Злое марево: Луч Империи

Глава 6

Я — Вера

Камера оказалась столь просторной, что в ней спокойно разместились три десятка заключенных. И никакой толкучки, свободного места — хоть ригодон[1] отплясывай.

«И все эти люди приговорены к смерти», — ужаснулась я.

Впрочем, у многих справедливость приговора отражалась на лицах, столь злобен был их взгляд. Трое таких приближались ко мне, пока я, ошарашенная, стояла возле калитки.

— Эй! Вернитесь! — выкрикнула я, обернувшись к коридору. Но конвоиров уж и след простыл.

— Не стоит верещать, деточка, — высоким тоном изрёк один из приближающихся. — Будь покладистой, и получишь усладу.

— Ага, — поддакнул другой голос, теперь уж низкий. — А будешь противиться, то достанется лишь боль.

Конвоиры не вернулись, а тюремщики явно не любили проводить время среди своих подопечных. Так что рассчитывать я могла лишь на себя. Я медленно развернулась.

Троица остановилась в метре от меня. Я с удовлетворением заметила, что их руки также закованы. А то, что их трое — не беда. В конце концов, я дворянка. Меня обучали лучшие мастера боевых искусств. У меня опыт сражений не только с людьми, но и против деморгов.

Что мне три зэка?

— Вот и правильно, что унялась, — пискнул первый.

Под стать своему голосу он был крайне долговязый и костлявый. Сними он тюремную рубашку, и по нему можно изучать анатомию, вплоть до последнего ребрышка.

Он стоял в центре между своими дружками. Глядел в глаза, ухмылялся.

— Помогите даме, ребятки, — проворковал он. — И не только кальсоны. Рубашку задерите. Хочу сиси трогать.

Не успели эти двое коснуться меня, как я, не отрывая глаз от наглого ходячего скелета, зарядила ему ногой в самую важную промежность. Не ожидавший такого, он плюхнулся копчиком на бетонный пол тюрьмы и завыл.

Что ж, наверняка теперь ему не до «сисей».

Двое, что стояли по флангам, остолбенели. А я, сложив руки в замо́к, врезала сначала одному, потом сразу второму. Моя внезапная атака на тощего ввела их в такой ступор, что я могла позволить себе хороший замах для каждого удара.

Отойдя от первоначального шока, троица приготовилась брать меня, что называется, «по-плохому». Остальные столпились полукругом, радостно наблюдая за предстоящим зрелищем. Они галдели и, как мне показалось, заключали пари. Я не знала, что, собственно, они могли поставить на кон, но радовало, что основная ставка шла на меня.

— Конец тебе, бледовка! — заверещал тощий.

— Угу, сука! — рявкнул тот, что с низким голосом.

Словно дикий зверь, он рванул на меня. Так и не поняв, на что он рассчитывал, я увернулась, позволив ему добровольно впечататься в стальные прутья.

«Первый готов», — мысленно хмыкнула я, как только он брякнулся на пол.

Худой и второй его дружок, расставив кулаки, надвигались одновременно. Они поступили намного умнее и заходили с двух сторон, распыляя мое внимание.

Лучший выход в таком случае — не ждать, когда доберутся, а бить первой.

Чуть подавшись телом назад, я рванула вперед и вниз, проделала сальто и снова оказалась на ногах, возле тощего. Зэки вокруг восторженно заулюлюкали.

Тощий не успел сообразить, как получил в нос удар двойным кулаком. Его развернуло. Щуплое тело закачалось.

— Рано падать, деточка! — Я накинула руки через голову со спины и прижала к себе. Цепь наручников натянулась на шее. Тощий сразу же захрипел.

— Как ты назвал меня? Бледовкой? — шепнула я.

Тощий лишь продолжал отчаянно хрипеть. Несомненно, это значило: «Простите, ваша светлость, бес попутал!».

Я бегло глянула на третьего. Тот окончательно понял, что вляпался, и оторопело отходил назад. Ну вот и всё. Освободила тощего от захвата и толкнула к тому месту, где все еще лежал в отключке его дружок.

Возникла давящая тишина. Странно. Зэки должны были возбужденно обсуждать поединок и платить по счетам — что бы там ни стояло у них на кону.

Я повернулась к толпе. Полукруг оказался разорван, и меж двух возникших рядов громоздилась туша, которую я изначально не приметила. Должно быть, это тело мирно дрыхло на одном из лежаков, а наша потасовка разбудила его.

Сказать, что мужчина был огромен — как промолчать. Два-двадцать? Два-тридцать? Снизу оценить непросто. На нем не было рубашки, лишь кальсоны. Бугристое тело, хоть и заплывшее жиром, излучало мощь. К моему неудовольствию, тюремных браслетов у громилы не оказалось.

Мужлан-великан изучал меня взглядом тигра. Потянулся. Размял пальцы и двинулся вперед.

— Не советую, — предостерегла я.

Он проигнорировал и продолжил ход.

— Эти тоже считали, что…

Я не успеваю закончить. Громадная лапа тянется ко мне. Отскакиваю в сторону. Туша разворачивается и неумолимо прет. Я жду, быстро ухожу в сторону и заряжаю ему ногой. Достаю до плеча.

Его чуть качнуло, но в целом он легко выдерживает этот удар. Недовольно рычит. Разворачивается и вновь надвигается. Я отбегаю. В лоб биться не буду. Пусть измотается хорошенько, глядишь, сам свалится. Но едва я готовлюсь ударить, как кто-то сзади толкает меня прямо на это чудище.

— Вот так тебе, сука блядская! — слышу знакомый писк тощего. Всё-таки зря сжалилась. Зря не придушила мерзавца!

Морально готовлюсь встретить мощный удар здоровяка, но вместо этого тот хватает за горло. Мощные пальцы давят, и я не могу дышать. На миг перед глазами возникает картина, как Фёдор точно также душил меня в нашем домике в Эдинбурге.

Я бью по запястьям. Тщетно.

— Убьёшь ведь, — обеспокоено кричит кто-то из зэков.

Впервые слышу мощный голос здоровяка. Он под стать его фактуре, могучий, богатырский:

— А мне похрену, что драть! Могу и труп! — Он разражается хохотом.

Из последних сил я умудряюсь врезать ногой. Не уверена, но, кажется, попадаю в пах. Здоровяк болезненно рычит, но хватка не слабеет. Перед глазами всё плывет, в ушах возникает давящий шум… «Ну вот и смерть…» — понимаю я, когда сознание наконец угасает…

Я — Фёдор

Утром мои компаньоны выволокли меня из номера с двумя кроватями: для меня и Лизы. Но спал я там один, так как она ночевала в номере Алексея. И я не сомневался: в его номере стояла только одна кровать.

— Позавтракаем и в путь, — сказал Алексей. — Ямщик клялся, что если припозднимся, как прошлым утром, то ждать нас никто не станет.

Он усмехнулся и закатил глаза, очевидно, вспоминая подробности предыдущей ночи. Её он также провел с Лизой.

Лиза захихикала, потом посмотрела на меня. Веселье на лице тотчас исчезло. Отломив кусочек хлеба, она грубо толкнула его в мой рот. Но тем утром голод я не ощущал, а потому челюсти отказывались работать.

— Ну давай, жри уже, — недовольно буркнула она. — Опять потом в дороге зубами застучишь!

— Лизанька! Где же ваши манеры? — усмехнулся Алексей. — Вы же знаете, правильно говорить не «жри», а «извольте пожрать, пожалуйста».

Он рассмеялся собственной шутке, а Лиза охотно поддержала его. Расхохоталась так, что уронила голову ему на грудь.

— Манерам обучена, — хмыкнула она. — Я пусть и мелкопоместная, но дворянского сословия. А с солдатами пообщаешься и не такого наберешься!

— Это точно, — согласился Алексей, затем кивнул в мою сторону. — А он, стало быть, боевой товарищ?

Она вновь покосилась в мою сторону. В последнее время она смотрела на меня лишь раздраженно и недовольно, ведь я ей обуза. Но в тот момент в глазах Лизы промелькнуло прежнее уважение и восхищение. Будто не была она мне нянькой, а вновь капитаном полка под моим командованием. В то время она не смела бы бросить такие слова, как «Жри уже!».

— Контуженный, — грустно пробормотала Лиза. — Прошу, не спрашивай о нем. Я просто должна отвезти его профессору Григорию Любимову.

— Тому самому, который исцелил бедолагу с дрезиной?

— Ему. — Лиза шутливо толкнула Алексея локтем. — А ты знаешь его?

— Нет, не имел такой чести.

— И я нет, — досадливо призналась Лиза. — Но ничего, разыщу. Не так уж и велик тот город.

— Я помогу. — В голосе Алексея отчётливо слышались нежные нотки. Через мгновение руки Лизы оказались заключены в его ладони.

Кусочек хлеба, так ни разу не тронутый зубами, вывалился из моего рта, когда в таверну вошел старик.

Он огляделся. Затем, оперевшись о трость с зачехленным набалдашником, поправил взъерошенные седые волосы и очки с чрезвычайно толстыми линзами.

Мои компаньоны могли не знать профессора Любимова, но я-то был знаком с ним, пусть и мельком. Сразу узнал его. Уж слишком эксцентрическая внешность у этого, без преувеличения, гения.

«Григорий! Григорий Любимов!» — хотел я выкрикнуть.

Сквозь жгучую боль звук вырвался из моей гортани. Но едва ли там можно было различить хоть какие-то слова.

— Чего это он? — с подозрением спросил Алексей. — Почему рычит?

— Бывает у него такое, — отмахнулась Лиза.

— Звучит демонически.

Лиза промолчала, но одарила меня новой порцией возмущения.

«Олухи! Какие же вы олухи!» — хотелось накричать на них. — «Не нужен никакой Екатеринбург! Вот же наш профессор на блюдечке с золотой каемочкой!».

Я рванул в надежде подняться. И — о чудо — оказался на ногах, пусть и полыхнуло тело, как от жаркого пламени.

— Эй, ты куда? — рявкнула Лиза.

Но я не слушал. Надо добраться до профессора. Как-то обратить внимание. Лишь бы он узнал меня.

Я дернулся, и тело двинулось в направлении стойки, где находился профессор, очевидно собираясь заказать еду и питье. Я мог бы порадоваться, но непослушные ноги, сделав пару шагов, запутались, и я растянулся по уже знакомому мне полу таверны.

— Вот ведь сукин сын! — Лиза ухватилась за моё плечо. Рывком потащила вверх.

Алексей тоже подскочил помочь ей. Но главное, что шум привлек внимание профессора. Тот повернулся к нам и уставился на меня.

«Ну же! Узнал?» — мысленно заорал я, не смея пытаться заговорить вслух.

Взгляд Григория казался слегка безумным. С учетом его гениальности это вполне могло оказаться правдой. Он пробежал по мне глазами, потом осмотрел моих спутников и… повернулся обратно к стойке.

Да гори моя плоть! Я снова дернулся, изо всех сил стараясь подчинить тело. Хотя бы на секунду, но подчинить!

Проклятые ноги не шелохнулись, но тело, будь оно благословенно, послушно накренилось и не абы куда, а на Любимова. Рука ухватилась за его шею, сдавила с немыслимой силой.

Он издал болезненный стон и чуть обмяк. Задушить его я бы не смог, так как жал с тыльной стороны. Но, словно чугунные тиски, пальцы давили с такой силой, что я понял: шея вот-вот хрустнет, и профессора попросту не станет.

— Ты что творишь! — Лиза ухватилась за мои руки, пытаясь оторвать их от старика.

Что-то врезалось в мое темя. Не больно, но так мощно, что меня тут же отшвырнуло прочь, я врезался в стенку и зашатался.

— Прости, пришлось, — услышал извинения Алексея в адрес Лизы.

Я снова падал. Но ещё до того, как прикоснулся щекой к грязному полу, голова закружилась, всё затуманилось, и я погрузился в приятные грёзы других миров.

Я — Вера

Щелчок замка и скрип калитки пробудили меня. Я лежала на бетонном полу тюрьмы в камере смертников. Но, кроме бетонной пыли, ощущала под собой что-то влажное.

Открыла глаза и ничего не увидела: мешала массивная туша громилы, что лежала передо мной. Из шеи его торчали две стрелы. А собственную шею ощущала как одну сплошную боль. Превозмогая слабость, поднялась.

Громила лежал, не двигаясь и не дыша. Кроме стрел в шее, несколько штук торчали из его груди. Кровь тонкой струйкой все еще сочилась из множества ран.

Ощетинившись мечами, в камеру входили гвардейцы.

— Жива, ваша светлость, — произнес неизвестный голос.

— Вижу, остолоп, — рявкнул в ответ другой, знакомый.

— Воло… — Я захрипела, сделала пару вдохов и продолжила. — Володя? Ты… Ты здесь…?

— Прости этих недоумков, сестренка! — воскликнул он. — Это же надо, поместили княжну в общую камеру смертников, да ещё и к мужикам! Я этого так не оставлю!

«Ну… если меня при этом казнят, то какая разница?» — с горечью подумала я, пока двое гвардейцев выводили меня в коридор.

— Тебе тут не место, — сказал кузен.

— А где мне место? — Я протянула ему ладони. Цепь меж наручников призывно звякнула, но Володя то ли не понял намека, то ли сделал вид.

— В отдельной камере либо с компанией, подобающей твоему сословию, и с удобствами.

Я вгляделась в глаза брата.

— Я думала, ты здесь, чтобы спасти меня. Этот суд… Это же какой-то фарс.

— Решение суда я отменить не вправе, — покачал он головой.

— Вот как? А почему же ты высказался, что я виновна? Неужели и впрямь так считаешь?

— Что я считаю — значения не имеет. Да и голос мой ничего не решал.

— Как сказать… Голос княжича из рода Светозаровых может решить многое. Разве не мог ты убедить прочих присяжных?

Он замолчал на некоторое время.

— Прикажете вести в камеру, ваша светлость? — спросил один из стражей, очевидно решив, что наша беседа окончена.

— Володя! Коли не можешь вызволить меня, то дай шанс уйти самой! — Я вновь подняла руки, бряцая цепочкой. — Сними браслеты.

Он невесело качнул головой.

— Тогда преступником стану я. Но… — он смолк, будто сомневался, стоит ли продолжать.

— Ну же! Ежели есть хоть какой-то шанс — не молчи!

Володя снова замешкался, затем глубоко и тяжело вздохнул.

— Ладно. Но не здесь…

Буркнув команду гвардейцам следовать за ним, он ухватился за обе мои ладони и потащил за собой.

Яркий свет и свежий воздух дневного Петербурга хоть и немного, но подняли настроение. Мы зашагали по улице. Двое гвардейцев маршировали позади.

— Мне неловко в такой одежде, — шепнула я. — Прохожие видят.

— Потом переоденешься, — пообещал Володя, не сбавляя темп.

Через полчаса мы оказались у большого жилого дома. Поднялись на третий этаж и, пройдя по мудреному коридору, встали перед дверью.

— Арендую эти апартаменты, — шепотом пояснил Володя, извлекая из кармана ключ. — И мало кто знает об этом.

Уборная и единственная комната, пусть и просторная, — вот и всё, что предстало моему взору, когда мы оказались внутри. Из мебели сразу приметила широкую кровать с балдахином и пару платяных шкафов.

Мы стояли в центре комнаты и молчали. Стало крайне неловко.

— Ты обещал, что смогу переодеться.

— Ну да. Но… у меня тут нет женских вещей. Да и не так это важно сейчас.

— А что важно, Володь? Каков твой план?

— Ну-у… — он снова смолк в нерешительности.

— Мне нужно покинуть Петербург, — предложила я. — Это самое лучшее. Похоже, переговоры провалились, даже не начавшись. Я оставила лошадей в ближайшей почтовой станции и…

— Ты государственная преступница, приговоренная к казни. Просто так тебе не уйти.

Теперь уж пришлось мне помолчать. Пусть наберется храбрости и поделится своей идеей.

— Ты должна стать моей, — выпалил он наконец.

— Что? В каком смысле твоей? — недоумевающе спросила я.

Руки Володи затряслись. Я готова была поклясться, что слышу нервный ритм его сердца. Глаза брата буравили меня.

— Поясни же! — потребовала я.

Вместо ответа он прижался ко мне. Одна рука обхватила талию, вторая с изрядной вибрацией легла на спину. Лицо уткнулось в грудь.

— Ты с ума сошел! — Я оттолкнула его.

Но он и не думал отступать. Вновь прикоснуться телом не решился, но обхватил ладони.

— Вера! Это единственный шанс. Станешь мне женой, и тогда спасена!

— Но это же безумие!

— Ты про родственную близость?

— Именно! Церковь такое никогда не одобрит.

— Для знати церковь не указ, — отмахнулся он. — Даже Романовы грешили этим. А до них — Рюриковичи.

— Им доводилось жениться на троюродных, но мы — двоюродные.

Лицо кузена побелело. Он с силой отбросил ладони.

— Только в этом твой шанс, сестрица. Коли нет, то господа проводят тебя обратно. — Его палец вытянулся за мою спину к двери, где стояли гвардейцы.

«Забери их демоны!» — Меня чуть не затрясло. — «Вся эта сцена происходила в их присутствии. Какой же стыд! Стыд за себя и за кузена».

— Хорошо, — выдавила я.

В голове возникла идея: притворюсь согласной и покорной, чтобы избежать виселицы. А уж потом, что называется, «прости, братец, и прощай»!

— Стало быть согласна?

— Да.

Губы Володи скривились в ухмылку: самодовольную и одновременно недоверчивую.

— Тогда я хочу получить первую порцию любви.

Рука его метнулась к ширинке штанов. Резким движением он дернул молнию вниз. Вторая рука легла на мое плечо. Я ощутила, как она давит, чтобы заставить меня припасть к полу.

Это походило на бред гораздо больше, чем то судилище. Может, я сошла с ума? Или мертва, и то, что происходит — это ад?

— Ты хочешь это при них? — Я бросила взгляд на гвардейцев. Те не скрывали своего возбуждения от предстоящего зрелища и переминались с ноги на ногу.

— Брысь отсюда! — рявкнул Володя.

Послышался топот сапог. Открылась и захлопнулась дверь.

— Теперь. Мы. Одни. Милая. — Между каждым словом кузен выдавал нервный, возбужденный вздох. Рука продолжала давить. — Изволь пасть на коленки. Мне хочется именно эту позу.

Как мог он всерьез рассчитывать, что я соглашусь на такое?

— Ну же! Давай! Я не в силах терпеть! — выпалил он, начиная раздражаться.

Мои глаза опустились и уставились на подтверждение его слов. Рука брата, что продолжала давить, задрожала, как у припадочного.

— Володь! Мы же с детства знаем друг друга! Вместе играли. А в одно время и учились. Помнишь, как проказничали на уроках французского? Как сражались на деревянных мечах?

— Я всё помню! — Он принялся давить на меня уже обеими руками. — А ещё помню, как мы поцеловались в губы. Прямо там, на уроке французского, не стесняясь мадам Софи.

— Но это же была игра! Детская игра, специально чтобы разозлить её!

— Не для меня! — выкрикнул он. — Ну же! Встань на колени и сделай это! И не надо корчить из себя недотрогу, сестренка!

— Ты хочешь, чтобы я сделала это как крепостная? — Я вскинула к его лицу закованные запястья. — Хочешь унизить меня, да, Володя?

Глаза его зафиксировались на кандалах. Нависло напряжение. Теперь всё зависело от одного: достаточно ли этот псих возбудился, чтобы потерять рассудок и снять наручники?

— Нет. Пока что оставим, — произнес он наконец. Он ухватился за мои ладони и с силой опустил их. — На колени, сестра! Ублажи меня, и тогда, быть может, я прикажу снять браслеты.

Очень хотелось выкрикнуть в ответ что-то грубое. Оскорбить его, и чем грязнее, тем лучше. Но вместо этого я склонила голову. Вновь увидела, что хозяйство кузена продолжает торчать колом.

Ну что ж. Оставался только один путь.

Я наклонилась, одновременно подав правую ногу назад. Услышала, как кузен издает вздох предвкушения. Наивный… Он и на секунду не задумался, что это лишь замаскированный замах.

Колено врезалось прямиком в его возбужденную промежность. Лицо кузена побледнело, рот открылся — вот-вот завопит.

Этого я позволить не могла. Схватила канделябр. Быстрый замах! Резкий удар! И глухой стук падающего Володи!

— Какой же ты кретин! — шепнула я бесчувственному телу. — Какой же гад!

На душе было горько и мерзко. Хотелось плюнуть в обездвиженное тело. Но я сдержалась: времени нет, гвардейцы за дверью могут что-то заподозрить.

[1] ригодон — старинный парный танец провансальских крестьян, весьма распространённый в XVII — XVIII веках как бальный и сценический танец