Знахарь

Глава 3. По делам их…

— Ты, Агафья, не плюйся, — хихикнул плюгавый старичок, тряся куцей бородкой, словно рубленый лес, побитой частыми проплешинами, — не плюйся, ошпарь травки и в варе[25] оставь настаиваться, могёшь прямо в печи час в чугунке подержать, потом вымай. Как остынет, процеди через тряпицу в кувшин и ентим взваром Никодима потчуй три дён[26] по плошке на восходе и закате.

— Фу, отрава! — развязав тесёмки рогожного мешочка и сунув в него нос, презрительно сморщилась сбитая приземистая рыжеволосая баба, не замечая выбившихся из-под платка прядей волос[27] цвета тусклого осеннего кленового листа. — Тьфу, прелым коровьим говном смердит! Этот мухотрав[28] гроша[29] не стоит, а ты пятиалтынный[30] требуешь. У-у, крохобор, ты, Прошка, совесть бы поимел!

— Ни в разе не сумневаюсь, Агафья, шо ты дока в коровьих лепёхах, хто, как не ты? Куды уж мне, пню старому, я, ить, всё по травушкам-муравушкам. Дай сюды! — старик резко выбросил руку, пытаясь забрать мешочек с травяным сбором, но бабища ловко убрала его за спину.

— Куды лапы тянешь, — отступила на шаг Агафья, — мироед! Алтына с тебя хватит.

Сунув руку под нестиранный передник, баба вынула оттуда гнутую монетку, от старости покрывшуюся зеленью, и кинула её в сторону плюгавого травника.

— Кудыть?! — прихватив за плечо мелкого вихрастого пацанёнка в заношенной рубашонке, заправленной в холщовые штаны на полотняных помочах, бросившегося ловить монету, Прохор задвинул его себе за спину. — Охолони! Не по-людски, Агафья, поступаешь, аки псу кость бросаешь.

Отвернувшись от бабищи, старик потрепал по кудрям босоного правнука.

— Буде, Данилушка, в городище за такой двугривенный[31] дают. Идём отсель, пущевай она от жадности подавится. Запомни, Агафья, скупой платит дважды, а ты три раза воздашь, помяни моё слово!

— Катись отсель, немочь старая, — ощерила жёлтые пни зубов баба. Оглянувшись туда-сюда на греющих уши соседей, она подхватила с земли оставленную старым травником монету. Миг, и медный кругляш исчез в потайном кармашке.

— Деда Прохор, а пошто ты деньгу не взял? — когда пара из мальчишки и старика дошла до конца улицы, любопытство таки «доело» Данилу.

— Запомни, Данила, мы — люди, а не псы дворовые, которым можно кость бросить. Если не будешь блюсти достоинство, то и будут к тебе, аки к собаке обращаться, а деньга… Деньгу мы ещё заработаем, сама Агафья на поклон прибежит и сторицей наперёд заплатит, поведай-ка мне лучше, какие травы собирают ночью, а какие по росе?

— Ну, — смешно наморщил лоб мальчишка, — по темени берут беладонну, белену, дурман, крапиву, если выжимку для притираний делать, а ромашку ночью в бутонах для кашицы берут…

Загибая пальцы, Данила назвал ещё с десяток трав, замолчав, он смешно повёл носом и обернулся к Прохору:

— Деда, а зачем ты с тёткой Лукерьей и дядькой Макаром на восходе в лес ходил и что за травы Лукерья в подол понёвы собирала?

— Скажи, что с тобой делать, пострелец? Пошто разнюхивал? Отвечай!

— Дык интересно же, — мальчишка нисколько не испугался грозного тона, но на всякий случай отошёл от старика на пару шагов дабы не схлопотать вразумляющего подзатыльника. — А супротив волков и ведьмедей я наговоры знаю, ты сам учил, да и по лесу я лучше тебя хожу. Я в пяти аршинах за твоей спиной прятался, а ты не заметил.

— От-ты-ж, научил на свою голову, — почесал маковку травник. — Ладно, мотай на ус. Есть травы и цветы, которые должны собирать только бабы или девицы, а не мужики, иначе они теряют целебные свойства. А есть травы, которые люди должны рвать и готовить сами, ибо чужие руки не годятся.

— А они токмо по росе берутся?

— Не токмо. Росы тожа разные бывают, запамятовал? По закатной росе, восходной, в туман, ночью, днём — всяко собирают и рвут, так как лихоманки[32] разные и свойства у трав для их изгнания различаются. Зависит ещё какой отвар требуется и от какой пакости или кому кожные притирания надобны с примочками, а ежели спину али поясницу прихватит, то согревающую огневицу треба делать. Мужики делают грубые сборы, а бабы и девицы мягкие, обволакивающие, такие же, как их бабская природа.

— Деда, ты сказывал о том, я помню, ты про Лукерью скажи.

— А ты ещё послушай! — Прохор таки дотянулся до правнука, легонько щелкнув того по затылку. — И не перебивай старших, ишь охоту взял. Лукерью ему подавай. Не дорос ещё до Лукерьи. Лукерья с Макаром детей хотят, наши сплетники уж судачить начали, что сноха у Демидовых пустоцвет… Надысь пойдём в лес, покажу, какие коренья собирать и травы с цветами рвать для того, чтобы жинка понесла, токмо рвать их должна сама баба, ребятёнка жаждущая, и токмо в подол понёвы.

— Это потому, что детей в подоле приносят? Да, деда?

— И поэтому тоже, правильно догадался, молодец! Сушит и отвары варит тоже баба с наговорами бабскими специальными. Я их тебе поведаю и, если ты их за завтра назубок не выучишь, уши-то я тебе надеру! Пить отвар необходимо семь дён по малой чарке и через седмицу даже самая пропащая баба, если у неё женское нутро не мёртвое, может понести. Запомни, семь дён! Не больше.

— Я запомню, не надо мне уши драть. А Лукерья понесла?

— Понесла, — тяжело вздохнул старик, за день смертельно уставший от расспросов любопытного мальчишки. — Двойня у Демидовых будет.

— А как ты… а-а-а, ты опять «взором волхва» смотрел? Деда, ты ослепнуть на старости лет задумал? Пошто ты меня сиротой оставить хочешь?

— Цыть! Ишь, распричитался, аки плакальщица, я ишшо помирать не собираюсь. Подождёт меня домовина[33]. Ты думаешь три рубля мамке с неба свалилось? Твои штаны тоже денег стоят, а они в огороде не растут. Попью отвары, не в первой, да очи на ночь кашицей намажу. Как раз завтра утром и нарвём на них трав, покажу каких и как их сушить и перетирать.

— А городской купец в прошлом месяце тебе цельный империал[34] дал тоже за «взор»? Дед, я тя оглоблей поперёк хребтины перетяну, чтобы ты глаза не портил! Ишь, шо удумал!

— Если ты меня, внучок, оглоблей перетянешь, я окочурюсь, — сделав длинный шаг, Прохор догнал Данилу и крепко прижал его к себе. Чтобы он не говорил и не делал, но старому травнику была приятна искренняя забота правнука. — Цыть мокроту на ровном месте разводить. Поучу я тя «взору», со мной будешь ходить, но наговоры и всё остальное чтобы завтра назубок выучил, смотри у меня!

Через неделю за калиткой старого, вросшего в землю дома травника, нарисовалась старостиха, смущённо переминающаяся с ноги на ногу. Разглядев Агафью, Прохор сморщился будто прошлогодняя пожухлая картофелина, усмехнувшись в вислые усы и потеребив кончик куцей бородёнки. Острые на язык соседки Огнёвых донесли до старика беду, настигшую жадную бабу. Жадная старостиха который день кряду из нужника не вылазила, ежечасно хлопая дверью деревянного сараюшки рядом со скотным двором. Не окончивший никаких академий Прохор был неплохим психологом-самоучкой. Зная повадки жены Никодима, он заранее добавил в сбор пару травок, безобидных для страдающего от лихоманки мужика, но дающих интересный эффект у здоровых людей, любящих тыкву. Агафья, в отличие от мужа, тыкву любила, да и кислого, с клюквенным вкусом целебного отвара мужа она не отказалась попробовать пару-тройку раз. Через три дня, как и обещал сморщенный травник, болезнь отступила и Никодим крепко встал на ноги, зато его сварливая половина почувствовала себя «очень не очень». К обеду до ушей деревенского старосты дошли все последние слухи и сплетни, так что он быстро пришёл к верному выводу о корнях недуга жены. Сам он к Прохору не пошёл — невместно, лицо-то не он потерял (да и боялся Никодим старика, что тут скрывать), а жене наказал извиниться перед дедом, который скоро век разменяет и заплатить сколько было сказано, иначе она вся на понос изойдёт. Старый хрыч может в могилу так свести, что не подкопаешься. Агафья мучилась недугом ещё три дня, но в конце концов упёртый гонор выбросил белый флаг.

— Полтинник[35], - сразу озвучил цену Прохор.

— Побойся бога, Прохор Иванович! — запричитала Агафья.

— Уже не Прошка, а Прохор Иванович, — ухмыльнулся в усы травник, — вы поглядите, люди добрые, как нужда вежеству учит. Завтра будет рупь. Думай, Агафья, думай.

Скрипя зубами, старостиха, которую уже начало потихоньку подпирать, под насмешливым взглядом травника выложила из потайного кармашка гривенный и два двугривенных…

— …приговор вступает в силу немедленно и обжалованию не подлежит!

Стук деревянного судейского молотка по специальной подставке облегчающей струной отозвался в душе Владимира. Свобода! По милости графа Ермолова он больше трёх недель провёл за решёткой. Удар с силой опущенного вниз молотка поставил точку в тюремном этапе его жизни, возвестив миру о справедливости и беспристрастности судебной системы Империи, оставив множество других многоточий. Чего не мог заглушить деревянный инструмент с фигурной ручкой, так это скрежета зубов Ромчика Ермолова и носатого графского юриста, сидящего по правую руку от сына патрона.

Последние недели оказались, мягко говоря, не слишком удачными для Ермоловых в целом. Тучи сгустились мгновенно, средства массовой информации будто с цепи сорвались, дружно полоская имя и грязное бельё графского семейства на страницах жёлтой прессы и губернских каналах телевидения. Информационная сеть тоже не осталась в стороне. Ролики из ресторана и университетской драки побили количество просмотров за позапрошлую неделю. Многочисленные свидетели, глядя в объективы видеокамер, припоминали реальные и мнимые грехи отца и сына, причём сын намного перещеголял предка, окончательно опорочив репутацию последнего в глазах губернской публики. Граф и наследник стали персонами нон-грата во многих престижных и статусных заведениях. К тому же дамокловым мечом над заслуженным чиновником нависла тень прокурорской проверки, вскрывшей многочисленные злоупотребления в возглавляемом Ермоловым управлении. Одна радость, недочёты оказались мелкими (по официальной версии), но волны, поднявшиеся после упавших в воду камней, смели с насиженных мест многих достойных господ с безупречным послужным списком в силовых ведомствах, что тоже не принесло графу популярности в среде, в которой он привык доселе вращаться. На посошок выяснилось, что щенок, только что освобождённый прямо в зале суда, успел подать несколько встречных судебных исков. Адам Исаакович Зайцман, отработавший на Ермолова почти четверть века, предлагал графу пойти на мировую, но старик упёрся. Как же трудно с этими принципиальными аристократами с их спесью и высокомерием. Этот старый шлемазл[36] прекрасно понимает бесперспективность судейских тяжб, но принципы… принципы, будь они неладны. Дальнейшее противостояние с мелким бен зона[37] не сулило ничего хорошего, судьи тоже люди и держат нос по ветру, прекрасно понимая откуда и куда дует. Проще было заплатить мальчишке и перевернуть страницу истории, забыв её как страшный сон, так как играть со сложившимся раскладом значило однозначно проиграть. Все козыри оказались у самодовольного щенка и суммы он может отсудить немалые. Измазавшаяся в грязи уголовная полиция, засадившая пацана за решётку, теперь рогом землю роет, чтобы обелиться. Благо там и рыть особо нечего, Роман Георгиевич — этот мастуль типеш[38], ни дна ему ни покрышки, хорошо подкузьмил себе, отцу и ему, Адаму, изгваздав на старости лет репутацию в дерьме. «Хорошее» завершение карьеры, будь Ермоловы прокляты! Но ничего, он с этих гоев возьмёт положенное, граф ему за каждый испорченный нерв заплатит.

— До встречи в суде, Рома, — презрительно выплюнул мальчишка Чаровников, проходя мимо Ермолова-младшего.

Сам «мальчишка» думать о Роме и Ермоловых забыл в тот же миг, как вышел на порог здания и счастливо зажмурился, подставив бледное лицо под яркие лучи солнца и полной грудью втянув свежий морозный воздух, благо здание суда располагалось у парковой зоны и воздух в тот момент оказался наполнен ароматами свежеспиленных деревьев после санитарной рубки вдоль аллей.

— Подвезти? Я сегодня на машине, — голос адвоката словно хрустальную вазу разбил радостный, самый сладкий миг свободы. По-прежнему ощущая тепло солнца, Владимир уставился на худосочного защитника. — Заодно поговорим без лишних ушей.

— Не откажусь, только мне…

— Не стоит благодарности, — отмахнулся Рихтер, — и ехать тебе есть куда, я помню адрес. Вчера связывался с Екатериной Сергеевной. Она не стала никому сдавать твой флигелёк и с удовольствием предоставит его тебе на прежних условиях и за сеанс массажа. Надеюсь, ты не растерял навыков? Мой синий «Вилюй» второй с левой стороны стоянки. Так, из срочного на сегодня ничего нет, а завтра тебе к десяти часам утра необходимо быть у меня в конторе, обсудим детали и наши следующие шаги. В одиннадцать обещали подъехать университетские юристы. Ректор, как ты и говорил, пошёл на попятный. Похоже ему крепко досталось от губернатора, а прокурор прочно взял его за яйца. Профсоюзные штафирки тоже ходят на задних лапках и робко интересуются, согласен ли некий молодой господин на мировую и досудебное решение вопроса. Хе-хе, там волна поднялась дай боже, чуть до мордобития, революции и студенческого бунта не дошло. Резонанс вышел знатный, вплоть до столицы и Имперской ассоциации студенческих профсоюзов. Пешки ректора получили пинками под зад и сейчас от тебя зависит, сядут они на скамью подсудимых или отделаются лёгким испугом. Я, конечно, понимаю, что это барон Корф расчищает себе поле деятельности, но мой тебе совет, не усложняй жизнь ни им, ни себе — возьми деньгами. Поверь, назад они уже не вернутся, их и близко никто не подпустит.

— Гонцы от родственников приходили? — лениво поинтересовался Владимир.

— Они самые, зондировали почву. Кое-кто там близко подвязан с губернатором, а тому сейчас не с руки пятнать репутацию борца с коррупцией, сам понимаешь, вопрос политический, своих людей он шельмовать не даст.

— Хорошо, пусть платят. Как с ней не борись, от коррупционной составляющей всё равно никуда не деться. Кумовство и местничество неистребимы, главное не зарываться, как тот же Ермолов. Этого гада я хочу додавить, если получится.

— На сколько-нибудь мы его прижмём и подоим, но на слишком многое не рассчитывай. Другое дело, Романа из университета турнут или куда-нибудь по-тихому переведут, граф постарается вывести сына из-под удара, если уже куда-нибудь не сплавил, я как-то упустил этот момент. Знаешь, ему самому как бы уже всё равно: почётная отставка или она же, но с позором и без пенсиона. Думаю, губернатор пойдёт графу навстречу, согласившись на первый вариант, всё равно все всё поймут в правильном ключе. Политический труп никому не интересен, а барон на этом заработает пару дополнительных очков.

— Да, а как же я?

— А ты пользуйся медийной популярностью и лови рыбку в мутной воде. Или не лови, если противно ковыряться в этом дерьме. Графа, как я понял, давим до последнего. С ректором определимся завтра. Приехали, кстати.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — пожал плечами Виктор, включая передачу. — Передавай Екатерине Сергеевне поклон от меня. Не опаздывай завтра.

Моргнув красными огнями, «Вилюй» аккуратно влился в поток автотранспорта. Несколько минут постояв на тротуаре, Владимир направился к парадному входу доходного дома. Интересно, как там его квартирка?

Первым делом после того, как хозяйка выслушала последние вести о перипетиях постояльца и милостиво отпустила его восвояси, Владимир надолго завис в ванне, остервенело отмывая въевшийся в кожу тюремный запах. Отмывшись до хруста, он хотел заказать доставку еды, но одиночество успело осточертеть в камере, ему до скрежета в груди захотелось побыть в обществе, среди людей, но до выбранного кафе Чаровников дошёл не сразу…

— И что? — бесшумно прикрыв за собой дверь подсобки-кладовой, Антон Николаевич легонько ткнул локтем в бок сына.

— Всё ещё копается, — не оборачиваясь, ответил отцу Сергей, поправив белоснежный халат. — Все сборы перенюхал, дебил. Он так нам все упаковки перемнёт, может его турнуть, пап?

— Ты сколько уже за прилавком стоишь, сын? — усмехнулся Антон Николаевич Острецов, внимательно отслеживая эволюции странного покупателя, ощупывающего и обнюхивающего очередной бумажный пакетик, вроде как со зверобоем на этикетке.

— С утра, — вздохнул Сергей, шумно сглотнув.

— Я так и думал. На провизора отучился, уже больше года работаешь, а за прилавком с утра, — ядовито плеснул отец в ответ. — Весь в мать.

— Батя, если не хочешь знать, куда тебе идти, не насилуй мне мозги, мама до тебя их поимела в особо извращённой форме, так что шёл бы ты куда-нибудь или сам за прилавок вставай.

— Ну-ну, не кипятись, сын, а то пар из ушей пойдёт, — прихлопнул хмурого отпрыска по плечу Антон, — лучше смотри внимательно и мотай на ус.

— Батя, я тебе сейчас звездану, на что смотреть?

— На профи, сына, на профи. Не часто к нам врождённые травники да знахари на огонёк заходят. Я таких за всю жизнь всего двоих или троих видал, ещё прадед был жив, песок с него сыпался, но небо коптил, да и те тоже новыми барханами Сахару обеспечивали, а этот на морду щегол пестрожопый, а ухватки один-в-один со стариками. Те также травы мяли и нюхали…

— А зачем? — обернувшись, шёпотом спросил Сергей.

— Они так отклик ловят. Мы с тобой их по пакетам расфасовали и считаем, что всё в ажуре, ан нет, не в ажуре. Каждую травку, если подходить к делу не формально, собирают в чётко определённое время и в чётко определённый период. Такие вот, — Антон Николаевич кивнул в сторону посетителя, пройдясь шершавой ладонью по голове, от чего его волосы, пребывавшие в лёгкой степени лохматости, обрели признак шухера на макаронной фабрике, — интуитивно определяют целебные свойства трав. Подержат в руках сбор и вместо отхаркивающего или лечения ангины, как все нормальные люди, назначают пить его от геморроя, причём, что интересно, помогает…

— А ты откуда это знаешь? — удивился сын.

— Прадед Фома рассказывал. Иди, обслуживай клиента, — подтолкнул Острецов сына в спину, заметив, что посетитель их семейного фито-магазина, совмещённого с аптекой, определился с выбором и прекратил терзать сушёные гербарии в мешочках и пакетиках, аккуратно раскладывая их обратно по местам. — Впрочем, я сам подойду, а ты товар разложи. Давай-давай, шевелись.

Быстро накинув халат, Антон Николаевич направился к кассе.

— Добрый день, молодой человек, чем я вам могу ещё помочь? — улыбнулся хозяин магазина молодому посетителю.

— Хм, — глаза парня с короткой причёской и несколько бледноватой кожей на лице, на мгновение подёрнулись паволокой задумчивости, затем он тускло улыбнулся, — вряд ли вы пустите меня на склад или в подсобку.

— Почему же, — сделал широкий жест рукой Антон Николаевич, — как я погляжу, в травах вы несколько разбираетесь…

— Несколько разбираюсь, — с чуть более открытой улыбкой, скромно подтвердил покупатель.

— Поэтому пущу и денег с вас за товар не возьму, если вы уделите мне толику своего драгоценного времени на консультацию по предмету нашего общего интереса. Я даже сам готов приплачивать вам за консультации или взять на ставку провизора, если вы, молодой человек, хотя бы по часу в день сможете уделять работе в моём магазине. Согласитесь, грех упускать травника-интуита, а в моём случае это даже преступно.

Парень по-птичьи склонил голову к правому плечу. Думал он недолго.

— Не стану спрашивать, с чего вы решили будто я травник, чувствую, всё равно не ответите. Каждый имеет право на личные секреты… Что ж, давайте попробуем консультации. Договор?

— Договор! — закрепляя достигнутое устное соглашение, Виктор Николаевич от души пожал удивительно сильную пятерню парня.

— Владимир.

— Антон Николаевич, будем знакомы, — в ответ представился Острецов, — ну, прошу в нашу святую святых…

— Так, Тёмыч, лежи смирно! — прицыкнул Владимир на вихрастого клиента, дёргающегося под его руками. — Цыц!

Последнее относилось к матери обладателя шила в пятой точке, взволнованно подскочившей с кресла, установленного в углу комнаты, переоборудованной в массажный кабинет. Ошпарив Чаровникова гневным взглядом, Марина Ивановна Комарова нехотя опустилась обратно.

— Колет! — вновь дёрнулся тонконогий подросток на массажном столе. — Аж в заднице простреливает!

— Сказал бы я, где у тебя простреливает, боюсь только твоя дражайшая матушка нам обоим уши надерёт. Мне за сквернословие, а тебе за то, что слушаешь, развесив лопухи, — пробурчал Владимир, прижимая ладонь к худосочной спине и наблюдая за невидимым простым глазом мистическим свечением, стекающим с его длани на костлявый позвоночник, рыбьим гребнем выпирающий из мальчишечьей спины. — Ты, Тёмыч, пацан с царём в голове, сам понимать должен, что оживающие нервные окончания отзываются болью. Так что терпи, казак — атаманом будешь!

— Ай! Как утюгом прижгло, — опять подал голос Артём.

— Ну-ка, кречет ты наш, палёный, пошевели лапками, — отступив от стола, Владимир критическим взглядом всматривался в результат своих недельных трудов. Он, конечно, не волшебник, а только учится, зачастую используя в роли учебных пособий собственных клиентов, предварительно на камеру заручившись их согласием. — Да не граблями, олух, а ходунками своими спичечными. Давай-давай, смелее, не сломаются они. Сам, сам… Марина Ивановна, сядьте на место, Артём должен сам. Если что я его подхвачу. Сядьте, я вам сказал!

Грозно прикрикнул на женщину Владимир, воспользовавшись опытом волхва Ведагора, виртуозно владевшего голосом и умевшего подавлять взглядом. Вздрогнув, Марина Ивановна испуганным кроликом метнулась обратно, из-под длинных пушистых ресниц наблюдая за парнем, неожиданно ставшим пугающе грозным и до колик в сердце дьявольски зловещим.

— Так, так, можешь же, если захочешь!

Подбадривающе, между тем ехидно, подпустил шпильку Владимир, внимательно отслеживая каждое движение мальчишки, самостоятельно спустившегося с массажного стола, а теперь неуверенно перебирающего непослушными ногами в сторону кресла с матерью, из глаз которой неожиданно потекли крупные градины слёз.

— Тёма! — вскрикнув раненой птицей, не замечая упавшего на пол кружевного платка, Марина Ивановна бросилась к сыну, заключив того в крепкие объятия.

В этот раз Владимир не стал мешать им, опасаясь лишь одного, чтобы в эти костедробительные объятия не угодить самому. Женщины только на вид хрупкие создания. Знаете ли, в порыве благодарности они могут и стальную рельсу в дугу согнуть, не то, что рёбра кому-то от радости переломать. Хотя после пугающего окрика во взгляде женщины поселилась здоровая опаска. Выждав приличествующее моменту паузу, он всё же заставил мать отпустить сына.

— Марина Ивановна, я неделю убивался над Артёмом, а вы его сейчас за минуту задушите, добродушно хохотнул Владимир, — дайте ему, наконец, воздуха вдохнуть. А ты, боец, чего нюни распустил?

Всхлипнув, Артём, на лице которого проступило виноватое выражение, лениво отмахнулся от целителя.

— Я ведь не верил тебе… вам… До самого конца не верил, — хлюпнул носом мальчишка.

— Ну-у, ты мне, глаза-то не открыл. Знаешь, парень, открою тебе с мамой маленький секрет, я бы за тебя не взялся, если бы не видел, что ты в глубине души хочешь избавиться от недуга и не желаешь сам на себе ставить крест. Давно известно, что медицина бессильна перед желанием пациента жить. Я хорошо представляю, через какой ад тебе с мамой пришлось пройти, знаю, какими жестокими бывают дети, мне в детстве тоже кое-что пришлось испытать на собственной шкуре, но самое главное и достойное уважения — вы не сломались. Так, давайте выражения благодарности отложим до завтра, а сейчас вам пора. Тёмыч, «падай» в свою телегу на колёсиках, ноги тренировать надо постепенно, каждый день по чуть-чуть увеличивая нагрузки. Мышц у тебя нет и взяться им пока неоткуда, поэтому не перетруждайся с дуру, чтобы не навредить. Усёк? А раз усёк, шкандыбай до коляски, мама и я подстрахуем тебя, пять шагов ты сейчас вполне способен осилить. Шевелись, атаман, у меня осталось десять минут до следующего клиента и хотелось бы чуть-чуть отдохнуть и выпить чаю, а то язык скоро в култышку превратится.

Выпроводив безумно счастливых Комаровых восвояси, Владимир налил себе из термоса бодрящего травяного настоя и опустился в кресло, не успевшее остыть после Марины Ивановны. Втянув носом одуряющий аромат цветущего луга, разбавленный нотами ягод земляники, он пригубил напиток. Интересно, как скоро его возьмут в плотную осаду? Молва, подгоняемая сарафанным радио, давно прокатилась по губернской столице, дотянувшись щупальцами до других городов и тихой сапой заползая в Москву. Кто бы мог подумать, что закопёрщиком слухов о молодом да раннем знахаре иже целителе станет бывший городовой, а ныне пенсионер, Матвей Панкратович Сивоконь, которого Владимир избавил от застарелого кашля из-за простреленного лёгкого и тянущих болей в спине. Он не хотел брать денег с бывшего городового, но старый казак сам сунул ему полторы сотни рублей, грозно рыкнув, чтобы пацан «не выкобенивался». Любой труд должен оплачиваться, тем более, кхе-кхекал он уже пятнадцать лет и три года мучался спиной, а тут, дай бог, пять дней и никаких неудобств от старых шрамов и спайки чудесным образом рассосались, оставив врачей в служебной поликлинике в лёгком недоумении. Он бы и больше отдал, но некоторое время на мели, несмотря на выплаченное единоразовое пособие и пенсион. Деньги бывший городовой вложил в организацию торжества по случаю законного оформления отношений с незабвенной Екатериной Сергеевной Свешниковой, ответившей «да» на робкое предложение руки, сердца и прочего ливера старым воякой. Кстати, Володенька, вы тоже приглашены, проворковала тогда румяная от смущения невеста, незаметно подкравшаяся к мужчинам. Отказа она и Матвей Панкратович категорически не приемлют.

Владимир не стал тогда говорить счастливым жениху и невесте, а ныне молодожёнам, что лечение ветерана могло уложиться в один день, но почерпнутый из снов опыт предков настойчиво советовал не обесценивать собственный труд. Окружающие должны и обязаны видеть, что их излечение травником, волхвом, знахарем (нужное подчеркнуть) даётся тяжким трудом последнего. Начинать следует с малого. Придёт известность, придут и деньги, но даже в этом случае не стоит брать на себя лишнего и показывать всей силы с умениями. Считаешь до десяти, остановись на пяти и не показывай больше, чем успела пронюхать лиса-проныра Вяземская. Дамочка она непростая и работает на людей интересных, поэтому внимание свыше по любому обеспечено, но сильно борзеть они не посмеют, если за спиной знахаря, сиречь целителя, встанут благодарные народные массы, хотя любовь толпы не отличается постоянством. Сегодня тебя возносят на пьедестал, завтра сдёргивают с оного и волокут на эшафот, наплевав на все заслуги и предавая анафеме. Слава и признание — это палка о двух концах, можешь ты ею навернуть, а могут и тебя, так что с этой эфемерной материей стоит быть предельно осторожным, синяки и раны от неё остаются вполне себе настоящие.

С добрыми делами тоже не стоит перебарщивать и опускаться до пошлого желания помочь всем и каждому с низкопробной благотворительностью, иначе сам не заметишь, как у тебя на шее образуется седло с покрикивающими сверху седоками. Давно известно, что люди не ценят доставшееся бесплатно, без приложения усилий, хотя стремление к халяве неистребимо. Лучше всего каким-либо образом монетизировать проснувшиеся умения и талант или принимать иной эквивалент оплаты. Остроглазый волхв из снов скрипуче вещал, что иные услуги дороже плетёных серебряных гривен и каменьев самоцветных, главное не продешевить и не прогадать. Кустобровому седовласому луню вторил травник Прохор Иванович, тем не менее наказывая не драть шкуру с простого люда. Есть те, с кого и тысяча рублей не убудет, а есть несущие последнюю копейку, поэтому, дабы не прослыть жадным мироедом и сквалыгой, ему, раз он добровольно встал на дорожку знахаря, придётся придерживаться определённых правил и граней. Волхв, выныривая откуда-то из глубин естества, свысока усмехался над наивными советами Прохора, а уважаемый торговец, носивший когда-то имя Ласка, точил верный хопеш, поигрывая бронзовым кинжалом, снятым с мёртвого меджая. Привычка решать некоторые проблемы кардинально не изменила Ласке до самой смерти. Людскую природу не переделать. Тысячелетия истории не справились, куда ему одному. Иные двуногие хищники намного хуже волков и прочих кровожадных тварей — те ещё мрази! Таких не лечить, а в гроб вгонять надо — чище воздух станет и мир вздохнёт свободней без их отравляющих миазмов. Что с такими представителями рода человеческого делать, Владимир? Думаешь, графом Ермоловым пороки мира ограничатся?

В СИЗО у Владимира неожиданно образовалось много свободного времени, которое он потратил на развитие энергетических каналов, без устали гоняя энергию по организму с утра до вечера, переосмысливая и проверяя доставшееся от ушедших предков наследство.

Стоит упомянуть, что заняться целительством Владимира вынудило фиаско с попыткой восстановления в университете в текущем учебном году, хотя перспективы поначалу выглядели самыми радужными, но неожиданно губернскую Фемиду придержали за уздцы окриком из Москвы. Проснувшийся от спячки Совет Ректоров направил жалобу на гонения их губернского собрата в Канцелярию ЕИВ. Вряд ли челобитную разбирал сам Император, скорее всего цидулю спустили по инстанции, а там включился механизм интриг и противовесов. Какой-то очень высокопоставленный царский чиновник пораскинул мозгами, решив пойти навстречу коллегам от науки и образования за какие-нибудь преференции. Механизм государственной машины резко дал заднюю, а ретивым молодым людям очень настоятельно посоветовали не мутить воду, иначе… Иначе один из них может навсегда распрощаться с мечтами о карьере юриста, а второму закажут путь в высшие учебные заведения Империи. Хватит с вас, молодой человек, заранее оговорённого досудебного решения о восстановлении на первом курсе университета на любом факультете по выбору без повторного прохождения вступительных экзаменов, но в следующем учебном году. Зимнюю сессию вы пропустили, так что не обессудьте. Цените то, что имеете. На этом всё. Владимир «умылся», но обиду затаил и пообещал поквитаться, как только представится удобный случай. Таки передалось ему что-то от Ласки и Ведагора, которые никогда не спускали и не прощали обид, да остальные предки кротостью не отличались, не раз взалкивая крови врагов с обидчиками. Травниками, знахарями и волхвами они были своеобразными и вторые щёки подставляли для того, чтобы отвлечь врага показным смирением, в это время пробивая в челюсть, в печень или рассекая клинком глотку с ярёмной веной. Ядом и прочими забавами тоже не пренебрегали. Профессиональных воинов среди них хватало, даже парочка ассасинов затесалась, один из которых столь же хорошо врачевал, как убивал, но сны о последних Владимир просмотрел мельком. Почему так, он не понимал, а делать заключения не хватало элементарных знаний. Почему жизнь одних приходится переживать чуть ли не подневно, а другие удостаиваются краткого пересказа вскользь? С другой стороны, лишнее тоже ни к чему. Главное для себя он взял, остальное приложится.

Как ни странно, «светлыми пятнами» остались возможности потрясти графа и владельцев «Эвереста». Если рестораторы слились подозрительно быстро, согласившись со всеми предъявленными требованиями, то граф ушёл в глухую оборону. Работа по взламыванию бастионов целиком и полностью легла на плечи Виктора, который собачился с графским юристом за каждую копеечку и конца-края этому пока было не видно. Проиграв один суд, граф подал апелляцию… Рома перекочевал в столицу, но на счёт его Владимир был спокоен — проклятье пустило крепкие корни и последствия оного не за горами, а там посмотрим, кто смеётся последним.

А пока суть да дело, надо было на что-то жить. Тратить деньги из фонда социального страхования не самое разумное решение. На выплаты рестораторов тоже долго не протянешь, а за квартиру платить требуется ежемесячно, да и самому чем-то питаться, поэтому, кроме массажа, работы дворником и разгрузки вагонов, Владимир взялся за мелкие травмы и консультации в фитоаптеке, хозяин которой обещал процент с прибыли, если дело выгорит. Так оно или не так, в любом случае до сезона сбора трав ещё дожить нужно, а там как выгорит, хотя клиентов у Острецова прибыло. Сборы, составленные с подсказки Владимира, никогда не залёживались на прилавке, разлетаясь немногим хуже горячих пирожков в базарный день. С деньгами аптекарь не обманывал, но капля не наполнит море. Низкоквалифицированный труд позволял держаться на плаву, но никак не грести в нужную сторону.

Сначала Владимир свёл бородавки своему помощнику из соседнего дома, потом убрал веснушки рыжеволосой соседке, оплатившей работу обалденным тортом и неделю баловавшей парня превосходной выпечкой. Следом была экзема, над которой он промучился четыре дня, сумев подобрать травы для примочек и перенаправив клиента Острецову, туда же отправились ходоки с высыпаниями на коже и кашлем, а затем к Владимиру пришёл Матвей Панкратович…

Владимир долго думал, где взять денег на свадебный подарок, в итоге решив идти иным путём… На свадьбе невеста поразила гостей и жениха сиянием помолодевшего лица с чистой обновлённой кожей. На травы у Чаровникова ушло пятьдесят рублей и три дня на изготовление специальных масок. Надо ли говорить, что никто из молодожёнов не стал делать секрета из преображений? Матвей Панкратович пустил слух среди ветеранов, а Екатерина Сергеевна не удержала язык в дамском клубе. Постепенно массаж отошёл на задний план, по-прежнему служа Владимиру хорошим прикрытием для его целительской деятельности. Есть лицензия, есть сертификат, клиент приходит на массаж, а то, что он получает иные услуги, так это приятный бонус.

Желающие омолодиться дамочки пёрли косяком, но их Владимир разворачивал в сторону аптеки. Сообразив, что шанс погрязнуть в изготовлении масок на всю оставшуюся жизнь значительно отличается от нуля и грозит подобраться к ста процентам, Владимир продал рецепт Антону Острецову за приличную сумму и процент от прибыли, но и там доброй половине молодящихся кокоток временно дали от ворот поворот до лета, указав на израсходование всех запасов и отсутствие необходимых ингредиентов для изготовления столь полюбившихся дамам косметических масок. Нет, милые дамы, трав пока нет. Нет, во всей губернии нет. И в соседней всё выбрали, и в Москве. Нигде нет! Потерпите, милые барышни! Как только наступит лето, сразу отправим сборщиков. Да-да, непременно запишем вас первой в очередь на приобретение. Видите, заношу в компьютер и отдельно в личную записную книжку. Наше слово твёрдо. Клиентов, а тем более клиенток, мы не обманываем — себе дороже, ведь обманутая женщина в гневе страшнее тайфуна, а нам это надо? Не надо, вы и сами это лучше нас понимаете.

Пока Антон Николаевич, втихую потиравший руки и подсчитывающий будущие прибыли семейной аптеки, воевал с дамами, Владимир «расправился» со всеми приведёнными ветеранами, один из которых пожаловался юному целителю на судьбу внука, прикованного к коляске из-за ДЦП — детского церебрального паралича. Слово за слово, день переливания из пустого в порожнее, и отставной майор Баталин уговорил Владимира глянуть мальчика. Любые деньги, всё что угодно…

Первый юный пациент не оставил после себя каких-либо особых воспоминаний и впечатлений. Пятилетний пацанёнок, лицом, как две капли воды с поправкой на возраст, смахивающий на деда, вёл себя ниже травы, тише воды и его родители поначалу отнеслись к Владимиру с немалым скепсисом, согласившись на лечение скорее от безысходности, с которой утопающий хватается за соломинку. Можно было подумать, что у Юры Баталина задержка в развитии интеллекта, от чего тот молчал и сидел маленьким лупоглазым нахохлившимся сычом, но тут просто играло воспитание деда и отца, носивших офицерские погоны. Мелкому мальчугану чуть ли не с младенчества прививали понятия дисциплины. Получив разрешение взрослого, Юра затрещал без умолку. Речь у него оказалась правильной и грамотной, без лишних слов-паразитов, что само по себе было необычно для пятилетнего ребенка. Слова он не тянул и не «тормозил» в самых неожиданных местах. В энергетическом плане аномалии головного мозга мальчика ещё не стали чёрными необратимыми пятнами, а светились красными и розовыми оттенками, поддающимися коррекции.

Получив зафиксированное видеокамерой разрешение, Владимир приступил к исцелению. При возможности исцелить ДЦП за один день, он, помня виртуальные наказы предков, потратил пять, после каждого сеанса симулируя усталость. Спектакль удался потому, что ни мать, ни дед, ни отец внимания на актёра не обращали, целиком и полностью поглощённые наблюдением за родной кровиночкой, которая к обеду пятого дня сумела без детских костылей самостоятельно пройти вдоль стены пятнадцать шагов. Красные и розовые пятна аномалий головного мозга мальчика обрели ровный светло-салатовый оттенок.

На следующий день знакомые майора привезли к Владимиру взрослого, двадцатипятилетнего парня, глянув на которого он сразу отказался браться за исцеление.

— Не смогу, — просто и без затей сказал он матери инвалида, — я не умею лечить чёрные аномалии в мозгу. Они не убираются. Там все энергетические связи уже мертвы. Нечего, понимаете, лечить.

— Вы же ещё не пробовали! — пыталась увещевать мать парня. — Вы только попробуйте. С Юрой же получилось, чем мой Паша хуже?

— Он старше. Юра ещё маленький и растёт, мозг, говоря по-простому, не закостенел с возрастом, нарушения не стали окончательно необратимыми, понимаете? Не хочу давать вам ложную надежду. Мне жаль, но я не смогу помочь Павлу, — покачал головой Чаровников.

— Будь ты проклят! — взвизгнула женщина, кинувшись на Владимира и едва не вцепившись ногтями ему в лицо, и быть физиономии несостоявшегося целителя располосованной, не перехвати майор Баталин дамочку за талию. — Будьте вы все прокляты! Прокляты, прокляты!

Сплюнув под ноги, Владимир молча ушёл в дом и захлопнул за собой дверь. Слава она такая — палка о двух концах…

Напоминая видом большого вальяжного сенбернара, семейный врач Валерий Иннокентьевич Дужин, сдёрнув с носа очки, тяжело, по-собачьи вздохнул. Будь проклят тот день, когда он согласился подменить своего уехавшего «на воды» престарелого коллегу, более четверти века наблюдавшего одного из элитных пациентов губернии. Кто бы знал, сколько нервов придётся потратить на этого высокомерного желчного и ворчливого старика, цедящего каждое слово через губу. То-то Семён Николаевич бежал на курорт впереди собственного визга, Валерий и сам бы сейчас с радостью сбежал бы куда-нибудь подальше от графа, выпившего из него все соки.

— Прохор! — простуженной вороной прокряхтел граф, слезая с дивана, на котором его осматривал доктор.

Подскочив к патрону, седовласый управляющий, принялся помогать тому облачаться.

— Кхе, что скажете, доктор? — кривя губы от простреливающих болей в спине, проскрипел граф.

— Ваше состояние…, - стараясь говорить как можно мягче и дипломатичнее, чтобы не раздражать графа Ермолова, начал Валерий Иннокентьевич, но был прерван на середине фразы.

— Дерьмовое, сам знаю! — выплюнул граф, с вызовом глядя на врача. — Хватит меня щупать со всех сторон, я вам не девица, сделайте что-нибудь, наконец! Меня уже тошнит от врачей, процедур и вашей безграмотности. Тупые, безмозглые коновалы…

— Вы должны понимать, что без анализов и соответствующего осмотра в условиях стационара никто не может сделать заключение…

— А что вы, вообще, можете, только деньги как пиявки сосёте. Кровососы! — презрительно прокаркал граф.

— Ваше здоровье в ваших руках, граф, — не сдержался Валерий Иннокентьевич, доведённый до ручки бесконечными придирками и оскорблениями, — все назначения Семёна Николаевича я оставляю в силе до проведения осмотра и получения результатов анализов. Как вы правильно заметили, я и другие врачи не умеем гадать на кофейной гуще, чего и вам желаю, к тому же ваше наплевательское отношение к собственному здоровью ни на йоту не приближает нас к выработке продуктивного лечения, а я, как вы могли заметить, не шаман и танцы с бубнами и призывами духов вокруг пациентов не устраиваю и наложением рук не лечу. Не обучен, знаете ли, и талантов соответствующих не имею. К слову, появился в губернии один такой уникум и по слухам даже не шарлатан. По крайней мере мы имеем на руках подтверждённые и документально зафиксированные случаи исцеления. Не нравится вам медицина официальная, ваше сиятельство, обратитесь к неофициальной. Припадите, так сказать, к народным корням. На сём разрешите откланяться.

— Прохор, — надменно скривил губы граф, — проводи доктора.

Выезжая с территории городского поместья Ермоловых, Валерий Иннокентьевич непроизвольно скопировал надменно-презрительную гримасу престарелого засранца с графским титулом. Старик слишком много мнит о себе, считая себя голубой кровью и солью земли и невдомёк тому, что земля готова принять его в свои объятья. Все там будем, представ перед Всевышним в чём мать родила. Выходец из простонародья, за счёт собственного ума и таланта пробившийся в элитную прослойку семейных врачей, Валерий Дюжин научился видеть знаки. Жизнь и долгая практика заставили. Костлявая определённо положила на старика взгляд, но забирать к себе не спешит, желая, чтобы несчастный ещё помучился, страданиями выпрашивая у Смерти милость ухода в иной мир. К тому же, чего скрывать, сам граф вызывал у доктора состояние близкое к брезгливости, похожее на то, когда видишь жирного таракана, ползущего по стене. Пусть насекомое привезли с Мадагаскара, холя и лелея в аквариуме, но от этого оно не перестаёт быть тараканом, и только опаска с головы до ног уделаться в потрохах останавливает от удара по нему тапком. Граф и был этим самым мадагаскарским тараканом — жирным, откормленным и омерзительно противным.

— Прохор, намажь мне спину мазью с тёщиным ядом, — процедил граф после того, как верный управляющий проводил никчемного докторишку и вернулся в дом. — Не удивлюсь, если его доили с этой старой змеищи, и узнай, что за целитель у нас в губернии выискался. Проклятая ведьма Вяземская, пробери её геморрой, отказалась со мной работать, может быть обратиться к этому самородку, чем чёрт не шутит?

Намазав хозяину спину и оставив того, закутанного в тёплый плед, греться в кресле-качалке у разожжённого камина, Прохор покинул кабинет. В отличие от доктора и графа, он владел информацией о целителе и сейчас тщательно подбирал в уме варианты доклада. Графу однозначно не понравится то, что ему сообщат.

Развалившись на мягком диване, Роман блаженно расслабился. Каким-то чудом он пережил гнев отца. Просто невероятно, как предок собственноручно не прикопал сына где-нибудь на заднем дворе, настолько он был зол. Впрочем, старик не бросил нерадивое чадо на растерзание толпы и продажных журнашлюх. Папахен задействовал старые связи в столице, переведя отпрыска в МГУ, таким образом выведя оного из-под удара жаждущей крови «широкой общественности». Рокировка позволила избежать травли и неминуемых разборок дома, но Роману не нравилось в Москве. Кто-то всеми правдами и неправдами пытается пролезть в первопрестольную, только не он. Кто он здесь и кем был дома?

Дома он был первым во всём, за исключением мелких неприятностей в лице много возомнившего о себе Чары, а здесь? Здесь он один из многих. В МГУ в глазах рябит от сыновей князей, баронов и прочих графских отпрысков, и знаменитых фамилий, для которых Роман Ермолов оскандалившийся провинциал, потерявший дома всякое уважение. «Звёздам» университета он был интересен именно скандалом, да и то ненадолго. Затем Роману быстро указали на место, отказав от высшего общества как недостойному его внимания. Провинциал с графским титулом, видали мы персон и поважнее, чем «шишка» из засиженной мухами Тьмутаракани.

Роман не привык к пренебрежительному отношению, но ему хватило ума не толкаться локтями, стараясь показать себя в лучшем свете. Как бы пренебрежительно он не относился к собственному отцу, но без тени «старика» за спиной наследник ощущал себя неуютно. В отличие от дома, здесь не простят ни одной дерзкой выходки, и околоточный не согнётся в подобострастном полупоклоне от звука фамилии, прозвучавшей из уст юнца. Видимо, отец надеялся, что это остудит разгорячённую вседозволенностью кровь сына. В чём-то граф оказался прав, а в чём-то прогадал. Роман просто ушёл в тень, без отчего ока тихо напиваясь в ресторанах или «кувыркаясь» с дорогими проститутками в профильных заведениях. Учился он для «галочки», словно отбывая повинность, дабы к нему невозможно было подкопаться. Вряд ли его оставили совсем без пригляда.

— Чем займёмся, котик? — обольстительно улыбнувшись, в обитые бархатом апартаменты вплыла обворожительная девица в кружевном нижнем белье.

Откровенный костюм, призванный акцентировать внимание на некоторых частях тела, а не скрывать их, оттенял пушистый хвостик позади и симпатичные кошачьи ушки, искусно вписанные в причёску.

— О! — Роман игриво хлопнул девицу по упругим ягодицам. — У меня есть несколько идей.

— Расскажешь? — лукаво стрельнув глазками, прогнула спинку «кошечка». — Я с удовольствием послушаю.

Похабно улыбнувшись, парень принялся рассказывать о посетивших его голову мыслях, но до воплощения идей в жизнь дело не дошло по причине отказа «естества» работать… Как ни старалась «кошечка», «движимость» оставалась недвижимой, что привело Романа в неописуемое бешенство.

— Ну что ты так расстраиваешься, котик, с кем не случается, подумаешь, — «кошечка» попробовала притушить гнев клиента, чем неосторожно взбесила его ещё сильнее.

— Ах, ты…, - с губ Романа сорвалось бранное слово, подкреплённое мощной пощёчиной, опрокинувшей девушку с дивана. Второй удар разбил «кошечке» нос.

Упав на пол, работница дома терпимости молча утёрла побежавшую из носа юшку и зло стрельнула глазами. Она отползла в сторону фигурного журнального столика с аляповатой вазой, выполненной под древнегреческую амфору, и нажала замаскированную кнопку сигнализации. Через минуту в номер ворвались дюжие охранники, в один миг скрутившие клиента, позволившего себе лишнее в отношении работницы. Резкий, без замаха удар под дых оборвал любые оправдания Романа. Лопатообразные, но необычно ловкие руки секьюрити моментально охлопали одежду Ермолова, беспомощно сучащего ногами между двумя шкафоподобными монстрами, которые будто нашкодившего котёнка за шкирку вздёрнули его в воздух. Извлечённый из недр одежд «лопатник», лишившийся всей наличности, но сохранивший в неприкосновенности кредитные карты, запихали обратно в нагрудный карман пиджака, после чего Романа ловко выволокли на улицу и швырнули в грязную лужу, наказав даже близко не подходить к данному заведению, иначе в этой же луже его и утопят. До «Иванов» с Хитровки и полиции доведут, за что клиенту закрыли доступ. Ариведерчи!

Через пять часов наряд полиции подобрал пьяного в хлам студента МГУ, который настолько переборщил с возлияниями, что уснул на улице, в роли кровати избрав заплёванную курильщиками лавку в одном из внутренних московских дворов и только бдительность граждан не позволила ночным татям обобрать пропойцу до нитки. Хотя крутились возле забулдыги подозрительные личности, крутились. Утром проснувшемуся в медвытрезвителе и плохо соображающему Роману сунули под нос протокол с постановлением о взимании штрафа за нарушение общественного порядка. Через три часа выписка об административном нарушении и неподобающем поведении студента легла на стол ректора университета.

Прочитав документ, ректор хмыкнул. Знакомая фамилия, только спустить дело на тормозах не получится, так как полиция завела дурную привычку направлять копии в профсоюз и студсовет. Разбирательство последует однозначно, тем более, в свете грядущей отчётно-перевыборной конференции никто не станет класть бумаги под сукно, наоборот, заинтересованным лицам требуется показать работу. Участь наследника графа Ермолова предрешена. Ему лучше самому написать заявление об отчислении, чем стать парией.

— Добрый вечер, Володя!

— Здравствуйте, Екатерина Сергеевна.

Владимир, вернувшийся из похода по магазинам, подозрительно покосился на хозяйку доходного дома. Не нравилось ему, как прозвучало «Володя» из её уст. К бабке не ходи, мадам к нему с какой-нибудь просьбой, иначе елейный взгляд не поддаётся рациональному объяснению.

— Вы ведь ко мне не просто так, Екатерина Сергеевна? Прошу, проходите в квартиру, не будем развлекать публику неловкими ужимками на пороге.

— Что у вас на этот раз? — поставив пакеты с продуктами на стол, спросил Владимир.

— Не у меня, — чуть зарделась щеками Екатерина Сергеевна, до сих пор ощущавшая некоторую вину за инцидент с матерью Павла. — У моей хорошей знакомой, точнее у её дочери есть деликатная проблема.

— Надеюсь не как у Павла? — сразу ежом ощетинился Владимир.

— Что вы, Володя, — замахала руками Екатерина Сергеевна. — Настя девочка адекватная, только забеременеть никак не может, пятый год замужем, всех врачей обошли… Не могли бы вы… Хотя бы одним глазком… Даже если ваш вердикт будет отрицательным…

— Одним глазком, — сдался Владимир. — Я ничего не обещаю, вы должны сами понимать. Завтра в восемнадцать ноль-ноль у меня нет клиентов, пусть дочка вашей знакомой приезжает. Гляну, что с ней и как.

— Мы всё понимаем, — обрадованно закивала женщина. — Спасибо, Володя!

Владимир битый час изображал столб у светлого провала окна, будто от разглядывания уличного пейзажа что-нибудь изменится. Ничего, ровным счётом ничего в наружном мире не поменяется, переживай он не переживай.

Победы и поражения в его насыщенной событиями жизни шли рука об руку. Только-только ты взобрался на очередную вершину и не успел порадоваться восхождению, как кубарем скатился вниз. И ладно бы, если бы от тебя что-то зависело. Как сказано выше — ничего, ровным счётом, ничего! Судьба-злодейка сама причудливо тасует карты, не зная, какая из них выпадет в следующий момент.

Вздохнув словно старый, побитый жизнью пёс, Владимир обернулся к столу, на котором ветер, сквозняком просочившийся через открытые форточки, игрался шелестящими бумагами самого официального вида. Невидимый забавник то приподнимал края страниц в открытой папке, то принимался едва двигать на потрескавшейся лаковой поверхности столешницы пару отдельно лежащих листочков, скреплённых обычной скрепкой.

Канцелярская папка из плотного картона прочно удерживала в себе одну из вех жизни молодого квартиросъёмщика, одним своим присутствием рисуя черту, зовущуюся «до и после». Потрепав лёгкие тюли, ветер вновь невесомо дунул на бумагу, заставив её трепетать в мнимом испуге и боязни упасть на пол. Вместе с листами затрепетали крыльями имперские орлы на «шапках» и синих печатях.

Одним движением задёрнув шторы, Владимир прошёл к маленькому угловому диванчику и после нескольких мгновений раздумывания о чём-то своём, не связанном с проклятой «канцелярией», окунулся в мягкие объятия мебели. Отец ни на один из судов не приехал, впрочем, иного от родителя ожидать не стоило. Папашка с мачехой красноречиво высказались во время посещения отпрыска в СИЗО. Чаровников-старший тогда долго разорялся на тему позора на его лысую голову и попранного достоинства фамилии. Звучали слова про авторитет в около криминальных кругах и прочая хрень. Мачеха больше отмалчивалась, за неё вещали нескрываемые злорадное торжество, мрачная радость и высокомерное презрение, изливающиеся из искусно подведённых глаз. В какой-то момент папашка в своём глухарином монологе, когда токующая птица, надувшая зоб, не слышит и не видит окружающий мир, дошёл до того, что он ни знать, не видеть позора своего рода не желает. Владимир не стал дослушивать отца, с первых слов ему стало понятно — ночная кукушка перекуковала и переформатировала мозги мужа, не мытьём, так катаньем вложив в них своё отношение к ненавистному пасынку, тем более «птице» было чем оперировать и на что давить. Округлившийся животик мадам Чаровниковой яснее ясного намекал на ожидаемое пополнение в семействе и судя по поведению оной личности, она ждала мальчика, вследствие чего ребром встал вопрос с наследником. Судя по всему, Владимира окончательно вычёркивали из списка «счастливчиков», тем более он сам предоставил мачехе удобный повод устранить досадную помеху с пути ещё не родившегося ребёнка. Кивнув охраннику, Владимир вышел из комнаты свиданий. Честно говоря, не очень-то хотелось и он ни на что не рассчитывал, но до чего же противно и погано было у него на душе. Не хочет отец его знать, что-ж, его право…

Суды, суды, суды, Владимира не один десяток раз посещала мысль, что он скоро пропишется в здании суда или в офисе Рихтера. Он уже с охраной и работниками адвокатской конторы и суда расшаркивается, как с близкими знакомыми, а девчонок секретарш одаривает шоколадками и осыпает комплиментами. Кто бы знал, как он устал! Одна отрада, Вика, мелкая оторва, с перерывом на заключение в СИЗО, постоянно оставалась на связи со старшим братом, через день бомбардируя его видеосообщениями и переписками в социальных сетях. Младшая ярко и красочно, как только это у неё одной получалось, описывала творящийся дома бедлам. По её словам, мать окончательно в ней разочаровалась и даже с облегчением восприняла демарш дочери с переездом в бывшие апартаменты брата. Вика присылала множество фотографий, писала о своих успехах, но ни на одном снимке не было ни отца с матерью, ни старшей сестры. Сейчас мать перестала обращать внимание на непокорную дочь, все помыслы женщины заняты будущим пополнением и ремонтом детской. В связи с поздней беременностью она часто наведывается в женскую консультацию, где окончательно подтвердили, что будет мальчик. Сам Владимир предпочитал общаться с любимой сестрой в видеочатах, тратя по вечерам от одного до двух часов на разговоры и разбор домашних заданий Вики. С шутками и прибаутками он расспрашивал сестрёнку о мальчиках. Мелкая краснела и смущалась, превращаясь в краснолицый одуванчик и попутно отбрехиваясь, что ну их, этих пацанов, а сама отводила взгляд, заставляя брата скалиться во все тридцать два. Вике советовалось особо нахальных ухажёров припугивать старшим братом-уголовником. Мол, приедет, воздаст по заслугам, если что. На что мелкоуголовному типу заявлялось, что с сердечными делами без него разберутся. И, вообще, не до мальчишек ей сейчас, оглянуться не успеешь, как придёт время экзаменов, а там и поступать куда-то надо, поэтому первым делом учёба, а мальчики потом! Ну-ну…

Обретя свободу, Владимир некоторое время улаживал свои дела, вернувшись к приснопамятной беседе где-то через месяц. При первом удобном случае обсудив острый вопрос с Виктором Рихтером, он подал заявление на смену фамилии, решив взять материнскую, точнее прадедовскую по матери. Владимир Огнёв звучит куда ярче и представительней чем Владимир Чаровников. Сказано — сделано, но это только в сказке герои рубят с плеча и без последствий для себя. В жизни всё иначе. Смена фамилии дала старт натуральному бюрократическому марафону и судебной тяжбе с бывшим папашкой. Оказывается, Данила Огнёв — отец матери, в отличие от беспутной дочери, от внука никогда не отказывался, на отдельный счёт перечисляя бывшему зятю деньги на содержание отпрыска. Да, суммы там были не большие, но за годы копеечка прибавлялась к копеечке, в итоге вылившись в приличный рублёвый эквивалент. Долгое время оставалось за скобками, почему скаредный папаша не наложил лапу на «бесхозное» бабло, но в ходе тяжбы выяснилось, что Данила Александрович, которого по суду не подпускали к внуку, хорошо изучив зятя, поставил несколько жёстких условий по использованию средств, одним из которых являлось непреложное декларирование расходов на мальчика. Взял — отчитайся, что «целковые» потрачены на мальца, а не на очередную проститутку. Приложи чеки, выписки и прочие подтверждающие бумаги. Вроде ничего сложного, а папаше оказалось стрёмно заниматься подтверждением расходов. Впрочем, не могло всё быть так просто и незамысловато, видимо было там что-то ещё, из-за чего отец не прибрал деньги себе. Не могло не быть. Деда уж не спросишь, два года как он почил в бозе, а Чаровников старший молчал, будто партизан на допросе. Быть может именно здесь зарыта одна из собак нелюбви с холодным и пренебрежительным отношением к сыну. Видит глаз, а зуб неймёт, так и с этим злосчастным счётом. Остаётся загадкой, как адвокат Владимира вышел на след денег, хотя никаких тайн он не делает — это Владимиру лень спрашивать. Ни от отца, ни от деда он не ждал ничего хорошего и то, что последний каким-то образом следил за судьбой внука ничего не меняет, так как от слежек этих тому не было ни холодно, ни жарко. Владимир лишь мысленно поблагодарил ушедшего в мир иной человека за виртуальную поддержку и красивую фамилию. Как бы там не было, а ушлый немец с фамилией Рихтер доказал право своего клиента распоряжаться средствами, тем более по закону старший Чаровников обязан был уведомить сына о существовании данного счёта по достижении восемнадцатилетнего возраста, что не было проделано и может трактоваться, как нарушение закона и, копая глубже, как попытка незаконного обогащения с уходом от налогооблажения. Виктор привёл тогда много различных аргументов, виртуозно оперируя цифрами и фактами. Юристы отца, припёртые к стене, пошли на мировую. Папаша скрипел зубами. Деньги уплыли из его рук. Сын сменил фамилию. Благо Чаровников не знал о проснувшихся талантах отпрыска, иначе скрип имел все шансы превратиться в скрежет и перманентное выщербливание улыбки от дикой ярости на окружающий мир из-за потерянной выгоды.

Как бы там не было, Владимир взял очередную ступень, продолжая совершенствоваться на ниве целительства. Развивалось его сотрудничество с хваткими отцом и сыном Острецовыми. Рецепты травяных сборов Прохора Огнёва уходили на «ура». Родители везли детишек с нарушением опорно-двигательных функций, шли клиенты с различными болями, ехали с нарушениями кишечно-пищеварительного тракта и прочими болячками, на очереди стояла Анастасия Рубцова, дочка подруги Екатерины Сергеевны.

Осмотрев молодую женщину, Владимир взялся помочь ей с деликатной проблемой, только надо дождаться лета и цветения необходимых трав, за которыми Настя пойдёт в лес в сопровождении супруга и целителя, а пока ей следует назубок выучить все наговоры, так как снадобье готовится женскими руками. Да, Владимир будет обязательно присматривать за процессом и следить, чтобы не нарушался рецепт. Остальное за Настей. А почему не он сам? Мужчины не рожают детишек, в снадобье с помощью наговоров вкладывается желание женщины родить. Мужчины сеют жизнь, а дают её женщины. К тому времени он сварит для Сергея, мужа Насти, настойку на мужскую силу, чтобы терапия, так сказать, была комплексной.

Вроде жизнь перестала вилять хвостом, но… взгляд Владимира зацепился за два листа, скреплённых скрепкой… Рано он расслабился. Рано.

— Боря, не проспи поворот на Оборонную, — Клавдия Михайловна качнулась к водителю.

Кивнув, Борис устало возвёл очи горе. Зачем его по сто тыркать, когда схема маршрута отслеживается на карте маршрутизатора? С другой стороны, злиться у него не получалось. Хозяйка везла племянника к целителю, который брался за безнадёжные случаи. Ну, безнадёжными они считались с точки зрения современной медицины. Если бы Борис лично не был знаком с майором в отставке Отрепьевым, ни за что не поверил бы слухам, но живой пример перед глазами заставлял думать, что не все слухи врут. По крайней мере на Отрепьева доктора махнули руками…

— Следующий поворот направо, — плевала на маршрутизатор Клавдия Михайловна, исполняя роль штурмана.

— Понял, не просплю, — откликнулся Борис и подмигнул Петру, поймав взгляд племянника хозяйки в зеркале заднего вида. Мальчишка бледно улыбнулся в ответ.

Едва слышно шелестя покрышками, комфортабельный «Тобол» плавно вошёл в поворот.

— Странно, — настороженно выдохнула женщина, глядя на полупустую стоянку и двор доходного дома Катеньки Свешниковой, — сегодня здесь удивительно пусто. Ой, не к добру это, чувствует моё сердце. Боря, паркуйся у парадного входа.

Аккуратно припарковавшись, Борис выскочил из машины, открыв дверь Клавдии Михайловне. Покинув салон, женщина одёрнула юбку, профессиональным взглядом оценила окружающую обстановку и, подойдя к парадному входу, нажала на кнопку звонка квартиры, в которой проживала хозяйка дома. На вызов никто не отозвался, домофон оказался глух, Клавдия Михайловна приготовилась нажать кнопку ещё раз, но тут на стоянке припарковалась машина, из которой вышла Катенька со своим мужем.

— Здравствуйте, Катенька, Матвей Панкратович, — Клавдия протянула руку ветерану.

Чмокнув воздух над тыльной стороной ладони гостьи, Матвей Панкратович проводил её в дом, и тактично удалился, оставив дам наедине.

— Странно пусто у вас сегодня, Катенька, — после всех положенных приветствий, взяла быка за рога Клавдия Михайловна. — Я с Петенькой приехала, а на флигеле навесной замок.

— А вы разве не знаете? — с ноткой яда, тем не менее учтиво осведомилась Екатерина Сергеевна. — Вы, Клавдия, в первую очередь должны быть в курсе.

— Что я должна знать в первую очередь? — напряглась Клавдия Михайловна, от которой не ускользнули тончайшие нотки издёвки в голосе и тоне хозяйки.

— Разве не ваш высокочтимый супруг подписывает повестки? Вечером третьего дня Володеньке вручили повестку в военкомат, а позавчера его забрали в армию.

У Клавдии Михайловны задёргалась жилка под глазом.

— Я, я не знала, — зачем-то начала оправдываться она, на что Екатерина Сергеевна взяла с полки два листа, оказавшихся копиями военкоматовских документов.

Первый лист был той самой повесткой, а второй содержал список необходимых и первоочередных вещей, которые разрешается иметь призывнику. Вцепившись в бумаги, женщина тупо уставилась на жирную подпись, выведенную пером чернильной ручки полковника Артемьева, Имперского военного комиссара губернской столицы. Эту ручку с золотым пером она сама подарила майору Николаю Артемьеву на десятилетие свадьбы. Да, тогда он ещё не был полковником и военным комиссаром, а честно тянул лямку в одном из дальневосточных гарнизонов.

— Но, но, — беспомощно оглядываясь, пролепетала Клавдия Михайловна. Внутри женщины закипал самый настоящий гнев на мужа, подложившего ей и племяннику не свинью, а самого настоящего секача. Он же знал, что они собираются к целителю! — А как же Петя…

— Ничем не могу помочь, — пожала плечами Екатерина Сергеевна, аккуратно, чтобы не порвать, вытянув листы из рук гостьи.

— Боря, гони к комиссариату! — буквально влетела в машину пышущая гневом женщина. — Он мне за всё ответит!

— Хм, — глубокомысленно выдал Борис, выруливая на дорогу. Ему уже заранее было жалко шефа.