Глава 8 Выползок

Глава 8 Выползок

«Чтоб возвернуть любовь мужа, надобно взять змеиный выползок [1] да истолочь его в пыль. Этой пылью посыпать следы мужа, наговаривая: «Как тело змеи ползло, извивалось, никому в руце не давалось, так и ты (имя) ползи ко мне, извивайся, ни одной сопернице в руце не давайся. Быть тебе по веки со мной, с твоей венчанной женой. Губы, зубы, ключ, замок, язык…»»


Заговоры от сибирской ведьмы Аниции.


Змеи.

Змей Бекшеев не любил. И боялся. Он как-то читал, что большинство людей испытывают перед змеями страх. Что это память какая-то…

Но змеи бывают разными.

Женщина, сидящая напротив, чем-то неуловимо напоминала змею. Не чертами лица. Нет… просто… ощущением.

- Как она умерла?

- Её нашли в лесу. Понятия не имею, что ей в этом лесу понадобилось. Возле дома чудесный сад. И беседки имеются, если возникнет нужда отдохнуть. А она в лес пошла… хватились далеко не сразу. Все же после… поездки… дома была весьма тревожная атмосфера. Анатолий категорически возражал против её отъезда и эти смешные притязания… и еще дети. Кто бы позволил ей забрать детей?!

- А кто бы запретил? – поинтересовалась Зима. – Она мать. И это её дети…

Только у Каблуковых на этих детей были свои планы.

Могло ли это стать мотивом для убийства?

- Помилуйте, это… впрочем, это не важно, - Мария Федоровна вовремя останавливается, хотя ей есть что сказать, и поджимает губы. – Ангелина ушла утром. Она не явилась к обеду, что стало уже обыкновением. Я ещё подумала, что она в госпиталь поехала. Она им бредила, как Надежда школой. Вот что за интерес возиться с чернью?

Легкая гримаса.

Недоумение.

Раздражение.

Причем и это игра, потому что эмоции доносятся совсем иные – страх. Такой вот неоформленный, неясный. Вряд ли Мария Федоровна сама осознает, что боится.

И чего именно боится.

- Вдруг появился Степан. Это мужик… при доме… всякую работу делает, - теперь она словно извинялась, поскольку не могла сказать точно, какую именно работу делает Степан. – Он нес Ангелину. Кричал, что барышне стало дурно. Мы, естественно, вызвали доктора. Но пока отправили машину в город, пока вернулись, Ангелина скончалась…

Мария Федоровна отводит взгляд.

И становится вдруг ясна причина этого её страха. Они не спешили. Нет, машину, безусловно, отправили. И доктора привезли, поскольку в ином случае это вызвало бы вопросы. Только… можно ведь привезти тогда, когда доктор уже и не поможет.

А смерть эта была им выгодна.

Ни конфликтов.

Ни споров об имуществе. Ни угрозы репутации семьи.

Судя по тому, как кривит губы Зима, она тоже все поняла распрекрасно.

- И что сказал доктор?

- Что Ангелину укусила змея. И случился инсульт… бывает, - выражение скорби застывает на лице Марии Федоровны. Оно очень хорошо отрепетировано, а потому скорбь кажется почти искренней.

- Соболезную, - Бекшеев говорит, поскольку того требуют правила светской игры. – Что было дальше?

- Дальше… мы стали готовиться к похоронам. Это было тяжело… такая потеря…

Зима отворачивается. Она владеет лицом куда хуже Марии Федоровны. И хорошо, что сейчас та смотрит исключительно на Бекшеева.

Зиму она не воспринимает всерьез. Та ведь не ровня. А какое благородной даме дело до того, что о ней чернь подумает? Бекшеев – другой вопрос.

- Следствие не начали?

- Какое следствие, помилуйте… Анатолий сразу заявил, что запрещает всякие эти ваши… оскорбительные манипуляции…

- Вскрытие?

- Именно. Чтобы моей девочке и после смерти покоя не было?! Нет уж… - она приложила пальцы к вискам. – У меня от беседы с вами снова голова болеть начинает.

- Вы вполне можете не беседовать, - сказала Зима, и в голосе прорвалось раздражение. – Значит, вы её скоренько похоронили.

- Скоренько? Какое отвратительное выражение… в подобных делах спешка неуместна. Мы соблюли все необходимые… формальности.

Тоже некрасивое слово. И царапает восприятие. И это ощущается самою Марией Федоровной.

- Значит, дела не заводили…

- Нет, конечно.

- Тогда почему вы решили, что эта смерть… не несчастный случай?

Молчание.

Вздох.

- Я не знаю! Просто подумала, что… какое-то роковое совпадение. Нехорошее.

- Но на расследовании настаивать не стали?

- Анатолий был против.

- И что?

- Он все-таки глава семьи. И я не могу идти против него. Это… плохо отразиться на репутации.

Так себе объяснение. Нелепое. И Мария Федоровна осознает его нелепость, она с раздражением вцепляется в чашку, делает глоток, явно обдумывая, что дальше сказать. И говорит.

- Кроме того, изначально я думала, что он прав. В конце концов, змей там действительно хватает. Ангелина же никогда не отличалась внимательностью. Каждый год кого-то кусают… доктор тоже об этом говорила. Еще одна болела недавно… вот все и сложилось. Несчастный случай.

Как и с Надеждой.

И теми, остальными.

- Потом уже появился этот её… друг… и начал кричать, что Ангелину убили. Посмел заявить это сразу после похорон. Думаю, если бы он приехал чуть раньше, скандал устроил бы и на похоронах. Попытался обвинить Анатолия… глупость какая!

- Почему же? – Зима щурится. Глаза её желты, что выдает раздражение. И в этот момент особенно заметна разница между нею и Марией Федоровной.

- Да незачем ему убивать сестру! Незачем… её претензии смехотворны. Как и её угрозы.

- Но репутацию рода они подпортили бы…

- Ничего. В любом роду случаются… скандалы. И времена ныне не столь строгие. В любом случае, испорченная репутация – еще не повод убивать.

Здесь Бекшеев мог бы поспорить. Но не стал.

- Тогда…

- Этот ужасный человек сперва крутился в Змеевке. В проклятой школе… начал ходить по округе. Приставать с вопросами. Степана измучил совершенно… полицию опять же. Там его заявление принимать отказались. Но он не успокаивался… сейчас, кажется, в госпиталь устроился. Вовсе переехал.

- И вы…

- Признаюсь, однажды мне случилось с ним беседовать. Он заявил, что не оставит эту смерть вот так… что они с Ангелиной собирались пожениться. Что она ждала дитя…

- И это… заставило вас усомниться?

- Я не дура, князь.

Прозвучало грубовато. И показалось даже, что маска, столь бережно охраняемая Марией Федоровной, дала-таки трещину.

На мгновенье.

- Две девушки знакомые друг с другом погибают от укуса змеи с разницей в пару лет. И обе беременны, при чем не будучи замужними. Это… это заставляет задуматься.

- Не настолько, чтобы начать расследование.

Чуть морщится.

- Вы его все одно начнете, - Мария Федоровна решает, что разговор окончен и встает. – Прошу меня простить, но у меня действительно начинает болеть голова.

Ложь.

Еще одна ложь.

Что-то подсказывало, что лжи в этой истории будет много.


Поезд пахнул паром и дымом, который оставил горький привкус на губах, и двинулся дальше. Громыхнули колеса. Качнулись вагоны, трогаясь с места, уползая по ленте шпал дальше. Лязг, скрежет и запах металла. Редкие люди – станция была невелика. Но кто-то вот машет вслед поезду рукой.

А кто-то опасливо косится на гостей.

Девочка, которая притомилась ехать, крутится рядом с чемоданами. И вид её заставляет Марию Федоровну морщится.

Анатолий и вовсе мрачен.

А еще, кажется, он успел выпить. Запах, от него исходящий, едва ощутим, он мешается с тонким ароматом одеколона, прячется за дымными нотами табака, но присутствует. Да и красноватые пятна на щеках выдают.

Или это от жары?

Здесь осень другая. Точнее чувство, что её вовсе нет, что лето взяло да подзадержалось в этой глуши.

- А ничего так, - Тихоня упирается в спину и тянется. – Ух… притомился я ехать-то. Правда, зубастая?

Девочка щелкает зубами и хвостом виляет, что заставляет редких людей, которые еще остались на платформе, пятится.

- Вы бы хоть намордник ей одели, - Анатолий кривит губы. – И ошейник с поводком.

- А смысл? – Зима тоже тянется. И оглядывается. – Здесь миленько.

Бекшеев тоже смотрит. И вправду миленько.

Аккуратный вокзал, явно строенный еще до войны. Тогда в моде были пухлые колонны и обилие лепнины. И эта сохранилась на первый взгляд в первозданном виде.

Лепнину белили.

Вокзал красили. Дворники мели платформы и не только их, оттого и создавалось ощущение чистоты и какой-то провинциальной нарядности.

- Анатолий, - Мария Федоровна оперлась на руку сына, только почему-то показалось, что не столько ей опора нужна, сколько пытается она его удержать от необдуманных слов или поступков. – Здесь дымно… и нам пора домой. Посмотри, где Степан.

Тот ли это Степан, который нашел Ангелину?

Если тот, то с ним стоит побеседовать.

Позже.

- Конечно, матушка… сейчас.

- Слуги порой удивительно непонятливы, - извиняющимся тоном говорит Мария Федоровна. – И ведь сколько раз говорено, что встречать надо на платформе, а они все никак. Кстати, в городе отличная гостиница…

И молчание.

Взгляд выразительный… и снова странно. Этот намек таков, что не понять его невозможно. Но тогда для чего было предыдущее предложение? Или тогда они не посмели отказать в просьбе Одинцову, а вот сам Бекшеев – дело другое.

Ему отказывать можно.

- Тогда стоит на нее взглянуть, - ответила Зима, щурясь на солнце. – И город этот… люблю новые города. Здесь как-то уютненько, судя по вокзалу.

- Да, мой супруг много средств потратил, восстанавливая здесь все… - Мария Федоровна явно обрадовалась, что намек и понят, и услышан. – До поместья здесь недалеко… здесь в принципе все недалеко. Будем несказанно счастливы видеть вас в гостях…

Она хотела сказать что-то еще, но на платформе появился Анатолий в сопровождении крупного бородатого мужчины. Одет был тот в черный костюм, правда, купленный в лавке готового платья и не самой дорогой. А потому пиджак на животе натягивался, тогда как на спине вздувался пузырем. На локтях появились характерные белые потертости. Колени же брюк тоже чуть вытянулись.

Но мужик ловко подхватил чемоданы.

И удалился.

А с ним удалились и Мария Федоровна, и Анатолий…

- Охренеть, - сказал Тихоня. – Высокое гостеприимство…

- Вот знаешь, - Зима глядела вслед. – Даже и добавить нечего. Ладно… гостиница, стало быть? Надеюсь, туда с собаками можно.

- Ну, - Тихоня потрепал Девочку по загривку. – Ежели нельзя, то мы другое жилье поищем. Вот что скажи, шеф, чего Одинцов с этими-то придурочными возится? Вот даже мне ясно, что девчонку им отдавать нельзя.

- Увы, сама девчонка думает иначе, - ответил Бекшеев, опираясь на трость. – У нее любовь.

- Тогда да… аргумент.

Тихоня вздохнул.

- Лады. Постойте тут, а я машинку сыщу какую. А то ж до этой гостиницы еще добраться надо… нет, вот что за люди-то? Все из себя благородные, а как так-то – хвостом вильнули и прощевайте гости дорогие, сами разбирайтесь, где тут и чего…

- По-моему, он стал больше ворчать, - заметила Зима. – Старость?

- В целом ситуация.

Бекшеев почему-то чувствовал виноватым себя, хотя объективно говоря никакой вины за ним не было и быть не могло.

- Это да… - Зима почесала Девочку за ухом. – Слушай, а если посоветовать Одинцову сводить девчонку к менталисту? Пусть он ей поможет разлюбить?

- Ты серьезно?

- Нет, - ответила Зима. – Просто вот… мало того, что он явно сволочь, так еще и несамостоятельная. Жалко девочку. И поневоле начинаешь думать, что чуть-чуть помочь ей – это и не зло даже, это правильно и разумно. Хотя ни черта оно не разумно. Но… вся эта семейка. Меня от них дрожь пробирает.

Разговор прервал Тихоня, появившийся в сопровождении невысокого мужичка.

- Вот, подвезут нас. Говорят, что гостиница хорошая… и с собачками пускают. Да и в целом Фрол Яковлевич готов помочь. Поработать водителем за малую денюжку.

Фрол Яковлевич церемонно поклонился и картуз с головы стянул, обнаживши лысину.

- Человек он местный. Всех вокруг знает…

- А в Змеевке знаете кого? – поинтересовался Бекшеев.

- Так ить… свояк у меня в Змеевке живет, - голос у Фрола Яковлевича оказался на диво низким, густым. – Свояк-то, ежели чего, сподмогнет…

Это хорошо.

Пожалуй.


Гостиница расположилась в маленьком уютного вида особнячке, судя по лепнинам и колонне, возведенном тем же архитектором, который трудился над вокзалом. Яркий желтый цвет, в который выкрасили стены, лишь усиливал сходство.

- Эт еще когда строили, - сказал Фрол Яковлевич, помогая с чемоданами, которые вполне себе вместились. – Давно уже. Когда тут земли были Пестряковскими… большие люди были.

Девочка выбралась из машины и потянулась.

- Ишь, тварюка какая… - это прозвучало безобидно, скорее даже с восхищением. – Я таких в войну видывал… только помельче.

Девочка, присев на зад, склонила голову и тявкнула.

- Понимает. Они нам тогда крепко сподмогли.

- Воевали? – Бекшеев стоял, глядя на лестницу, и думал, почему так. Почему в каждом мало-мальски похожем на особняк здании возводят этакие длинные, многоступенчатые лестницы.

- Случилось. Вам, мыслю, тоже ж… кто ж не воевал. Хотя… эти ваши и не воевали аккурат.

- Каблуковы? – уточнила Зима.

- Ага.

- Отец Анатолия, сколь знаю, был военным? – Бекшеев всерьез раздумывал, не поискать ли иного жилья. В своей обстоятельности Фрол Яковлевич наверняка должен знать, не сдает ли кто дом или хотя бы комнату.

Желательно, без лестницы.

- Да только числился. Гелька-то в семье честная женщина была. Вон, ушла медсестрою, а остальные-то… - Фрол Яковлевич сплюнул. – Гнилье.

- Вы её знали?

- Случалось встречаться. Она туточки, при госпитале частенько бывала. Работала раньше даже, хотя тоже ж благородная. Потом вроде сама прихворнула. Ну так ведаете, на войне-то и у мужика здоровья не прибудет, что уж о бабе говорить.

- В госпитале, стало быть… - Бекшеев с Зимой переглянулся.

А может, и к лучшему, что останутся они тут. Что-то подсказывало, что в гостях, где им не рады, узнать получится немного. Вряд ли Мария Федоровна продолжит откровенничать, да и сам Анатолий сделает все, чтобы прочно закрыть шкафы с семейными скелетами.

- А то… там они с Милочкой вдвоем заправляли… вы к Милочке наведайтесь. Она-то больше моего знает… а Каблуковы… младший был мал еще, когда война началась. После-то постаршел, но тоже не пошел. А отец его с поставками мутил чегой-то… так намутил, что и дом поставил, и поместье обновил. Сказывают, цельные мильёны нажил. Да только воспользоваться не успел. Помер. Небось, Господь, он все-то видит… идемте. Я вас с Петровной сведу. Она-то хорошая женщина, но вида строгого…

[1] Выползок – сброшенная при линьке шкура змеи. Использовалась (судя по всему и продолжает использоваться) во многих магических и псевдомагических обрядах.

Загрузка...