Знахарь

Глава 4. Хмурые тучи пограничья

Военкоматовская повестка сломала все тщательно лелеемые планы. Расписавшись в специальном бланке рассыльного, который тут же вскочил на мотоцикл и укатил подальше от гнева многочисленных пациентов, осознавших, что их надежды на возможное излечение вот-вот накроются медным тазом или сгорят синим пламенем. Ждать два года для некоторых из них было смерти подобно, но на тихий и громкий ропот людей, ставших свидетелями вручения целителю повестки, сам Владимир только пожал плечами.

Сам он, не откладывая дело в долгий ящик, тут же позвонил Виктору, кратко описав возникшую проблему. Русский немец взял краткую паузу «на подумать и пошерстить законы», перезвонив через пару часов.

Столь ожидаемый звонок не принёс ожидаемого облегчения. Армейские чиновники были в своём праве, тем более Чаровников, а ныне Огнёв, в данный момент не числится в списке студиозусов местного университета, а то, что ему в досудебном соглашении гарантировано восстановление на любом из факультетов по выбору, то служба в вооружённых силах Империи ни в коем разе не нарушает сей документ. Через два года право восстановления по-прежнему гарантировано законом. Отслужившим даже предоставляются многочисленные, льготы, привилегии и поблажки. Сертификаты и лицензии, полученные Огнёвым на право индивидуальной деятельности на ниве оказания массажных услуг также пролонгируются с учётом срока службы призывника. С другой стороны, не явиться в военкомат без уважительной причины, наоборот, сулит однозначные головные боли в запутанных взаимоотношениях с законом и простым штрафом тут не отделаться. Возможно, именно на этом сыграли пока неизвестные недруги Владимира, если только это их интрига, хотя отрицать данный вариант тоже глупо. Можно было бы подключить кое-кого из исцелённых ветеранов, имеющих мохнатые лапы в армейской среде и военном комиссариате, жаль они, как назло, в ближайший месяц будут отсутствовать в городе, отправившись на воды в Баден-Баден. Так что придётся ему явиться в приёмный пункт военкомата, если он не хочет проблем.

Что сказать, проблем Владимир не хотел. За два дня порешав насущные вопросы и отписавшись мелкой егозе, он на утро третьих суток принял душ, сытно позавтракал, подхватил заранее собранный тактический рюкзак и вызвал такси. На пороге дома его провожали Екатерина Сергеевна и Матвей Панкратович. Старый казак молча обнял парня и напутственно похлопал его по спине, а хозяйка доходного дома, утерев слёзы, шепнула, что оставит флигелёк за Владимиром. Два года пролетят быстро и ему будет куда вернуться. Попрощавшись, Владимир, не оглядываясь, пошёл к подъехавшему «Иртышу» с шашечками на крыше, так любимому таксистами и простыми имперскими поддаными за неприхотливость, надёжность и простоту обслуживания.

— Куда? — бросил через плечо пожилой усатый таксист с побитым оспинами лицом.

— В военкомат.

— Ясно, — прикусив ус и врубив передачу, кивнул дядька.

— Деньги оставь себе. Удачи, сынок! — отказавшись от оплаты, напутствовал таксист, высадив пассажира на конечной точке маршрута.

Выбросив клуб сизого дыма, «Иртыш» резко сорвался с места и вскоре скрылся за поворотом, а Владимир толкнул дверь сборного пункта.

— Поручик[39], я же у тебя не роту прошу и не требую невозможного…

— Товарищ капитан, — в сотый раз за последний час сделал попытку отбиться от настырного офицера Корпуса пограничной стражи Министерства финансов[40] замотанный донельзя работник сборного пункта военкомата.

Убелённый сединами ветеран, отработавший на внешне неприхотливой должности уже больше десятка лет, люто ненавидел весну и осень с их призывными компаниями, когда его кипящие мозги поодиночке и компаниями насиловали такие вот залётные «покупатели». Ладно бы он что-то решал по большому счёту, так нет, геморрой доставался ему, а купоны стригли господа с большими звёздами на погонах.

— Поручик, я ведь не для себя прошу, — продолжал увещевать не менее замотанный капитан.

— Так и я не от себя отрываю, — парировал военкоматовский работник. — Я что ли эти разнарядки составляю?!

— Поручик, давай сделаем так, я со своим архаровцем пробегу по сборному пункту, гляну одним глазком, вдруг кого и пригляжу, мне пятерых всего-то и надо, а ждать, когда всю эту солянку направят на осмотр и сортировку, времени нет, у меня вечером борт улетает. Поручик, — капитан ногой пододвинул под стол ветерана небольшой сидр камуфляжной расцветки, — всё остальное я беру на себя, с твоими командирами я уж как-нибудь договорюсь, поверь.

— Чёрт с тобой, — ветеран аккуратно задвинул сидр в тёмный угол за тумбой. — У тебя двадцать минут. Потом не обессудь, всех повезут на сортировку.

Капитан испарился из кабинета быстрее, чем ветеран успел моргнуть. Воровато оглянувшись, поручик заглянув в сидр:

— Балычок, осетринка, икорка! А ничего так, кучеряво живут погранцы! А это что за гадость? Саке, тьфу, лучше бы водки сунул, капитан, вместо этой контрабанды. И как их к нам с этих чигирей занесло? Чудны дела твои, Господи!

— Командир, — тихо окликнул капитана Шмелёва ефрейтор Синцов.

— ? — обернувшись, капитан одним взглядом изобразил интерес.

— На час, у ширмы, — одними губами шепнул ефрейтор. — На морду чистый студент.

Посмотрев в направлении, указанном подчинённым, капитан впился взглядом в парня, который занял удобное, стратегически выгодное положение в помещении, когда ты практически скрыт от чужого внимания аляповатой ширмой, неизвестно за каким лядом установленной в сумрачном углу, зато перед тобой открывается удобный обзор на всех находящихся в кабинете и входящих в него. Вот и капитана с напарником парень срисовал с легкостью, достойной похвалы. Если бы не ефрейтор, капитан, скорее всего пропустил бы столь интересного кандидата на пополнение погранотряда. Один большой плюс будущий пограничник уже заработал — место для секрета и засады выбирать он умеет. Зачтётся на будущее. Капитан вздохнул, он никогда не думал, ни гадал, что наступит время подобных командировок.

Кто бы мог подумать, что погрануправление будут трясти подобно переспелой груше. Пара проворовавшихся высших чинов накликали беду на тысячи честных служак. Недавняя отставка министра финансов до сих пор аукалась различными неприятностями. Прокуратура и СИБ всего лишь легонько тряхнули заместителей опального чиновника, а с них откровения посыпались будто горох из дырявого мешка. Дерьмо полетело во все стороны, а за вонючей субстанцией покатились головы. Карающая рука правосудия дотянулась до многих уголков необъятной Империи, будто бабочек к уголовному кодексу пригвоздив не один десяток вороватых и виноватых, из-за которых в профилактических целях турнули с насиженных кресел и должностей куда большее количество невиновных честных служак. Хорошо хоть пенсионов не лишили. Как всегда желавшие выслужится перед Москвой не думали головой, излишним служебным рвением парализовав работу всего Восточного округа Корпуса пограничной стражи, вот и приходилось капитану со товарищи мотаться по стране в поиске новобранцев вместо тяжбы привычной лямки на границе. Как всегда, баре в правительстве разодрались, а чубы у холопов трещат.

В обычной жизни армейцы издревле недолюбливали пограничников. Как не крути и финансирование у последних получше со снабжением, и премии им с вознаграждениями и процентами от перехваченной контрабанды и пойманных браконьеров отсыпают, да много чего. Повод для зависти и культивации лёгкой неприязни с нелюбовью всегда найдётся, как и причины вставлять палки в колёса, из-за чего командиру бригады пришлось выходить из положения подобным образом, разослав навьюченных деликатесами «посыльных» во все стороны. За взятку СИБ накажет строго, а на презент той же рыбкой или редкой выпивкой закроет глаза.

— Берём, — также шёпотом ответил капитан, про себя отмечая широкие плечи и мосластые руки остроглазого новобранца, от которого не укрылся интерес пограничников. — Ты глянь, Синя, — используя позывной, обратился капитан к ефрейтору, — студент в углу напрягся, чуялка у него на совесть работает. Такие кадры нам нужны, в шурупах[41] пацана загубят. Ты пока хватай добычу. Тех двоих, справа, тоже бери и рыжего у входа. Остальные какие-то недовески[42], где их понабрали, интересно? Духов веди к машине, я пока с военкомом разберусь. Так, стоять! Ящик водки — всех обратно, ты где рюкзак с магарычом оставил?

Армейский грузопассажирский Си-245 надсадно ревя турбинами тяжело оторвался от взлётно-посадочной полосы. В какой-то момент Владимиру показалось, что детище корпорации Сикорского начало помогать себе крыльями, на манер птицы размахивая ими. Скрипя набором и треща перегруженным брюхом, двухсоттонный гигант принялся медленно карабкаться в небо. С глухим скрежетом сложились шасси, вызвав легкую панику среди невольных пассажиров воздушного судна. Самолёт тряхнуло.

— Господи помилуй! — испуганно перекрестился один из новобранцев, шалыми глазами глядя на флегматично-невозмутимого Владимира.

Откинув спинку кресла, Владимир устало прикрыл глаза.

— Ты что, нам ещё не разрешали, — попытался наставить отступника на путь истинный пугливый «святоша», крестившийся при каждом подозрительном треске или шуме.

— Отвали! — вместо Владимира осадил малодушного соседа рыжий увалень Игорь, с которым Огнёв познакомился пять часов назад в военкомате и с которым ему, по всей видимости, придётся служить в одном отряде.

— Советую отоспаться, пока есть возможность, — приоткрыл один глаз Владимир.

— А, э-э, почему? — растерял весь апломб «святоша».

— Хороший солдат всегда мечтает о двух вещах, — начал Владимир, затем взял мхатовскую паузу.

— О каких? — не подвёл его ожиданий наивный пугливый сосед.

— Жрать и спать! А раз жрать нам сейчас не дают, то стоит воплотить хотя бы одну мечту.

— А я о бабе мечтаю, — пробасил рыжий Игорь.

— Дунька Кулакова теперь твоя баба, — между рядов сидений куцего пассажирского салона в сторону туалета прошёл ефрейтор.

— Ага, — хохотнул Игорь, когда широкая спина пограничника перестала маячить в проходе, — то-то он с ней на свидание отправился, извращенец. Хотя мысль подрыхнуть принимается. Зачётная идея.

«И не говори, — под гул турбин, подумал Владимир, проваливаясь в лёгкую дрёму».

— Шевелите булками, недоноски! Ржавый, тебе особое отношение нужно?! Ножки не переставить?

Здоровенный унтер-офицер Василий Мальков, габаритами и статью напоминавший вставшего на дыбы матёрого бурого медведя, но, в отличие от дикого собрата-увальня, не отличавшийся добрым и покладистым нравом, легко, будто играючи, догнал рыжего стрелка Игоря Ржавого, приотставшего от бегущего кросс отделения.

— Шевелись! Шевелись!

В помойном ведре, которые некоторые несведущие недоумки называют кулаком, сама собою образовалась крепкая тальниковая хворостина, с тонким свистом врезавшаяся запыхавшемуся Ржавому ниже поясничной области.

Молча приняв «мотивацию», Игорь припустил вперёд, вскорости догнав шлёпающих по грязи стрелков.

— Сука! — сплюнув в чавкающую жижу и смахнув грязным рукавом пот, заливающий глаза, выдохнул Ржавый, поравнявшись с Владимиром.

— Разговорчики! Ржавый, два наряда вне очереди! — догнал пыхтящего стрелка крик унтера, кроме героических пропорций отличавшегося великолепным слухом.

Скривившись, Игорёк одними губами повторил давешнее слово.

— Не слышу ответа! — «Малёк» так просто никогда не отпускал своих жертв.

— Есть два наряда вне очереди! — выкрикнул за спину Ржавый, тут же запнувшись о выступающий из земли корень и рухнув в последождевую мякину.

— Куда?! — громогласный рык «Малька» остановил Владимира и ещё одного стрелка, было кинувшихся на помощь товарищу. — Кросс с индивидуальным зачётом. Ржавый, подъём! Устал, бедненький? Тебе подушечку под голову не подложить, а?

Не дожидаясь, очередного милого «свидания» с хворостиной подскочившего к нему унтера, Игорь, ловко извернувшись вскочил на ноги и с низкого старта бросился догонять бегущих.

— Смотрите, люди добрые, что хворостина животворящая делает! — усмехнулся безжалостный садист в обличии добропорядочного пограничника, как думало большинство стрелков в отделении. — Вам километр остался, висельники. Если кто обрадовался, то я его разочарую — через неделю отделение бежит десятку в полной выкладке. Как вам сюрприз? Что-то не слышно криков радости. Запомните, доходяги, для вас самое главное, чтобы я не разочаровался вашими результатами на финише, иначе всем отделением будете зубными щётками сраные очки в нужниках надраивать. Всем всё понятно?! Ржавый, тебя это особо касается, санчасть я предупрежу относительно некоторых наглых рыжих симулянтов, хотя они и лысые сегодня. Ха-ха-ха!

Смахнув с носа грязную каплю, Игорь шёпотом помянул двуногую самку собаки, что с хворостиной наперевес подгоняла умудохавшуюся вусмерть дюжину «личинок» пограничников. Впрочем, большинство немногочисленных ефрейторов, унтеров и офицеров заставы даже этот статус считали незаслуженным. До личинок прибывшим недоразумениям ещё дорасти нужно. Однако, среди трёх отделений пополнения встречались исключения, достойные особого внимания и перевода в табели о рангах на пару ступеней выше, но воспитательный процесс не позволял сразу отделять зерна от плевел, дабы некоторые не словили эхо звука медных труб и не возгордились.

Пусть пограничная стража не армия, строевой подготовки и шагистики в ней на порядок меньше, зато всего остального на тот же порядок больше. С первых дней новобранцев плотно взяли в оборот «физухой», ориентированием на местности, боевой подготовкой и рукопашным боем. Пока ничего серьёзного — общефизическая подготовка, простейшие приёмы защиты с оружием и без оного, да изучение образцов оружия, стоящих на вооружении пограничной стражи. Дальше «добрые» наставники в погонах обещали темпы и количество занятий только наращивать. Особо впечатлительных Малёк пугал глухотой после стрельб на полигонах и сломанными ногами с руками у недотёп, которым не посчастливится на «тропах разведчика и пограничника». Уж там-то с мамкиными Аника-воинами никто цацкаться не собирается. На «тропах» всё по-взрослому. Помимо вышеперечисленного на горизонте маячили и ждали своего часа маскировка, тактика и организация замаскированных НП, тактика контрабандистов и методы борьбы с ними и браконьерами с сопредельной стороны, и доморощенными ублюдками, японский, китайский и корейский языки и многое другое. Конечно, никто не заставлял учить языки дословно, но по несколько десятков основных слов, типа: «Стой, кто идёт» и «Руки вверх!», должны были у всех отскакивать от зубов. Одна радость, кормили на заставе от пуза и мяса простым стрелкам не жалели.

За всеми перипетиями мимо призывников, по самую маковку занятых в трудах и заботах, прошла информация о своеобразной профориентации. Наставники тщательно следили, какая у кого имеется склонность. Любит ли новобранец лошадей или собак, из какого у него места руки растут и на «ты» ли он с техникой, или попав в армейскую среду молодой человек проявил недюжинный талант в стрельбе и без ума от оружия. В зависимости от пристрастий новичков шаг за шагом начинали подводить к будущей специализации: наблюдатель-коптерщик ты будешь или пойдёшь в разъезд на квадроциклах, или на лошадях, всё это начинало закладываться в первые месяцы службы. В отличие от классической армии, «хрусты», как презрительно в армейской среде именовали пограничников, старались не ровнять всех под одну гребёнку, что давало нужный им положительный результат. К примеру, новобранец из глубинки намного охотней шёл в конно-егерские подразделения и вольготней чувствовал себя в конюшне, чем в смотровой яме гаража несмотря на внушительный прогресс человечества и двадцать первый век на дворе.

С первого дня Владимир поступал и действовал строго в русле выбранной линии поведения «не выделяться», держась в границах крепких середнячков и стараясь лишний раз нигде не светиться. Будучи одним из немногих, кто не пропустил краткую лекцию о «профориентации» на ближайшие полтора года после окончания «курсов молодых пограничников», он решил всё тщательно взвесить и понаблюдать по сторонам прежде, чем отдавать чему-нибудь предпочтение. Собак и лошадей он любил, как и возиться с техникой, да и стрелял неплохо, поэтому не стал принимать скоропалительного решения, тем более в то время гудящие и отстёгивающиеся на ходу руки и ноги не способствовали размышлениям на отвлечённые темы. Тут бы пожрать и поспать вволю, урвав для сна лишние пять минут. Времени между отбоем и подъёмом дико не хватало для полноценного сна. И это он, привыкший в гражданской жизни вставать ни свет ни заря и ложиться глубоко за полночь, падал без чувств и задних ног, а что говорить о простых городских парнях, едва-едва оторвавшихся от мамкиной титьки и папкиных штанов? Вроде только отрубился, даже не долетев щекой до подушки, как тебе орут в ухо «подъём!». Первые недели на заставе выматывали дикими нагрузками, но потом он незаметно для себя втянулся и перестал уставать до полусмерти, видимо перешагнув какой-то внутренний рубеж.

Всё бы ничего, только своим стремлением не выделяться, Огнёв перехитрил сам себя, преступно не подумав о том, что старые опытные служаки вроде ефрейтора Синцова, унтера Малька и хорунжего Горелова тоже не лаптем щи хлебали и давно взяли хитреца на карандаш, постепенно всё больше и больше подгружая его на занятиях в тактическом классе и на стрельбище, попутно собирая о нём информацию.

Погорел наш травник, как это ни странно, на травах, точнее на женьшене, кустик которого заприметил в трёхстах метрах от заставы во время кросса. Доморощенный знахарь элементарно не сумел устоять перед соблазном взглянуть на находку поближе. А как тут устоять, скажите на милость? После прибытия на таёжную заставу, спрятанную среди маньчжурских сопок в тридцати километрах от КВЖД, дремлющий дар раскочегарился на полную мощность подобно раскалённой топке паровоза. Целебные дикоросы тут на каждом шагу — глаза разбегаются от подобного богатства, плюнешь в сторону и то на полезную травку попадёшь. Так и тянутся руки сорвать всю подорожную зелень вместе с самыми пыльными замызганными подорожниками, полынью и лопухами, а женьшень выкопать и унести вместе с землёй сам бог велел.

В тот день с унтером Мальком за новобранцами наблюдал Трофимыч, он же хорунжий Горелый, он же старый казак из Уссурийского казачьего войска. Наблюдательный пластун, оттрубивший в страже без малого два десятка лет, срисовал интерес желторотика к чему-то за границей натоптанной тропы, но ещё пуще казачину поразило то, как Огнёв ловко растворился в кустах. Новобранец непостижимым образом выпал из поля зрения унтера и самого казака, и только пересчитав бегущих, Трофимыч сообразил, что один из них не в строю, так сказать. Отметив в памяти место временного исчезновения новобранца, влившегося в ряды отделения через пару минут, старый казак вернулся к нему вечером и чуть ли не на карачках облазил рёлку, в конце концов наткнувшись на толстый стебель женьшеня.

— Пацан-то непрост, — почесал маковку Трофимыч, прочитав дневные следы и обойдя куст кругом. — Сдаётся мне его маскировке учить только портить, да и по лесу он не ходит, а плывёт, ни одна ветка не шелохнётся.

— Интересный кадр нам попался, — поделился он позже с Мальком.

Унтер, топчущий пограничье не меньше самого Трофимыча, только усмехнулся в ответ:

— Интересно бабы пляшут, нашим-вашим дружно машут… Скрытник? Или характерник?

— Пёс его знает! — крутанул ус Трофимыч. — Молод больно, но ухватки у него, я скажу, правильные. Кто знает, кто у него в наставниках был? С ножом я бы супротив него не вышел. Как пить дать прирежет и не почешется.

Хорунжему Горелому даже в страшном сне не могло в голову прийти, что позанимайся он пару месяцев с новобранцем шашкой или саблей, то ему, вообще против него лучше не выходить.

— Думаешь? — прикусил травинку унтер.

— Кхе, когда я ошибался?! — возмущённо кхекнул казак.

— Он же зелёный, как…

— Видел я таких «зелёных», — перебил Малька Трофимыч, — хунхузика того у Чёрной сопки помнишь? Тоже пацан-пацаном, а двоих на штык насадил глазом моргнуть не успели. Чик-чик и две души на свидание с апостолом Павлом отправились, если бы не наблюдатели с коптером, ушёл бы он от нас… Да-а, а ты говоришь…

— Жалко пацанов, — перекрестился Малёк, — Царствие Небесное. Знаешь, Трофимыч, может быть ты и прав. Какой-то он немного не от мира сего. Иногда я его боюсь. Бывает, как глянет, мурашки по коже, словно тебя снайпер выцеливает. Поганые ощущения. Понимаю, что могу этому цыплёнку за секунду шею свернуть, а потом ловлю себя на мысли, что хрен там. Понимаешь, не люблю я непоняток типа Огнёва. Хрен поймёшь, что у него на уме. Ты, Трофимыч, понаблюдай за ним и его рыжим дружком вполглаза. Рыжий-то хоть понятен, как пивная пробка, там на всё про всё одна мысля… Хитровыделанный и кручёный, как поросячий хвост из породы тех, кто ищет, что сделать, чтобы ничего не делать. Клоун хренов! Да, — Малёк выплюнул травинку и сорвал новую, — по Огнёву, я на его дыхание и спину с подмышками обратил внимание. Другие уже у Крапивной балки еле ноги передвигают и дышат, как загнанные лошади, а этот почти не взопрел, дыхание ровное, как у опытного бойца, а не заполошное. Боюсь ошибиться, но мне кажется правильные люди с парнем работали. Знать бы только кто и чем с ним занимался. Будет с него толк я скажу, хотя чует моё сердце на контракт или сверхсрочку не задержится он. Не того полёта птица. Ты, Трофимыч, как-нибудь, как ты умеешь, вызвал бы нашего загадочного новобранца на откровение. Пощупай его за вымя в свободное время. Думаю и тебе интересно, что за фрукт нам попался. Неспроста его на женьшень потянуло. Он, вообще, к травам, как я заметил, не равнодушный. Сорвёт какой-нибудь цветок или травинку, мнёт их, нюхает, как кот штанину, на язык украдкой пробует.

— К травам, говоришь… — задумчиво подкрутил ус казак.

Месяц минул с приснопамятного разговора, но дело почти не сдвинулось с мёртвой точки по причине форс-мажорных обстоятельств. Неожиданно для всех, в том числе и для самого хорунжего, его внезапно командировали в Харбин. Причин командировки никому не сказали, просто из штаба Заамурского округа, даже не бригады, а бери выше, пришло зашифрованное сообщение, после дешифровки и прочтения которого командир заставы глухо матюгнулся, но взял под козырёк, а казак собрал походную котомку камуфлированной расцветки и первым утренним поездом отбыл в западном направлении.

Через неделю увезли во Владивостокский госпиталь унтер-офицера Малькова, словившего браконьерскую пулю во время обхода участка. Наряд, возглавляемый унтером, использовал для наблюдение коптер, с помощью которого засёк нечто непонятное на берегу одной из многочисленных местных речушек. Непонятным явлением оказался едва заметный дымок и, если бы не размытая тень от него, мутным контуром бежавшая по девственной поляне и верхушкам деревьев, прилегающих к прогалине у реки, у браконьеров были все шансы остаться незамеченными. Мальков рассудил здраво, сам по себе дым не появляется, значит ему помог возникнуть человек, а то, что воздушное наблюдение не обнаружило ни костра, ни греющихся у него пейзан, говорит о нежелании оных быть обнаруженными. До границы с контрольно-следовой полосой тут считанные километры, значит, кто бы он ни был, ждёт сумерек и темноты, чтобы также незаметно раствориться на той стороне, либо ждёт приёмщиков товара из-за рубежа.

Не став геройствовать и вызвав подкрепление, Мальков оставил наблюдателей с коптером на месте, а сам с напарником выдвинулся в сторону предполагаемого перехода границы, чтобы устроить засаду и отсечь пути бегства, но никто не мог предположить, что браконьеры не станут дожидаться ночи. Через пятнадцать минут после ухода Малькова, китайцы, действуя предельно нахально и на грани фола, средь бела дня снялись с лагеря, замаскированного едва ли не под носом у пограничной заставы.

Какова вероятность встречи в тайге двух групп людей? Высокая, если задуматься, тем более одна из групп достоверно в курсе существования другой, а вторая всеми силами и способами старается избежать внимания первой. Несмотря на небесное око жужжащего в вышине коптера, первым пограничников заметил наблюдатель китайских браконьеров. А как тут не заметить, когда они будто черти из табакерки вывались кустов буквально в пяти метрах от узкоглазого нарушителя. Будь у наблюдателя нервы покрепче, он бы так и остался незамеченным, настолько удачно он расположился под старым выворотнем, но история не знает сослагательного наклонения. Что там было с нервами у безымянного браконьера, ныне поведает только всевышний, но тогда хунхуз не придумал ничего лучше, чем нажать на спусковой крючок, первым же выстрелом свалив многоопытного Малька. Больше наблюдатель сделать ничего не успел, смертельно удивившись молниеносной реакции молодого напарника здоровенного русского пограничника. Мгновенно развернувшись, белобрысый парнишка с которого слетела форменная кепи короткой очередью срезал нарушителя. Если простреленное навылет бедро Малька, указало тому дорогу в госпиталь, то пробитая навылет голова браконьера уже никуда не указывала, лишь о пути в мир иной. А дальше события покатились комом. Поняв, что их раскрыли, китайцы бросили добычу и ломанулись к границе налегке. Подкрепление на квадроциклах и лошадях сумело перехватить троих, ещё двое «гостей» растворились под сенью леса. Добычей пограничников стали не только шкурки ценных пушных зверей. Компанию им составляли три тигриные шкуры, а также когти, усы, высушенные внутренние и половые органы с мясом полосатых хищников. В отдельных рюкзаках была струя кабарги, сердце, печень и желчь медведя. Дополнял улов рюкзак с корнями женьшеня, тщательно высушенными и аккуратно, со всей бережливостью переложенными мягкими тряпицами, чтобы не повредился даже самый маленький отросточек. Судя по размеру корней, сушка которых могла продолжаться неделями, на российской земле промышляли китайско-японские бандиты не один месяц. А японские они потому, что один из задержанных оказался подданным Микадо, как выяснилось уже на заставе во время допроса. Вопрос, как его занесло к китайцам и настолько ли он браконьер, как пытался казаться остался без ответа, ибо прилетевший из Владивостока вертолёт увёз в госпиталь не только Малька.

Добычу запаковали в специальные кофры и отправили на аукцион. О ценном «призе», взятом намедни, на заставе не знал только ленивый, да и до того долетали слухи и отголоски хвастливых рассказов парней, участвовавших в перехвате банды. А чего им грустить, если есть с чего радоваться. Шкуры-корни продадут, процент от вырученного в виде премиальных выплат ляжет на персональные счета отличившихся в поимке нарушителей. И никому нет дела до расстроенного новобранца, чей тоскливый и печальный взор провожал внедорожники с запечатанными ящиками.

Больше всего Владимиру было жаль отъехавших в Харбин корешков. Уж им-то он нашёл бы применения, но, как писалось выше, историю не повернуть назад, зато ею можно вильнуть. Как известно, беда не приходит одна. Через день в уездную больницу увезли сразу двух пограничников. Один отметил будущую премию и умудрился сверзиться с лошади, заработав перелом ключицы. Второй свалился с приступом аппендицита, говоря простым языком. Был ещё третий больной, но с ним начмед вылетел уже во Владивосток спешно вызванным вертолётом. Местный Авиценна подозревал, что ефрейтор Сулима подцепил клещевой энцефалит. Клещей стражи границы снимают с себя пачками, каждого из погранцов прививают в обязательном порядке, людей с противопоказаниями к прививкам попросту не держат в дальневосточном рассаднике заразы из-за намного отличной от нуля вероятности заработать неприятность от встречи с кровососущим насекомым. К сожалению, прививки не являются панацеей. Одного понадеявшегося на их чудодейственный эффект с сорокоградусной температурой увезли медицинским бортом. К чему эта длинная прелюдия, спросят некоторые. К тому, что командир заставы в короткий срок лишился половины отделения грамотных старослужащих ветеранов и оказался перед выбором: уплотнить график дежурств «старикам» или разбавить их ряды необученными новичками. Соломонова решения попросту не существовало. Победил второй вариант. Из пополнения отобрали пятерых самых грамотных и толковых, в число которых угодил и Владимир. Счастливчикам завидовали все три отделения молодёжи, как же, пока одни умирают на полигонах, другие премии зарабатывают. Огнёв в сокровенных мечтах представлял, как во время выхода сорвёт тот или иной кустик, цветок или травку, а в реале окунулся в самую натуральную рутину и невозможность отвлечься на что-то иное, кроме опаскудевших задач по патрулированию. Рутина, чёртова рутина, будь она неладна! К тому же командир забыл или не подумал, но с несчастной пятёрки никто не подумал снять сдачи нормативов и зачётов по обучению из-за чего им быстро перестали завидовать, а некоторые начали жалеть. Какие травы, цветы и коренья, когда старики после патрулирования пишут рапорт и топают отдыхать, а ты плетёшься в класс или на стрельбище. Сначала день кормишь мошку, комаров и слепней, потом помираешь на «тропе». Вы, товарищи стрелки, обязаны сдать нормативы в срок, иное не колышет!

Почти три недели издевательство над здравым смыслом тянулись розовой жевательной резинкой, навевая нестерпимое желание разорвать порочный круг, но сейчас Владимир размышлял о материальной составляющей мыслей и страхе исполнения желаний. Рутина — это прекрасно! Проснувшийся опыт Ласки и Волхва не сулил ничего хорошего. Внутренне Владимир собрался и приготовился к испытаниям, машинально проверив ножи и оружие.

— Огнёв, что у тебя? — подошёл к Владимиру ефрейтор Синцов.

— Следы, — односложно ответил Владимир.

— Сохатый, здоровый, зараза, — кивнул Синцов, — правее лосиха, а рядом с ней лосёнок.

— Нет, люди. Это не сохатый их оставил, а имитаторы копыт, поверьте моему опыту. Глядите, здесь шли след в след, и на склоне есть несколько отпечатков с двойным следом. Видите, как продавлено с перекатом, лось так ногу не ставит. Ещё характерно, что нигде ни одной шерстинки не осталось висеть и ни одного кустика обглоданного. А там, за валёжиной, получается он запнулся? Мелко-мелко просеменил. Так, что ли? Товарищ ефрейтор, вы в это верите? В то, что запнулся, я верю, только это человек, а не лось.

— Твоему опыту? — округлил глаза Синцов. Брови ефрейтора от удивления натурально уползли за обрез козырька кепи. — Где ты его набрался, зелень огуречная? Слышь, сынок, мать твою, ты много-то на себя не бери. Ты тут без году неделя, а уже грузишь телегу по полной. Молод ты ещё меня поучать, щенок!

В самом начале Владимир закатил глаза, да, ляпнул он языком без привязи, не подумал чуток. Не рассказывать же в самом деле о наследстве предков, знавших лес лучше своих пяти пальцев? Действительно, укажи он на волхва или арабского ассасина, или Ласку, который, к тому же виртуозно владел хопешом и любимым бронзовым кинжалом, то дом с мягкими стенами радостно и приветливо распахнёт крепкие дубовые двери. Доказывай потом санитарам, что ты не Наполеон. Ему самому ни разу не впёрлось, говоря дворовым сленгом, раскрываться перед сослуживцами, но орущая благим матом интуиция, верещавшая о печальных и непредсказуемых последствиях, если проклятые следы останутся без внимания, заставляла окунуться в мутный омут с головой. Что-то нечисто было с отметинами лосиных копыт, вплоть до встающих дыбом волос на загривке и голове, благо их под кепи не видно, вот и приходилось рисковать, да откровенно нарываться на неприятности в лице вышестоящих командиров и сослуживцев, чёрт бы их побрал. Между тем, неверие Синцова, неприятно резануло по нервам, а отсылка к пёсьей матери заставила кардинально сменить парадигму поведения. Интуиция умоляла не бросать на самотёк обнаруженную контрабандную тропу. Их патрульный квартет обязан размотать клубок. Уходить отсюда никак нельзя, поэтому…

— Эй, зелёный, — усмехнулся ефрейтор, бросая взгляд на… пустое место.

Там, где пару мгновений назад переминался с ноги на ногу не в меру наглый стрелок с зашкаливающим самомнением, сейчас колыхалась трава, пригибаемая к земле порывами ветра.

— Куда он делся? — вырвалось у Синцова. — Казарян, где Огнёв, мать его?

Вскипев, ефрейтор набросился на своего старого напарника, с которым исстари ходил на патрулирования.

— Синя, он же с тобой был, — удивился наезду горбоносый армянин, точно так же упустивший момент с исчезновением Огнёва

— Азат, ты мне пургу не гони, молодой только что был здесь, мимо тебя он пройти не мог! Куда он дёрнул с поляны?

— Э-э, Олег, — не нашёлся с ответом Азат, внимательно оглядываясь вокруг в поисках пропажи. — Я не знаю, где он.

— Исаев! — рыкнул ефрейтор четвёртому патрульному, в данный занимавшемуся контролем и наблюдением за противоположным склоном сопки и берегом речушки.

Не отвлекаясь от наблюдения, стрелок жестом показал, что мимо него ни муха, ни комар не пролетали.

— М-мать, не мог же он сквозь землю провалиться в самом деле! — рубанул воздух рукой ефрейтор и тихо добавил: — Где-то же он находится…

— У вас за спиной, товарищ ефрейтор.

— Твою мать! — чуть не подпрыгнув на месте, вызверился Синцов. — Огнёв, три наряда вне очереди по возвращении в положение! Клоун… — дальше широким потоком полились маты, поэтому окончание монолога не столь интересно

— Есть три наряда вне очереди, — со спокойствием Будды отреагировал Владимир, вновь присаживаясь на корточки у следов. — Теперь вы верите моему опыту, товарищ ефрейтор? Следы читать я умею и в траве хорониться, как вы могли только что лично убедиться. Я в макроэкономике и тригонометрии не разбираюсь, а следы прочитать могу.

Ответ ефрейтора придётся опустить по этическо-моральным соображениям, а не из-за того, что военная цензура безжалостно вымарывает подобные словосочетания, но главное в нём прозвучало. Опытный ветеран признал умения молодого подчинённого, правда с матами в желчной и ехидной манере, но сути это не меняет. Ничего нового из уст командира не выпало и не вылетело, записывать цветастые обороты с идиоматическими выражениями не требовалось, тем более половина заставы даже не ругалась, а культурно разговаривала матами о жизни и высоких материях, возвращаясь к литературной речи только в присутствии офицеров и немногочисленных дам.

— Постойте! — хмыкнув и потерев подбородок, Владимир выпрямился и встал, балансируя на каблуках форменных ботинок с высокой шнуровкой. Качнувшись, он сделал несколько шагов назад, внимательно наблюдая за комочками грязи и листвой, вылетающей из-под подошв.

— И? — повёл бровью ефрейтор. — Хочешь сказать, что они топали спиной назад?

— Нет, копыта напялили задом наперёд, — дошёл до каменной осыпи Владимир. — По крайней мере изображавший лосиху. Глядите, такой след идёт от валёжины, доходит до каменной осыпи на склоне реки и пропадает. Зуб даю, если пробежим по берегу пару километров вверх или вниз, мы выйдем на след человека. Ставлю на вниз по течению, там заросший болотным багульником Мрачный Лог, через который можно скрытно пройти почти до самой контрольно-следовой полосы.

— Проводник, — за всех резюмировал Азат. — Довёл заказчиков до точки и назад, или за следующей партией сопровождаемых пошёл. Они, — армянин подбородком указал в сторону Китая, — наш график патрулирования лучше нас знают и каждый кустик в округе изучили. Перемахнёт на ту сторону на паузе между патрулями, только мы его и видели.

— Не перемахнёт, — поудобней перехватив карабин и по-прежнему не отрываясь от наблюдения за округой, вклинился в обсуждение Пётр Исаев.

— Поясни, — потребовал ефрейтор.

— Там по Гнилому ручью можно выйти на натоптанную тропу до Казаковки. Зачем проводнику мотаться туда-сюда, не проще ли здесь обитаться?

Пограничники молча переглянулись между собой, признавая правоту напарника. Его версия выглядела самой логичной. Многократный переход границы чреват последствиями, в данном же случае достаточно заранее оговорённой точки рандеву.

— След свежий, — коснувшись пальцами земли, сказал Владимир, — комки грязи не успели засохнуть, а отпечатки заветриться. Мы отстаём минут на пятнадцать-двадцать или чуть больше, точнее сказать сложно.

— Азат, вызывай подкрепление с собаками, — подумав, принял решение Олег Синцов, — и наряд на квадроциклах. Мы идём к дороге, пусть подберут нас там. Ты остаёшься здесь и встретишь кинологов, пробежите с ребятами и собачками по следу этих «лосей». Будьте аккуратны, мне не нужны «трёхсотые», «двухсотые» тем более не нужны. Со связи не уходить, как понял меня? По дороге до Казаковки получается изрядный крюк, но на колёсах мы получим больше часа выигрыша во времени. Постараемся перехватить этого сталкера. Чую, он может нам многое рассказать, если мы, мать его, так-растак, не ошиблись. Смотри, Огнёв, если мы пролетим, то я тебе пердальник подпалю по полной программе, ты у меня с «губы» до дембеля не вылезешь. Сгною! Чуешь, чем пахнет?

Владимир счёл ниже своего достоинства отвечать на угрозы. Развернувшись, он несколько раз подпрыгнул на месте, проверяя, не бряцает ли на нём что-нибудь, не мешается ли, поправил амуницию и скользящим шагом направился в сторону дороги, безошибочно выбирая самый удобный путь через чащи и буреломы. Исаев и Синцов пристроились за ним, идя практически шаг в шаг.

Поначалу ефрейтор хотел организовать что-то вроде охранения в собственном лице, но глядя на скользящего через лес новичка, отказался от заманчивой идеи. Оставалось признаться самому себе, Огнёв будто родился в лесу. Они просто-напросто потеряют взятый темп, если стрелку придётся дожидаться отстающих напарников. Окружающую обстановку Огнёв контролировал будто заправский егерь, не один десяток лет проживший в тайге.

— Обходим, впереди медведица с медвежатами… Там болотина, двигаемся по косогору… Ниже по склону бурелом, — то и дело раздавалось в наушнике тактической гарнитуры.

С каждым пройденным километром вопросов к парню становилось всё больше и больше, но с ними Синцов решил погодить до возвращения в расположение. К просёлку пограничники вышли минут на пятнадцать раньше срока условленного с мотоподразделением, за время короткого привала успев перевести дух и немного отдохнуть.

В Казаковке Олег заскочил в дом, в котором размещалась деревенская администрация, точнее, проживал глава поселения и быстро выяснил, кто из пейзан отсутствует и по каким причинам. Кто-то уехал на работу на станцию, кто-то на вахте, кто-то в городе, пара человек в тайге. Вчера, к примеру, на проверку участка вышел Иван Корнилов, он же егерь. Всё как полагается: документы все имеются, закреплённый участок тоже, к тому же Иван Трофимович ещё инспектором заповедника числится, что за железной дорогой расположен. Амбы[43] там живут и прочего зверья хватает, которое Трофимович охраняет. Тут стреляет, там охраняет, со всех сторон выгода. Вон его хата — крепкий домина с крытой черепицей крышей, второй от Красной сопки. Егерь в деревне человек уважаемый, ничего плохого Фёдор Силантьевич о соседе сказать не может. За лесным участком смотрит крепко, но не лютует, понимает, что к чему, тут же каждый второй, если не первый, с тайги подкармливается. Если человек не браконьерничает, то и бояться нечего, Иван Трофимович человек у нас с понятием. Ещё в лес ушёл сынок Петра Ли. Пошто ушёл? Знамо зачем, Ли с дикоросов живут, петельки ставят. Сыновей у китайца трое: Джен, Женя по-нашему, Вейшенг, но ни на какое имя, кроме Владимира, парень не откликается по-китайски плохо говорит, младшенький Бао, то есть Боря, да дочка Джу. Джу и Джу, на русский манер веселушку-хохотушку почему-то никто не переименовывал. Часто ли в тайге пропадают? Сейчас не так чтобы очень. Джен, который Женя, в основном. Владимир тот на станции работает, некогда ему, а Джу и Бао не доросли ещё, чтобы самостоятельно в тайгу соваться. Почему Пенг, то есть Пётр сам в лес не ходит? Так он только-только нормально шкандыбать начал как год назад по зиме с крыльца станции навернулся и ногу сломал. Съездил, называется, в город. Пётр сейчас с младшими всё больше огородничает, кроме картохи трав всяких с жинкой насадил, он же тут вроде местного аптекаря, тоже очень уважаемый человек. Где у кого какая болячка, сразу к нему идут, чем фельдшера со станции ждать. Помереть можно, пока тот доедет, а тут всё под боком, свой провизор, можно сказать. Когда травками али чаями попотчует, а когда иглами или прижиганиями от хвори поспособствует. Вот только с переломом незадача вышла, а так к нашему Петру даже из Харбина и Владивостока порой приезжают, не то, что с соседней станции или Есауловки. Никому не отказывает. Почему остальные в тайгу не суются? Так амба ходит. Дурных в Казаковке нема. Это ты его не видишь, а он тебя завсегда. Прошлой зимой пятерых собак и двух овец задрал, еле отвадили. Нет, что вы, Джен и Трофимович не бессмертные. Один заговоры ханьские хитрые знает, что его ни один зверь в тайге не обижает, а у второго работа. Тут волей-неволей в тайгу пойдёшь, смотрители же на маршрутах отмечаются. Тут не схитришь, если только дождь пойдёт или снег навалит, тогда да, сиди дома. Да-да, Ли давно обрусел, по-нашему лается от простого русака не отличишь, даром что ли его дед после второй русско-японской войны в Казаковку из-под Харбина перебрался. Нет, он не из маньчжур. Из ханьцев. Прадед Ли в прошлом веке при строительстве КВЖД носильщиком-кули работал, да так и остался. Тогда на север много коренных ханьцев переселилось.

— Не китаец, — сняв с руки тактическую перчатку, похлопал себя по бедру Пётр Исаев. — Наш.

— Объясни, — привычно отозвался Синцов, отойдя от дома деревенского главы.

— Вспомни, кто у нас в столовой из вольнонаёмных поваром работает. Корнилов Лёша, вспомнил?

— А он не может быть однофамильцем? — ефрейтор с полуслова уловил, куда клонит подчинённый.

— Да-да, и отчество у него с именем егеря совсем случайное. Как нарочно, не находишь? Не много ли совпадений? Повара наше расписание выходов как бы не лучше нас знают, они же сухпайки и термосы готовят. Возможно сын не в курсе папиных тёмных делишек, только умеючи кого угодно можно на откровения раскрутить, тем более за столом, да под рюмочку поболтать. А кому доверять, если не отцу?

— С чего ты взял? — продолжал допытываться ефрейтор. — У меня узкоглазые подозрений больше вызывают. Там тоже совпадений до хреновой тучи.

— Олег, я давно о Корниловых слышал и, знаешь, не по средствам у них домина. Будь ты хоть трижды егерь и четырежды смотритель, на такую хоромину всё равно не заработать, а в наследство и умершего дядюшку или тётушку с пухлыми счетами я не верю.

— Как всё просто у тебя, Петя. Мы не следователи с тобой и подводить под монастырь кого-либо не имеем права, ты же на основе неподтверждённых умозаключений, мать твою так-растак, возводишь понапраслину, Шерлок Холмс недоделанный. Сыщик дедуктивного метода, дери тебя коза. Ввязался я с вами в авантюру, так-растак, будет всем нам на орехи. Как бы не пожалеть, что давеча на одного товарища понадеялся, вон, стоит, глазками лупает. А ты, Огнёв, чего молчишь? Есть, что сказать?

— Я об обоих первый раз слышу. Увижу его в тайге, скажу, тот или не тот.

— Как это? — удивился ефрейтор.

— Есть способы. По ширине шага и по тому, как ногу ставит.

— Всё у тебя не слава богу, ещё один Пинкертон на мою голову, тьфу! — сплюнул на дорогу ефрейтор. — Вроде умный, а дурак-дураком. Господи, понабрали же дебилов по объявлению! Чую, зря мы всё это ввязались, — опять завёл шарманку Синцов, — надо было полицию вызывать. Ладно, хорош лясы точить, выдвигаемся к тропе, а вы, — указующий перст с грязью под толстым ногтем ткнулся в сторону стрелков мехподразделения, — следите за домами егеря и китайца. Вдруг кто из них проскользнёт мимо нас и явится до хаты, и явится ли вообще. Выезд блокировать до особого распоряжения. Быть на связи постоянно, кто не отзовётся — яйца оторву, так вас растак!

Отдав распоряжение, ефрейтор первым направился в сторону распадка, из которого ожидалось прибытие подозреваемых в пособничестве контрабандистам и браконьерам.

— Поднимаемся на гребень и маскируемся, — приказал Синцов, — других удобных подходов к деревне со стороны Мрачного лога нет, мать его, а оттуда до самой Москвы видать. Если мы кого профукаем, механики его внизу примут, главное до стрельбы не доводить. Уж лучше тут гада прищучить, чем палить при гражданских. Надеюсь, в деревне не осталось наблюдателя с рацией, иначе все наши планы и засидки коту под хвост пойдут.

— Товарищ ефрейтор, — остановился на склоне Владимир.

— Что?

— Вы не уточнили у старосты, Корнилов ушёл с собаками или нет?

— М-мать! — выругался Синцов. — Нам собак для полного счастья ещё не хватало. Сейчас кого-нибудь из «механиков» для уточнения отправлю.

Через десять минут пришёл ответ, что с собаками.

— Тьфу! Кабыздохи могут доставить проблем. «Тихо!» — непонятно для кого сказал ефрейтор, прислушиваясь к звукам, долетающим снизу. Владимир и Пётр и так сидели тише воды ниже травы. — Вы это слышали?

«Ай-ай-ай», — донёсся до пограничников захлёбывающийся визг, резко оборвавшийся на самой высокой ноте.

— Не нравится мне это, — подвигал челюстью Синцов.

— Есть движение внизу, — Пётр, расположившийся в тени между двух огромных валунов, приложил к глазам бинокль. — Кто-то движется в нашу сторону.

Теперь и Владимир разглядел перемещающийся между деревьев силуэт с горбом на спине. Бинокля у него не было, но через несколько минут помощь оптического прибора перестала требоваться. Петляя аки заяц, и прячась за кедрами, наискосок к вершине бежал темноволосый человек в защитного цвета энцефалитке. Горбом оказалась помесь короба с рюкзаком с хитрой системой подвесок, на которых болтались пучки трав. Даже со столь значительного расстояния, благо в кедраче практически отсутствовал подлесок, было заметно тяжёлое дыхание бегуна. Подол энцефалитки и оба рукава одежды были уделаны в крови, причём левый рукав в районе предплечья и локтя оказался изорван в клочья. Методом элементарных исключений наблюдатели все вместе и каждый по отдельности пришли к выводу, что на левую руку принималась атака собаки, чей предсмертный визг они слыхали ранее.

«Щёлк!»

Резкий, сухой звук выстрела долетел до наблюдателей на секунду позже пули, выбившей щепу из дерева в считанных миллиметрах от дёрнувшегося вперёд метиса, в котором половину крови составляла китайская. Несколько щепок до крови оцарапали щёку молодого человека, хрычовка с косой разошлась с ним буквально на мгновение. В правой руке парня с тонкой полоской щегольских усиков над верхней губой, будто по волшебству возник нож.

«Джен, — догадался Владимир, выискивая взглядом стрелка, устроившего загонную охоту на человека».

Неуловимым движением плеч скинув короборюкзак, Джен качнулся влево под прикрытие очередного дерева, как его опорная нога подкосилась от попадания пули. Упав на землю и сдавленно вскрикнув, парень отполз под прикрытие ствола кедра с двойной макушкой.

— Паша, остаёшься здесь, — прошептал в гарнитуру ефрейтор, — прикрываешь нас и слушаешь лес. Возьми охотника на прицел, только аккуратно, шкуру ему не попорть. С китайца тоже глаз не спускай, как понял?

Два глухих щелчка были ему ответом. Понятно, почему на позиции оставался старый опытный волк. Пусть молодой напарник на деле доказал, что в лесу с ним даже тени и призраки соревноваться не станут, чтобы не опозориться, но Паша не за красивые глазки слыл одним из лучших стрелков на заставе. Хрен комару в полёте не отстрелит, но хоботок отшибёт. Лучше него никто их не прикроет в случае опасности, за спину можно не беспокоиться, да и лес он умеет слушать, чем сам ефрейтор сегодня преступно пренебрегал в нарушении всех инструктажей и наставлений.

— Огнёв, — пожевав нижнюю губу, Олег Синцов прервался в сомнениях, стрельнув взглядом вниз.

— Я к стрелку, — проявил инициативу Владимир, — он меня не заметит, зуб даю, собак с ним нет.

— Хорошо, — принял решение командир, негромко хлопнув себя по подсумку с медаптечкой. Подстреленному беглецу явно не помешает перевязка. — Выдвигаемся…

Едва слышно прошелестев прошлогодней листвой, Огнёв скрылся в орешнике, ловко растворившись среди молодой тонконогой поросли, тихонько раскачивающейся в такт налетающим порывам ветра.

Искривив губы в хищной полуулыбке, Иван приложил приклад к плечу. Попался, китайский выродок! Отбегался, гадёныш желтомордый…

Большой палец егеря в привычном жесте огладил отполированное цевьё охотничьего карабина и замер, плотно обхватив дерево. Как всегда, в голове мужчины образовалась глухая пустота, все чувства будто вымерли, отойдя на задний план и опустившись на самое дно души. Живая мишень… пока ещё живая мишень, судорожно вжималась в смолянистый ствол, только это бесполезно. Не он первый, не он последний… Медленный выдох. Мозоль на указательном пальце коснулась спускового крючка и ласково, будто застенчивую девушку, потянула его на стрелка.

Сухой звук выстрела сорвал с веток только-только успокоившихся голубых сорок[44] и соек. Возмущённо затрещав, птицы взвились выше крон деревьев или разлетелись по густым зарослям чепыжника, росшего вдоль окраин кедрача.

Сидя на земле и разглядывая веселящиеся звёздочки в глазах, Иван недоумённо тряс головой в попытках собрать разбегающиеся мысли в кучу. Одна из мыслей лихорадочно била по извилине в попутках осознать, что сейчас было? Верный карабин, прослуживший не один год и никогда не подводивший хозяина, вдруг взбрыкнул, резвой рыбкой вывернувшись из рук и прикладом саданув по челюсти от чего в голове до сих пор гулял колокольный звон. Проведя языком по зубам, егерь почувствовал солоновато-железистый вкус крови. Сплюнув кровь из рассечённой губы, он наткнулся взглядом на высокий силуэт, затянутый в камуфляжную форму. Стоило чуть рассеяться мути и побледнеть звёздам, егерь рассмотрел короткий автоматический карабин в руках человека, двигающегося к импровизированной ухоронке ловкого китаёзы Ли.

«Пограничник! — догадался Иван.»

— Стреляй, стреляй, пока он не ушёл! — окончательно сбросив одурь, закричал Иван, тыча пальцем в сторону кедра, за которым скрывался соседский ублюдок. — Уйдёт же, сволочь! Командир, вали китаёзу, пока он по тебе не шмальнул!

— Не беспокойся, не уйдёт, — змеиной чешуёй тихо прошелестело за спиной Ивана.

— А? — испуганно обернулся егерь, до последнего мгновения не без основания считавший, что умеет слушать лес, на слух определяя зверя или птицу по хлопкам крыльев. Сегодня умение изменило ему, предав в самый ответственный момент.

— Не дёргайся, — прошипел незаметно подобравшийся к нему пограничник с вымороженными глазами записного душегуба с богатым кладбищем лично упокоенных за широкими плечами.

Заворожённый чужим взглядом, Иван не почувствовал, как сухой веткой треснули его пальцы, из которых убийца в камуфляже ловко вывернул любовно отточенный нож охотника, не знамо как оказавшийся в руке.

«Откуда у сопляка может быть взгляд профессионального убийцы? — подумал Иван, запоздало отпрянув от внезапной угрозы.»

Взгляд пацана пугал — равнодушие и арктический холод вкупе с безразличием к «куску мяса» буквально струились из чуть прищуренных глаз стража границы, пригвождая егеря к месту и лишая воли к сопротивлению. В голове Ивана посему-то крутилась мысль, что пограничник напротив одним взглядом запросто лечит от запора, по крайней мере ему лично срочно понадобилось в кусты.

— Уважаемый, я же попросил не дёргаться, — холодно обронил парень, неуловимым движением завернув руку здоровенного мужика ему за спину. Невнятный ответ, готовый сорваться с языка Ивана, так и остался трепыхаться внутри, запертый сталью ножа, холод которого заставил туда-сюда дёрнуться кадык. В туалет мгновенно перехотелось. Остроту своего клинка егерь знал, как никто другой.

— Я… я, — от сковавшего его страха и боли, пронзившей сломанные пальцы, Иван не мог подобрать слов, чуть ли не ежесекундно сглатывая вязкую и солёную от крови слюну.

— Ты нам сейчас сам всё расскажешь, — ядовитой змеёй зашипел пограничник из-за спины. — Правильно? Или есть желание придержать откровенность? Знаешь, я не люблю развязывать языки и почему-то некоторые считают своим долгом воспользоваться этой моей маленькой слабостью. Они начинают упорствовать, доказывать свою непричастность и невиновность, а потом, то, что от них остаётся, всё равно раскалывается до донышка. Надеюсь, ты не из таких, я же тебя на ленточки порежу, дядя.

— Командир, это не я, это китаёза! — прижавшееся к кадыку лезвие ножа будто тормозные колодки поезда, из-за которых из-под колёсных пар вылетает визг, вызвало не грозный рык и басовитое оправдание, а фальцет поперхнувшегося петуха.

— Грязь на штанах, глина и странные чистые полосы на ткани чуть ниже колена, выглядящие, как от ремней. Дядя, похоже, копыта ты на Гнилом ручье снял, да не учёл, что там на откосах глина, она же, как известно, сама собой не отстирывается, а у озера болотина и низ у тебя, до сих пор не обсох, да энцефалитку по подолу об чёртов куст[45] подрал, нитки там так и остались висеть, один в один по цвету подходят. К тому же попытка убийства… Да у тебя полный набор, фраер, правда не быть тебе на зоне паханом, как бы не прописаться из «козлов» в «петухи».

Владимир специально вставлял словечки из папашиного лексикона, эмоционально раскачивая егеря и вызывая того на откровенность, недаром им на заставе специально приглашённый психолог читал лекции. Приём сработал.

— Сука! — натуральным образом прорычал Иван. — Ненавижу вас, падлы легавые!

— Отставить!

При виде подошедшего к ним ефрейтора, грозно ожегшего взглядом своего подчинённого, егерь облегчённо выдохнул. Бритвенной остроты нож, оставивший на шее крохотную, сочащуюся сукровицей полоску, исчез также быстро, как появился, но леденящий взгляд, буравящий затылок, никуда не делся. С ножом можно было проститься, не вернёт его погранец.

— Стрелок, что вы себе позволяете!? Отпустите господина Корнилова немедленно!

— Товарищ ефрейтор! — признав в командире душегуба ефрейтора Синцова, Иван, будто профессиональный лицедей, переменившись в лице и обнажив окровавленные зубы в полной надежд облегчённой улыбке, сделал шаг вперёд только для того, чтобы согнуться от резкого удара прикладом под дых и упасть на землю.

— Тьфу! — сплюнули сзади. — Товарищ ефрейтор, аккуратней, он же обдристался…

— Ненавидите, значит, — будто не замечая запаха, присел на корточки перед корчащимся на земле телом ефрейтор. — И давно вы, Иван Трофимович, на хунхузов работаете?

— Да пошёл ты! — выдавленный плевок не долетел до пограничника, размазавшись о выступающий из земли корень кедра. — Уб… кха …людок, кха-кха…

— Он твой, стрелок, — обменявшись взглядами с Огнёвым и по молчаливому соглашению продолжая играть в злого полицейского и очень злого полицейского, Синцов отступил от сучащего ногами тела, отдавая его на расправу Владимиру. — Можешь не заморачиваться щепетильностью, только товарный вид в форме второй свежести сохрани, а то полиция и безопасники ругаются последнее время на некондиционный товар, а в остальном он весь твой.

— Есть сохранить товарный вид! Знаю я несколько способов, дедушка на досуге поделился, а он во время войны с германцами по «языкам» работал. Сейчас мы штанишки с этого фраера снимем и голой попкой мурашам на кормёжку посадим, — идеально скопировав повадку и ухватки многомудрого Ведагора, который во время бурной молодости и походов с нурманнами нахватался от них всякого, в том числе и способов быстрого развязывания языков, которые потом отточил в урочище недалеко от сожженного капища на княжьих кметях и мытарях. Получив добро от командира, Владимир нанёс егерю несколько быстрых ударов, от чего у того руки повисли плетьми.

— Ах-ах! — задохнулся от боли Иван.

— Неприятно, да, милок, — голосом отмороженного робота участливо приговаривая будто несмышлёнышу, пояснил Владимир, — что поделать, это превентивные меры, чтобы избавить особо прытких аборигенов от соблазнов руки распускать и упираться. А ты у нас прыткий, ножиком хотел меня пырнуть. Что я тебе плохого сделал? Нехорошо! Сейчас дотащу тебя, касатик, до муравейника, там ткну по спинке, чтобы ножки на часок отсохли, и ты сбежать не вздумал, и посажу срамным местом муравьям на потеху. Ставлю сто рублей, ты через час курским соловьём запоёшь. Не выгорит с муравьями, поверь мне, я не погнушаюсь измазать тебя в твоём же навозе и привязать к дереву. Или привязать, а потом измазать. Да, так правильней, меньше возни. Замечаешь, вечереет потихоньку, а мошка за день не наелась. Нехорошо, согласить, оставлять её голодной.

Сильная клешня пограничника сгребла воротник и капюшон энцефалитки, и егеря, будто нашкодившего кутёнка, за шкирку поволокли к орешнику.

— О, вон и наш муравейник! Потерпи десять метров.

— Стой! Не надо! — засучил ногами Иван, поняв, что шутить с ним никто не собирается. — Я скажу, я всё скажу! Ефрейтор, ефрейтор! Синцов, не надо! Христом Богом прошу! Я всё скажу!

Бездушный убийца, прячущийся под личиной молодого весёлого парня, нехотя бросил Ивана на землю.

— Рассказывай, — рядом с остановившейся парой будто чёрт из табакерки нарисовался ефрейтор. — Под протокол, Иван Трофимович. Чуток передохни, погоди, где-то у меня диктофон завалялся для таких случаев, сейчас я его включу, чтобы не упустить ничего важного.

Глотая слова и сопли, сломавшийся человек принялся торопливо изливать душу.

— Врёт! — ударом по почкам в какой-то момент остановил словоизвержение молодой пограничник, которого Синцов по-прежнему называл просто «стрелок» в отличие от того же Петра Исаева, с которым два раза связывался по рации, благо Иван был в курсе позывного последнего. — Там не контрабанда была, её проще через таможенников провозить или морячков с дальнобойщиками подвязать, чем через тайгу на горбу волочь.

— Иван Трофимович, нехорошо обманывать, — отключив диктофон, укоризненно покачал головой ефрейтор.

— Товарищ ефрейтор, отдайте его мне на тридцать минут.

— Забирай! — разрешил Синцов. Железные пальцы тут же сомкнулись на шее Ивана.

— Нет-нет! — взвился егерь. — Они несли взрывчатку, я сам видел. Взрывчатку! Там пятнадцать человек в лагере у Красной сопки. Ими старый японец командует.

— М-мать его так-растак! «Коли» его, стрелок! — скривился в отвращении Олег Синцов, с трудом сдерживаясь, чтобы не зарядить с ноги по морде егеря. До зуда и зубовного скрежета хочется, но нельзя. Дело, как и сам визави, становилось до невыносимости смердящим. По-хорошему, взятого ушлёпка стоит передать контрикам, но сколько дней или часов хунхузы и японцы будут сидеть в лагере? То-то и оно.

— У них карабины с оптикой и переносной спутниковый терминал! — зачастил егерь. — Я не вру, я не вру! Пулемёт и штурмовые винтовки.

— Хочешь сказать, они слушают наши частоты?

— Я, я, — казалось, металлические крючья в которые превратились пальцы юного заплечных дел мастера, пронзили плоть и вот-вот доберутся до беззащитных вен и трахей. — Да, да, слушают, но не круглый день, только когда смена нарядов и патрулей. Я наблюдал за ними, у них есть переводчик.

— А для чего им взрывчатка, не скажешь? — наклонился к егерю Синцов.

— Для железной дороги и эстакады с тоннелем, — предположил Владимир и по тому, как дернулся егерь, догадался, что угодил в яблочко, да и внутренний детектор лжи сигнализировал о верности теории.

— До лагеря провести сможешь?

— Я могу, — к импровизированной допросной подошёл бледный от потери крови Джен Ли, опиравшийся на эрзац-костыль — обмотанную тряпкой и бинтом рогульку из орешника. — У нас с отцом там недалеко деляна. Я когда домой возвращался решил дорогу срезать и наткнулся на чужой лагерь. Близко не подходил — страшно, я ведь сразу разглядел, что там за люди и что чужака они без разговоров закопают под ближайшей корягой, но подходы знаю. Если бы не его собаки, — метис подбородком указал на егеря, — ушёл бы чисто. Я вам короткую тропу через марь покажу.

Тряхнув головой, Джен поднял порванную псом, а теперь перебинтованную руку на уровень глаз. По-русски Джен говорил чисто, без акцента и Владимир задумался, а сколько в парне осталось от китайца? Ростом он точно не в плюгавого ханьца пошёл. Худощав, тонкокостен, но вымахал под притолоку, кровь «северных варваров» явно брала своё.

— Тумана и Грома жалко, они не виноваты, что их хозяин мразь продажная, тяжело вздохнул Джен.

— Тварь! — забыв о стальной хватке Владимира и едва-едва заработавших руках, кинулся на земляка полыхающий иссушающей ненавистью егерь. — А-а!

Впрочем, далеко Иван не убежал, снесённый с ног своим персональным палачом.

— Просил же не дёргаться!

Прижавшись щекой к нащёчнику, Владимир размышлял. Думал он, как некоторым могло показаться, не о суматошном дне и не о дурниной подвывающей интуиции, а о влиянии, неосознанно оказываемом на людей.

Взять, к примеру, ефрейтора Синцова. Дерганый с утра командир не самое приятное приобретение для патруля, но зная причину нервного состояния опытного пограничника это можно было принять и спустить ему с рук. Как-никак не каждый выход твою жену увозят на скорой помощи рожать в фельдшерско-акушерский пункт. Машина проскочила мимо пограничников в момент, когда уже ничего изменить нельзя — все инструктажи пройдены, все патрули вышли, сменщика просто-напросто нет, вот и дёргался Олег, по делу и нет, срываясь на подчинённых и забывая, как вести себя в лесу.

Другая сторона командира, словно бабочка из куколки, выбралась наружу в Казаковке, когда сам Владимир принялся активно черпать из колодца мудрости Ведагора и жизненного опыта других предков, неосознанно давя на ефрейтора ментально. С Олега за каких-то полчаса слезла наносная шелуха привитых обществом правил и установками, оставив почти голый рационализм. Иначе никак не объяснить, почему Олег пошёл на поводу у подчинённого. Да просто вчерашний пацан неожиданно раскрылся в новом ракурсе, в котором он знает, умеет, практикует намного больше и глубже, чем вышестоящий человек. Владимир, натянув личину старого седого волка, элементарно источал непоколебаемую уверенность в собственных поступках и действиях, когда махом определил виновника и принялся трясти его на откровенность, а ефрейтор, с которого слетела луковая шелуха цивилизации, нутром почувствовал врага и пошёл на крайние меры, на которые доселе не решался и не дал бы никому поступить, сдав подозреваемого в правонарушении безопасникам ИСБ или представителям полиции.

Как итог, егерь раскололся до донышка и ревел навзрыд, когда его поволокли в Казаковку через орешник, в котором не оказалось с ужасом и трепетом ожидаемого муравейника с голодными муравьями. Его отродясь там не было… Поняв, что его жестоко развели, Иван Корнилов очередной раз дёрнулся на конвоира в лице вчерашнего мальчишки, забыв о сломанном пальце на руке. Удар прикладом карабина в грудь и сломанная рука стали уроком для предателя и напоминанием, что цацкаться с ним не собираются. Игры кончились. Спина и область почек тоже пострадали, но не столь фатально, чтобы егерь не мог перебирать ногами и не дошёл до ближайшей речушки, которую пять раз перешёл туда-обратно, вымывая пахучее содержимое штанов.

Помня о возможной прослушке радиочастот, с заставой связались по телефону, ведя переговоры кодовыми фразами. Корнилова, щадя сломанную руку, спеленали и закрыли в одном из пустующих крохотных складов деревенского магазина, до прибытия представителей имперской безопасности приставив охрану в лице среднего брата Ли. Уж кто-кто, а этот точно не сделает заключённому никаких поблажек, главное, чтобы не прибил.

Вздохнув, Владимир покосился на капитана Елизарова, прибывшего с двумя отделениями усиления и замершего на позиции в трёх с половиной метрах от Огнёва. Понимая серьёзность ситуации, командир заставы тут же доложил по инстанции и связался с ИСБ. Командование безопасников обещало помощь, которая должна подойти к тоннелю и эстакаде с двух сторон, плюс десант на вертолётах, а пока пограничникам вменялось блокировать вражескую группу и удерживать её на месте до прибытия обещанного подкрепления.

Рассусоливать не стали, на улице вечерело. Джена усадили на импровизированные носилки, которые понесли, попеременно сменяясь, два стрелка. Благодаря Джену, марь миновали через час. Вскорости, следуя подсказкам проводника, сводный отряд разделился на две части, чтобы охватить замаскированный лагерь с двух сторон. Здоровенные стрелки из второго отделения сгрузили на землю тактические рюкзаки с коптерами и миниатюрными установками РЭБ. Носимыми установками радиоэлектронной борьбы «Скорпион» предполагалось заглушить возможные попытки связи вражеской группы со своей стороной посредством радио и спутникового терминала.

Перед финальным броской в небо запустили два коптера. Легонько жужжа, рукотворные создания скрылись в вышине, растворившись среди туч. Операторы и командиры прильнули к мониторам. Скоро, ориентируясь на озвученные Дженом и егерем приметы, глаза с небес обнаружили замаскированный лагерь диверсантов, только количество человек, находящихся в лагере и на постах определить не удалось, а опускать коптеры ниже командиры не решились из-за риска их обнаружения по характерному звуку. Спугнёшь зарубежных гостей, гоняйся потом за ними по лесам. Один минус, в начавших сгущаться сумерках количественное преимущество пограничников, если верить словам егеря о численности лазутчиков, сводилось на нет отсутствием приборов ночного видения. На весь отряд было три тепловизора и два прицела у снайперов, причём один из тепловизоров капитан реквизировал в личное пользование. Лучше бы Исаеву отдал, тогда бы у отряда было три снайпера. Торопливость хороша при ловле блох, во всех остальных случаях она только вредит. По сути, сводный отряд оказался не готов к блокировке противника, а всё из-за суеты командования и штабных работников. Как при подобном раскладе удерживать на месте врага, неизвестно. Корнилов ничего не сказал об персональном оснащении диверсантов, которое, судя по предполагаемым целям, должно быть на высшем уровне и приборы ночного видения наверняка у японо-китайских подрывников имелись в наличии, как и теплоизоляционные накидки.

Как назло, к наступлению сумерек и накатывающей ночи, ветер ушёл почивать на боковую, перестав шелестом листвы и кустов скрадывать осторожное подкрадывание людей к намеченной цели, но хуже всего было то, что порывы ветра больше не разгоняли другую напасть… К ночи из всех щелей повылезали кровососущие твари. Гнус забирался даже в трусы и грыз складки кожи между пальцев на ногах, не говоря уже о других частях тела. Воздух звенел от комарья и мошкары, портативные накомарники с узкими полями не справлялись с напором пищащих и зудящих вампиров. Приказ командования продержаться до прихода подмоги обретал во истину сакральный смысл. К утру десант найдёт высушенные до барабанного состояния оболочки, а не бравых пограничников. Гнус заживо сожрёт людей, никакие японцы и китайцы не понадобятся. Сильнодействующими репеллентами не помажешься, вдруг у врагов есть собака или какие-нибудь уникумы с длинными шнобелями почувствуют посторонний запах, а средства без запаха мошкара тупо не замечала.

Владимиру и нескольким его товарищам, последовавшим бесплатному совету, было немногим легче, чем остальным. Ещё в Казаковке наш травник нарвал тысячелистника и набрал полные пригоршни сосновых игл, хорошенько растеревшись полученной смесью перед марью. Ефрейтор, Пётр Исаев и присоединившийся к ним Ржавый с парой стрелков тоже от души натёрлись травами. Пусть «терапия» не спасла от поедания, зато кратно уменьшила его объёмы и глядя на опухшие от укусов губы капитана, ни сколько смотрящего в окуляр тепловизора, а осторожно отгоняющего от лица мошкару, Владимир лишь качал головой. Вроде, тут он соглашался, опытные пограничники, прошедшие огонь, воду и медные трубы, а досадно и обидно прокалываются на мелочах.

В какой-то момент все посторонние мысли вылетели вон от дёрнувшейся тени в чащобе и едва слышного шелеста, которого просто не могло быть в сумраке безветренной ночи.

— Тс-с! — одними губами и характерным жестом потребовал Владимир, прислушиваясь к лесу. В комарином звоне он уловил посторонние звуки мягко ступающих толи лап, толи ног.

Ткнув указательным пальцем по левому запястью с часами, он показал три пальца. Кивнув, что понял, капитан перевёл тепловизор на «три часа». Секунд тридцать он возился с прибором, отплёвываясь от гнуса, ничего и никого постороннего толком не углядев. Зато Владимир, видевший ночью и в сумерках немногим хуже кошки, без дополнительного прибора разглядел несколько размытых теней, практически бесшумно проскользнувших между деревьев метрах в пятидесяти от замерших пограничников.

«Четверо! — показал он жестом и ткнул пальцем в сторону приближающейся опасности».

Капитан, «п-с-сыкая» себе под нос что-то нелицеприятное, ещё раз уткнулся в окуляр. Блин, сдалась ему эта бесполезная хренотень?! В то же время между основными потоками размышлений в голове Владимира затесалась мысль, что не только у пограничников были коптеры. Уж больно целенаправленно двигались тени в чащобе, видимо заранее озаботились разведкой сверху. Поминая самку собаки, он незаметно извлёк из ножен конфискованный у егеря нож, чуть подумав, отстегнул клапан и положил справа от себя сапёрную лопатку — всяко лишней не будет. Стрелки пограничной охраны Российской Империи, конечно, не пехота, но малая сапёрная лопатка в нормы комплектования пограничников входит. Как же без оной? Без оной никак! Когда-никогда стрелковую ячейку отрыть или секрет организовать, перед этим сняв дёрн и пересадив несколько кустов. Применений у лопатки было множество, а ещё отточенную до бритвенной остроты лопатку можно было использовать вместо холодного оружия или топора. Инструкторы на заставе учили молодёжь метать в мишени и в деревянных болванов всё, что ни попадя. Камни, ножи, дрыны, лопатки… особенно лопатки. С правой руки, с левой руки, двумя сразу. Секани по «горлышку», метни, чтобы лопатка вонзилась в бревно вдоль, а теперь поперёк, нет, лучше наискосок. В общем, чем бы стрелок не занимался, главное, чтобы лишнего времени у него не оставалось, а у совершенства нет предела, тем боле такие олухи и пополнение дуболомов, к бабке не ходи, в первом же выходе просрут всё возможное и невозможное и допустят условного противника и не условного диверсанта на дистанцию рукопашного боя. А что вы думаете, там, за контрольно-следовой полосой точно такие же дебилы, ничуть не лучше, так что тренируйтесь лопатками, глядишь, отобьётесь.

Диверсант, будто табакерочный чих, внезапно вынырнул из-за дерева слева от секрета и, глухо хекнув, согнулся от прилетевшей в грудь сапёрной лопатки. Развернуться с карабином, пусть он у пограничников Маньчжурии короткий и созданный для специфичных таёжных условий, не позволяло расположение лёжки в ямке-ложбинке между старым комлем и бугром с орешником. Зато тонкие стволы лесного ореха не стали помехой для лопатки, просвистевшей на манер пущенной из лука стрелы. Японец или китаец сам не ожидал, что ему не повезёт встретиться на узкой тропе с летающим шанцевым инструментом. Яма удачно маскировала Владимира от возможного наблюдения со всех сторон, если не считать фронтальный сектор стрельбы. Оттуда наблюдатель с тепловизором имел все шансы засечь пограничника, но наш противник выскочил сбоку, видимо намечая в жертвы капитана, но повстречался с суровой действительностью в лице нашего героя. Ладонь Огнёва сама собой сомкнулась на черенке. Руки действовали самостоятельно, движением, отточенным на бесконечных тренировках, отправляя грозный инструмент в полёт. Почему он поступил именно так, Владимир не мог даже сам себе объяснить. Дурь это была или ещё что-то? По наитию, наверное, и всё тут! Диверсант, ошеломлённый появлением в груди незадекларированной эволюцией деревянно-металлической конечности, не успел больше ничего предпринять, подарив противнику драгоценные мгновения, за которые тот успел преодолеть два с половиной метра и по рукоятку всадить клинок в нижнюю челюсть гостя из страны Ямато. Японец умер мгновенно. Владимир же, левой рукой с хрустом выдернув лопатку из груди заваливающегося вперёд толи японца, толи китайца — всё равно под чёрной маской-балаклавой не видно, с ещё большей дурью запустил её в спину второго диверсанта, зависшего над капитаном, прозевавшим нападение.

Почему он не стрелял? Так карабин остался у замаскированной лёжки, а пока доберёшься до него, капитана три раза пристрелят или зарежут и так ниндзя в чёрном успел всадить пограничнику в грудь несколько дюймов чернёной или воронёной стали, только реакция спасла капитана от смерти. В самый последний момент владелец четырёхзвёздных погон дёрнулся в сторону, получив скользящий удар между рёбер не в районе сердца, а правее. Вот ещё один минус излишней торопливости и непродуманности выхода — отсутствие облегчённого бронежилета. Почему его не оказалось у капитана — это другой вопрос, но пока что низкорослый диверсант оставил в покое подранка, всё равно тот никуда не убежит с располосованным правым боком, и, сверкнув зеленоватым отсветом очков-ноктовизоров, развернулся к более опасному противнику. С другой стороны, пограничникам сказочно повезло из-за решения противника взять их «в ножи». Хотели провернуть нападение втихую, только не на тех нарвались, твари желтомордые!

Швырнув в лицо врага пригоршню сосновых игл и песка, Владимир качнулся влево. Вовремя! Сдвоенный хлопок толстоствольного пистолета, по мановению волшебной палочки возникшего в руках японца, отправил пули в «молоко», а Владимир, упав на землю и катнувшись врагу под ноги (хлоп-хлоп, ещё две пули «взбили пенку» там, где только что была голова Владимира) на манер кистеня засандалил по очкам с навороченной электроникой нашим российским тепловизором в корпусе из бронебойного пластика, перехваченным за кожаный ремешок. Молодец, капитан, удобно бросил подотчётное имущество! И не такая это бесполезная хрень, вон как от японских очков и размозжённого носа осколки и кровавые сопли во все стороны полетели, а тепловизору хоть бы хны! На совесть делали, а что не «пашет», так батарейки, наверное, вовремя не поменяли. Нокдаун! Резкий подъём из положения «полулёжа» (земля словно ожила и под зад пнула), и молодецкий хук в челюсть довершил разгром. Нокаут! Вражина, капитально дезориентированный изобилием и убойной силой электронных девайсов, покинул чат, отправившись в страну розовых пони.

— Жив-вым бери, — пробулькал капитан, шаря окровавленной рукой по разгрузке в поисках медпакета.

— Твою мать! — выругался Огнёв, бросив командиру собственную медаптечку и вернувшись к врагу

Стянув локти безвольного японца за спиной ремнём, Владимир безжалостно чиркнул врага ножом по сухожилиям на ногах.

— Теперь не уйдёт.

— Е-щ-щ дв… двое, — просипел капитан.

— …! — безмолвно выматерился Огнёв, быстро обшмонав «тело» и разжившись на ещё один миниатюрный пистолет-пулемёт с глушителем и на четыре сменных магазина. Термонакидку, защищающую от обнаружения тепловизором, он брать не стал, очки-ноктовизоры годились только на помойку.

Через полминуты таким же макаром обобрав труп первого диверсанта, и кроме оружия обогатившись ещё на очки, которые отдал раненому капитану, Владимир бесшумно скользнул в лес.

Ведагор умел отводить глаза, суровые наставники и школа жизни, в которой чтобы выжить надо убить, научили, а с ним научился Владимир. Скользя между деревьев, он через двадцать секунд наткнулся на оператора коптера и РЭБ. Стрелок сидел, облокотившись боком на свой рюкзак с миниатюрным «Скорпионом», мутнеющим взглядом широко открытых глаз провожая отлетающую в небо душу. Его напарник лежал рядом, уткнувшись лицом в землю. На спине пограничника с левой стороны из-под лопатки расплывалось тёмное маслянистое пятно с характерным железистым запахом. Повторно набросив на себя отвод, Владимир нырнул в кусты, устремившись к секрету Ржавого, к которому подбирался враг.

— Хорошая машинка!

Выпустив в спину диверсанта полудюжину пуль, покинувших ствол в лёгким «пуком», Владимир проконтролировал падаль в голову и ласково погладил трофей, сразу же заменив в нём магазин. Ржавый до самого последнего момента не понял, что был на волосок от смерти, сообразив, что что-то не так, когда на него завалился японец, подстреленный Огнёвым.

— Следи за обстановкой! — рыкнул Владимир, ногой сталкивая подёргивающий конечностями труп с товарища.

Бу-э! На весь лес блеванул Ржавый. Впрочем, всем резко стало не до опорожняющего желудок погранца — со стороны лагеря диверсантов донеслись звуки активной перестрелки. Между тем и четвёртый убийца недолго пробыл живым, нарвавшись на злого, как собака, Синцова. Мало того, что жена рожает, а он тут чалится, изображая завтрак, обед и поздний ужин для мошкары, так ещё ушлый гад в черном прикиде пытался Пашу Исаева на тот свет отправить. По всей видимости, не представившийся тип в чёрном прикиде имел нехорошие поползновения к самому Олегу, желая уконтропупить его следующим. Только Паша, оттянув на границе десять лет и набравшись соответствующего опыта, попным нервом почувствовал опасность. Прогнав с лопаток обморозившихся мурашек, Павел резко развернулся в сторону угрозы, заставив диверсанта раскрыть себя. Тут уже не оплошал ефрейтор, ранее изображавший лесную кочку. Кочка и кочка, что на неё смотреть, взять-то с неё нечего, только «кочке» явное пренебрежение не понравилось, вплоть до летального исхода некоторых представителей рода человеческого, отвлёкшихся на шевеления законной добычи. Олег, будто мстя за испуг, выстрелил первым, снеся диверсанту верхнюю половину черепа. В следующую секунду вражеский лагерь взорвался звуками активной перестрелки.

Ефрейтор Синцов, чуть не всадил пулю в вылезшего из кустов лешего, вовремя опознав ощерившуюся в плотоядном зверином оскале рожу Огнёва. По заляпанной красными чернильными кляксами морде пограничника без труда угадывалось, что он совсем недавно убивал. Не убирая палец с холодящего кожу спускового крючка, Олег отвёл ствол в сторону, указав стрелку взглядом на бездыханный труп рядом с секреткой Павла. Кивнув, что всё разглядел и понял, Огнёв ловко растворился в ночной темени, вернувшись в родной сектор к раненому капитану, возле которого валялись на земле два использованных шприц-тюбика.

— У нас двое с концами, — коротко доложил Владимир, — ниндзя зачищены.

— Надо выдвигаться к лагерю, — несмотря на ранение, ловко накладывая на себя повязку, сказал капитал.

— Не думаю, — не спеша выполнять приказ, отрицательно качнул головой Владимир, сверкнув в ночи белой полоской зубов.

— Я…

— Тихо! — Владимир грубо перебил капитана, бледное лицо которого начало наливаться дурной кровью.

Недалеко сухо хрустнула ветка, следом мягко зашелестели прошлогодние листья. Активная стрельба в лагере диверсантов прекрасно скрадывала невесомый шум, но потомку волхвов и следопытов хватило малейшего диссонанса в общей какофонии, чтобы почувствовать неладное.

— Наденьте очки! — приказным тоном прошипел Владимир, засовывая пистолеты за спину и поудобнее перехватывая карабин. Руки, действуя будто сами по себе, в одно движение отстегнули клапан на чехле с лопаткой и кнопку хлястика на ножнах.

Быстро оглянувшись на капитана, он всё же пояснил:

— Они сами идут сюда. Бой в лагере — это отвлекающий манёвр.

Капитан молча повёл подбородком. Всё же дураком и самодуром он не был и в сложившейся ситуации легко принял старшинство младшего по званию, но явно более опытного стрелка. Иногда, как сейчас, следует делиться инициативой и ответственностью, тем более стрелок показал готовность к приёму её в собственные руки. Надев очки, благо с конструкцией забугорных мастеров он был знаком, капитан пальцем нащупал кнопку включения. Тёмный мир окрасился зеленоватой подсветкой.

— Трое, — шепнули сбоку, — на одиннадцать часов.

— Не вижу, — на выдохе скрипнул зубами капитан.

— Чёрт, — теперь уже Владимир заскрипел стоматологическим набором челюстей, интуитивно сообразив, что не один он такой в лесу уникальный, умеющий отводить взгляд. У противника тоже нашлись свои уникумы. — Следи за сектором…

Пригнувшись, практически распластавшись над землёй, Владимир нырнул за кусты, в районе которых упокоил первого диверсанта. Стрелять оттуда было неудобно из-за мелкой поросли орешника, зато ничего не мешало использовать сапёрную лопатку, чудесно зарекомендовавшую себя сегодняшней ночью.

Две смутные тени, в руках которых угадывались отнюдь не заскорузлые дубинки, прижимались к третьей в центре. Стоит зазеваться и тебя мигом нашпигуют свинцовыми «маслинами». Если за более высокие силуэты взгляд ещё цеплялся, то со «слепого пятна» соскальзывал сам собой. Недолго думая, Владимир метнул лопатку в центр качнувшегося «ничего». Как только теплый деревянный черенок соскользнул с ладони, Огнёв ласточкой прыгнул за выворотень, умудрившись в полёте выхватить из-за спины один из трофейных пистолетов и выпустить пару пуль в сторону троицы.

— К-хэ! — долетел до ушей Владимира надсадный выдох с вражеской стороны.

— Бах! — на всю тайгу разнёсся выстрел из карабина капитана, на которого перестал действовать отвод глаз. Нелепо взмахнув руками, одна из высоких теней покатилась по земле и засучила ногами.

— Софу![46] — вторая высокая фигура склонилась над седовласым дедулей с козлиной бородкой и тонкими усиками над верхней губой. Именно этот выпавший из «слепого пятна» дед, пострадавший от сапёрной лопатки и одной из пуль, умело прикрывал всю группу отводом глаз. — Софу!

— …айсон[47], - старик пробормотал что-то ещё, но из-за доносящейся из лагеря стрельбы слов не было слышно.

Выпутываясь из плена лозы дикого винограда, Владимир допустил непоправимую ошибку, едва не стоившую ему жизни. Он на мгновение выпустил вражескую пару из внимания вместо того, чтобы стрелять и добивать диверсанта, а не думать, по какой причине не стреляет капитан. Суровая проза жизни с инструктажами, написанными кровью стражей границы, давно доказали, что промедление смерти подобно, но люди есть люди, даже если за их плечами многократно закреплённый в памяти опыт предков.

Между тем, склонившийся над раненым стариканом японец не выглядел убитым горем и не остался без дела, мимоходом швырнув в сторону засидки капитана две гранаты и ловко оттащив дедка под прикрытие ствола толстого дуба. Сдвоенный взрыв оглушил Владимира до колокольного звона в голове и небольшой потери ориентации. Одна из гранат оказалась с сюрпризом. Первый из «шариков» плюнул землёй и плеснул во все стороны веером осколков, второй же оглушил чуть ли не до крови из ушей. Хотя, если капитана не зацепило боевой гранатой, то шумовая припечатала его сто процентов и, вероятно, до приснопамятной крови из ушей и порванных барабанных перепонок.

Пока Владимир, дезориентированный звуковым ударом, хлопал ртом подобно рыбе на льду, японец оказался рядом, засандалив ему с ноги по лицу. Почему диверсант не стрелял, непонятно, видимо самурайская или честь ниндзя не позволили, или он хотел придушить гайдзина[48] собственными руками. Владимир только и успел чуть наклонить голову вперёд, чтобы не остаться без носа или, наоборот, с носом, но вдавленным в лицо, поэтому вся сила удара пришлась в лоб. Звон пошёл, словно в бубен зарядили. Гул в голове явно превысил отмеренную шкалу децибел и дошёл до самых окраин империи. Из глаз вперемешку со слезами брызнули искры. И хоть говорят, что при подобном стечении обстоятельств должно стать светло, как днём — не верьте, искры не разогнали темень. Да и разве может быть светло в глухой бочке, обложенной тремя слоями ватных матрасов, почти не пропускающих звук?

Опять нога!

Пук-пук-пук-пук-пук! Владимир не понимал и в будущем не мог внятно вспомнить и сказать, как у него в руках очутилась вторая трофейная «машинка» с глушителем. Вот не было её, а тут он уже жмёт на спусковой крючок. Чудо, не иначе. Впрочем, жить захочешь, не так раскорячишься. Огнёв из положения полусидя, лёжа и катясь кубарем, в белый свет, будто в копеечку, выпустил оба магазина из трофеев, целя туда, где по его ощущениям должен быть японец. В его ли положении играть в благородство и выходить на честный бой против накаченного и тренированного убийцы? Шлёпнувшись в яму выворотня и больно приложившись лицом об острые камни, он немного пришёл в себя от накатившей боли и понимания, что сейчас его реально будут убивать, но зверски быстрый диверсант не спешил по его душу. Видимо Смерть решила растянуть удовольствие. Костлявой хрычовке понравилось представление. По лбу и щекам потекло что-то тёплое и липкое с железистым привкусом. Голова болела и гудела будто после трёх литров водки на голодный желудок без закуски, в глазах двоилось и плыло, к тому же Огнёва изрядно подташнивало. В общем, Владимиру было хреново настолько, что он не сразу сообразил, что над ним кто-то наклонился в попытке помочь встать на ноги.

— Свои, дурень! — больше прочитал по губам ефрейтора, чем услыхал Владимир. Быстрые удары по трясущимся рукам выбили из них оружие. — Ты как?

— Хреново, — сплюнув кровь, просипел Владимир, пытаясь разглядеть мир из-под заплывающих глаз и место, куда упали его законные трофеи.

— Значит, жить будешь, — хохотнул ефрейтор, усаживая подчинённого у широкого дубового ствола. — Потерпи немного, скоро десантники подойдут.

— А х-где? — вновь сплёвывая и размазывая по лицу кровь, спросил Владимир, имея в виду очень прыткого противника.

— Вон, лежит, — правильно интерпретировал вопрос ефрейтор Синцов. — Ты ему прямо в левый глаз всадил. Снайпер, дери тебя коза. Наповал япошка.

— Тьфу! — сплюнул в сторону трупа Владимир, начиная ощущать запоздалый мандраж и трясучку.

— Паша, как там капитан? — негромко спросил ефрейтор, отвернувшись в сторону.

— В отключке. Затрёхсотили его, но жить будет, — будто из плотного тумана, донеслось из кустов.

Владимир потряс головой, осознавая, что к нему постепенно возвращается слух. Самое главное, он не слыхал стрельбы из вражеского лагеря.

— Зачистили их, — пояснил ефрейтор на немой вопрос Огнёва. — А ты молодец, крошка-енот, — усмехнулся Синцов, — двух языков взял, если старик, конечно, коньки не откинет. Паша, перевяжи старикана, слышь, бормочет что-то, пень японский.

Уняв невольное подёргивание головы и пляску кровавых точек перед глазами, Владимир глянул в сторону раненого японца и прислушался.

— Року… к-хе, к-хе… сан… к-хе, ичи[49], - седоволосый старик улыбнулся кровавой улыбкой.

— Ложись! — во всю глотку, как ему казалось, проорал Владимир.

Лес озарила яркая вспышка, поглотившая лагерь диверсантов, будто живая вздрогнула под ногами земля. Ударная волна пригнула мелкую поросль и сорвала ветки с крупных деревьев, а за ней частым градом посыпались крупные булыжники, опередившие стену жара. Впрочем, Огнёву хватило булыжников и толстенной ветки, отправивших его в беспамятство. Прилетевший в довершение кусок бревна или расщеплённого ствола, смачно чмокнул по груди бессознательного тела.