Злое марево: Луч Империи

Глава 11

Я — Вера

Я очнулась в момент, когда карета остановилась. Это было не первое пробуждение и не первый привал. Но в этот раз нас ждал не просто отдых, а ночевка. Причем, насколько я могла судить сквозь боль и муть в глазах, ночевка намечалась в походных условиях: за окошком куда ни глянь — деревья. Стало быть, вновь оказались на лесной дороге.

Бросила взгляд на обрубленное плечо. Крови на перевязи стало меньше. Значит, пока спала, профессор умудрился сменить бинты. И к чему такая забота? От потери крови я ощущала себя такой слабой, что не сомневалась — если не сегодня, то на днях точно окочурюсь.

— Тут достаточно тихо, — послышался с козел голос усатого. — Будь неладен этот граф Громов.

— Думаешь, они напали на нас не случайно? Разве не из-за Романовских флажков? — отозвался Пирожок, который, очевидно, сидел там же.

— Именно так я счёл поначалу. Но потом… Помнишь, как они Петра из арбалета грохнули? И слова молвить не дали.

— Решили, что врать станет, — предположил Пирожок.

— Их ведь было шестеро против четверых. Отчего не выслушать? — настаивал усатый. — А они попросту не хотели слушать. Они ждали нас. Знали, кто мы, и знали, кого везем. Вот почему я отправил княгине птицу, что надежнее отказаться от Петербурга и как можно скорее добраться домой.

— Хм-м… Должно быть, профессор этот — важная особа.

— К слову о нем… Пора бы уже вывести пассажиров.

Снаружи щелкнула задвижка, и дверца кареты распахнулась. Профессор выбрался самостоятельно. Меня, слабую и потерявшую немало крови, вытащили и тут же усадили на землю, прислонив к колесу.

— Понежнее с Верой Игнатьевной, голубчики, — послышался обеспокоенный голос профессора.

— Понежнее? — хмыкнул Пирожок. — Это можно. Но по мне неловко как-то ублажать её. Инвалидка всё-таки.

Усатый шутку товарища не оценил. Пока они наскоро складывали шалашиком дрова и разжигали их, принялся ругаться:

— Ты, Кирилл, совсем спятил, да? Мало того, что княжне руку оттяпал, так еще и пошлые словечки в её адрес бросать не стесняешься.

— Эй! А что такого?

— А то, что княгиня, прознав про это, вовсе не обрадуется. Уж не знаю, в каких отношениях она со Светозаровыми… Но что, если в добрых?

— Да брось, Андрюха. Там ведь… — попытался оправдаться Кирилл-Пирожок.

— А ведь она помогла нам. Помнишь? — оборвал его усатый.

«Княгиня?» — задумалась я, пока они спорили. — «Уж не Волконская ли?»

Большую часть поездки я пробыла в бессознании и за дорогой проследить не могла. Но если угадала, то ехали мы на юг, в Смоленскую губернию, которая наряду с Полоцкой оказалась под контролем известного полководца Ирины Волконской.

Кирилл с Андрюхой спорили недолго. Григорий, сидевший возле них, вмешался:

— Голубчики, позвольте я решу вашу проблему. В карете лежит сверток, и если вы соблаговолите принести его.

— Ну тебя с твоим свертком, старик, — возмутился Кирилл. — Поверить не могу, что мы разрешили тебе взять это.

— Ведь и правда, зачем тебе мертвечина? — согласился Андрюха.

Думать было сложно, но эта тема насторожила меня. Пока ехали, я и правда заметила на лавке возле Григория какой-то продолговатый матерчатый сверток. Сначала подумала, что оружие, но потом поняла: слишком уж неровен и толст для меча или булавы.

— Голубчики, если своя судьба безразлична, то хоть над княжной Верой смилуйтесь.

— Ладно, старик, — насупился Кирилл, отчего пухлое лицо стало еще шире.

Он поднялся, прошагал к карете и оказался возле меня. Мое тело и разум после кровопотери оказались такими, что не нашлось ни сил, ни желания сказать ему что-либо. Я лишь одарила его недобрым взглядом.

— Эм-м… это… сама виновата, — пробурчал он. Затем поспешил открыть дверцу и забраться внутрь.

— Ай! — донеслось удивленное восклицание.

«Надеюсь, это гадюка тебя ужалила!» — бросила я мысленное проклятье. Впрочем, отлично знала — в карете змей не имелось.

Кирилл выбрался с тряпичным свертком на ладони так, будто та обжигала пальцы. Но оказалось наоборот.

— Старик. Она же холодная, как вода в роднике?

— Голубчик, а как же иначе сохранить человеческую плоть? — отозвался профессор, приняв сверток.

Хотя мой ум соображал весьма скверно, но суть начала доходить:

— Там — она? — дрожащим от слабости и волнения голосом пролепетала я.

— Да, любезная, здесь ваша рука, — подтвердил Григорий. — Мне пришлось поддерживать в ней холод, чтобы не допустить некроз.

Он подошел, опустился на колени и положил сверток возле меня. Мне стоило огромных усилий оторвать взгляд от этой тряпки. Ведь в ней лежала часть меня.

— Вы не переживайте. Будет двигаться словно новенькая, — прошептал он ласково. — Мне уже приходилось проделывать такое.

— Да, слышала об этом. — Я позволила себе слабую улыбку. — Что-то про сумасшедшего, который разогнался на дрезине. Я думала, это болтовня.

— Определенно болтовня, любезная, — кивнул профессор. — Он вовсе не сумасшедший. А вот то, что я собрал его чуть ли не по кусочкам, — по большей части правда. Знаете, однажды я вас познакомлю.

Он бережно приподнял мое обрубленное плечо и принялся разматывать бинт.

— Будет больно, — шепнул он виноватым тоном.

— Я солдат, Григорий Вадимович. Боль для меня лишь признак, что я все еще не убита.

Он понимающе кивнул и обернулся к Кириллу с Андрюхой.

— Костер пожарче сделайте. И нужно много воды. Желательно чистой: можно из родника, но лучше кипяченой.

— Слушай, старик, — устало пробормотал Андрюха, теребя усы. — День тяжелый был, чуть не сдохли, как в прямом, так и в переносном толке. Изволь врачевать завтра.

— Нельзя завтра. Ткань отмереть может, что на обрубке, что на теле.

Два гвардейца переглянулись и принялись спорить, кому из них воду искать. Я же с отвращением косилась на свое плечо — профессор закончил разматывать окровавленный бинт и отбросил его.

Кровь на ране пусть не так уж и быстро, но всё ещё набухала. Боль непонятно почему разошлась по новой. Будто не полдня назад отсекли мне плоть, а только что. Хотелось замычать, стиснув зубы.

Профессор тем временем размотал сверток. Я ожидала увидеть как минимум ледышку, но не заметила даже холодного пара. Рука лежала будто живая, разве что не двигалась. И первое что бросилось в глаза — антимагический браслет.

«Хоть в чем-то польза», — с горечью подумала я. — «Впрочем, едва ли смогу управлять магией в таком состоянии».

— Быстрее, голубчики! — рявкнул профессор, недовольно разглядывая рану на обрубке. — Надо спешить. Боюсь, как бы уже не стало поздно.

— Ладно, ты сторожи их, — угрюмо кивнул Андрюха, хватая котелок.

«Сторожи их?» — с горечью подумалось мне. — «Ну конечно! Старик и обессиленный инвалид того и гляди улизнут в незнакомой глуши».

— И достаньте мой чемодан! — потребовал профессор. Старческий голос становился строже. — Там есть свечи, их надо зажечь. Кроме того, приготовьте пару факелов. А когда прикажу, отнесете больную ближе к костру. Держите в нём пламя пожарче.

— А сама она не дойдет? — возмутился Кирилл, вытаскивая из кареты внушительного размера чемодан.

— К тому времени, голубчик, она давно потеряет сознание от нестерпимой боли.

Арсений Громов

Громов угрюмо разглядывал расположившихся на диване двоих гостей. И Волконская, и Зверев выглядели раздраженными и нетерпеливыми.

— Ваше гостеприимство стало навязчивым, ваше сиятельство, — первой озвучила претензию княгиня. Барон пробурчал что-то в поддержку её слов.

Громову оставалось лишь мысленно проклинать пропавшего сопляка.

Может, слишком сильно надавил на него? Пожалуй, стоило помягче, и… можно было бы обращаться к нему словами «ваша светлость». Как ни крути, но сопляк благородной крови. Пусть и через много поколений, но род Светозаровых исходит от Рюриковичей.

— Так и будете молчать? — с вызовом продолжила Волконская. — Или нам год дожидаться ваших АРГУМЕНТОВ? — Последнее слово прозвучало с издевкой.

— Аргументы, аргументы, — злобно проворчал Громов, не найдя ничего лучше. — Пропади они пропадом, эти аргументы.

— А на кой ляд вам сдались они? — спросил Зверев. — Что из себя представляют и что рассчитываете доказать ими?

— Как что? — Лицо княгини расплылось в ядовитой усмешке. — В том, что только его сиятельство достоин встать во главе конфедерации. Не так ли?

— А по-вашему, я не достоин? — вспыхнул Громов.

— По-нашему, только лицо княжеского рода должно стать президентом новой России, — горделиво объяснила Волконская.

— Вот как?! — тут же возразил барон. — А по мне так это глупый атавизм!

«Ну… Хоть какая-то польза от этого выскочки», — подумал Громов. Впрочем, едва ли барон на его стороне. Наверняка считает, что именно сам он достоин возглавить конфедерацию.

— Может, тогда вам на троне восседать? Или графу? — рявкнула в ответ княгиня.

— У меня столица, — спокойно заметил Громов.

Волконская нарочито фыркнула и поднялась с дивана.

— Столицу можно объявить в новом месте. Но главное — а способны ли вы, ваше сиятельство, удержать ваш драгоценный Петербург?

— А вы, ваша светлость? — парировал Громов. — Ходят слухи, что марево между Полоцкой и Смоленской губерниями разрастается.

Лицо княгини омрачилось. Стало быть, слухи верны. Тем не менее почти сразу её губы скривились в улыбке, а глаза засияли надеждой.

— Уверена, скоро это изменится.

— Уповаете на профессора Любимова?

Княгиня не ответила, но Громов и по лицу понял — да, она всерьез верит, что Любимов разгадает, как уничтожать червоточины.

Это печалило. Мало того, что исчезла Вера, так и профессор улизнул, будто рыба со скользких рук. Из посланного отряда вернулся лишь один гвардеец, сильно раненый и лопочущий о какой-то боевой девице в рваном платье.

Всё шло хуже некуда. Оставался последний козырь — Глашатай. Но и тот не спешил исполнить обещанное.

— Да. Профессор Любимов у меня, — решилась-таки ответить Волконская. — И скоро в этой войне случится перелом.

Настала пора фыркнуть Звереву.

— Мне кажется, вы лелеете чрезмерные надежды на старика, ваша светлость. Многие пытались найти противоядие расползающемуся мареву и извести червоточины. Итог вам известен.

— Да, многие пробовали, да не сдюжили, — кивнула княгиня. — Но у них был один существенный недостаток.

— И какой же?

— Они — не Григорий Любимов!

Зверев вновь пренебрежительно фыркнул. Лицо Волконской тут же обозлилось. Казалось, сама мысль о недоверии к Любимову возмущала её.

— Вы забываете, ваше благородие. Григорий — выдающийся ум России и огромный талант в сфере целительной магии.

— Допустим. Думаете, те другие были хуже?

— Он умудрялся сращивать кости. И я говорю не о банальных переломах. Я говорю о…

— Помилуйте, княгиня, — вмешался Громов, опасаясь, что та начнет перечислять все достижения профессора. — Мы прекрасно осведомлены об этом. Но поверьте, он всего лишь научился этому у германских лекарей. Да, его магия хороша, но…

— Всего лишь?!

Лицо Волконской не на шутку раскраснелось, а глаза стали такими яростными, что казалось, она вот-вот выхватит меч и покрошит на мелкие кусочки и его, и Зверева.

Но до драки дело не дошло. В дверь постучали.

— Что такое? — раздраженно выпалил Громов.

Дверь приоткрылась, показав за собой слугу.

— Ваше сиятельство. Гость. — произнес тот извиняющимся тоном.

— Что ещё за гость?

— Князь Владимир Светозаров, ваше сиятельство.

— Один? — Громов корил себя за чересчур взволнованный голос, но ничего не мог поделать.

— Да, ваше сиятельство. Один.

— Ну зови его.

Через несколько секунд в кабинет вялой походкой измученного каторжника прошагал его светлость — сопляк. Громова передернуло, когда он заглянул в его унылые глаза. Где та дерзость и самоуверенность, что нельзя было стереть с его лица? Где та наглость?

Его облачение также вызывало вопросы. Вместо любимых им рубашек с короткими рукавами, на нем сидел плащ. Причем рукава оказались настолько длинными, что пальцы полностью утопали за манжетой.

Что-то еще казалось странным. Но пока неясно, что именно.

«Ладно. С этим позже разберусь. Главное — узнать, что с его кузиной», — решил Громов. Он строго вгляделся в сопляка, чтобы тот понял, чего от него ждут.

Он сообразил и грустно мотнул головой.

Вот и всё. Теперь единственный шанс поднять Россию — это Глашатай, будь неладен этот демон.

— Господа, — Громов вновь обратился к гостям, пока те с интересом разглядывали вошедшего. — Полагаю, вы правы, и я изрядно задержал вас. Вас ждут ваши земли, ваши близкие и ваше войско. Будет справедливо, если мы встретимся позже, когда станет больше ясности.

Пока они прощались, обмениваясь любезностями, сопляк уселся на краешек дивана, положив левую руку на колени. Правая при этом подозрительно свисала.

— Ну. Рассказывай, пропащая душонка, — потребовал Громов, как только дверь захлопнулась.

— Я упустил её, — слабым, сдавленным голосом доложил сопляк.

— А почему тотчас ко мне не явился?

— Явился, как только пошел на поправку.

— Что? Так ты забо… — Громов осекся.

Он уставился на свисающую руку сопляка. Но руку ли? Стало ясно, что еще не так: тяжелый запах: запекшаяся кровь вперемешку с гноем.

— Ты ранен?

— Да.

Граф отметил, что сопляк более не тратит время на титулы и вообще немногословен.

Сопляк меж тем поднялся, левой рукой расстегнул пуговицы плаща и скинул его. Справа, словно пень, торчал щедро обвязанный бинтами огрызок.

— И кто так тебя? — осведомился Громов, вглядываясь в остаток плеча.

— Она.

— Вера? — Громов не смог сдержать насмешки. Впрочем, тут же подавил её. — Неудивительно. Ты же знаешь, какой она боец. И, кстати об этом: как и куда она сбежала?

— Святослав прислал за ней своих гвардейцев. Мои люди видели их. И они видели твоих.

Уже давно немолодое сердце Громова забилось быстро и аритмично: «Неужели фортуна?».

— Расскажи подробнее, что случилось? Что они видели?

— Там была битва. Вера, понятное дело, поддержала своих, и только одному из шестерых удалось уйти. Он, верно, уже давно прибыл и доложил о случившемся.

— Продолжай!

— А что продолжать? Мои гвардейцы не стали дожидаться, пока займутся и ими. Их было-то двое. Они попросту вернулись.

— И даже не выяснили, кто был в карете?

— Ну… не Святослав же, — кисло усмехнулся сопляк. — Кто бы там ни был — он трус, так как и носа не показал во время схватки. А может, она и вовсе была пуста.

— О нет. Там была одна очень важная персона, — нахмурился Громов. — И тебе надлежит отправиться в погоню, арестовать эту персону и доставить мне. Ну и о Вере не забывай.

Сопляк неверяще уставился на Громова. Затем покосился на свой обрубок.

— Вы с ума сошли! Видите ведь, я более не боец.

— Это можно исправить, — раздался ехидный голос со стороны балкона.

Громов ни капли не удивился, так как знал, что Глашатай стоял там всё это время. Сопляк же вздрогнул. Глаза расширились.

— Кто вы? — удивился он. — И откуда взялись?

— Он был тут всё время, — ответил Громов за демона.

— Но балкон закрыт.

— Видишь ли… Глашатай умеет становиться невидимым.

— Глашатай? — Морщины на лбу сопляка мучительно сморщились. Он с ужасом таращился в залитые чернотой глаза долговязого демона.

— Неважно, — ехидно пролепетал тот. — Ты прослушал главное. Это можно исправить. — Костлявый когтистый палец показал на обрубок сопляка.

— Арсений Александрович, — не отводя от демона ошарашенных глаз, дрожащим голосом пролепетал сопляк. — Что происходит?

— Не будь олухом. Тебе предлагают исцелить твой недуг.

— Исцелить это? — Обрубок плеча шевельнулся. При этом лицо сопляка исказилось болезненной гримасой. — Невозможно! К тому же… Я приказал сжечь мою руку.

— Аха-ха-ха! — расхохотался Глашатай, ухватившись за богомерзкое плоское брюхо. — Кремировался? Что ж не похоронил свою конечность? Можно было бы цветки на могилку бросить… Или, ой. Простите. Не цветки, а только отростки стеблей или лепесточки. — И он снова залился смехом.

Дождавшись, когда демон угомонится, Громов спросил:

— Почему сжёг?

— А к чему мне лишнее напоминание собственной ущербности? — кисло ответил сопляк. — Вернуть руку не выйдет, слишком долго она лежала в тепле. Да и где нынче найти чудодея, способного приладить её и заставить прирасти?

— Это верно, — кивнул Громов. — Таких целителей раз-два и обчелся.

— Но… — Палец Глашатая вознесся к потолку. — Есть и другой способ.

Сопляк недоверчиво покосился на демона, затем перевел взгляд на Громова.

— Арсений Александрович, что происходит? Кто этот человек?

— Человек? — Громов коротко глянул на Глашатая (и где он там человека увидел?). — Думаю, Владимир Сергеевич, настала пора посвятить тебя в одну очень важную тайну.