Злое марево: Луч Империи

Глава 7

Я — Фёдор

— Слушай сюда, дубина! Эта штука называется манометр. — Мужчина в синей кепке и потертом пиджаке тыкал по круглому прибору со стрелкой.

— Знаю, — недовольно буркнул второй, молодой юноша в черной майке. Руки его от оснований предплечья до ладоней покрывались шрамами от ожогов. Он теребил шапку-ушанку, и я, с интересом наблюдавший за этой сценой, никак не мог понять — он собирается надеть её в такую-то жару?

— Тогда какого черта ты швырял уголь как не в себя? — возмутился первый.

В ответ парень в майке лишь буркнул нечто недовольное.

Мы находились внутри локомотива. От него шел состав груженых углем вагонов. Что удивляло, так это уголь в локомотиве. Он поступал туда из расположенного позади бункера. Сначала я решил, что туда попросту насыпали излишки. Но нет. Там была топка.

Господь всемогущий! Зачем это делать, когда солнце жарит так, что хочется раздеться до трусов и окунуться в речке?

— Ты понимаешь, что мог попросту взорвать нас? — продолжал высказываться мужчина в пиджаке. — У котла есть предел давления.

— Так и крутил бы свою крутилку. — Парень показал на большой металлический вентиль, установленный на той же вертикальной панели, где и топка. — Как там звать её? Дроссель?

Мужчина в пиджаке размахнулся и зарядил в макушку юноши смачную оплеуху.

— При чём тут дроссель, дубина?

Они долго ругались о совершенно непонятных мне вещах. А я-то считал, что мало-мальски разбирался, как устроены поезда. Да и что там понимать? Электродвигатели — вот технология, которая двести лет назад тащила длинные составы нашего мира. Как не стало электроэнергии, так и замерли поезда.

Я не мог поверить, что это ужасное, неуклюжее, крайне грязное и вонючее устройство могло двинуться с места.

Не прекращая ворчать и ругаться, парочка принялась за работу. Мужчина возился с рычагами, спустился проверить колеса, постукивал молотком под вагонами. Парень в майке орудовал лопатой, заполняя топку углем.

Скоро он зажег этот странный очаг. Как разгорелось, продолжил заполнять. Пламя усилилось, а из высокой трубы повалили мощные клубы черного дыма.

Он откинул лопату и, ухмыльнувшись, ухватился за торчащую с потолка веревку. Потянул.

Мощный, пронзительный гул мог заглушить стоны адских мучеников. Парень продолжал натягивать веревку, и этот кошмарный звук не прекращался. Под трубой с черным дымом засеребрилась струя пара.

Мужчина в пиджаке забежал в кабину и вновь угостил напарника затрещиной. Тот наконец отпустил веревку, и я смог позволить себе оторвать ладони от ушей.

— Дубина! Зачем пар понапрасну тратишь!?

— Вот ведь. Много давления — ругаешься. Мало — опять плохо, — насупился парень. — Сам-то сигналишь.

— То на ходу, дубина! Когда котел уже во всю работает. Да и зачем так долго? Пара секунд и всё!

Они вновь принялись браниться. А я всё ждал, когда же сделают главное — двинуть состав по рельсам. Я всё ещё сомневался.

— Ну что там с давлением? — выкрикнул, наконец, мужчина в пиджаке. — Трогать пора уже.

Парнишка поднялся к манометру и хотел было что-то сказать. Но я не услышал. Всё стало глухим, размытым, словно волны перекатывались по глазам.

— О нет! Как же мне хочется узнать, смогут ли эти двое сдвинуть состав? — прошептал я.

Но даже размытая картинка исчезла, лишая такого шанса. Вместо неё я увидел стекло, покрытое большими каплями. Они скатывались вниз, становясь меньше и совсем исчезая внизу. Но появлялись новые. Они также уползали, порой прямо, порой немного зигзагом.

— Не люблю дождь, — послышался недовольный голос Лизы. — Настроение от него паршивое.

«Бум-бум» — колеса кареты наскочили на двойную кочку, заставляя меня биться об окошко.

«Куда мы едем? Неужели дальше в Екатеринбург?» — забеспокоился я. — «Неужели эти олухи так и не поняли, что тот чудаковатый старик и есть профессор Любимов»?

— А я, наоборот, люблю, — сказал Алексей. — Даже не знаю почему, но нравятся дожди. Но только не моросящие, а вот как этот.

— Если я в своей лаборатории, то какая разница? — произнес третий. Мое сердце забилось учащенно. Это был голос Григория Любимова.

— А в Москве есть у вас лаборатория? — спросил Алексей.

— Увы, нет. Самое ужасное, что большую часть оборудования я оставил в Екатеринбурге. Но куда деваться, если город вот-вот заполнит войско этого барона… Барона Зверева.

— А вы в этом уверены, профессор? — печально поинтересовалась Лиза.

— Уже многие бегут. Во́йска императорского, посчитай, и нет там.

— А дальше на востоке?

— Сибирь под бароном Зверевым. А вот на Дальний Восток, говорят, позарились китайцы.

— А монголы что?

— Монголы — нет, но сами понимаете — это не точно.

Послышались печальные вздохи Лизы и Алексея. Я и сам бы вздохнул от тоски. Понимал — Россия в большой беде. И в такое-то время я столь беспомощен!

Моя голова дернулась и наконец развернулась внутрь салона. В этот раз карета оказалась довольно просторной и не без изяществ. Бархатные сиденья, подушки, позолота — на почтовых такого не бывает.

— Очнулся голубчик, — заметил Любимов. — Кстати, может, расскажете, что с ним? И как, по мнению Веры, я могу избавить его от столь странного недуга?

— Он, эм-м… — Лиза покосилась на Алексея, словно прикидывая, можно ли говорить при нем. — Он угодил в червоточину, профессор.

— Оу… — Глаза старика за широкими линзами уставились на меня с большим интересом. — Как жаль всё-таки, что не смог взять с собой все свои приборы. Может, и прав этот упрямец Воронцов, и наука важнее политики.

— О чем это вы? — насторожился Алексей.

Так ведь звал я с собой одного коллегу, Александра Воронцова. Но тот наотрез отказался. Сказал, останется в Екатеринбурге и продолжит заниматься своими изысканиями. А чья власть в городе — ему плевать.

— Он тоже червоточины изучает? — спросил Алексей.

— О нет. У него совсем другая сторона. Я бы сказал, что предмет его интереса — чистая мистификация.

— Магия? — оживилась Лиза.

— О, если бы. В своей семейной библиотеке Александр обнаружил занятные чертежи. Я имел честь заглянуть в них. И это поразило меня!

Лица Алексея и Лизы не скрывали любопытства.

— Там были загадочные устройства и механизмы. Если верить описаниям, они могли двигать кареты и корабли без лошадей или ветра.

— Если этим записям более двухсот лет, то грош им цена, — разочарованно произнес Алексей. — Какой толк в них, когда электричества более нет?

— Им не просто больше двухсот лет. Им более пятиста. — Указательный палец Любимова многозначительно метнулся вверх, почти упершись в потолок кареты. — А самое любопытное, что механизмы эти к электричеству отношения не имеют.

— И вы думаете, они работают? — с сомнением спросила Лиза.

— Не знаю. Но я и правда жалею, что покинул родной город. Стоило остаться верным науке, а заодно понаблюдать за достижениями Воронцова.

Вспомнилось недавнее видение. Может тот чудной локомотив разработан по чертежам этих далеких предков Воронцова?

Арсений Громов

Громов сидел за столом своего кабинета в Зимнем и недовольно вглядывался в виноватое лицо сопляка — Владимира Светозарова.

— Почему? — коротко потребовал Громов.

Сопляк молчал, очевидно не поняв суть вопроса.

— Почему Вера Игнатьевна сейчас не здесь, передо мной?

— Вы же знаете, ваше сиятельство. Она сбежала.

Громову захотелось размахнуться и хлестнуть сопляка ладонью.

— Так что ж ты, собака, не привел её ко мне тотчас, как люди твои арестовали её?

— Я… эм… Я просто не думал, что это важно, ваше сиятельство, и… Я хотел бы попросить вас…

— Что?

— Я князь и подобное…

— О-о! Вспомнил, что ты князь, ваша светлость, — ничуть не добрым голосом рявкнул Громов. — Верно считаешь важным это?! Верно думаешь, по какому праву тобой граф командует? Так, собака?!

— Да не в этом дело, Арсений Александрович, но всё же вы должны…

— Да как ты не понимаешь? Вера Игнатьевна близка к Святославу, как если бы не твоей кузиной была, а евонной! Скажу больше — мальчишка влюблен в неё. Это ж какие козыри!

Окончательно разгоряченный Арсений вскочил с места, взгромоздился над столом, уперев в него кулаки, и продолжил:

— И вместо того, чтобы тотчас доложить мне, ты тайно хватаешь её, устраиваешь этот показательный суд, а потом, — он выпрямился, чтобы развести руки в стороны, — а потом попросту отпускаешь её?

— Мне было жаль сестру! Не хотел её казни.

— А почему сразу жаль не стало?

— Я ж не знал, что суд о казни её сговорится, — прохрипел сопляк. — А что касается вас, ваше сиятельство. Так ведь знал я, что недосуг вам возиться будет. Всё-таки важные гости прибыли.

— Вот именно! — ещё пуще вспыхнул Громов. — Княгиня Волконская. За ней две бывшие губернии стоят. Как без них конфедерацию строить?

— Не уж-то не согласна она, Арсений Александрович?

— Не важно! Но поверь уж, гонору в ней немало. Чуть ли не на роль президента рассчитывает. А будь у меня Вера Игнатьевна, то я бы сразу выложил, что теперь вот где у меня Святослав. — Арсений с силой сжал вытянутую перед собой ладонь.

Сопляк мрачно посмотрел на кулак, но промолчал. И правильно. Что уж тут говорить?!

А что касалось этого нелепого аргумента: «…не знал, что суд о казни её сговорится…». Что ж, Громову очень хотелось высказаться. Он-то прекрасно знал: из всей своры присяжных на казни настаивал именно Владимир.

Но Громов усмирил гнев. Не стал прижимать крысеныша в угол. Тот явно вел какую-то игру, и уж точно не собственную. Сопляком кто-то управлял. Немного подыграть, потерпеть — и он выйдет на эту фигуру. Не иначе как на барона Зверева.

Впрочем, нынче на доске было слишком много фигур. Хуже того, фигур явно прибавится. Так что уверенности тут не было.

— Иди! И подними гвардию! Не позднее вечера Вера Игнатьевна должна быть здесь! — Арсений ткнул пальцем в центр стола.

Я — Вера

— Как же угораздило тебя, барыня? — пробасил Кузьма. — Разве в праве кто на вас кандалы одеть-то?

— Надеть, — поправила я.

Кузнец недоуменно уставился.

— Неважно, Кузьма. Давай просто избавим меня от этих браслетиков, и дело с концом.

— Ну… Это дело нехитрое, пойдем внутрь, барыня. — Он махнул своей гигантской лапищей в сторону мастерской.

Редкие крестьяне, а уж тем более ремесленники, называли дворян баринами и барынями. Но Кузьма, потомственный кузнец, перенял эту привычку по наследству, точно так же, как и ремесло.

Я прошла следом за могучей фигурой и молча ждала, пока тот подберет инструмент. Наконец в его руке появились ножницы по металлу с длинными ножами и рукоятками.

— Думаю, греть не стоит, барыня, — предложил он, ткнув пальцем в мои наручники. — Иначе ожогов не избежать.

Я пожала плечами и кивнула.

— Металл хороший, но, думаю, этим, — он потряс ножницами, — сдюжим.

Он сдюжил. Не с первого раза и изрядно затупив и даже чуть смяв резцы, но всё же сломал наручники на обеих запястьях.

Душу заполнила уверенность. Теперь я могла постоять за себя, причем не только руками или ногами, но и магией. Это гораздо важнее. Ведь махать мечом на разных уровнях мог любой солдат. А вот ударить внутренней энергией дано не каждому.

— У меня с нарядами не всё гладко, но вот. — Кузьма вытащил из сундука платье. Хлопковое, простое, без намёка на изящество. То, что надо, чтобы притвориться простолюдинкой и затеряться в толпе.

— Спасибо, Кузьма. — Я прижала платье к груди. — Дай бог, рассчитаюсь. Жаль, что сейчас без гроша в кармане.

— Не беда. — Здоровяк порылся в кармане и вытащил несколько мятых купюр. — Вот.

Стало совсем уж совестно, но деньги взяла. Мне предстояло добраться до почтовой станции. С деньгами это выйдет скорее.

Я пересчитала купюры и присвистнула.

— Пятьсот рублей? Хорошо же нынче кузнецы поживают.

— Кузнецы всегда нарасхват, барыня. Голодать точно не приходится.

— Пожалуй и на паспорт хватит, — задумалась я вслух. — А с ним и выбраться проще.

— То верно, барыня, — кивнул Кузьма. — Патрули нынче на каждом мосту и не только.

— Подскажи мастера, кто может паспорт подделать, — скривила я губы. — Раньше мне таким заниматься не приходилось.

Он подумал немного и ответил:

— Знаю одного. Впрочем, не то чтобы прям знаю, барыня… Доводилось выпивать вместе. Звать Прокопом, говорил, что коли паспорт справить надо, то за умеренную плату оформит.

— То, что надо.

— Но знаете, барыня. На вид он тот ещё прощелыга.

— Ну а как же! — усмехнулась я. — Он же паспорта подделывает. Конечно, прощелыга.

Прощелыга по имени Прокоп нашелся именно там, куда указал Кузьма. Санкт-Петербург — родной мне город, и я без труда нашла его, хоть и пришлось углубиться в трущобы.

Долговязый, частично беззубый, облаченный в некогда хороший костюм, он казался комичным и хитрым. Узнав, что мне нужен паспорт, Прокоп повёл меня в свой дом.

— Тебе зачем паспорт-то? — спросил он, осклабившись.

Я не ответила, а он с подозрением таращился на меня и при этом умудрялся прощупывать рукой в полке стола. Судя по шелесту, он перебирал бумаги в поисках нужной.

— Нашел, — ухмыльнулся он, извлекая паспортную книжку. — Какое имя-фамилию писать будем?

— Любое.

— Угу. Но знаешь, лучше настоящее, потому что…

— Пиши любое! — рявкнула я, раздражаясь его болтливостью.

— Эм-м… — Он закатил глаза в попытке сочинить ФИО.

— Уф-ф! Пиши Матрена Васильева, и дело с концом!

— Ну… Матрена так Матрена, — не стал он спорить. — А я-то думал, тебе больше подходит имя Вера.

Я побледнела, изо всех сил стараясь не выдать, что напряглась. Возможно, сказанное им — лишь совпадение. Но как же я не любила такие моменты.

— Фотокарточку надобно, — сказал Прокоп.

Я пожала плечами:

— У меня нету.

— Отлично. Можно сделать. Фотокамера имеется, правда, для этого…

— Делать фото — занятие излишне долгое, — возмутилась я. — Мне паспорт сейчас нужен. Неужто нет у тебя готовых карточек на такие случаи?

— Конечно есть, — кивнул он и задумался. — Но вот ведь незадача. Оставил я их у кореша своего. Придется подождать, пока схожу.

— Так иди же скорее! — Его неторопливость начала не на шутку бесить.

Пока его не было, прошлась по дому и тщательно осмотрела улицы из каждого окошка. Прокоп явно подозрительный тип. Если узнал меня и знал, что я беглая, то… Впрочем, я рассчитывала, что он не станет выдавать. Ведь и себя подставит.

Он вернулся минут через двадцать. Карточек при нем не было.

— Вот уж я рассеянный, — сказал он, хлопая себя по лбу. — Дома же карточки. Зря бегал.

Он открыл тумбочку и выудил оттуда с полсотни фотографий размера 3 на 4. Часть оказалась женских, и парочка из них хоть и отдаленно напоминала меня.

Пока он клеил фото и прикладывал печать, я под предлогом естественной нужды отошла и снова оглядела окна. Снаружи всё казалось спокойным.

— Готово! — провозгласил Прокоп, как только я вернулась.

Он вручил паспорт. Я оглядела его, удовлетворенно хмыкнула и рассчиталась немного щедрее, чем договаривались.

— Триста рублей, — обрадовался он.

Но спрятать купюры он не торопился. Продолжал теребить их и поглядывал на меня.

— Знаешь, можем договориться. — Рука протянула купюры обратно. — Тебе ведь верно нужны денежки?

Глаза подложных дел мастера возбужденно засверкали. Он разглядывал мое тело, скрытое за подаренным Кузьмой платьем. Я понимала его. Глубокий вырез хорошо подчеркивал изящество моих форм.

— Оставь себе, — фыркнула я.

— Да брось. — Рука ухватилась за мою талию. — Ай-и… — В ответ мой локоть угодил в его бок.

Я поспешила из дома. Быстрым шагом прошла мимо одной улицы. Свернула. Оказалась на второй, потом третьей. Дом Прокопа уже и не видать. Значит, не было засады. Надежда, что благополучно доберусь до почтовой станции, переросла в уверенность. Ведь и деньги оставались. Найму крестьянскую телегу. В конце концов, главное — выбраться из города.

— Привет, Вера, — послышался голос кузена.

Во мне всё похолодело. Я оглянулась и обнаружила его спокойно сидящим на качелях меж двух тополей. Позади него в нашу сторону торопились с десяток гвардейцев. С другой стороны — еще десяток.

Значит, настучал-таки, прощелыга.