Глава 35 Змеелюды
«Существует и такое поверье. Ежели взять шкуру черной змеи, сброшенную ею на Купальскую ночь, сказать слово заветное и бросить в молоко, то со шкуры той чешуя осыплется, раствориться в молоко. А кто его выпьет, у того во внутрях чешуя змеенышами обратиться. И вцепятся они в кишки и будут жить, расти, кровью питаясь. А человек станет чахнуть и бледнеть. Будет исторгать из себя рвоту кровавую. Ноги же и руки его иссохнут от яда змеиного, глаза почернеют…»
О народных приметах и суевериях
- Ниночка… - Анатолий подавил вздох. – Она… она влюблена в меня. Если это можно назвать любовью. Честно говоря, пугает. Серьезно, пугает… когда за каждым твоим движением следят с таким восторгом. Когда каждое слово ловят… это… знаете, поначалу это было забавно. И приятно, что уж тут. Я живой человек, и с самолюбием у меня всё в порядке.
В этом я ничуть не сомневаюсь.
В дверь осторожно постучали и она приоткрылась, пропуская Тихоню.
- Ничего не пропустил? – уточнил он. – Мне тут сказали, что у вас опять…
- Опять, - Бекшеев указал на стул. – Садись.
- Да нет, воздержусь, пожалуй. Пойду, по коридорам погуляю… посмотрю, что да как.
- Спасибо, - произнес Анатолий. – Я, конечно, понимаю, что всё давно вышло из-под контроля, но… исповедаться перед этим хамом не готов.
Кто бы говорил за хама.
- Значит, Ниночка…
- Ходила за мной следом. Что-то спрашивала… приносила альбомы, такие, девичьи, знаете, где надо стишки и комплименты. Я и писал. Мне ведь не сложно. Она была милым ребенком.
- Когда всё изменилось?
- Я надеялся, что она перерастёт это вот всё. В конце концов, ей предлагали Петербург… там хватило бы женихов. Скажу больше… пусть Пестряковы и не слишком состоятельны, но многие бы увидели, что Одинцов им благоволит. Не ошибусь, сказав, что он ответственный человек?
- Не ошибетесь, - подтвердила я.
Анатолий кивнул.
- И в этом увидели бы шанс… нет, никаких прямых договоренностей. Но в свете умеют всё повернуть так, что…
Я поняла.
Да. Любовь. И милый супруг, которого грешно не поддержать, потому что он заботится о Надежде там или Ниночке. А значит, можно слегка поспособствовать его карьере. Ничего-то такого, что нарушает писаные или неписаные законы. Просто… участие.
Странные они люди, аристократы. Даже Бекшеев.
- А она заявила, что умрёт, но не расстанется со мной. Даже таблеток наглоталась.
- Я не знала, - сказала Людочка.
- Ещё бы… Ниночка пришла умирать к нам. Матушка вызвала своего… знакомого.
- Того, который травил Ангелину?
- Без понятия…
- Вы не заметили, что с сестрой не так?
- Мы… старались не пересекаться. Она не любила меня. Я… она была чужой женщиной, которой я побаивался, честно… потом она почти всё время пропадала в клинике. Да и в нашем доме до определенного момента легко было игнорировать друг друга. Места хватает…
Я вспомнила огромный гулкий особняк.
- Ангелина если о чём-то и говорила, то с мамой. Потом они уехали… но это если наперёд рассказывать. А тогда Ниночку удалось спасти. И я поговорил с ней. Рассказал, что у меня есть долг перед родом. Что Каблуковым нужен наследник, а я не так здоров… рисковать и ждать нельзя… всё такое. Говорил, что она найдёт себе кого-то, кто её полюбит и оценит.
Надо же, тяжело менять мнение о человеке.
Сволочь?
И сволочь тоже. Всегда удивляло, как в ком-то, вроде Толеньки, могут уживаться столь разные черты. Но могут же.
И уживаются.
- Она спросила, люблю ли я Надежду.
- И вы?
- Сказал, что нет… что это чувство долга и ответственности. Что если бы Ниночка была постарше, я выбрал бы её.
Мы с Бекшеевым переглянулись.
- А Зиночка, - спросила я. – Какое отношение она имеет ко всему этому? Она ваша любовница?
- Зиночка? – Анатолий удивился. – Нет… не любовница… она мне помогала. Лечение требует постоянной поддержки. Уколы нужны, капельницы… лекарства доставляют из Швейцарии. Кроме того пилюли, свечи. Ну… там много всего.
- Половина – мусор будет, - проворчал Захар.
- Но…
- Вот точно говорю, мусор. Принесешь потом, что там тебе прописали. Часто так делают, чтоб сложилось ощущение, что лечат изо всех сил. А вот с Зиночкой – это да, рука у неё лёгкая. Пациенты хвалили…
- Как ты на неё вышел? – уточнила я. – Ты ж в эту больничку не заглядывал? И почему…
- Сперва матушка хотела медсестру выписать, но это вызвало бы вопросы. Ездить каждый день за десяток миль туда-обратно – тоже не вариант. Матушка и вспомнила про одну свою знакомую. А та уже присоветовала. Зиночка из местных, дороги знает. Язык за зубами держит. Ну и… ходила ко мне в домик.
Где её увидела Зоя и сделала свои выводы.
- Зоя… с ней же всё будет в порядке?
- Будет, - произнес Захар и посмотрел на Людочку. Та кивнула и подтвердила: - Будет… вовремя… но ей нельзя домой.
- Если что-то надо, я…
- Нет. Ничего не надо. Покой. И от вашей матушки подальше держать…
- Я позабочусь, чтобы она вас не беспокоила. Но… знаете, - Анатолий потёр шею. – Я даже рад…
- Что Зоя едва не утонула?
- Нет. Что всё это закончилось… понимаете, оно сначала вроде бы и не мешает. Ну… игра – не игра, так… матушка спокойна, а мне оно не мешает. А потом Надежда… и игра становится сложнее. И вранья больше. С каждым днём всё больше… Ангелина… её презрение, которое обидно. Ниночка. Потом смерть Надежды. Я считал себя виноватым, а мама… она шептала, что если так, то надо Ниночкой заняться, тем паче она сама будет рада, но не сразу, выждать, ибо не прилично столь юную и сразу после смерти невесты. А коль Ниночка не устраивает, то стоит найти какую сироту, но с сиротами не всё так просто, тем более, что на лишь бы какую она не согласится… и ощущение, что с каждым днём я всё сильнее запутывался. Поэтому… спасибо, пожалуй.
Кривая усмешка.
- Ещё один вопрос, - Бекшеев поднялся. – Ниночка знала о вашей болезни?
- Понятия не имею. Я ей не рассказывал точно, но… иногда мне кажется, что она настолько вошла в нашу с мамой жизнь, что… хотя свадьбы не будет.
Одинцов обрадуется?
Или не особо.
- В конце концов, если всё выплыло, то… смысла в этой свадьбе нет. Зачем портить жизнь девочке…
Бекшеев покачал головой и тихо произнес:
- Боюсь… поздно.
- Отказываться от свадьбы?
- Скорее уж опасаться… жизнь вы уже испортили.
- Оправдываться не стану.
Кто от него ждёт оправданий. Я посмотрела на Бекшеева, тот качнул головой: стало быть, есть что сказать, но не здесь…
- Но показания или что там вам ещё нужно, я дам…
Анатолий тоже поднялся.
- А вы куда собрались? – Захар махнул рукой. – Садитесь. Вы у нас тоже тут задержитесь… хочу кое-что глянуть… считайте, на медосмотр. Но карта ваша нужна будет. Есть кого послать?
- Боюсь, мама будет против…
Я прикрыла дверь. Конечно, не та преграда и будь у меня желания, я бы услышала каждое произнесенное слово. Желания не было.
- Что? – тихо спросила я Бекшеева.
- Это Ниночка травила сестру…
Надо же. И почему я не удивлена.
- Она её и убила, получается?
- Не думаю, что она хотела убить. Точнее оговорилась, что хотела лишь выдать её за больную. Зная одержимость Каблуковой наследником, старалась, чтобы помолвку расстроили. И ей кто-то помогал. Кто-то, кого она знала. Полагаю, Ниночка подменила препараты Надежды… и та стала чувствовать себя хуже. Возможно, она дала какие-то другие, но… пока она не придёт в себя, подробностей мы не узнаем.
- А змея?
- А вот змея… сомневаюсь, что это её рук дело. Тем более она знала о романе сестры, а этого уже хватило бы, чтобы разрушить свадьбу. Зачем убивать? Надежда и сама не стала бы цепляться за Каблукова… нет, здесь другое. Или совпадение, или другой человек.
И мы даже знаем, какой именно.
Оба.
Но…
- Эй, - окликнул Тихоня. – А про меня вы не забыли?
У ног его сидела Девочка, радостно скалясь.
- Я тут тоже кой-чего разузнал… Так… тебе бы переодеться, - он ткнул в меня пальцем.
Знаю.
Одежда успела подсохнуть, да и особых неудобств я не испытывала, благо, день снова выдался не по-осеннему жарким. Но вид у меня ещё тот.
- И тебе бы шеф… шеф, не обижайся, но ты выглядишь так, будто того и гляди в пациенты угодишь…
Мы переглянулись и Бекшеев задумчиво произнес:
- А это мысль…
- Ага, и я вам скажу, что ещё какая… я тут Захару шепнул, чтоб Ниночку с Зоей вместе положили? Что вроде как приглядывать за ними сподручней. – Тихоня прищурился. – А вас в соседней… ну, что поплохело вам после нынешних подвигов?
Бекшеев поморщился, поскольку представлений не любил. Но всё же кивнул.
Правильно.
- И сонное зелье вам пропишут… для хорошего сна. А пока…
Бекшеев вздохнул и, схватившись за грудь, закатил глаза. А заодно уж начал заваливаться на бок, издав при том тяжкий стон.
- Не переигрывай, - шепнула я, подхватив князя. И громче заорала: - Врача…
В палате было светло и чисто. Из приоткрытого окошка тянуло ветерком, и он шевелил выцветшие занавесочки. Бекшеев лежал в постели ровненько и руки на груди скрестил.
Захар хмурился.
И Милочка тоже. И я вновь отметила, до чего похожи они, не внешне, этим вот неодобрительным выражением лица. И сомнением.
И растерянностью.
- Хорошо… что от нас требуется?
- Сделать так, чтобы ночью вас тут не было, - ответил Бекшеев. – И Ярополка тоже.
- Его я уведу, - сказала я, опустившись на соседнюю кровать. Та заскрипела и слегка прогнулась. – Скажем, заявлю, что нужна эксгумация трупа…
- Сложно, - покачал головой Бекшеев. – Что-то более понятное надо и загадочное.
- Обряд? На кладбище? – Тихоня стоял, опираясь на подоконник.
- Обряд, - князь привстал и подавил зевок. – Скажем… допросить… кого там?
- Самусеву, - подсказал Тихоня. – Пелагею. Я как раз сегодня у них был.
Он скривился и тихо добавил:
- Потом… там всё… в общем, скажем, что специально ездил за крестильной свечой и родственной кровью… и что мне дали. Благословили обряд провести. А для него тело надо. Скоро полнолуние. Тело надо выкопать ночью…
Бред.
Но не меньший, чем святая вода и крест на стене.
Поверит? Должна бы.
Некроманты в глазах людей на кладбища только глубокой ночью и ходят.
- Только надо как-то…
- Я буду возмущаться, - произнесла Милочка устало. – Громко… потом… мы с Захаром поругаемся? И я убегу… в расстроенных чувствах.
- А я попрошу принести мне чаю. Скажу, что устал очень… но вы уверены?
- Нет, - ответил Бекшеев.
И я согласилась: мы не уверены. Ни я, ни он. Потому и затеваем эту игру.
Опасную.
И…
- Просто как-то вот… не укладывается в голове, - призналась Людмила.
Ну, это с непривычки.
- Скажите, - Бекшееву надоело лежать смирно. – А ваша бабушка… что вы знаете о ней? О её работе?
- Честно говоря, немного. Они с мамой постоянно ругались. Мы и жить вместе стали только после того, как бабушка заболела… надорвалась. Она была хорошим целителем. Идейным… а мама её идеи не разделяла. То есть разделяла, но не так радикально, что ли. Она… скажем так, она не была согласна с бабушкиным решением сделать здесь госпиталь, - Людмила огляделась. – Я не помню это место другим… к моему рождению всё было вот так… или почти так. Ремонт мы всё же делали.
Она неловко улыбнулась.
- Но… мама как-то упрекнула, что мы могли бы жить лучше… много лучше… что гостиница, в отличие от госпиталя, хотя бы доход приносила. Бабушка же считала, что человек способен обойтись малым. Что два платья – этого довольно. А третье – излишество, не говоря уже о праздничных нарядах. Или вот посуда… у нас в доме была самая простая, алюминиевая. Уже после бабушкиной смерти мама купила фарфоровый сервиз. И плакала… помню сидела и плакала. А я не очень понимала, почему. Извините, вряд ли это к делу относится…
Людмила неловко пожала плечами.
- Вы не подумайте. Дело не в скупости… наоборот. Бабушка… она жила, чтобы служить людям. Отдавала всю себя. Горела… и от нас с мамой требовала того же.
- Но прислугу держала?
- Вы про бабу Жору? Извините, я имени её не вспомню сейчас… а вот саму её – прекрасно… такая вот… некрасивая и злая женщина. Почему – даже не скажу. Она всегда была злой. Недовольной. И раздражалась… но просила за работу мало. Хотя и делала её из рук вон… а что до бабушки, то она полагала, что быт вытягивает силы, которые она может потратить с куда большей пользой… в общем, это был разумный компромисс. Кроме того баба Жора помогала ей на дому с некоторыми…
- Операциями?
- Да. И с ними тоже… я так думаю. Я ведь была не особо взрослой… и не всё видела, не всё замечала.
- А ваша бабушка принимала на дому?
- Знаете, странно вот так оглядываться назад, - произнесла Людмила с некоторым удивлением. – Кажется, что всё-то ты знаешь, что всё… помнишь? Что оно обычно и так… а оказывается, что не знаешь и не так уж и помнишь. И вообще сложно сказать, помнишь ли ты на самом деле или это придумал так прям сейчас. Хотя… кабинет у неё был. И помню, она выговаривала маме, чтобы та не смела соваться… а ещё они с мамой ругались.
Она наморщила лоб.
- Сейчас…
- Не торопись, - проворчал Захар. – Вечно она спешит, спешит…
- Да… мама обвинила бабушку в лицемерии… в том, что она берёт деньги с пациентов, а сама говорит, что целитель обязан даром делиться бесплатно. Ну, то есть не требовать больше, чем положит государство.
- А бабушка?
- Бабушка сказала, что жизнь не так проста… и что с одних не убудет, раз уж они не хотят идти официальным путём, а вот другим с того прибавится. Что эти деньги она отдает нуждающимся. И тут я верю. Она всегда и всё отдавала… кстати…
Людмила замерла, поражённая догадкой.
- Они ведь… нет, это просто… совпало или…
- Идём, - Захар поднялся, не позволив ей договорить. – Тебе тоже отдохнуть не мешает. Слушай… мне звонил старый приятель… есть место в одном госпитале. Ищут толкового целителя и непременно женщину… именно для работы по гинекологической части… хотят отдельное крыло открыть, которое будет специализироваться…
Он вывел Людмилу за дверь и в спину подтолкнул, а потом дверь прикрыл.
- Ты бы переоделась сходила, - заметил Бекшеев.
- Потом.
Успею. Вон, договорим и пойду переодеваться и подвиги совершать. Бекшеев всё понял правильно и посмотрел на Тихоню:
- И что выяснил?
- Выяснил… вот, шеф, скажи, почему люди такое дерьмо-то? Нет, я понимаю, что хорошие тоже… в общем, с Величкиной всё аккурат по протоколам. С Козулиной тоже просто. Пил. Бил. Хотя соседки утверждают, что и у Козулиной характер был такой… своеобразный. Что порой она и сама мужа доводила. Причем сперва она к нему придираться начинает, цепляться по любому поводу, он закипает… она даёт ему выпить, во успокоение, потом новый виток придирок. Он срывается…
Бред?
Хотя… люди существа в высшей степени странные. И потому верю.
- Потом мирятся и любовь играют… и так, что все вокруг слышат. И следующие пару недель он её на руках носит и пылинки сдувает. А потом по новой. Причем тогда, когда ребра сломали, то это не муж был. Это Козулина реально со стога свалилась неудачно. Сама выпила. Это мне подружка её задушевная поведала, как и то, что детей она не хотела. Почему – та не знает, но подруженька прямо заявляла, что никакие дети её семейное счастье не испортят.
Своеобразное такое счастье.
Очень на любителя.
- Муженёк после смерти запил надолго, а потом в монастырь ушёл, грехи замаливать…
- Ты не из-за неё злишься?
- Нет… после этих двух я к Самусевым поехал. Такой вот хутор… хороший, крепкий хутор. Забором обнесён высоченным. И чужим там не рады… но ничего, приняли. Знаешь, шеф, что интересно? А то, что на хуторе этом одни бабы. Разные, постарше и помоложе… есть совсем мелкие, что в рубашонках бегают. И вроде бы как все друг другу сестры… А из мужиков там – Самусев и сынок его.
Тишина в палате звонкая.
Тонкая.
- Бабы эти со мной не говорят… даже когда Самусев велел, а он там держится хозяином. Они все одно талдычат, знать не знаем, ведать не ведаем… Пелагея, стало быть, своевольничала, отошла от заветов… намеревалась уйти в большой мир. А потому Господь её наказал. В общем, это главная и я бы сказал, единственная версия…
Бекшеев тихо выругался.
- А сам что думаешь? – уточнила я.
- А что тут думать-то? Всё ж очевидно… куча брюхатых баб. Куча детей… а жена этого… Самусева… я, конечно, по бабам не великий спец, но с виду она уже та старуха. Короче, я чутка прижал эту парочку…
- Тихоня!
- Да живы они… оба живы… и не помял почти. Так, Девочка чутка за яйца прихватила… даже не отгрызла ничего…
Произнёс он это с немалым сожалением.
- В общем, старший ещё после войны сообразил, что баб много, а мужиков мало. Своя семья немалая, сыновья… у него пятеро было, а выжил один. Жёны же остались их, тоже с дитями. Ну и затеял типа общину, что вместе живут, землю обрабатывают… поначалу, может, оно и правильно было. Заодно и других брал к себе. А там и сынок его вернулся, один из пяти. На том старика и заклинило… сынок-то дерьмо, но соображающее, а у этого в башке одно, что род повымрет, что надобно его плодить и множить, божью волю исполняя. Главное, верит в это истово. На двоих и устроили… бабы там и пашут, и жнут, и хозяйство держат… а эти два, что цари… им верят, едва ли не молятся… и не только молятся. Он им заявил, что избранные они, во спасение всего человечества. И потому обязаны слушаться. Ну и долг исполнять, стало быть. Пелагея старику внучкою приходилась, от старшего сына. Вот и взял её в жены, мол, по древнему обычаю, как Ной или ещё кто из ветхого завету… впрочем, там они все жёнами значатся, причем то одного, то другого… как понимаю, хрен разберешь теперь, где и чьи дети. Главное, что старик девку и того. А та сперва терпела-терпела… потом и пригрозила, что, мол, дитё родит и с ним в полицию пойдет, если дед ей денег не даст на отбытие в город и прожитиё. Но оба клялись, что не убивали… что откупились. Что денег Пелагее выплатили… да и верю я. Старик на всю голову больной, но свою кровь не прольёт… проклинал ослушницу, клялся, что её Господь покарал другим в назидание. Что такова воля высшая и прочее. А вот сынок его, тот соображает, и потому тоже божился, но уже про другое, что ему скандал без нужды… что полиция и так трясла. Что Пелагея уехать обещалась. А не уехала. Почему?
- Потому что не успела плод вытравить, - сказала я. – Если деньги заплатили, то ребёнок стал не нужен.
Любила ли она его?
Вряд ли. Откуда там взяться любви. А вот ненависть, отвращение – это другое… и жаль мне нерожденного ребенка, как жаль и ту девочку. Да… но и понять её можно. Как-то вот я сильно понимающей становлюсь.
Старость, не иначе.