Змеиная вода

Глава 19 Змеиные клады

Глава 19 Змеиные клады

А коли случится полная луна на самую короткую ночь года, то надобно взять гадюку и вынести на перекресток дорог. И положить там семь монет золотых, семь монет серебряных, семь монет медных, а после кровью своею окропить. И змею выпустивши, сказать, что, мол, вот оно, подношение королю ужиному да от человека доброго. Самому же глядеть. Станет змея ползать, крутиться, и выпустит тень черную, чтоб собрала она злато, серебро и медь. И как оная, отяжелевши, за медь примется, ни минуты не мешкая, надобно накинуть на тень сетку из волос девичьих сплетенную, и пленивши держать крепко. Будет тень рваться, свободы искать, да неможно пускать её. А когда взмолится гадюка, то потребовать от ней, чтоб указала тень змеиная, где в земле клады сокрыты. И столько отдала кладов, сколько монет прибрала…

«Мифы и легенды о змеях, гадах и прочих тварях поднебесных»

Закат догорал. На краю неба теплились еще красные уголья, подсвечивая черные силуэты местных домов. Пахло дымом, тянуло морозцем, напоминая, что, несмотря на жару дневную, на улице осень стоит. И что еще немного, и морозы развернутся, разыграются, отряхнут многоцветное убранство.

Было…

Было.

Стрекотали сверчки. И собственное отражение в темном стекле выглядело почти красивым. Только вот волосы дыбом торчат. Приглаживаю их, приглаживаю, а они все одно дыбом.

- Не спишь еще? – Бекшеев заглянул без стука. – А Тихоня мороженое принес. Будешь?

- Буду. А сам он где?

- Сбежал. Отправился по злачным местам слухи собирать.

Бекшеев протянул мне палочку эскимо. Серебряная фольга приклеилась, и я с каким-то невероятным наслаждением её отколупывала. Бекшеев не мешал. В кресле устроился и тоже с мороженком.

Мороженое я впервые попробовала там, на войне еще.

Помню, что весна была.

И мы давно уже по другую сторону границы, на чужой земле, на которой умирать особенно обидно, потому что она чужая. И война все тянется, хотя давно гуляют слухи что до мира осталась пару шагов буквально. И всем уже понятно, кто победил.

И осталось лишь договориться…

Потому и воевали уже без прежней ярости. Хотя не везде, да… случалось… всякое случалось, даже потом, после подписания мира. Но этот городок был тихим. И люди там тоже были тихими. Черные флаги они сбросили сами. Части, расположенные близ городка, отступили за день или два до подхода наших. А люди… люди просто хотели жить.

Как прежде.

И жили себе. Открывали окна. Вывешивали белье на тонких веревках, протянутых из окна в окно. Ругались. Мирились. Гуляли на площади у фонтанов. Кафе вот тоже работало. И это настолько не укладывалось в моей голове, настолько не вязалось с тем, что я видела прежде, что я разрыдалась. Просто так. Без причины. А Одинцов сказал, что надо меня прогулять.

И прогулял.

В это треклятое кафе, где и купил мороженое. Его подавали в стеклянных тарелочках на ножке, которых я прежде не видела. И мороженое лежало белоснежной горой с завитком на верхушке. Гору посыпали шоколадной крошкой, полили сиропом…

В общем, до сих пор помню.

И восторг. И стыд, потому что война идет, а я сижу вот где-то и ем мороженое.

- Невкусное? – осведомился Бекшеев. – Извини. У тебя выражение лица такое…

- Вспомнила кое-что, - я поймала языком тающую каплю. – Знаешь, такое чувство, что эта история… она как из кусков сложена.

- И у тебя тоже?

- Да… с одной стороны эти женщины. Ингу бил муж. Величкину тоже бил муж… и Тихомирцеву…

- Тихареву?

- Да, её. Некоторые были беременны…

- Я звонил матушке. Консультировался. Она говорит, что у беременных часто увеличивается свертываемость крови. Образуются тромбы. Особенно, если и до того были проблемы со здоровьем. Укус гадюки тоже разрушает сосуды и провоцирует возникновение тромбов. А в случае, когда опасность и без того существует, образование тромбов почти неизбежно. С одной стороны… с другой…

- Не вяжется?

- Нет. Ладно… если от начала… Надежду никто не бил, это очевидно.

Ну да, Одинцов бы заметил, точнее вскрытие что-то да показало бы.

- Как и Ангелину, - продолжил Бекшеев.

А Одинцову я тоже позвонила. Нет, было желание переложить все на Бекшеева, но совесть не позволила. Да и… новости не те, которых Одинцов ждал.

И разочаровался он весьма. Я это разочарование прочла в долго тяжелой паузе, которая повисла в трубке. Но распоряжение дело открывать Одинцов дал, раз уж так оно выходит.

Да и от Каблукова не отступится. Раз в убийстве обвинить не вышло, другой способ опробует. И третий… он упертый, Одинцов. Но я заставляю себя вернуться к потерпевшим.

- Та девушка? Пелагея…

- Нет, её я бы пока не стал сбрасывать со счетов. Все же вскрытия не проводилось, а что она не попадала к целителям, это не значит, что её не били. Дальше. Различается социальное положение. Надежда и Ангелина – аристократки. Пусть Ангелина формально и утратила права на титул, но это ведь не только титул. Положение. Образование. Взгляд на многие вещи…

Ну да, понимаю, о чем речь.

- Слишком большая разница…

- Думаешь, два дела?

- Возможно, - Бекшеев мороженое ел аккуратно, впрочем, как и все-то остальное. Иногда это бесило несказанно. Но сейчас я просто смотрела.

Думала.

Ангелина и Надежда…

Надежда и Ангелина.

Эти двое связаны, что при жизни, что после смерти. А вот остальные? Хотя… тоже… через Людочку… могла ли она? Отчаявшись спасти несчастных просто взяла и убила?

Как-то оно…

Похоже на правду. Слишком.

- А целители умеют убивать?

- Умеют, - ответил Бекшеев. – Тоже на Людмилу думаешь?

- Нервная она… хотя не скрывала, что знакома с женщинами.

- Так а смысл? Все равно это знакомство вычислится на раз-два. Городок махонький… и убить она бы сумела. Убедить себя, что действует во благо, что лучше тихая смерть, чем такая жизнь… не мне тебе рассказывать, во что человек готов поверить.

Ну да. Пусть отдел наш существует недолго, но на людей мы насмотрелись. Всяких. Главное, что у большинства-то безумие их родное, не от ментального дара кривого, возникшее, но как-то само собою, словно изнутри.

И могла ли Людочка…

Милая и светлая.

Такая, которая сумела-таки развести подругу и Захара, в нее влюбленного. Готова душу заложить, что не случайно, что немало усилий к тому приложила. Из ревности?

Кого к кому?

И главное, как это вяжется с делами нынешними? Если вовсе вяжется.

- Значит… она убивала женщин из жалости. А Надежду зачем? – спрашиваю у Бекшеева и мороженко доедаю.

- Та могла узнать что-то, заподозрить.

- Сомневаюсь.

- Почему?

- Ну… - я ловлю правильную мысль. – У Надежды своих проблем хватало. С одной стороны собственные желания. С другой – Анатолий и его матушка, точно знающие, как Надежде правильно жить. С третьей – беременность не пойми от кого… куда там за другими наблюдать. Хотя… может, она планировала от ребенка избавиться?

- Ты у меня спрашиваешь? – удивился Бекшеев. – Мой дар тут не поможет.

- Нет… я в принципе… беременность как-то связывает Надежду с остальными.

Связь, конечно, кривая донельзя, но какая уж есть.

- Может… может, и остальные хотели? Смотри, Инга планировала уехать. У нее с отбытием муженька мозги на место встали. Или подружка помогла… в общем, она осознала, что надо бежать, пока жива. Но куда бегать беременной?

- Людмила ничего не говорила… к ней бы обратились. Должны были бы.

- Людмила довольно четко обозначила свою позицию, - возразила я. – И не стала бы помогать избавляться от ребенка. Не только из-за позиции… срок там, как поняла, был приличный. А целители, если и берутся, то лишь на ранних…

Бекшеев задумался.

- Тогда кто?

- Какая-нибудь местная бабка. Знахарка или около того… может, ведьма. Ну, окружающие должны были бы считать её ведьмой. Часто так бывает…

- И живет она обычно…

- На отшибе. Но для таких дел можно использовать и не свое жилье. Скажем, какую землянку обустроить или что-то вроде…

Потому как, прознай кто про дела подобные, и хату подпалят. Точнее… никогда не понимала, как оно работает, когда знают вроде бы все вокруг, но делают вид, что не знают. А вот стоит кому-то правило этого незнания нарушить, тут-то все, словно ото сна пробудившись, преисполняются праведным гневом.

В общем… сложно с людьми.

То ли дело собаки. Девочка выползла из-под стола и устроилась рядом, возложив зубастую голову мне на колени. Взгляд её был прикован к палочке, хвост чуть подергивался. В глазах читалась почти мольба. Не знаю, почему, но Девочка страстно любила палочки от мороженого. При том, что к самому мороженому была она совершенно равнодушна.

- На, - я отдала свою. – Только чур без щепок, а то выгонят…

- Если встречу назначали где-то на отшибе, в лесу, тогда понятно, почему они в лес шли, - Бекшеев протянул и свою палочку, которую взяли осторожно, всем видом показывая, что звери – существа донельзя вежливые и воспитанные едва ли не лучше меня. – К особому месту… и потом что?

- Понятия не имею. Надо порасспрашивать. У Людочки, у Захара… у Захара в принципе, может, сталкивался с чем похожим. У Людочки о том, не попадали ли к ней женщины, после… такого вот.

Почему-то некрасивое слово не хотело произноситься.

- Если это, конечно, все-таки не она.

- Вряд ли… - Бекшеев наклонился и потрепал Девочку по загривку. – Во-первых, Людмиле точно незачем прятаться в лесах. У нее целый госпиталь есть, в котором она хозяйка. А тащиться куда-то… да и не смогла бы она незаметно.

Соглашусь.

Частично.

Госпиталь в распоряжении, конечно, аргумент, да только не стала бы она марать свой дорогой госпиталь такой пакостью… неофициальной.

А официально…

То, что аборты разрешили, еще не значит, что их приняли. Пойди какая баба в госпиталь, об этом точно узнают… тут и так, подозреваю, знают, кто и с чем приходит. И если синяки да ушибы с ребрами треснутыми – это нормально, обыкновенно, то вот аборт… за аборт со свету сживут.

Потому и надежней делать его не в госпитале.

А вот то, что Людочка в лес таскается, это бы заприметили.

- Во-вторых, её кандидатура довольно очевидна. И полагаю, раз уж Захар даже косвенно не пытался её обвинить, он полагает её действительно невиновной, - завершил Бекшеев.

- Думаешь?

- Думаю, что мне рановато считать себя гением…

- Надо же, какая скромность.

- Он бы дошел. Это же очевидно. Людочка буквально напрашивается, чтобы её проверили. И он бы проверил… нет, надо идти в лес.

- Пойдем.

Бекшеев морщится. Ну да, как-то наши с ним гуляния предыдущие по лесу фигово заканчивались. Но тут-то убийца тихий вроде, можно сказать, что интеллигентный.

- Сапоги только найти надо будет, - сказала я. – Если гадюк и вправду много.

Девочка подняла голову и дернула ушами, а потом тявкнула, заверяя, что ни одной гадюки и близко не подпустит.

- Знаешь, чем больше думаю, тем оно лучше складывается… помнишь фотографии? Надежды. И той женщины, Величкиной… и сегодня тоже в морге… она улыбалась. И выглядела спящей. А смерть от укуса гадюки ведь не быстрая. Я переговорил с Ярополком. Предварительно. И с матушкой тоже… так вот, оба утверждают, что укус, конечно, можно вообще не ощутить. Что чаще всего люди его и не ощущают. Что просто через пару часов начинается слабость. Место укуса отекает, краснеет… потом все остальное. Так вот, допустим, укус гадюки они все не ощутили. Шли там, шли… а она раз и все. Но дальше-то? Почему, когда стало плохо, а это ведь не сразу стало, постепенно, они не позвали на помощь? Не попытались выбраться? Не боролись за жизнь вообще? У Величкиной руки чистые. Понимаешь?

Понимаю.

Стало быть, она не ползла, пытаясь добраться до людей.

- И одежда тоже. У сегодняшней… я там вещи смотрел, так тоже все чисто. Почти. Такое ощущение, что женщина просто легла и уснула, а потом умерла. Так вот… может… эта ведьма давала им что-то? Что-то такое… зелье? Успокоительное? Снотворное? Скажем, чтобы расслабить мышцы… И чтобы процесс пошел легче?

- И отпускала? – я играю в сомнения. – Зачем? Если уж дала зелье, логично подождать, пока оно подействует?

- А если смысл был в том, что действовало оно не сразу, что… скажем… расслабление мышц и что-то еще? Да и инструкции могли быть… скажем, выпить дома. Или там…

- Дома… распарить ноги и выпить. Логичнее самой присмотреть бы, чтобы не было осложнений или там неожиданностей, когда кто-то да взял и помер. Но почему они сами не действовали по инструкции?

- Не знаю, - сказал Бекшеев. – Я даже не уверен, что такое зелье было, что… возможно, они и умирали-то от зелья, а не от укуса. Ладно, завтра приедет Ярополк. Он точно скажет…

Ночную тишину разорвал низкий гудящий звук. А затем раздался звон. И чей-то голос, там, за окном, громко крикнул:

- Пожар!

Девочка вскочила.

- Пожар… госпиталь…

Голоса доносились издалека. И все же я услышала.

Госпиталь.

Госпиталь горит?

- Иди. Я догоню. Постараюсь, - Бекшеев поднялся. – Только… осторожно там, пожалуйста.