Змеиная вода

Глава 5 Полоз

Глава 5 Полоз

«Полоз – суть гад малый, живущий во глубинах гор Уральских. Иные старики говорят, что рождаются полозы в самых старых жилах малахитовых, оттого и шкурка их узорчата. И кланяются полозам, и порой привечают их молоком, дабы испросить благословения и защиты…»

«Книга о змеях»

Смотрю вот на Одинцова, смотрю. Ищу в своей душе хоть что-то от того былого, сводящего с ума чувства. И не нахожу.

Нет, он не стал чужим человеком.

И никогда не станет. Слишком многое нас связывало, и раньше, когда смерть в затылок дышит и горячее её дыхание подстегивает, заставляет спешить, чтобы снова вдох и выдох.

Чтобы понимать, что живой.

И потом тоже.

Хорошего. Плохого. Горького до оскомины, страшного. Но одинаково общего.

Этого не перечеркнуть, не забыть, как бы того княгине не хотелось. И Одинцов понимает. И я. И Бекшеев тоже, хотя вижу, что Одинцов его все равно раздражает.

Иррационально.

Но Бекшеев – на то и Бекшеев, чтобы иррациональность эту использовать.

- Надежда не одна?

- Нет, - Одинцов раскрыл кейс, с которым явился, и вытащил тонкую папочку. – Здесь немного… то, что удалось вытащить.

И протянул Бекшееву.

- Где-то около года тому Софья Васильевна позвонила и, смущаясь, сказала, что, кажется, Ниночка влюблена. Что ситуация складывается не самая обычная, поскольку сама Софья – человек старого воспитания и для нее подобная связь, как бы это… кажется неправильною.

Бекшеев папочку открыть не спешит, слушает.

- Тогда я нашел время наведаться. И Ольгу попросил. Она в юных девицах всяко больше моего понимает. Надеялся, что она сумеет найти общий язык. Но Ниночка держалась весьма отстраненно. И да, призналась, что любит Анатолия. И что он тоже… как это… раскрыл перед ней свое сердце. И что сделал предложение. И что Ниночка даже его приняла. Они готовы были пожениться…

- Тайно? – уточнила я.

- Тайно. Ниночка очень волновалась. Она даже кричала на меня, хотя до того я готов был поклясться, что она весьма робка в отличие от сестры.

Ага. Не тогда, когда дело касается великого личного счастья. Я попыталась вспомнить себя той, прошлой… и не выходило. Интересно, если бы не случилось того, что случилось, я бы тоже кричала на отца?

Сестру?

Требовала бы отдать жениха мне? Вопреки всем правилам, законам и здравому смыслу? Хотя какой у меня, тогдашней, здравый смысл…

Не знаю.

- Идея, как понимаю, не её? – Бекшеев папку держал на коленях. – Чтобы молодая девушка и добровольно отказалась от свадьбы? Белое платье. Украшения. Гости. Причина должна быть веской?

- Она решила, что я хочу разлучить её с любимым, - поморщился Одинцов. – И да, я не отказался бы… мне он не нравится. Категорически. Я готов признать, что не нашел ничего дурного за этим человеком, но он все одно мне не нравится. Ладно. Не в этом суть…

- Что им помешало? – спросила я и протянула руку, а Бекшеев молча передал папку.

- Траур. И как понимаю, Софья Васильевна. Все же её Ниночка уважала. У Анатолия была сестра. Ангелина. Когда-то она сбежала из дома, но затем была вынуждена вернуться. С детьми. Её приняли, но… мне кажется, до конца не простили. Во всяком случае, когда я впервые встречался с Анатолием и его матушкой, об Ангелине никто и не упомянул.

В серой папке – желтые рыхлые листы.

- Да и в целом о её существовании я узнал, лишь когда проверял семейство. История в общем обычная, неравный брак… её муж был из мещан, хотя и военный, и наград имел прилично. И ранений, как понимаю. От чего в итоге и умер. Случается. Это не привлекло мое внимание.

Строки-строки. Не протоколы в привычном их виде. Скорее похоже на краткую справку.

Имя.

Фамилия.

Сословие и гражданское состояние. Возраст. Причина смерти.

- Дай догадаюсь, она умерла? – говорю, перелистывая бумаги.

Имен всего семь. И Надежда – пятая, а Ангелина – седьмая. Между ними некая мещанка Пелагея Ивановна Самусева, двадцати четырех лет отроду.

- Именно.

- От укуса гадюки, - утверждающе произнес Бекшеев.

- Точно.

- И ты решил…

- Я решил поднять данные. Ты сам меня учил, помнишь? За предыдущие пять лет в окрестностях Змеевка отмечено семь случаев смерти от укуса гадюки. Тогда как за десять лет до того – всего один. И тогда погиб старик. А тут – посмотри. Все – молодые женщины.

Я быстро пролистала страницы.

И вправду. Надежда самая юная – ей двадцать. Самая старая – Ангелина, которой тридцать четыре.

- А еще что-то…

- Кстати, Ангелина и Пелагея погибли с разницей в несколько месяцев. И мне это тоже не нравится.

Нет, он пришел сюда с этими листочками и надеется, что Бекшеев что-то да скажет? Хотя… что-то да скажет. Что надо ехать и разбираться на месте.

- Мне нужно больше информации, но… - Бекшеев быстро пролистал бумажки. – Протоколы?

- Толковых – два. Дело Надежды, - появилась новая папка, которую Одинцов протянул. – И смерть Ксении Величкиной. Четыре года тому. За год до Надежды. Величкину нашли в лесу. На теле обнаружили следы побоев. Сперва решили, что от них девушка и умерла. Её мужа задержали. Соседи показывали, что он пил и во хмелю часто становился буен. Что бил её не единожды…

Вторая папка. Уже для меня.

Листы со справками передаю Бекшееву.

- Ангелина?

- А здесь вовсе расследования не проводилось.

- Почему?

- Как понимаю, по настоянию семьи. Даже вскрытия не делали.

А вот это уже прямое нарушение, потому что умерла молодая женщина, явных причин для смерти не имеющая. И вскрытие должно было проводиться.

Вне зависимости от того, что по этому думает семья.

- Каблуковы замяли дело.

К серой обложке прикреплен снимок. Ниже – фамилия с именем и две даты: рождения и смерти. Ксения Величкина, значит. Девушка не сказать, чтобы красива. Округлое лицо и глаза тоже круглые, а вот брови – ровными черточками. Светлые волосы закручены и прихвачены на макушке бантом. Фото явно делалось в мастерской, и потому кажется несколько искусственным. Посадка эта в полразворота, натужная улыбка.

- Побои, значит… - говорю это, разглядывая снимок. Сама не знаю, что хочу в нем найти.

- Да, - подтверждает Одинцов. – Но при более тщательном осмотре тела обнаружили следы укуса. Да и вскрытие показало, что побои не при чем…

Одинцов выдохнул и сказал:

- А еще Величкина была беременна…

Внутри папки другие снимки, с места преступления. Пусть слегка смазанные, нечеткие, но видно, что женщина лежит, свернувшись калачиком. Её, пожалуй, можно было бы принять за спящую. Женщинам случается засыпать вот просто так.

Платье чуть задралось. Видны ноги – сильные, пусть и не слишком стройные. С левой слетел сапог, а вот на правой – остался. Одежда простая, сколь можно судить. И на волосах теперь не бант, а темный платок.

Мой взгляд зацепился за белое пятнышко, такое крохотное, что сперва я даже приняла его за дефект печати. И я сдвинула фотографию. Должны быть еще, как минимум – крупный план. И он нашелся.

- Другие?

- Пока не ясно. Надо обращаться, поднимать бумаги… если они есть. Дела не заводились. Может, в местном госпитале остались какие-то карты или заключения. Хоть что-то.

Мертвая женщина кажется даже красивой. Это странно. Обычно мертвые неприятны. Или это у меня восприятие искаженное. Но здесь её лицо спокойно. Она еще больше походит на спящую. Глаза прикрыты. И синяк на скуле выглядит почти гармонично. Волосы выбились из-под косынки, легли светлыми прядками, хотя светлые – лишь на контрасте. А вот и оно, белое пятнышко.

Перо.

В волосах.

Я поднесла снимок к глазам. Все же довольно размытый.

- Что там?

- Перо, - отвечаю и протягиваю фотографию Бекшееву. – В волосах. Видишь?

Другие крупные планы перо не захватили. Есть руки, сложенные вместе, не в молитве, нет. Пальцы переплелись и в глаза бросается бледная полоска обручального кольца. А еще – синяки на запястьях. Здесь уже яркие, россыпью давленых виноградин. Жаль, что снимки черно-белые и не передают всех оттенков.

Ноги.

И чулок пустил дорожку. В дыре, да и сквозь тонкую ткань чулка проглядывает та же, уже знакомая синева. Сапог…

Да, пожалуй, я бы тоже решила, что женщину убил муж. Тот, который и раньше поднимал руку. С пьяными оно случается. Как случается и сил не рассчитать. Толкнул, а она упала и ударилась.

Или просто ударил неудачно.

Она и умерла.

Бывает же? Еще как.

- Смотри, - Бекшеев протянул мне вторую фотографию. Одинцов же молчит. Сидит, подперев пальцами подбородок, и молчит. – Здесь нет фото с места… обнаружения тела.

- Не сделали, - сказал Одинцов. – К сожалению, когда Надежду нашли, никто и не думал о том, что смерть эта насильственная. Сперва вообще решили, что сердце подвело. Сердце у нее слабым было… позвали Софью. Ниночка прибежала… дворня. Там все затоптали, если что-то и было. А это уже потом, когда мне позвонили, я приказал все фиксировать.

Девушка на снимке моложе Величкиной.

И черты лица у нее тонкие, изящные. Сразу видно благородную кровь. Глаза закрыты, волосы лежат двумя волнами, и белое перышко само бросается в глаза.

Обыкновенное вполне.

- Совпадение? – Бекшеев не спешит приходить к выводам. Он читает бумаги, бегло, быстро, как умеет. – Местная мода?

- Там местные носят перья в волосах? – уточняю у Одинцова.

- Понятия не имею. У Ниночки вроде ничего такого не было.

Верю, потому что семь имен.

Пять лет и семь имен.

Если так-то, не сказать, чтобы много. Бывает куда больше, но и на совпадение не тянет.

- Почему официально дело не откроешь? Все основания есть, - задает Бекшеев очень важный вопрос. И по тому, как морщится Одинцов, ясно, что основания-то есть, но они по каким-то, наверняка глубоко личным причинам Одинцова не устраивают.

- Боюсь, что он сбежит, - выдает Одинцов наконец.

- Анатолий?

Я возвращаю фото Надежды Бекшееву, а он отдает то, что из моего дела. Я же перелистываю бумаги. Протокол с места обнаружения тела.

Протокол задержания.

Обыска.

И допроса, в котором гражданин Величкин слезно плачется, что ничего-то не помнит. Бил? Бывало. Бабу учить надобно. Неученая баба крепко воли набирает, а оттого в голове её бабской всякая дурь заводится. И потому гражданин Величкин супружницу бил не по злому умыслу, а исключительно в целях профилактики возникновения оной дури.

Но так-то не сильно.

Он же ж понимает.

И не падала она. Может, разок или другой, но сама виновата. Ей бы поплакаться, покаяться, раз видит, что мужик во гневе. А она с норовом. И вечно этот норов показывала. А так-то он хороший. В дом все несет. И платье ей справил. И платок. И даже в город в прошлом году возил, на ярмарку…

- Я не уверен, что это он, - все же нашел в себе силы признать Одинцов. – Однако…

- Он тебе не нравится.

Я читала.

Сплетение слов, за которыми видится мне человек, неприятный в высшей мере, но и растерянный, даже напуганный.

Бил?

А кто ж не бьет, особенно, по пьяному-то делу. Это ж обыкновение такое. Но не убивал. Специально так точно.

- Не нравится. Но… в другом дело. Надежда и Ангелина были с ним напрямую связаны. Надежда, как понимаю, все же собиралась разорвать помолвку. Она хотела учиться. И уехала бы…

И там, под теплым солнцем Италии, точно бы осознала, что на одном Анатолии мир клином не сходится. И скорее всего к нему бы не вернулась.

Да и беременность эта…

Я перевернула лист.

Ничего нового.

А вот второй, с заключением о вскрытии, куда как интересен.

- И еще эта беременность, - Одинцов озвучил собственные мои мысли. – Анатолий, как я понял, весьма самолюбив. А тут невеста, о которой всем объявлено, уходит. И оказывается беременной. Не от него. Это стало бы известно.

И раненое самолюбие, если так, отличный мотив.

В заключении подробно перечислялись все синяки, обнаруженные на теле, с примерным временем возникновения. И выходило, что гражданку Величкину поколачивали с завидной регулярностью. Хотя чему там завидовать… пара старых переломов. Трещина в ребрах.

Почти сошедшие полосы на спине, явно от ремня или вожжей.

Жаль, что не сел.

- Ангелина же, как мне удалось узнать, собиралась уехать. Кажется, у нее появился поклонник… а с учетом неудачного первого брака, это могло не понравится Каблуковым.

Я слушаю Одинцова и продолжаю читать.

Гадюка…

След от укуса прячется в одном из синяков, потому его не сразу обнаружили. А вот и резолюция. Ага… стало быть, по их версии гражданка Величкина в очередной раз поссорилась с супругом. Тот пребывал в состоянии алкогольного опьянения и на почве резко возникших личных неприязненных отношений нанес гражданке Величкиной побои разной степени тяжести. И опасаясь за свою жизнь, она убежала из дому.

В лес.

Вот странно… почему в лес? Почему не к соседке какой-нибудь? Подруге? Или больше некуда было бежать? Соседки отворачивались. Подруги устали её прятать, потому что у всех своя жизнь, в которой хватает иных потрясений.

- …вот он и убрал потенциальный источник неприятностей.

- Сестру, - уточняю, поскольку в Одинцовском изложении все звучит как-то совсем гадостно.

А Бекшеев добавляет:

- Или дочь.

- То есть?

- Змеи, яд… это как-то… по-женски, что ли.

Ну спасибо. Я поглядела на Бекшеева. Если мне придет в голову от кого-то избавиться, то яд – это последний способ, который я выберу.

Хотя… это я.

- Да и характер у Марии Федоровны пожестче будет. Тем более ты говоришь, что он не был в курсе беременности Надежды. А вот мать его могла понять… по каким-либо признакам.

- Может, и так… очень своеобразная женщина, - не стал спорить Одинцов.

- А остальные? – я постучала пальцем по папке. – Допустим, дочь и невесту своего дорогого Анатолия она убрала…

Матушка Анатолия чем-то донельзя напоминала вдовствующую княгиню. То ли взглядом, то ли совокупностью манер, то ли холодом, которым от нее за версту тянуло.

- Остальные чем ей не угодили?

- Не знаю, - сказал Одинцов. – Поэтому и хочу, чтобы вы туда отправились и все выяснили. Частным порядком… в любом случае, это кто-то из местных. Кто-то, кто знает лес, умеет обращаться со змеями, ведь гадюки в самом деле кусали. Если открыть дело, заявить о расследовании, этот кто-то просто затаиться или вовсе уедет. Тот же Анатолий в любой момент может скрыться за границей. Как и его матушка. Скажется больной, и ищи потом… главное, что задержать их оснований нет. Да и скандал будет знатный… в любом случае будет. Известное семейство. Поэтому надо разбираться тихо. Пока не появятся более-менее веские основания для ареста.

Надо.

Соглашусь.

Потому что девушка кажется спящей. Такой вот мирной… такой свободной, что ли? Белое перышко это… змеи… не люблю змей. Хотя и не боюсь.

- И в качестве кого мы поедем?

- Гости. Тебе давно в отпуск надобно бы. Здоровье там поправить на свежем воздухе.

Бекшеева передернуло.

- Знаешь… всякий раз, когда я пытаюсь поправить здоровье на свежем воздухе, меня пытаются убить, - произнес он доверительно. – Поэтому, наверное, но какое-то вот складывается личное предубеждение против этого свежего воздуха. Да и… уместно ли?

- Скажем так… я обратился к Ниночке с личной просьбой. И она не отказала.

Думаю.

Судя по тому, что я видела, отказать кому-то в чем-то Ниночка в принципе не могла.

Не научили её отказывать.

- Там хвойные леса. Просторы, красоты природы… да и от столицы недалеко. Пара недель – самое оно, чтобы отдохнуть и здоровье поправить. А Зима отправится следом, как…

- Невеста, - буркнула я, собирая бумаги обратно в папку. Потом перечитаю, на свежую голову. – Что? Ты ж мне предлагал?

И на Бекшеева смотрю. Мало ли, вдруг успел передумать.

А он кивает.

- Трижды, - уточнил он скорее для Одинцова, чем для меня. – Обещала подумать.

- Вот, считай и надумала…

Одинцов вымученно улыбнулся.

- Мои поздравления…

- Цветы пришлешь позже. Поздравления тоже. Прием нам ведь устраивать не обязательно?

Потому что если обязательно, то я не согласная.

- Я ж болен, - Бекшеев сцепил руки на груди. – Мне приемы очень протовопоказаны. Вот на один сходил, теперь, считай, здоровье поправлять должен. Но мысль хорошая. С Анатолия станется заявить протест. Несвязанный обязательствами мужчина в одном доме с девушкой – нехорошо…

- Он уже заявил, - отозвался Одинцов. – Поэтому и решили, что жить вы будете у них.

Может, все-таки передумать?

А что…

- Тем паче Ниночка вынуждена будет задержаться в Петербурге. Ей срочно надо врача посетить… разных. Еще платье выбрать. Украшения. Свадьба – дело весьма ответственное.

А змеи в столице, если и водятся, то исключительно в светских гостиных.

- Кого берем?

Целой толпой в гости переться, конечно, не слишком вежливо. Но с другой стороны в чем-то Бекшеев прав…

- Кстати… - я хлопнула по ноге. – Надеюсь они собак любят?

Судя по улыбке, о собаках Одинцов не предупреждал. Как и о некромантах… ну а Софья… Софью не любить невозможно. Она у нас самая адекватная.