись за обед и подкинув Евгению чаевых, Владимир, предварительно накинув на себя отвод глаз, пошёл на выход, наблюдая за тем, как дочь с матерью и пара невзрачных, но накаченных парней, видимо из охраны акулы бизнеса, взглядами ищут внезапно пропавший объект внимания. Судя по всему, Катерина перепутала Владимира с этими субчиками.

Дальше до самой Москвы никаких приключений не было, если не считать взгляда и кривых губ Натальи, опознавшей соседа в форме рядового стрелка-пограничника при выходе из вагона на перрон Ярославского вокзала. Нет-нет, простых смертных нам не надо, говорил взгляд женщины. Взгляд говорил много чего, но именно эта мысль плавала на поверхности. О чём думала Катя-Екатерина осталось неизвестным, так как Владимир опять использовал отвод глаз. Ну их. Опыт предков нашёптывал, что женщины, особенно красивые и привлекающие внимание, как та же Екатерина, часто напоминают репейники, прицепятся, не оторвёшь. Тот же опыт ехидно кхекал в кулак, что мужики бывают ничуть не лучше, но им хоть в морду дать можно, на копьё насадить или на хопешь кишки намотать.

В Корпусе пограничной стражи его не ждали. Хабаровская история повторялась почти один-в-один, с той лишь разницей, что рожи у столичных канцелярских крыс с погонами выглядели намного масляней и нажористей. Ложкой мёда в бочке дёгтя оказался комендант, без лишних разговоров и мозготрёпки где надо поставивший печати и выдавший нужные бумаги, дабы было чем отбиваться от стражей правопорядка и военной полиции.

Клерки в Корпусе долго изучали предписание, чуть ли не на зуб его пробуя, сверялись с какими-то списками и звонили куда-то советоваться, в конце концов выдав Владимиру ордер на заселение в служебную гостиницу и приказав явиться завтра к одиннадцати ноль-ноль. Пропуск с наименованием нужного отдела и кабинета будут дожидаться его на проходной. Пожав плечами, Владимир взял под козырёк и поехал в куда послали, чуть сразу же не сбежав из зачуханного клоповника, на удивление размещённого в старинном здании едва ли не в самом центре столицы. Серые стены, убогая обстановка холла и подобия ресепшена с уставшей дежурной и замыленным комендантом, жирный таракан на обоях в полосочку и поддатые унтера, незаметно, как казалось им, несущие позвякивающую «контрабанду» в номера. Язык не поворачивался назвать «это» гостиницей. Ночлежка для рядового состава и унтер-офицеров с возможностью пешеходной экскурсии на Красную площадь.

Не став заселяться, Огнёв рванул в Минфин, созрела у него в голове одна мысль. Клерки у гражданских шпаков ничуть не лучше их коллег в погонах с прямолинейно-перпендикулярно отформатированными мозгами, но закон бардака распространяется на всех, а значит никто не отменял возможность половить рыбку в мутной воде, тем более предписание получено им непосредственно из Минфина, а значит что? Значит включаем дурочку и не отсвечиваем. Получив временный пропуск с объяснением как найти нужный отдел, чей шифр значился на предписании, Владимир отправился покорять очередные «вершины», оказавшиеся не горами, а покатыми холмами. После родного Корпуса даже Эверест ниже кучи песка в детской песочнице покажется.

На месте выяснилось, что начальника отдела нет на месте и будет он только завтра утром, поэтому товарищ стрелок ждём вас завтра к восьми-тридцати и просьба не опаздывать.

— И куда мне сейчас? — натурально удивился Владимир играя на публику так, что Станиславский не усомнился бы. — На улицу? В Корпусе сказали, раз предписание от Минфина, значит он и решает с заселением, бумаги в комендатуре выдали, чтобы патрули не замели и адью. Ведь вызвали напрямую, минуя ВОСО и Корпус, я и так за билеты доплачивал, так как в Хабаровске в губернском представительстве плевались, что пограничники не в их компетенции, а ВОСОшники нос воротили, так как предписание Минфина не проходит по военному ведомству. Уважаемые, вы уж определитесь. Мне лично до лампочки, я могу и в парке нодью разложить на травке переночевав, но рапорт по инстанции по всей форме напишу, сами понимаете, порядок следует соблюдать, а у нас с этим строго. Кому после этого отвернут башку уже не моя проблема.

Клерки дружно почесали «тыковки», переглянулись между собой и начали куда-то усиленно названивать, видимо перспектива лишения голов путём отвинчивания и откручивания их не прельщала. Кто их знает этих пограничников с нашивками за ранения. Уж не в голову ли им прилетело? Может быть там вместо мозгов пуля размером со снаряд болтыхается. Такой уникум самому Папе Римскому рапорт написать может и до Императора дойти, оне-ж без башни, им всё равно. Через двадцать минут монументальная мадам героических пропорций принесла в отдел ордер на заселение в гостиницу. Одарив юного стрелка открытой ободряющей улыбкой и притягательным ароматом дорогих духов, она вручила ему документ, подробно рассказав, как проехать в ангажированные «апартаменты». Поцеловав Марине Андреевне ручку и презентовав даме, под милый «Ой, что вы, как приятно!», коробку Владивостокских шоколадных конфет с агар-агар и кедровыми орехами, Владимир попрощался со столь нужной и полезной знакомой.

— Другое дело! — крякнул он, проходя мимо метродотеля.

Гостиница «Националь» числилась трёхзвёздочной, но выглядела на все пять. Ресепшен в стиле хай-тек, удобная мебель, море света, комфортабельные номера от простого «Стандарта» до «Люкса» и «Президентских апартаментов», и никаких засиженных мухами убогих обоев в полоску с жирными тараканами, нагло устраивающими променад средь бела дня. Предъявив ордер и получив взамен магнитную карту, Владимир через несколько минут заселился в номер.

— Неплохо в Минфине живут, — оценил он обстановку одноместного «Стандарта».

Тем временем в Корпусе разыгрывалась своя маленькая трагедия. Кто-то где-то как-то доложил местному командованию, что с Хабаровска прибыл залётный орёл с фамилией Огнёв. Звания сей субчик небольшого — стрелок, а гонору у оного как у бомбардира. Да-да, был такой. Как полагается отметился в комендатуре и комиссариате, шарахался по Корпусу, а потом исчез в неизвестном направлении. В принципе, направление известное, только непонятно почему он не стал заселяться. Брезгует, видимо. Брезгует или нет ещё разобраться надо, но некоторые офицеры натуральным образом забегали из кабинета в кабинет.

— Да, Паша, нет мозгов, считай калека! — подтянутый офицер с полковничьими звёздами на погонах присел на краешек стола майора, который несколько часов назад выписывал Владимиру ордер на заселение в недоразумение, зовущееся гостиницей. — Ты бы поинтересовался, кто он и откуда, мне позвонил, глядишь, не срывался бы сейчас в поисках пропавшего стрелка и принесения извинений. Как был ты на голову скорбен, так нисколько не изменился. Нет в тебе, Паша, необходимой чуйки. С таким отношением тебе не одна звезда на погон к майорской упадёт, а три, и быть тебе капитаном, а не подполковником. Что ты на меня вылупился как карась об лёд? Знаешь ли ты, юродивый наш, что там, — указательный палец полковника ткнул в потолок, с тебя шкуру снимут и вместо коврика положат, если пацан у императора брякнет, куда его заселили.

— Ка-какого им-императора? — сошёл с лица майор.

— Уругвайского! — рявкнул полковник. — Дебил! Этих, — широкая мозолистая ладонь прижала к столу клерка список с фамилиями пограничников, — бойцов вызвали на награждение, сам Император вручает! Лично! Ты понял, дятел?! Лично Император! А за что знаешь? Нет? Паша, я не узнаю тебя! Не знать за какие грехи министра обороны пнули и чуть с нашего шефа, — указательный палец опять устремился в зенит, — голову не сняли… Дошло, наконец. В Минфине и у нас распоследним быкам и коровам хвоста накрутили, а ты стрелка в клоповник засунул. Знаешь, хвостом лично ты не отделаешься. Неудивительно, что он свалил оттуда. Не дурак, клопов кормить не собирается. Сейчас, Паша, ты хрен его найдёшь. Если он не полный кретин, то давно уже чалится в месте получше ночлежки, но завтра ты его встретишь как самого дорогого гостя. На пороге с утра карауль. На коленях извиняйся, мол, ошибочка вышла, обознатушки, понял меня?!

Утро началось не с кофе. Нет, если отбросить гигиенические процедуры с бритьём и душем, а также прочие ежедневные ритуалы, то утро началось как раз с настоящего кофе с одуряющим запахом, заставляющим мечтательно смеживать веки и втягивать ноздрями воздух, чтобы не упустить ни одной капли царственного аромата.

Что ж, стоит признать, что повара в гостиничном ресторане истинные кудесники своего цела, профессионалы с большой буквы «П», а настоящий турок, который варил кофе в турке на раскалённом песке, достоин наивысшей похвалы, но взлетевшее за облака настроение оказалось втоптано в грязь при виде безобразной сцены, свидетелем которой стал Владимир, направляясь в метро после великолепного завтрака.

Неприятность, испортившая день и навлекшая на Владимира барский гнев, случилась в парковой зоне «Сиротского» лицея, основанного императрицей Марией Николаевной в тысяча девятьсот сорок четвёртом году. Престижный лицей, находившийся под личным патронажем императриц, носил длинное пафосное название, но в народе его звали «Сиротским», так как раньше в его стенах располагалась школа-интернат, в которой преимущественно обучались сироты из близлежащего детского дома и оставшиеся без попечителей дети военных. Одно время школу даже хотели переформировать в кадетское училище, но сложилось так, как сложилось.

Десятки лет минули после войны, но Лицей, по бумагам принимавший в свои ряды преимущественно сирот из семей военных, на деле давным-давно превратился в школьную альма-матер детишек высших чиновников и столичного бомонда. Сирот в нём обучалось дай боже десять или пятнадцать процентов от силы, а то и того меньше. Естественно, ничего этого Владимир не ведал и в помине, знал лишь о том, что в школе, сиречь лицее, грызут гранит науки и слюнявят страницы букварей отпрыски важных «шишек», и сейчас несколько кривых отражений откормленных вальяжных мамашек и папашек, под издевательский хохот и глумливые выкрики за густыми декоративными кустами избивали худого долговязого мальчишку. Всё бы ничего, в современных реалиях никого не удивить школьным буллингом, но за вторым рядом кустов Владимир разглядел здоровенного мужика с армейской выправкой. Не надо иметь семь пядей во лбу, дабы свести дебет и кредит, и прийти к выводу, что здоровяк является телохранителем или воспитателем одного из мелких ублюдков, издевающихся над упрямой жертвой. Телохранитель, от которого не могло укрыться творящееся безобразие, просто отвернулся в сторону, делая вид, что рассматривает нечто интересное за пустующей спортивной площадкой, а драка одного против четверых его не касается.

«Худой», как про себя назвал его Владимир, и чьё лицо ему было подозрительно знакомо, упорно вставал после каждого падения, упрямо сдвигая вместе чаячьи брови по-бычьи наклоняя голову и молча бросаясь на обидчиков, пара из которых чуть ли не вдвое превосходила его габаритами, причём каждый.

Достав из кармана телефон, Владимир заснял творящееся непотребство на камеру и сплюнул на землю.

— Вот же я дебил! Мне оно надо?! — прошептал он, ловко просачиваясь меж кустов.

— Отставить! — рявкнул Владимир, несильной оплеухой награждая одного из «жиртрестов» лет двенадцати или тринадцати от роду. Пацаны отпрянули в стороны.

— Дядя, шёл бы ты… куда шёл, — оттопырил губу сальноволосый белобрысый пухляш с глубоко посаженными поросячьими глазками. — Ты знаешь, кто мой папа? Смотри, дядя, как бы твою палку Игнат тебе не засунул кой-куда.

Мелкие подпевалы сальноволосого мерзавца успели отойти от шока и гнусно захихикали. Игнатом, как подозревал Владимир, кликали «слепого» и «глухого» телохранителя, оторвавшегося от разглядывания спортивных снарядов и двинувшегося к месту разборок.

— Ай-й, отпусти! — взвыл пойманный за ухо пухляш. Выхватив из кармана нож-выкидушку, толстяк попытался ткнуть Владимира лезвием и вывернуться, но добился лишь того, что ему ловко завернули руку и взяли на болевой. Звонко брякнув сталью, нож упал на асфальтированную дорожку.

— Пацан, ты как? — Владимир скосил взгляд на «худого».

— Жить буду, — смахнув рукавом кровавую юшку из-под носа, ответил мальчишка. — Зря вы влезли. Я бы сам разобрался, не впервой. А вы только неприятностей себе наживёте.

— Отпустил пацана и мордой в асфальт лёг! — не заставил себя ждать бодигард или просто приставленный родителем свинёнка охранник. Проломившись через развесистую зелень, он, выхватив из подмышечной кобуры пистолет неизвестной Владимиру марки и буром попёр него. — Живо!

— Профессионализм так и хлещет, — вздохнул Огнёв, отпуская пухляша.

Чуть ли не рыча, охранник одним движением левой руки задвинул толстую личинку столичной шишки за свою спину.

— На землю я сказал!

— На землю, так на землю, — покорно согласился Владимир.

Трость выстрелила вперёд, мгновенно преодолев расстояние в полтора метра, стальной набойкой врезавшись в «солнышко» «бодигарда», забывшего или незнакомого с элементарными мерами безопасности. Неизвестно, где и в каких войсках служил сей индивид, но точно не на границе, иначе Синя кулаками вбил бы в несчастного правила не приближаться к противнику с дрыном или палкой на расстояние ближе длины палки в вытянутой руке. Хунхузы и браконьеры с сопредельных территорий, знаете ли, кровью и болью учат. Сколько таких случаев было, не пересчитать.

Выпучив глаза и сложив губы буквой «о», бодигард забыл, как дышать. Описав полупетлю, набалдашник трости шибанул по руке с зажатым в ней пистолетом и пока противник не вспомнил об умении втягивать в лёгкие воздух, Владимир сделал шаг и влепил ему прямой точно под нос.

Первым на асфальт упал воронёный пистолет, следом рухнул двуногий шкаф.

— Отдохни.

— А-а-а! — дружно заверещала компания мерзавцев, бросаясь врассыпную. Владимир подумать не мог, что заплывший жиром пузанчик проявит подобную прыть. Только что был рядом, как уже след простыл. Подпевалы нисколько не уступали ему в скорости.

— А ты, боец, почему не побежал? — откинув ногой нож и пистолет от скрюченного тела на земле, обернулся Владимир к «худому». Пацан лишь оскалился в ответ. — Звать-то тебя как?

— Антон, — ответил парнишка, направляясь к брошенному в траве школьному рюкзаку. — Голованов Антон. Сейчас преподы набегут, визгу будет выше крыши. Поверьте, уж Петенька распишет им в нужном цвете, ещё и полицию вызовут.

— Голованов… Голованов, полиция? Полиция — это хорошо. Подождём полицию, — нахмурился Владимир, вспоминая статью о подвиге капитана Голованова на границе с Афганистаном в «Рубеже», ведомственной газете пограничников. — Капитан Голованов…

— Батя, — глухо буркнул Антон, подсказав, что спаситель был на верном пути и заодно ответив на не прозвучавший вопрос, не успевший слететь с уст Владимира. — Батя в госпитале умер, заражение крови пошло, а мать два месяца назад в роддоме богу душу отдала, кровотечение какое-то. Не спасли. Сестра теперь в доме малютки, а я здесь.

— Эй, ты, — Владимир потыкал тростью в бодигарда. — Заканчивай придуриваться. Можешь сесть, вставать не надо. Только аккуратно, без резких движений, а то я нервный сегодня, пропишу без раздумий. Расскажи, служивый, как ты дошёл до жизни такой? Где служил?

— Не твоё собачье дело, — кривя губы, ответил бодигард, аккуратно принимая сидячее положение. Угрозу физической расправы он принял всерьёз.

— Не моё, тут ты прав, — покивал Владимир. — Не хотел бы я служить там, где служат такие паскуды, как ты. Сиди, мразь, не дёргайся. Батя пацана, которого избивал заплывший жиртрест, с пятью стрелками двое суток банду в полторы сотни голов на перевале держал. Двое суток, пока погода не наладилась и вертушки не прилетели. А ты, паскуда, в сторону отвернулся, позволяя ублюдкам вчетвером нападать на одного. Четверо отожравшихся безнаказанных падлюк против сироты, и кто ты после этого? Такой же ублюдок, даже ещё хуже.

— Да я!

— Молчать! — трость с треском впечаталась в ключицу бодигарда. Слава небесам, и трость не сломалась, и ключица выдержала. — Пасть разевать раньше надо было. Что же ты в сторону свистел? На коротком поводке сидишь? А раз сидишь, то не тявкай, псина дворовая. Так и будешь цепочкой позвякивать, ни чести, ни совести ведь не осталось, Тузик.

Антон как в воду глядел или сказывался обретённый в лицее опыт — через несколько минут со стороны учебного заведения показался натуральный табун преподавателей и полицейских. Чисто кони на выгоне. Несутся галопом, родимые, того гляди сметут.

— Кавалерия на марше, — усмехнулся Владимир, проверив уровень заряда на телефоне. Немного подумав, он снял короткий ролик с лежащими на асфальте ножом и пистолетом, а также с сидящим на земле охранником, после чего перевёл устройство в режим аудиозаписи и убрал его в карман. Зрела в нём уверенность, что так просто его «экспромт» с наведением справедливости не закончится.

— Стоять! — выставив перед собой раскрытую ладонь, Владимир осадил несколько запыхавшийся и раскрасневшийся «табун» из семи человек, пятеро из которых, скорее всего, представляли преподавательский состав, а двое являлись прикреплённым к школе полицейским нарядом. Описав полукруг, кончик трости лёг на плечо охранника. — А ты сиди, тебе никто не разрешил вставать. Старший по званию ко мне, остальные не подходят, чтобы не затоптать следы на месте преступления.

— Вы…

Неизвестно, что хотела сказать высокая представительная дама в деловом брючном костюме, вероятно являвшаяся директором или завучем, но была жёстко перебита Владимиром:

— Я сказал старший по званию! Мадам, что-то я не замечаю у вас никаких погон на плечах или шевронов.

— Старший околоточный надзиратель Еремеев, — вышел вперёд молодой полисмен с обсыпанным веснушками лицом и лихим рыжим чубом, выглядывающим из-под форменной фуражки.

— Так, околоточный Еремеев, вызывай криминальную полицию и армейский наряд.

— Э-э, — заблеял Еремеев…

— Вам что-то непонятно, товарищ Еремеев? Или мне на японском языке повторить? Имело место нападение группы лиц на ученика школы с целью нанесения травм…

— Лицея! — вставила неопределённая то ли завуч, то ли директор.

— …и физического вреда, также имела место попытка нападения на военнослужащего пограничной стражи с применение холодного оружия, — Владимир указал на нож и на порезанный рукав мундира, — и огнестрельного…

Взгляды присутствующих переместились на пистолет, а потом на пустую кобуру, свисающую из-под полы пиджака телохранителя. Так как криминальный инцидент произошёл на территории школы…

— Лицея!

— …на месте происшествия остаются руководители учебного заведения и полиция, остальные могут идти. Я вас не задерживаю, уважаемые преподаватели. Ещё пять минут и ваши ученики, съедаемые любопытством, начнут вываливаться из окон, тогда вы легко не отделаетесь.

Криминалисты и военная полиция прибыли одновременно, как подгадывали. В присутствии свидетелей и спешно найденных понятых нож и огнестрел были упакованы в пакеты, а Владимир препровождён в ближайший участок. Наряд военных полицейских, за которым семенил широколицый следователь, не отступал от Огнёва ни на шаг, всем видом показывая, что гарнизонная «губа» залётному пограничнику покажется раем в сравнении с каменными клетями столичной комендатуры. Туда же сопроводили ухмыляющегося бодигарда. Как подозревал Владимир, охранник надеялся на «крышу», возможно, не безосновательно, пусть… Игнат ещё не знал, что «попал» под проклятье. Странно, исцелять всегда было труднее, чем накладывать разного вида порчи, ведь в первом случае приходилось концентрироваться и прикладывать немалые усилия для вывода хвори, а во втором тёмные сгустки легко слетали с рук на негативных эмоциях. Что ж, раз бодигард посвистывал в сторону, пусть посвистит задом и метеоризм ему в помощь, будет ему сюрприз

Ещё когда их сборная солянка дожидалась прибытия криминалистов и военной полиции, Огнёв незаметно слил видео с телефона на пару сетевых хранилищ и на всякий пожарный случай стёр с устройства без возможности аппаратного восстановления личные данные и контакты, всё равно он их помнил наизусть. Говоря без экивоков, не верил парень представителям исполнительной власти, ведь опыт он обрёл на собственной шкуре. К тому же существовала большая вероятность, что телефон у него изымут — ищи-свищи потом ветра в поле, а так у него останутся доказательства в случае непредвиденных обстоятельств.

«Шконка, привинченный к полу стол, — подумал Владимир очутившись в камере, — как будто в родной камере очутился».

Около часа его мариновали в камере и не трогали, только под приглядом бравых военных полицейских, которым он показал бланки предписаний, разрешили сделать по звонку в Корпус пограничной стражи и Министерство финансов, а затем начался цирк с конями и эквилибристами. Явившийся в камеру следователь начал гнать какую-то пургу, чуть ли не в открытую обвиняя Владимира в нападении на примерных мальчиков и нанесении тяжкого физического вреда Игнату Ивановичу Коновальцу. Судя по хамскому поведению полицейского чина и запугиваниям, заработала «крыша». Бравые парни в касках, пошептавшись с коллегами из МВД, заметно растеряли задор, видимо «крыша» бодигарда, она же предок мелкого, но мордатого гавнюка, обитала на высоте, недосягаемой для простого смертного. Потом из участка под сонм извинений выпустили бодигарда, а потом и Владимира, только ушёл он недалеко — пять шагов от порога до открытой двери «воронка» военной комендатуры вот и весь поход.

— Впух ты, стрелок, — шепнул один из сопровождавших парней. — Молись, чтобы дело спустили на тормозах и тебе ничего не пришили.

— Кому я там дорогу перебежал?

— Генералу Тегиляеву, товарищу[52] начальника всей столичной полиции. Сечёшь? Папа за своего слоника обиделся по-взрослому.

— Понятно, — криво ухмыльнулся Владимир, влезая в стальную клетушку и подтягивая внезапно разболевшуюся ногу. Трость, в отличие от телефона, у него изъяли от греха подальше.

До приезда в комендатуру он слил аудиозаписи с вольными интерпретациями следователя и дознавателя на тему закона в сетевые хранилища. Вовремя, так как армейские церберы с блеклыми бездушными глазами, принявшие его по приезду, в компанию к трости отобрали ремень и мобильник.

В узком тёмном карцере гауптвахты, куда его законопатили словно злостного дезертира и рецидивиста-преступника, он без обеда прокуковал до двух по полудни. Создавалось впечатление будто о нём забыли, а звонки в Минфин и в Корпус пропали втуне, не возымев никакого действия. За несколько часов сидения в холодном пенале тело затекло, а нога разнылась пуще прежнего. Нормально выпрямить конечность не хватало места, а в согнутом состоянии она начинала отекать. Стоять тоже не вариант, для ходьбы даже в полтора шага клетушка не приспособлена. Унять ломоту в ноге и внезапные прострелы в исполосованном теле не помогали никакие медитации и прогон энергии по организму. В туалет его не выпускали. Через пару часов Владимир ненавидел комендантских чинов и военную полицию лютой ненавистью, а в голове зрело желание помочиться за решётку.

Где-то после двух по полудни из противоположного конца коридора, напоминавшего длинную кишку, донеслись звуки шагов. Прикрыв глаза, Владимир сделал вид, что спит.

— Стрелок Огнёв, на выход!

В Корпусе никому в голову не пришло, что этапированного из комендатуры стрелка там не кормили, даже о сухарике и простывшем чае ни одна собака не заикнулась, зато орали и самозабвенно надрывались в лае все кому ни попадя.

Первым спустил Полкана вчерашний майор, давеча отправивший Владимира в клоповник, хотя поначалу он даже виновато заискивал и заглядывал в глаза, а потом разошёлся на всю катушку, за ним в другом кабинете перенял эстафету чернявый подтянутый полковник. За охрипшим полковником встал в очередь генерал-майор кадрового управления, грозивший всеми карами, какие только можно выдумать, особо напирая на написанный на имя командира Корпуса рапорт о лишении Огнёва ещё невручённых наград. С каждым вышестоящим офицером количество грехов на виновнике начальственного гнева росло подобно снежному кому, катящемуся с горы. Скажите на милость, откуда только их столько цеплялось? Особо злостным нападкам подвергался мундир, порванный на спине (Владимир зацепился в комендантском «воронке» за острый заусенец стальной обивки) и порезанный на рукаве. Всех горлопанов Огнёв выслушивал с отсутствующим выражением на лице. Послать золотопогонную камарилью пешеходным эротическим маршрутом не позволяла субординация, впрочем, и без этого все, кто пытался сделать ему внушение, читали в глазах внезапно онемевшего пограничника пожелание засунуть эти мифические награды и угрозы в тёмное дупло. Владимир с удовольствием вернулся бы в карцер, лишь бы не выслушивать весь этот бред, в котором из него лепили исчадие ада. Боже, как тихо было в комендатуре, и никто не выносил мозги! И ведь ни одна тварь даже не попыталась разобраться или спросить, как было на самом деле! Одна радость, генерал быстро растерял запал, а потом отвлёкся на трель телефонного аппарата. Выслушав быструю тарабарщину в трубке, генерал приказал Огнёву сидеть на месте, а сам вытер платком лоб и шею, пригладил расчёской волосы, одёрнул полы мундира и вышел из кабинета.

Выслушивая крики очередного чиновника в погонах, Владимиру хотелось разобраться, почему его тягают от клерка к клерку, а не оформят в какой-нибудь штрафбат? Упомянутые ордена и медали не дают замести? Так не видал он их пока, пусть подавятся. Сто лет жил без них, ещё сто проживёт.

Прервав размышления, тихо скрипнула дубовая дверь и в помещение, в сопровождении сразу двух офицеров с генеральскими погонами на плечах, вплыла стройная женщина в модном костюме «под старину» с юбкой в пол и шляпкой с тёмной вуалью, закрывающей половину лица.

— Желаете посмотреть в глаза, значит? — горько усмехнулся пограничник. — Что ж, смотрите, мне не жалко. Я, знаете ли, тоже горю желанием посмотреть в глаза той, кто, абсолютно не разобравшись в произошедшем, бросается огульными обвинениями.

Мария непроизвольно напряглась, незаметным жестом руки, затянутой в тончайшую перчатку, останавливая сопровождавших её генералов от каких-либо действий.

— Если на пять минут мне предоставят доступ в сеть, я покажу и объясню, как герой, можно сказать кавалер ордена, оказался отъявленным мерзавцем, поднявшим руку на ребёнка. Порушил, так сказать, честь Корпуса и всё такое. Я за последний час разных обвинений с эпитетами наслушался. До тошноты. Так как, будете искать справедливость или последуете примеру моего командования с шельмованием направо и налево? — оба генерала гулко задышали носами, но предпочли не ввязываться в диалог Марии с потрёпанным и каким-то заморенным стрелком-пограничником, который так и оставался сидеть на стуле, встав лишь поприветствовать вошедшую в кабинет женщину и генералов.

— Прошу, — сохраняя самообладание перед наглым деревенским выскочкой, неприкрыто её провоцирующим, Мария извлекла из сумочки телефон. — Не запаролено.

— Благодарю, — стрелок тяжело поднялся со стула и заметно хромая, даже подволакивая левую ногу, подошёл к Марии, лицо которой, неожиданно даже для неё самой, начало заливать краской стыда.

Нескольких мгновений хватило для сравнения щиколоток пограничника, показавшихся из-под чуть-чуть задравшихся штанин, когда тот неуклюже вставал с занимаемого места. Левая щиколотка была заметно толще правой, да и отёкшая ступня распирала форменную туфлю.

— Господин генерал-майор, разрешите воспользоваться телевизором генерала-майора Голубева? — включив телефон и войдя в сеть, стрелок обратился к Андрею Васильевичу Терентьеву, начальнику оперативно-координационного управления.

Получив разрешающий кивок, стрелок связал телефон с новейшей настенной панелью, занимающей центральное место на одной из боковых стен кабинета отсутствующего здесь и сейчас главного кадровика Корпуса, освободившего помещение для гостьи, прибывшей лично посмотреть на виновника разгоревшегося скандала. Марию же чуть ли не до крови царапнуло пренебрежительное обращение к генералам «господин» вместо «товарища». В отличие от толстокожих сопровождающих, не заметивших неуставного обращения, она прекрасно разобралась в нюансах — стрелок нисколько не уважал старших по званию. Видимо было за что, да и чувствовалось в лице молодого парня некоторое разочарование в командирах в целом. Женская интуиция уже не шептала, а во все лёгкие кричала, что сейчас их будут окунать в грязь и камня на камне не оставят от официальной версии событий, наглядно указав на причины неуважения к столичному командованию.

— Знаете, я жалею об одном, — после просмотра двух коротких роликов в кабине повисло неловкое молчание, прервать которое не смогло переглядывание Марии с генералами, но оно разлетелось вдребезги от усталого сухого скрипа пограничника, — что не вмазал мелкому ублюдку со всей силы, а остановился на подзатыльнике и выкрученном ухе. Я вам на телефон ещё аудиофайлы скачал, можете подивиться вывертам нашей имперской Фемиды и фантазии её верных слуг. Может быть, снимите с глаз розовые очки при взгляде на работу МВД. За два дня в Москве я встретил всего лишь одного настоящего мужчину — Антона Голованова, того худосочного мальчишку, которого избивали жирдяи, они же примерные мальчики в вашей интерпретации, мадам. Товарищи генералы, вам ничего не говорит фамилия Антона? — теперь уже и оба сопровождающих не смогли не заметить холодную расчётливую издёвку, дружно налившись дурной кровью, хотя всё было максимально в рамках приличий. — Если не вспомнили, то мальчик сын героя, остановившего полуторасотенную банду на границе с Афганистаном. А хотите знать, почему отпрыски обеспеченных родителей домогались до сироты? Вижу, хотите. Антон имеет наличные деньги. Да-да, вы не ослышались. Откуда у сироты наличка? Он её зарабатывает в автосервисе и на стоянке отмывая от грязи машины, и помогая механикам со слесарями. На заработанное парень раз в три дня покупает подгузники, молочные смеси и игрушки для сестры, которая сейчас находится в доме малютки. А ваши святые агнцы привыкли трясти наличность с тех, кто слабее, только не на того нарвались. Скажете, генерал Тегиляев и директор лицея ничего не знали? Не врите сами себе. Прекрасно они всё знали и знают. Вы детей в лицее расспросите, много интересного и нелицеприятного узнаете. Почему мне хватило пятнадцати минут до приезда криминалистов, а вы годами ходите мимо? А теперь, когда мы с вами во всём разобрались, у меня есть одна маленькая просьба к присутствующим. В мои глаза вы взглянули, я же прошу вас взглянуть в глаза Антона и объяснить ему, почему он должен терпеть издевательства безнаказанных уродов под охраной бодигарда и под защитой всесильного папочки? Объясните ему, за что и за какие идеалы отдал жизнь его отец и почему он с сестрой лишился родной крыши над головой. Если вы сможете ему это объяснить, тогда я соглашусь, что я мерзавец. Знаете, больше всего Антон боится, что его разлучат с Машей. Антон сказал, что отец и мама хотели назвать дочку в честь императрицы… Он вечерами помогает нянечкам с малышами и ночевал бы там… Товарищи генералы, вы по-прежнему считаете, что я порушил честь Корпуса?

Не дождавшись ответа, стрелок выключил телевизор и вернул телефон Марии.

— А награды — ордена и медали можете оставить себе, не за них служу. У вас ещё остались вопросы, товарищи генералы, мадам?

— Спасибо, — убирая телефон в сумочку, просипела Мария внезапно пересохшим горлом. Давно ей не было так стыдно. Десять лет никому не удавалось превзойти её отца, умевшего отчитывать так, что хотелось на месте под землю зарыться. Вот же… вроде и не отчитывал её стрелок, а… лучше бы отчитал.

Скосив взгляд на сопровождающих, Мария поняла, что убелённые сединами мужчины испытывают схожие с ней чувства, ведь не сказав ни слова, стрелок, как нашкодивших котят, натыкал их в ведомственную солидарность с девизом «Пограничники своих не бросают». На деле вышло не очень хорошо. Корпус жёстко отреагировал на рапорт Главного Управления МВД столицы, бросив своего под «карающие танки».

— Вам, мадам, спасибо, за то, что выслушали.

— Товарищи генералы, — поднялась со своего стула Мария, мимоходом поправляя шляпку, чтобы не дай бог встречные не узнали её под вуалью и не встретились со всепожирающей холодной яростью в глазах.

Выходя во внутренний двор Корпуса к припаркованным машинам, Мария кивком подозвала секретаря и старшего офицера из управления охраны и сопровождения. Отдав несколько распоряжений, она села в бронированный лимузин.

— В лицей, — сказала она водителю, извлекая из сумочки телефон для повторного просмотра записи.

— Вы знали, Полина Сергеевна? — спросила Мария спустя полчаса, находясь в кабинете директора лицея.

— Бог с Вами, Мария Александровна, откуда?! — всплеснула руками директор в праведном негодовании, но мельчайшие нюансы мимики выдали её с головой. Дальневосточный пограничник оказался прав во всём. Директор всё знала и покрывала мелких проходимцев.

— Советую написать заявление вчерашним числом — это единственное, что я могу для вас сделать. Право называть меня по имени-отчеству вы потеряли, — холодно обронила Мария и, не прощаясь, вышла прочь.

— Иван Силантьевич, притормозите, — глядя в окно, Мария коснулась плеча водителя.

На трамвайной остановке на выезде с лицея с полупрозрачным пластиковым пакетом в руках стоял худой нескладный мальчишка, обещавший вырасти в высокого мужчину. Через полупрозрачный полиэтилен просвечивало содержимое, состоящее из упаковки подгузников и банки дорогой молочной смеси. Мальчишка хмурился, сводя чаячьи брови на переносице, и вглядывался вдаль, где за парковыми деревьями мелькал красный вагон трамвая.

— Поехали, Иван Силантьевич. Домой.

Мария отвернулась. Сейчас она не сможет посмотреть в глаза Антона. Ей просто нечего сказать этому мальчишке, нет — молодому мужчине. Не сегодня, но позже она обязательно с ним встретится после того, как наведёт порядок.

— Ну, Андрей Васильевич, что скажешь? — чиркнув зажигалкой, Виктор Сергеевич Огарков, начальник Департамента пограничного контроля, сделал первую глубокую затяжку.

— Мы в дерьме, Витя, вот что я скажу. Сухомлинов трубку не берёт, — Терентьев кулаком пристукнул по перилам.

— Командир в Кремле, — выпустив струю дыма, сказал Огарков.

— А я о чём! И рапорт этого… этого…, - дальше следовал малый петровский загиб, обозначающий главного кадровика Корпуса и степень его морального падения. — Ты соображаешь, какой это уровень подставы?

— И? — стряхнул пепел Огарков. — Мы здесь каким боком? Тебе жаль Голубка?

— Действительно, — Терентьев бросил быстрый взгляд на окна выше помянутого сослуживца. — Дай сигарету, — через десять секунд курящих стало двое.

— Голубев многим как кость в горле, — пыхнув дымом, продолжил мысль Терентьев, — надоел хуже горькой редьки. Думаю, сегодняшнее фиаско ему не простят, да и свояка его в МВД «попросят». Тегиляев хватанул лишку. Ты прав, Витя, не будем мешать коллеге набивать шишки, а с Огнёвым что делать будем?

— Успокойся, Андрей Васильевич. Поверь, за стрелка есть, кому заступиться. Мария Александровна за него теперь любому глотку перегрызёт. Надо его в ателье отправить, три дня до награждения осталось, и личные вещи прикажи вернуть, я в комендатуру позвоню, вставлю, кому попало. Один плюс, пусть мы в гуано вляпались, Голубок в нём по брови утонул, ни дна ему ни покрышки.

— Ваше Величество, там заседание! — перед Марией Александровной вырос секретарь.

— Семён Семёнович, вы удивитесь, но я в курсе расписания мужа. На зубок знаю. К тому же я, если вы вдруг запамятовали, являюсь членом наградной комиссии и сама выдвигаю кандидатов на награждение, в том числе «Орденом подвязки». Вы так и будете столбами с гвардейцами стоять или разрешите пройти?

— Прошу прощения, Ваше Величество, — обозначив полупоклон, секретарь императора стрельнул взглядом в сторону замерших у дверей гвардейцев, отдавая им молчаливый приказ пропустить венценосную особу.

Один из караульных открыл высокую двустворчатую дверь перед императрицей. Приветливо улыбнувшись и кивнув гвардейцам, Мария Александровна прошла в зал заседаний, где скромно примостилась за отдельным боковым столиком после того, как руководители силовых ведомств встав, поприветствовали супругу императора.

— Как интересно, — прошептала императрица, — все причастные в сборе. Тем проще.

Бросив на жену нечитаемый взгляд, Его Величество продолжил заседание. Мария же включила терминал и вывела на экран перечень обсуждаемых вопросов, ознакомившись с которыми, открыла список Минфина и Корпуса пограничной стражи на награждение. В отредактированных версиях гражданской и силовой части ведомства фамилия Огнёва отсутствовала. Быстро работают товарищи генералы. До времени «Ч», судя по повестке и заданному темпу полемики было около двадцати минут, которые Мария Александровна потратила на выгрузку из телефона записи драки.

Долго ли, коротко ли, наступило время финального обсуждения церемонии вручения наград. Ни у кого никаких дополнительных вопросов или возражений по предложенному перечню не прозвучало, кроме императрицы, которая нажатием кнопки перенесла список кавалеров орденов на главный экран и нейтральным тоном поинтересовалась, куда пропала фамилия стрелка пограничной стражи В. Огнёва.

— По настоянию Командования Корпуса стрелок Огнёв исключён из перечня, — генерал-лейтенант Сухомлинов, встав и оправив мундир, повернулся в сторону приставного столика. — Причины подробно изложены в моём рапорте.

— Иван Николаевич, не хотелось бы заострять момент, но вы точно разобрались в ситуации? — мягко прошелестело в зале.

— Так точно, Ваше Величество, — ответил генерал-лейтенант. — Стрелок Огнёв является фигурантом уголовного дела…

— Я знаю! — жёстко припечатала Императрица, наградив мужа яростным взглядом, чтобы тот не вздумал её перебивать. Император ответил мимолётной кривой ухмылкой. — Фигурантом СФАБРИКОВАННОГО уголовного дела! — холодно выделила она.

— Присядьте, Иван Николаевич. Я не хотела заострять, но, видимо, придётся. В отличие от вас суперзанятых мужчин в погонах, я не сочла за труд выяснить подробности, а не удовлетворяться бумагами из главного управления МВД. Хорошо, что в зале присутствуют министр внутренних дел и начальник главного управления МВД по Москве, думаю, они пояснят мне несколько моментов после просмотра видеороликов. Прошу, господа и товарищи.

На главном экране развернулось изображение парковой зоны…

— Я прошу руководителей министерства внутренних дел пояснить мне, какой статьёй уголовного права или гражданско-процессуального кодекса классифицируются действия хулиганов. Я требую, не прошу — ТРЕБУЮ пояснить мне и всем здесь присутствующим, какой статьёй уголовного кодекса классифицируются превышения полномочий господином Тегиляевым, звание его я не называю, так как считаю, что в свете открывшихся обстоятельств он его недостоин. Я требую пояснить мне, почему зная о поборах на территории лицея полиция не принимала никаких мер. Я требую пояснить, куда делись вещественные доказательства из уголовных дел, заведённых МВД и Военной прокуратурой на стрелка Огнёва. Где описания ножа и пистолета, которые мы с вами имели честь лицезреть на видео. Испарились неведомым образом? Зато уголовное дело вот оно! Даже два! На КАКОМ ОСНОВАНИИ, я вас спрашиваю? На основании ничем не подкреплённого оговора? Скажите, господин Тегиляев у нас давно неприкасаемый? Господин министр, вы поставлены надзирать за соблюдением закона и законности в Империи, так почему ваши подчинённые позволяют себе плевать на него?! Объясните мне! — чинам от МВД неожиданно стало очень жарко в прохладном кабинете, атмосфера в котором, несмотря на прохладу по градуснику, накалилась до астрономических величин. — Если я, являясь гражданкой Империи, нечаянно не угожу господину Тегиляеву или, не дай бог, вам, господин министр, на меня также заведут уголовное дело? Я жду ответа…

— Прошу меня простить, мне сейчас нечего ответить, — хватанул воздуха красный, как рак, генерал-полковник Николаенко, глядя на которого, Его Величество начал тихонько пристукивать пальцами по крышке стола. Для людей знающих, а сегодня на совещании у монарха собрались именно такие, постукивание служило показателем неудовольствия, скажем так, с непредсказуемыми последствиями, от чего генерал нервничал ещё сильнее.

— Иван Николаевич, — Её Величество обратила взор на командира Корпуса пограничной стражи. — Значит, вы разобрались с проступком стрелка Огнёва и даже настояли перед Его Величеством на исключении подчинённого из числа кандидатов на высокие правительственные награды…

— Признаю, я поспешил с выводами, — вскочил с места командир пограничников, до этого совместно с министром финансов буравивший неприязненным взглядом полицейское руководство, что совсем не добавляло тому спокойствия.

Можно было не гадать на кофейной гуще, подобной подставы ни финансисты, ни пограничники руководству МВД с рук не спустят…

— Предлагаю сегодняшнее совещание считать закрытым, — голос Его Величества словно меч Александра Македонского разрубил завязавшийся гордиев узел проблем. — Министра МВД и командира Корпуса пограничной стражи я жду завтра в десять утра с подробными докладами и мероприятиями по озвученным Её Величеством вопросам. Да, военного прокурора тоже приглашаю. До свидания, товарищи.

Люди, покидавшие Кремль, всей поверхностью кожи ощущали грядущие перемены. Император получил законный повод затянуть гайки и подвинуть с кресел креатур бывшего канцлера, заменив их своими. За судьбу командира пограничников никто особо не переживал. Пожурят, погладят против шерсти, ну, влепят что-нибудь не страшнее выговора, а вот МВД и Министерство образования… Наверняка СИБ подняла из сейфов кучу пыльных папок.

— А повернись-ка, сынку, дай я на тебя полюбуюсь!

Вздрогнув и до хруста в костяшках пальцев сжав набалдашник трости, Владимир обернулся. У шлагбаума, закрывающего подъезд к главному зданию Корпуса пограничной стражи стояла пара пограничников.

— Трофимыч! Синя! Ой…товарищ старший унтер-офицер, я хотел…

— Ты гляди, Трофимыч, как наш Огонёк засмущался, — оскалившись во все тридцать два, Синя, сменивший ефрейторские погоны на унтер-офицерские, сграбастал Владимира в крепкие объятия.

— Задушишь, — прохрипел Владимир.

— Ничего, реанимирую, — прогрохотал Синя, хлопнув лопатообразной ладонью по спине Владимира и выпустив его из медвежьих объятий лишь только для того, чтобы того сграбастал Трофимыч, сменивший на погонах две звезды хорунжего на три звёздочки сотника.

— Давай, юлец-боец, рассказывай, а то земля слухами полнится, — пригладил усы Трофимыч. — Бают, без нашего пригляда ты и тут успел шороху навести.

— Ага, — вновь осклабился Синя, — ни на минуту нельзя оставить одного. Один глаз прикрыл, он самураев лопаткой валит, второй зажмурил, генералов крошить начал. Чем тебе в Корпусе не угодили? Боюсь, в следующий прилёт в Москву от Корпуса одни развалины останутся.

— А чё сразу я? Я ничего, — состроил непонимающую мордашку Владимир, — просто мимо проходил. Оно само как-то. Вы ещё скажите, что и часовенку я развалил.

— Да-а, — продолжал шутовски стебаться Синя, — за часовенку ничего не готов сказать, только тебя надо как-нибудь отправить мимо дома моей тёщи прогуляться. Глядишь, у старой грымзы труба на крыше отвалится, чтоб ей пусто было. Так, боец, скажи мне, — включил начальника Синя, — а почему это мы не при параде, а в гражданских тряпках по Корпусу шастаем? Безобразия нарушаем? Послезавтра в Кремль, а некоторые несознательные личности босяка изображают, понимаешь.

— Тьфу на вас, товарищ старший унтер-офицер, — Трофимыч отпихнул Синю и взял Владимира под локоток. — Что за поклёп на героя и отличника боевой и политической подготовки? Сейчас мы прогуляемся до ближайшего шинка, пропустим по рюмашке, и наш крушитель устоев под горячее и холодные закуски сам нам всё расскажет. Володя, ты как, откроешь душу боевым товарищам?

— Извини, Трофимыч, не обижайтесь, мужики, сейчас с кабаком и «по рюмашке» не получится. Если вечером только.

— Так-так-так, — нахмурился Синя. — Стрелок, что за игнорирование боевых товарищей?

— Не могу, я уже обещал, — неожиданно для себя смутился Владимир. Мужики к нему со всей душой, а он их отшивает. Встряхнувшись, он встретился взглядом с Трофимычем, — Ладно, вы же всё равно не отстанете… Поехали со мной, если время позволяет. Часа полтора на всё про всё. По дороге всё расскажу, а там сами всё увидите и уже после решим в какой кабак и в каком составе заруливать.

Синя переглянулся с Трофимычем.

— Ладно, уговорил, красноречивый наш, — прогудел унтер, стрельнув взглядом в сторону таксомотора, остановившегося в придорожном «кармане» в двадцати метрах от караульной будки. — Не по твою ли душу карета катит?

Вопреки обещанию, половину дороги сослуживцы просидели истуканами на заднем диване такси, разглядывая Москву через окна машины. Расспрашивать Владимира, скажем так, о личном при постороннем человеке они посчитали излишним и неэтичным. Градус удивления начал нарастать после того, как машина подкатила к автосервису и несколько слесарей в спецовках, выглянувших из крайнего бокса, начали молча таскать пакеты и загружать их в открытый водителем багажник. В конце погрузки из боковой двери для персонала выскочил вихрастый мальчишка с мокрой после мытья головой.

— Привет, боец!

— Здравствуйте, дядь Володь! — Владимир за руку поздоровался с мальчишкой, который нахмурившись посмотрел на незапланированных пассажиров.

— Не хмурься, Антон, а то морщины раньше времени появятся, — по-доброму усмехнулся Владимир. — Это свои люди, не дрейфь, вместе служим. С ними за спину можно не бояться. Падай на сиденье и позволь представить моих командиров…

— Синя, дай закурить, — сглотнув тугой комок, Трофимыч нашёл взглядом окна детской комнаты, за прозрачными стёклами которой периодически мелькали людские силуэты, среди которых выделялись фигуры Антона и Владимира.

В несколько затяжек добив сигарету до фильтра, казак принялся выхаживать маятником по уличной беседке.

— Вот оно как, оказывается, Олежек, — прикусив ус, Трофимыч опять нашёл взглядом окна детской. — А Огонёк наш глыба! Не побоялся, попёр супротив московских шишек.

— Трофимыч, — убрав початую пачку сигарет в карман, Олег Синцов, прищурившись посмотрел на сотника, — колись, что задумал, старая ты образина.

— Цыц мне! — погрозил пальцем казак, вынимая из кармана телефон и набирая номер. — Помолчи, Синя. Привет-привет донюня… Ага, и тебе… Ты прилетела уже, молодец! В какую, говоришь, гостиницу заселилась? В «Москву»? — прикрыв рукой микрофон, Трофимыч повернулся к Синцову. — Синя, глянь по карте, «Москва» далеко отсюда? Нет-нет, Машунь, с твоим стариком всё в порядке, Синя, то есть Олег подтвердит… Да-да, рядышком он… Привет тебе от Маши…, да ты что, дочь?! Ни в одном глазу! Хотя, скажу тебе, хочется надраться. Маша, слушай меня внимательно, бери такси и езжай… Синя, какой здесь адрес? Ага, услыхала Олега, молодец… Мухой лети. Жду.

— Трофимыч, — только и смог поражённо выдавить Олег, сообразив, что задумал казак. — Трофимыч…

— Хорош, завёл шарманку, лучше дай ещё сигаретку, а то Машка, сам знаешь, может и вломить.

— Трофимыч, так ты…, - Олег взглядом указал на Дом малютки. — Эх, жалко моя половинка не смогла, ляльку не с кем оставить.

— Ага, сейчас Маша прискачет и пойдём к директору, а завтра с утра в интернат наведаемся, Антоху тоже заберём. Зятёк мой, к слову, с Головановым учился на одном потоке, хоть и не дружили, и служить они начали на одной заставе, правда командование их потом раскидало кого куда. Моего на восток, Николая на границу с Афганом. Такие вот пироги с котятами, Олег. Вроде и круглая Земля, а углов у неё до ядрёной фени. Кто бы думал и гадал, что так повернётся. Я здесь детей не оставлю. Антоха настоящим мужиком растёт, правильным! Нельзя его одного бросать. Нам сколько, неделю отпуска после награждения дают? Вот и ладушки, как раз все положенные бумаги выправим. Есть у меня несколько старых знакомцев в первопрестольной, помогут, надеюсь, с бюрократией разобраться.

— А если не получится, что делать будешь?

— Не каркай. Проблемы будем решать по мере поступления. О, наши парни идут.

— Я закончил, — отчитался Владимир, — сделал кое-какие закупки с доставкой на адрес Дома малютки. Антон до вечера остаётся, он до интерната на такси доберётся, нянечки вызовут, я им денег оставил. Можем выдвигаться, мне ещё в ателье на примерку мундира надо заехать минут на пятнадцать.

— Можешь ехать, а мы с Олегом останемся.

— Так, товарищи командиры, что вы задумали? — Владимир сходу «срисовал» задумчивые физиономии пограничников, особенно хмурой и отрешённой она была у сотника. — Трофимыч?

— Сквер тут неплохой, — как всегда в минуты волнения, казак прикусил кончик уса. — Доня моя скоро сюда прискачет, она на папкино награждение пригласительный получила и прилетела сегодня. Не абы кем, а самим Императором собственноручно подписано. На работе у Маши все в отпаде. Мы-то с мужиками вчера гражданским бортом из Владика прибыли, а она сегодня из Хабаровска… Решили здесь встретиться.

— Знаешь, Трофимыч, в то, что твоя дочь прилетела на церемонию в Кремль по личному приглашению Государя я охотно верю, а в остальное не очень. Дуришь ты меня. Знаешь, нехорошо обманывать, тем боле при подрастающем поколении.

Антон, сообразно моменту, крутил головой туда-сюда. Неясное чувство говорило мальчишке о его судьбе, что решается в старой беседке посреди сквера у Дома малютки.

— К слову про «подрастающее поколение», — отпустил ус казак и чуть присел на корточки, оказавшись вровень с Антоном. — Парень, как ты смотришь на переезд в Хабаровск или в Харбин?

— Без сестры я никуда не поеду, — чуть было не выдал петуха мальчик.

— Само собой разумеется, — кивнул Трофимыч.

— Как тебе? — рядом с Владимиром, благоухая терпким мужским парфюмом и кремом для чистки сапог, остановился Трофимыч.

— Ярмарка тщеславия, — одними губами ответил Владимир, подхватывая с фуршетного столика какую-то канапешку и запивая её соком. — Мы для них что-то вроде скоморохов. Глянь на капитана, как он хвост распушил перед дамами, ни одному павлину не сравниться, зато генералы и все, кто повыше, кучкуются поближе к императору. Церемония закончилась, о героях можно забыть. Сегодня одни герои, завтра другие.

Казак проследил за взглядом молодого сослуживца и тихо крякнул, признавая его правоту.

— Тебя это задевает? — Трофимыч пригубил шампанское и скривился. — Кислятина, тьфу.

— «Вдова Клико», чтобы ты понимал, — усмехнулся Владимир.

— Ага, выпьет мужик бутылку этой гадости, и его баба гарантированно овдовеет, — вернул усмешку казак. — Ты сегодня с нами?

— С вами, куда я с подводной лодки денусь. Обмоем награды.

Владимир скосил взгляд на грудь, на которой отражали зайчиков кресты Ордена Святого Георгия и Ордена Святого Владимира с мечами, оба четвёртых степеней. Кавалер двух орденов. Куда бы деться, как бы самого себя до смерти в зеркале не залобызать в остром приступе нарциссизма.

Первый орден Император повесил за подвиг на границе, второй они с Трофимычем заслужили за пленение киллеров-шпионов в госпитале. Теперь они с подъесаулом Горелым и прапорщиком Синцовым потомственные дворяне, а не грязные замухрышки из-под подворотни. С наградами пряничный дождь не прекратился. Под гимны, пафосные речи и бравурные «Служу Отечеству» Огнёву торжественно вручили унтер-офицерские погоны, жалованные лично Императором и сертификат государственного банка на приобретение жилья, это помимо наградных выплат за спасение и сохранение транспортной инфраструктуры и высочайших особ. Трофимыч и Синя тоже обновили погоны, хотя они и к старым ещё привыкнуть не успели. Казак был жалован подъесаулом, а Синя прапорщиком. Растут люди!

Всё бы ничего, но была в бочке мёда и ложка дёгтя, поданная в упаковке великого благодеяния командования Корпуса. Правда же крылась в ином. Чинуши из Корпуса не были бы сами собой, если бы мелко не подгадили выскочке. В связи с ранениями и длительным периодом реабилитации после оных унтер-офицер Огнёв по прибытии на заставу увольнялся в запас. За унтер-офицером сохранялось право ношения мундира и прочие льготы, положенные за беспорочную службу. Проще говоря, раздражающую соринку убирали с глаз долой немного иезуитским способом, где иезуитством была отправка на заставу. Мол, бумаги требуется оформить как полагается и соблюсти все формальные процедуры. Только в чём они заключаются, не объяснили. Сгоняй, парень, туда-сюда семь тысяч вёрст. Впрочем, Владимир ни капли не расстроился. Пёс с ними, собака лает, караван идёт. К тому же он сам планировал задержаться на заставе после службы. Грех, имея доступ к мастеру иглоукалывания, не воспользоваться этой возможностью поучиться новому, да и запас дальневосточных трав с корешками не помешает сделать. Женьшень сам себя не выкопает.

Потихоньку начинала ныть нога. Согласно этикету сидеть во время приёма разрешалось дамам и старикам, он же в обозначенные категории никоим боком не вписывался. Да, с его стороны нарушением не будет, если он присядет на стульчик или диванчик где-нибудь в сторонке, как-никак после ранения, но зарабатывать немое порицание в глазах присутствующих кавалеров не хотелось, будь они прокляты, поэтому приходилось мужественно терпеть неудобства. Одна радость, лёгкий отвод глаз позволял избегать внимания любопытных особ и журналистов, да ещё великосветских девиц, фланирующих на поводках у мамочек. Их-то за каким лядом на церемонию пригласили? Или они сами просочились? В любом случае Владимиру получалось удачно избегать внимания, пока его персоной не заинтересовалась Её Величество. Мария Александровна, медленно дрейфующая от одного свежеиспечённого кавалера к другому, поплыла к Трофимычу, рядом с которым Владимир заправлялся канапе и соком. Или Её Величество избрала целью Владимира, тут уже поздно строить гипотезы, в любом случае фрейлины императрицы ловко отсекли публику от намеченной пары орденоносцев и сформировали своеобразную зону безопасности.

— Ваше Императорское Величество! — вытянулись во фрунт пограничники.

— Прошу без чинов и титулов, — улыбнулась Мария Александровна. — Разрешаю называть меня по имени-отчеству.

Узнав голос мадам попечительницы, Владимир усмехнулся про себя. Как бы лицей ему боком не вышел.

Ничего серьёзного не предполагалось, так, пара-тройка дежурных фраз венценосной хозяйки вечера с ответными уверениями в безграничной преданности и счастья лично лицезреть монаршую особу, но Владимир и здесь умудрился сломать заведённый порядок.

— Есть ли у вас какие-нибудь просьбы или пожелания, товарищи офицеры? — дежурно улыбалась императрица.

— Есть, как не быть, — мгновенно отозвался Владимир под злобное шипение казака.

— Я вас внимательно слушаю, — Мария Александровна нисколько не изменилась в лице.

— Нам бы добрую фею в Москве найти не помешало, — наигранно вздохнул Владимир под смешки и улыбки фрейлин за спиной.

— Фею? — изобразила неподдельный интерес Мария Александровна. Впрочем, ей действительно было интересно. До этого дня никто с подобными просьбами к ней не обращался.

— Да, добрую фею, чтобы избавила нас от бюрократических проволочек с усыновлением и удочерением.

— Кажется я догадываюсь, кого вы хотите усыновить, — серьёзно, будто взвешивая каждое слово, проговорила императрица.

— Не я, — пошёл в отказ Владимир, — подъесаул Горелый.

Мария Александровна перевела взгляд на казака:

— Думаю, с феей вопрос решится положительно. Найдём мы такую.