Я — Вера
Хоть и верхом, мы шли крайне медленно. Володя избегал хороших дорог. Часто выбирал лесные тропы и лишь изредка разрешал зажечь факел. Гвардеец Павел, которого он выбрал сопровождать нас — высокий черноволосый парень — вёл за собой на привязи лошадь с привязанным к ней профессором. Коня подо мной вёл сам Володя.
Я жутко устала и наряду со слабостью после раны и после операции должна была ощущать себя всё хуже и хуже. Но на удивление, наоборот, чуть окрепла. Заметила, как тело слегка налилось силой, зрение стало яснее, ум — острее. Но правая рука всё так же свисала. Пришитая к обрубку плеча, она оставалась словно чужой.
— Здесь заночуем, — Володя осматривал небольшую опушку, куда мы выбрались. — Удобное местечко.
— Хорошо, ваша светлость, — кивнул Павел.
Солдат привязал повод с лошадьми к дубу на краю поляны и принялся собирать сухие ветки.
— А вот этого не нужно, — бросил ему Володя. — Придется обойтись без костра.
— Помилуйте, сударь. Ночью задубеем.
— Терпеть невзгоды — твой долг как воина.
— Но как же её светлость? — Павел показал на меня, всё ещё привязанную к седлу.
— А Вера — воин похлеще тебя, — усмехнулся Володя. — Ей всё нипочём: ни холод, ни зной, ни собственный кузен. Так ведь, сестрица?
Павел недоуменно таращился на меня, пусть чуть окрепшую, но всё ещё слабую, в простецком, рваном, окровавленном платье. Бледную, с по-уродски свисающей рукой.
— Ты, кстати, Паш, осторожней с ней, — с ехидством продолжил Володя. — Держи руки подальше. — Он рассмеялся собственной шутке.
— Ну что вы, ваша светлость, — пролепетал Павел. — Я и вовсе не хочу трогать вашу кузину. К тому же женат я.
— Ну и дурак.
Володя наконец удосужился подойти и отвязать меня от лошади. Помог спуститься на землю. И не спешил отпустить.
— Ну что, согреть тебя, сестрица? Ночь ожидается холодной.
Хотелось плюнуть в лицо, вот только рот был плотно набит сухой тряпкой. Выплюнуть её не удавалось.
— Вот что, Паш, развяжи старичка. Пусть немного подвигаются перед сном. А то совсем затвердеют, бедняжки.
Сам он сорвал с меня кляп и принялся разматывать путы на руках. Как только руки освободились, принялась шевелить левой. От долгой неподвижности тело стало словно каменным. Какое же счастье, когда можно пошевелиться, размяться, потянуться.
— Ну так что, ляжешь со мной?
Володя, казалось, был готов наброситься, но мешало присутствие Павла и профессора. Он покосился на них: Любимов что-то торопливо рассказывал своему новому конвоиру.
— Ну нет так нет. Будешь мерзнуть.
Потребовалось усилие воли, чтобы удержаться от пафосного ответа в духе: «Лучше закоченеть в одиночку, чем прикасаться к такому чудовищу!». Отчаянно хотелось рискнуть и врезать кузена магическим разрядом. Глядишь — в этот раз рука не дрогнет и вместо плеча срежет шею.
Я осмотрела неподвижную руку. Браслет не блокировал выброс магии. Что касается меча — что ж, левой я фехтовала почти так же, как правой. Но сил для схватки слишком мало. Надо окрепнуть как следует, и тогда уж обязательно поймаю свой шанс.
— Паш, пора укладываться, вяжи профессора, — приказал Володя через час, когда окончательно стемнело. — Только ноги оставь.
— Вы уверены, ваша светлость? — удивился Павел, принимаясь за работу.
— Всё равно завтра пешком идти по чащобе. Коней придется оставить. — Володя ухватился за мои руки, чтобы накинуть веревку.
— А как же погоня? Вы ведь опасались её?
— И сейчас опасаюсь, — пояснил Володя. — Но, если не ошибаюсь, фронт близко, не больше километра к западу. Уверен, сюда погоня не сунется. Будут искать нас в других местах.
— Прошу прощения, любезные, — подал голос профессор. — Я ведь правильно понял, что рядом есть червоточина?
— Не то чтобы прям рядом. — Павел с подозрением уставился на него. — Километров пять-десять. Но бывает и дальше. А вокруг неё марево.
— Ох, как я желаю увидеть вживую хоть одну. И марево. Увидеть и, может, даже окунуться в него.
— Приходилось один раз. Не самое приятное ощущение, — буркнул Павел. — Сплошная черная муть, и чем дальше, тем хуже: ничего не разглядеть, и в любой момент жди деморгов.
— Это и правда смущает, — согласился Любимов. — Но вот изучать червоточины и марево, находясь за сотни километров от них, тоже не дело, так ведь, голубчик?
Павел лишь плечами пожал и показал на кучку собранной им травы — нашу сегодняшнюю лежанку. Профессор без возражений улегся на краешке импровизированной кровати.
Я со связанными руками тоже подошла. Не хотелось ложиться в середине, куда мог лечь кузен. Мысль, что тот будет спать где-то рядом, вызывала отвращение.
— Григорий Вадимович, позвольте я с краю прилягу.
Ни возражать, ни спрашивать о причинах он не стал. Подвинулся, позволяя мне расположиться с края лежака. Я покосилась на Володю, но тот, казалось, не собирался приставать ко мне. Отправил Павла спать, а сам заступил в караул.
— Ну как вы, голубушка? — голос Любимова вывел из размышлений.
— Благодаря вам, лучше, дорогой Григорий Вадимович.
Он неожиданно выпрямился.
— Ох, верно говорят, старость не в радость. — Связанные руки старика хлопнули по взъерошенной седине. — Плечо ваше так и не осмотрел, пока свободен был.
Он поднял перед собой связанные ладони.
— Ничего, — попыталась я успокоить.
— Нет-нет. Позвольте хоть так попробую.
Я тоже уселась, позволяя ему прощупать место шва и всю руку.
— Хм-м… скверно, — с грустью произнес он. — Хоть малость шевелится?
— Кажется, — соврала я, чтобы не расстраивать старика. — Но знаете, я ведь… Я ведь хотела о Фёдоре поговорить.
— О Фёдоре? Как же, встречал его на днях в сопровождении Елизаветы Павловны и…
Он осекся, а я напрочь расхотела спать. Сейчас, когда силы хоть помалу, но возвращались, хандра отступила. А новость, что профессор виделся с моим мужем, и вовсе взбодрила.
Мы разговорились торопливым шепотом. Я знала, что профессор любит поболтать, порой люди жаловались на него — уж слишком навязчивый собеседник. Но меня это лишь радовало.
Я узнала о том, как они встретились в придорожной таверне, как вернулись в Москву, как выяснилось, что их спутник — агент тайной экспедиции.
Потом он бросился в какие-то рассуждения об изобретениях его товарища, некого Воронцова. О машинах, работающих то на пару, то на каком-то горючем топливе.
— Да вас знобит, милая? — осекся он, когда начал восхищенно рассуждать на тему, как здорово помогут такие машины с логистическими задачами.
Я действительно замёрзла. Тело забилось мелкой дрожью, заставляя зубы стучать. Лишь мёртвая рука, прижатая к живой, сохраняла неподвижность.
— Нельзя вам, голубушка, мерзнуть. — Он критически покачал головой. — Напротив, тепло вам нужно.
Длинные морщинистые пальцы приблизились, обхватили за плечо, потянули назад, заставляя снова лечь на мягкую травянистую подстилку.
— Думаю, не нужно, — шепнула я слабым голосом.
Впрочем, теплые руки и правда облегчили страдания.
— Не беспокойтесь, голубушка. Я помогу, — не обращая внимания на мой вялый протест, ответил Любимов. — Согрею вас.
И он не соврал. Энергия из ладоней старика мягким потоком потекла в мои плечи. Не останавливалась, продолжала двигаться, распространяясь и согревая тело. Не прошло и десяти секунд, как дрожь унялась, и я, умиротворенная волшебным теплом, уснула.
— Вставай! — послышался резкий, недовольный голос Володи. — Утро!
Я открыла глаза, покосилась в сторону Любимова. Старик спал на боку, прижимая связанные руки к моему плечу. Я не чувствовала хоть капли холода в своем теле. Стало быть, он грел меня почти всю ночь.
— Вставай! — вновь рявкнул кузен, бросив ненавистный взгляд на старика. — Вот ведь бледовка! Готова спать хоть с мужем юродивым, хоть со стариком, которому жить-то осталось…
Он нагнулся, ухватил меня за связанные запястья и с силой рванул на себя. В мгновение я оказалась в сидячем положении.
— Вставай! — не унимался Володя. Затем пнул профессора, который не то что глаза не открыл, но и сладко всхрапнул. — И ты вставай.
— Полегче с ним. Сам же говоришь, что профессор немолод. — Я поднялась и уставилась на свои руки.
— Развяжу на полчаса, — милостивым тоном сообщил Володя, хватаясь за веревки на руках. — А что это у тебя?
Этот олух только сейчас заметил мой недуг. Он уставился в шов на плече. Затем покосился на своё. Несомненно, его шрам проходил в том же месте.
— Её пришивали? — оторопело выговорил Володя.
Он приподнял мою мёртвую руку и отпустил. Та безвольно рухнула, чуть раскачиваясь в нижнем положении.
— Стало быть, кто-то отрубил? — На губах кузена заиграла самодовольная усмешка. — Забавно, не правда ли?
— Не очень.
— А по мне весьма! И главное — справедливо. Карма, сестрица. Просто карма.
Но мне было плевать на его слова. Я продолжала вглядываться в правую кисть. Момент, когда мой братец подтянул меня, я ощутила, как дернулся мизинец. И пусть даже ощущение то было ложным, важно, что оно было.
«Значит ли это, что не всё потеряно?» — забегало в голове. — «Надо расспросить профессора».
К тому времени за пробуждение старика взялся Павел и первым делом развязал ему руки. Любимов выглядел крайне сонным: под слипающимися глазами образовались мешки, а рот непрестанно норовил зевнуть.
— Я помогу, — предложила я, ухватив профессора, чтобы поддержать, а заодно шепнула. — Вы не спали всю ночь?
— Уснул под утро, — улыбнулся он.
— Согревали меня магией? — Я ощутила укол совести: «Тоже мне воительница! Набираюсь сил за счет старика».
— Ничего-ничего, — пробормотал тот, словно уловил эти нотки. — Если господа позволят мне отдохнуть хотя бы пару часов, то…
— В этом нет нужды, старик. — Володя приблизился. Глаза хмурились, перебегая от меня к профессору и обратно.
— Или завтрак чуть лучше, чем простой кусок хлеба, — как бы идя на уступки, попросил Любимов.
— У нас только сухари, — развел руки Павел.
— Это не важно. Мы не берем его с собой, — отрезал Володя.
— Что? — удивился гвардеец. — Отпустим?
— Голубчик, боюсь, одному мне не выбраться не то что до города, но даже… — Любимов замолчал, так как Володя придвинулся к нему почти вплотную.
— Насчет дороги не беспокойся.
В руках кузена блеснул кинжал и в мгновение ока вонзился под ребра левой груди. Старик вздрогнул. Глаза за толстыми линзами резко округлились. Беззвучно он соскользнул с клинка и повалился на травянистую землю.
— Ты! — От увиденного ужаса я чуть не задыхалась и не могла найти нужных слов.
Подскочила к кузену. Размахнулась левой и мимолетом поняла: за ночь снова окрепла. Но все же для драки было рановато. Володя с легкостью перехватил кулак и скрутил меня в три погибели.
— Вяжи её, Паш, — рявкнул он. — И кляп затолкай. Чую, сквернословить желает.
* * *
Володя с Павлом пробирались сквозь лесные заросли. Последний тащил меня за веревку, так что я плелась впереди. Мой поводок то и дело цеплялся за коряги, низкорастущие ветви и кусты.
Теперь уж точно не стоило беспокоиться о погоне. Кто сунется в такую гущу?
Настроение, понятное дело, стало отвратительным. Теперь некому проследить за моим выздоровлением, некому исцелить Фёдора, но главное — смерть Любимова, событие само по себе ужасное и непонятное.
Зато силы прибавлялись с каждым часом. Я поняла, что еще немного и готова к драке. И теперь пощады не будет. Но, словно понимая это, мой кузен не развязывал меня.
Утром следующего дня я поняла, что страстно хочу избавиться от веревок. Не только чтобы отомстить кузену. Несмотря на скудную пищу, тело наполнилось энергией, ищущей выход. Выход её — в движении.
— Развяжи, — потребовала я без особой надежды.
— Обойдешься. — Кузен оставался непреклонен.
Я могла ударить магией, но что потом? Как правило, силовые удары полезны, чтобы обезоружить или сбить с ног. Я лишь выдала бы свой секрет.
В голове возникла идея: ночью постараюсь незаметно срезать или растянуть путы и завладеть мечом. Моя левая прекрасно справится с этими двумя кретинами. А если веревка не поддастся, попытаюсь убежать. Теперь, когда силы восстановились, я вполне могла сделать хороший рывок.
Но, будто догадавшись, Володя приказал Павлу привязать меня за ногу к дереву. Три метра вокруг тополя — вот и весь мой радиус на эту ночь. Но хуже всего — руки перевязали сзади.
Хотя ночь была ничуть не теплей предыдущих, а рядом не было профессора с его согревающей магией, я не мерзла. Значит, и впрямь возвращалась к прежней форме.
Утром проснулась от острого ощущения тревоги. Глаза распахнулись, уши напряглись, и я услышала шум… И это был шум, с одной стороны, ужасный, а с другой — манящий, ностальгичный…
Не столь далеко от нас шло яростное сражение.
Очевидно, фронт в этой части леса был даже ближе, чем рассчитывал Володя. И именно сегодня деморги предприняли атаку.
Я бросила взгляд на своих конвоиров. Оба мирно дрыхли, не ведая, что происходит. Кто-то из них сплоховал на дежурстве.
— Вставайте! — закричала я. — Вставайте!
Володя заворочался, но глаз не открыл. Павел чуть проморгался, покосился на меня и вновь захлопнул веки. Губы его чуть причмокнули.
— Вставайте, кретины! — Я подбежала, но трехметровая верёвка не позволяла мне пнуть их. А связанные позади руки — бросить камешек или палку.
Пришлось подпнуть в них горсть земли. Недовольные, оба поднялись и уставились на меня, ожидая объяснений.
— Вы что? Не слышите?
— А что? — непонимающе спросил Володя. Павел тоже растерянно озирался.
Я лишь мотнула головой в сторону, откуда слышала воинственные крики. Они наконец тоже напрягли уши.
— Командир, там сражение, — шепнул Павел. — Кажется, мы слишком близки к фронту.
— Заткнись, и так ясно! — раздраженно шепнул Володя.
Кузен одарил меня столь гневным взглядом, будто это я подстроила сражение близ нашего лагеря.
— Может, это просто учения или ещё что-то, — пробормотал он.
— Там фронт. — Павел помотал головой. — Никто не станет устраивать учения возле марева.
— Щ-щ-щть! — зашикала я, прислушиваясь. — Забери вас демоны. Сюда идут!
В глазах брата сверкнул испуг. У него была военная подготовка. Даже посещал фронтовые места. Но, насколько знала, в битвах с деморгами он не участвовал и в мареве ни разу не бывал.
Крики приближались. И это были отнюдь не только воинственные кличи. Многие голосили весьма пугливо.
— Уходим! — рявкнул Володя, торопливо собираясь. — Отвяжи Веру!
— Полностью развяжи! — тут же потребовала я. — Коли придется драться…
— Не придется! — отрезал Володя.
Павел бросился ко мне. Но едва он прикоснулся к веревке, как из-за ближайших деревьев показались первые удирающие солдаты. Лица их отражали ужас.
— Назад, трусы! — взревел кто-то позади них. — Под трибунал отдам!
Но лишь половина из них обернулась, поднимая мечи.
— Сука! — простонал Володя голосом, полным отчаяния. — Сука-сука-сука!
Первые убегающие оказались возле нас. Большинство лишь окинули изумленным взглядом и рванули дальше в чащобу. Один оказался прямо передо мной. Его глаза заметили Павла, судорожно пытающегося развязать узел.
— Режь, забери тебя демоны! — завопила я. — Режь!
Услышав меня, беглец поднял взгляд. Лицо его, полное страха, округлилось, как если бы он узнал меня. Он резко остановился.
— Забери тебя демоны, — повторил он за мной одними губами.
Лицо воина изменилось: просветлело, наполнилось решимостью. Он будто возмужал, но не за годы, а лишь за секунду.
За спиной его раздался ужасающий и леденящий душу рёв. И тут же возникла мощная медвежья фигура. А следом на поляну ринулись и другие звери. Одни такие же медведоподобные, другие походили на волков.
Они лишь отчасти напоминали этих зверей. И сущность этих монстров иная — демоническая. То были деморги, именуемые лютыми бестиями. Рык их подобен грому, а глаза наполняют вспышки, будто внутри них бесконечная гроза. Даже шерсть сверкала время от времени, словно вспыхивала огнем.
Павел, так и не отвязавший меня, схватился за клинок. К его чести, он не побежал, подобно трусам, что умчались в чащу, а бросился на ближайшую бестию.
Володя тоже совладал со страхом и вступил в свой первый бой супротив деморгов. Что ж, в теории он знал, что делать, должен был помнить, какая тварь на что способна и как с ней совладать. К тому же лютые бестии — далеко не худшие из демонического войска.
— Княжна Вера… — пролепетал смоленский боец, продолжая таращиться на меня, словно завороженный.
— Что глаза лупишь?! — рявкнула я. — Деморг сзади!
Боец развернулся и тут же махнул мечом наотмашь в надвигающуюся тушу. Сталь резанула плоть, оставив в ней желтую искрящуюся полосу. Но она тут же поглотилась. На бестиях всё заживало быстро, но от таких ударов они быстро слабели.
Оправившись, медведь нанес свой удар: также наотмашь, но не мечом, а лапой с растопыренными когтями. Зверю не свезло, и он полоснул лишь воздух.
Боец вновь сделал выпад. Попал, но одновременно угодил под встречный удар. Когти, испуская зловещие желтые искры, оставили на бойце обожженный след. В ноздри ударил запах горелой ткани и мяса.
— Аш-ш-ш! — стиснув зубы, застонал боец, но не бросил меч и не побежал.
Чтобы не таращиться впустую, я решилась на невозможное — попыталась просунуть связанные руки через тело, чтобы те оказались спереди.
Но тщетно! Кабы мне связали лишь запястья, то сдюжила бы. Но кроме них веревкой были обвязаны и предплечья. Втиснуть тело в такую щель — безумие. Ах, если бы не пришили мне руку… Всё равно ведь без толку.
Я аж пыхтела от натуги, пока за моей спиной смоленский бился с демоническим медведем. Поняв, что лишь зря трачу силы, сдалась и вернула руки назад.
Что-то холодное коснулось их мимолетно, и ладони разошлись. Обернувшись, я увидела стоявшего на коленях смоленского воина. Меч, которым только что разрезал мои путы, он держал двумя руками.
«Стало быть, справился с медведем», — обрадовалась я.
— Молодец! — Я подбодрила его улыбкой.
Но он не улыбнулся в ответ. Оставался на коленях. Руки дернулись вперед, и клинок выскользнул из дрожащих пальцев.
Только теперь я заметила: грудь бойца испещрена широкими ожогами — то, что остается от касания когтей и зубов лютых бестий.
— Прости, княжна, — едва слышно пролепетал он, падая на бок.
Сердце застучало болью за бойца, что бежал от страшных врагов, но превозмог этот страх, обнаружив перед собой меня — некогда своего командира.
Но рыдать над телом павшего воина некогда. Рычащие и искрящиеся жёлтой пылью враги лишь прибывали. Так что лучшее, что я могла — отомстить за него.
Меч спасителя уютно лёг в ладонь левой руки. Одним резким ударом я срезала верёвку. Развернулась, увидела прыгающего на меня волка.
Я ухмыльнулась, вытягивая остриё вперёд. Энергия поднимается из живота, перескакивает в руку и бьёт прямиком сквозь сталь меча. Демоническая тварь кувыркается, не в силах противостоять этой мощи. А я уже ищу новую цель.
Забери меня демоны! Какое счастье снова биться против этих тварей! Как просто с ними! Они враги! Убить их — вопрос выживания, и я даже не думаю о пощаде!