Запретное знание. Прыжок в мечту

Энгус

Майлс Тэвернер вздохнул, провел рукой по макушке, словно лишний раз хотел убедиться, что еще какая-то растительность осталась на его лысеющей голове, и снова закурил. Затем, возвратившись взглядом к меморандуму, лежавшему на его письменном столе, задумался в поисках выхода из сложившейся ситуации.

Именно он отвечал за проведение допроса Энгуса Термопайла, а допрос шел из рук вон плохо.

Кроме этого, приходилось учитывать диаметрально противоположные интересы разных людей, так или иначе связанных с делом Энгуса Термопайла.

Суд над Энгусом был рутинной процедурой. Похищенный груз был найден Службой безопасности Концерна Рудных Компаний при обыске «Красотки», корабля Энгуса, а в судовом журнале корабля были найдены неоспоримые доказательства вины его владельца. Энгус и не пытался защищаться – возможно, ему это казалось бесполезным. Участь его была предопределена: он был признан виновным.

Однако, несмотря на ходившие слухи о том, что Энгус якобы злоупотреблял зонными имплантатами, насиловал, убивал и даже уничтожил полицейский эсминец «Повелитель звезд», никаких доказательств тому не было, и в вину Энгусу вменялись лишь грабеж и похищение грузов, принадлежавших Станции. Энгуса приговорили к пожизненному заключению в тюрьме Станции – на «вышку» обвинение не потянуло.

На этом Служба безопасности Станции умыла руки.

Однако для Майлса Тэвернера не все было так просто.

Допрос преступника являлся обязанностью заместителя начальника Службы безопасности Станции, то есть его обязанностью. Да, обвинение, выдвинутое против Энгуса Термопайла, было доказано. При этом не существовало доказательств какой-либо другой его вины. Но в Службе безопасности Энгуса знали, как облупленного. Его похождения ни для кого не были секретом. Его связи с преступниками всех мастей – от торговцев наркотиками до контрабандистов – не вызывали сомнений. Кроме того, оставалось непонятным, если не странным, как и почему с Энгусом оказался полицейский Концерна, который должен был погибнуть вместе с «Повелителем звезд».

Учитывая все это, Тэвернер должен был не спускать глаз с Энгуса Термопайла, по крайней мере, до тех нор, пока тот был жив.

Однако Тэвернеру не нравилась такая перспектива. И тому было несколько причин.

Во-первых, Энгус вызывал в нем чувство острой брезгливости. Все знали, что единственным недостатком Майлса было пристрастие к сигаретам. Даже те, кто не был к нему расположен, признавали в нем аккуратного, предусмотрительного и обязательного человека. Про Энгуса же никто в здравом уме такого бы не сказал.

Кроме того, Энгус был похож на надувшуюся от злости жабу. Что касается личной гигиены, то Термопайл поражал даже видавших виды людей: Энгус принимал душ только тогда, когда охрана затаскивала его в бесчувственном состоянии в санбокс для смены тюремной робы. Рядом с ним пахло, как в хлеву, а цвет его лица ничем не отличался от цвета засохших нечистот. Даже только от самого присутствия Энгуса Майлсу становилось дурно.

Особую неприязнь, даже страх, Майлсу внушали глаза Энгуса, глаза, пылавшие неугасимым желтым огнем. Встречаясь с ними взглядом, Майлс чувствовал себя беззащитным, словно кролик перед удавом.

Во-вторых, Энгус был коварен и хитер, как черт, а с такими людьми, что хорошо было известно Майлсу, работать -себе вредить. На допросах они врут так, что их показания легко принять за чистую монету. Более того, они умеют извлекать необходимую им информацию из вопросов, которые им задаются, и, таким образом, как это было в ходе расследования дела Энгуса, выдают еще более изощренную ложь. Если же им не удается повести следователя у себя на поводу, они начинают откровенно саботировать допрос. Энгус же, кроме всего прочего, сумел внушить Майлсу чувство, что допрашивают именно его, заместителя начальника Службы безопасности Станции, и что именно у него пытаются выведать какие-то секреты.

И, наконец, Майлсу приходилось учитывать тот факт, что расследование дела Термопайла грозило крупными неприятностями. Энгус Термопайл грабил корабли с рудой – следовательно, у него были покупатели. Энгус Термопайл приобрел и оснастил «Красотку» незаконным путем – следовательно, он поддерживал связи и с кораблестроителями. Энгус Термопайл подозревался в связях с инопланетянами – следовательно, Энгус Термопайл проникал в запретное пространство.

Таким образом, было очевидно, что на Энгусе Термопайле замыкались такие секреты, разглашение которых могло нарушить баланс сил, сложившийся в Концерне. Эти секреты могли угрожать безопасности любой станции, а возможно, даже и самой Земле.

Майлс Тэвернер не был уверен в необходимости разглашения этих секретов. Наоборот, он все больше убеждался в том, что их необходимо тщательно охранять. Убеждение это исходило из оценки сложившейся ситуации: люди, которые меньше всего хотели бы, чтобы Энгус упорствовал в своем нежелании говорить, были менее опасны, чем те, которые были заинтересованы в его молчании.

Однако ситуация осложнялась и тем, что каждая секунда, проведенная Майлсом с Энгусом, фиксировалась компьютером, причем записи допросов регулярно отсылались в Департамент полиции. Хочешь, не хочешь, а в таких условиях заместителю начальника Службы безопасности Станции приходилось соответствовать своей должности. Не удивительно поэтому, что Майлсу, осуждавшему эту привычку в других, так и не удавалось избавиться от пристрастия к курению: другого способа бороться со стрессом он не знал.

К счастью, Энгус Термопайл отказывался помогать следствию. На все вопросы он отвечал враждебным молчанием. Воздействие электрошоком не давало результатов – Энгуса лишь каждый раз выворачивало наизнанку, так что, в конце концов, его камера пропиталась стойким запахом желчи. Он продолжал молчать, постоянно теряя сознание от голода и жажды. Всплеск эмоций последовал только один раз, когда Майлс сообщил ему, что его «Красотку» отправили на слом. Термопайл взвыл, словно дикий зверь, и устроил в камере для допросов погром, но так ничего и не сказал.

По мнению Майлса, было ошибкой рассказывать Энгусу про «Красотку». Энгус еще больше ожесточится. Тэвернер так и доложил об этом начальству во время предварительного обсуждения дальнейших планов работы с Энгусом. Однако начальство настаивало на необходимости этого шага, и Майлс подчинился – все равно ничего другого придумать они не могли. В конце концов и случилось то, чего боялся Майлс. Может быть, теперь начальство будет больше прислушиваться к нему.

Но большинство допросов заканчивалось ничем.

– Как вы познакомились с Мори Хайленд?

Молчание.

– Что вы делали вместе?

Молчание.

– Почему полицейский Концерна согласилась сотрудничать с вами, человеком, имеющим репутацию убийцы?

Молчание.

– Что вы с ней сделали?

Глаза Энгуса оставались непроницаемыми.

– Каким образом вы забрали груз? Как вы проникли в трюмы? Электроника не сработала. Охрана ничего не знает. Признаков взлома нет. Через вентиляционные шахты груз не вынести. Как вам это удалось?

Молчание.

– Как погиб «Повелитель звезд»?

Молчание.

– Каким образом Мори Хайленд осталась жива?

Молчание.

– Она сказала, что не доверяет Службе безопасности. Она сказала, что на борту «Повелителя звезд» была совершена диверсия. Почему, в таком случае, она поверила вам?

Молчание.

– Вы сказали, – Майлс заглянул в меморандум, – что находились достаточно близко к месту трагедии, и ваши приборы даже зафиксировали взрыв. Из ваших слов я понял, что вы хотели прийти на помощь. Это правда?

Молчание.

– Правда ли, что «Повелитель звезд» следовал за вами? Правда ли, что он застиг вас на месте очередного преступления? Правда ли, что вы уничтожили его, когда он погнался за вами? Именно в этой стычке «Красотка» получила повреждения?

Молчание.

Затянувшись сигаретой, едва сдерживая нервную дрожь, Майлс Тэвернер перевел взгляд с потолка на стопку документов на письменном столе, а с нее – на бурое лицо Энгуса. Когда-то оно было пухлым. Теперь от щек остались одни впадины, впрочем, как и от живота. Кожа и роба висели на Энгусе мешком. Что осталось неизменным, так это огонь в глазах, нестерпимый для его мучителя.

– Увести, – еле слышно приказал Майлс охране. – Подвергнуть обработке.

«Сволочь», – подумал Тэвернер, оставшись один. Он не любил ругаться. «Сволочь» – это самый сильный эпитет, который он мог себе позволить.

«Ты сволочь, я сволочь, он сволочь. Все сволочи. Никому нельзя верить».

Майлс возвратился к себе в кабинет, составил отчет, затем спустился на лифте в Отдел связи, отправил несколько шифровок, на всякий случай запросил данные о состоянии своего счета на другое имя на станции «Сагитариус Анлимитед», после чего вернулся к допросу Энгуса Термопайла.

Что еще оставалось делать?

Единственная возможность расколоть Энгуса могла представиться лишь тогда, когда тот попытается бежать.

Как бы то ни было, но известие о «Красотке» сильно потрясло Энгуса. После приступа бешенства что-то внутри него будто надломилось, однако (по крайней мере, в присутствии Майлса Тэвернера) Энгус ничем не выдавал этого. Тем не менее, в камере поведение Термопайла изменилось. Он стал меньше есть и часами просиживал на койке, уставившись в стенку. Охранники докладывали, что он впал в апатию, а его неподвижный взгляд, направленный на стену, ни на чем не фиксировался. Компьютерная обработка данной информации привела Майлса к мысли, что Энгус терял или уже потерял волю к жизни. При таких обстоятельствах применение на допросе электрошока было противопоказано. Энгус мог умереть.

Однако Майлс не исключал возможности, что Энгус имитировал потерю воли к жизни в надежде на смягчение меры наказания, и решил игнорировать результаты компьютерной диагностики.

И оказался прав. Энгус сумел сбить стражу с ног и вырваться из камеры. Правда, добрался он лишь до служебной шахты, ведущей к заводу по переработке отходов, где и был схвачен.

«Сволочь», – вновь и вновь с отвращением повторял про себя Майлс. Он не хотел доводить допрос до конца, но теперь появился рычаг, на который не нажать было нельзя.

Позволив охранникам вернуть Энгусу должок, Майлс потребовал его к себе.

Применение электрошока было не лучшим способом мщения. Он действовал наверняка, но опосредованно. Конвульсии, вызываемые им, являлись результатом нервно-мускульной реакции на электрические разряды. Поэтому на этот раз охранники использовали не электрошоковые палки, а собственные кулаки, ноги и, видимо, парочку дубинок. Когда Энгус, наконец, появился в камере для допросов, он едва стоял. Он опустился на стул так, словно у него были переломаны ребра. Лицо и уши были в кровоподтеках, не хватало одного или двух зубов, под левым глазом красовался синяк.

Увидев Энгуса, Майлс даже испугался, настолько плачевным было состояние его подопечного. Энгус мог не выдержать и расколоться. Тем не менее, Майлс, прежде чем отпустить охранников, выразил свое одобрение.

И остался с Энгусом один на один.

Пыхтя сигаретой так, что кондиционер едва справлялся со своей работой, Майлс пока оставил Энгуса и принялся вводить в компьютер команды – какая-никакая, а передышка для Термопайла. Хотя Майлсу было все равно. Главное – собственная безопасность. Пальцы предательски дрожали, внутри все холодело.

Тэвернер готовил компьютер к записи допроса. Одна запись должна была быть настоящей, другая – подделкой на случай непредвиденных обстоятельств.

Когда допрос кончится, можно будет использовать любую из них. Заместитель начальника Службы безопасности знал, как стереть с компьютера все следы второй записи. Но если его схватят за руку прежде… Сразу станет ясно, кому и за что он служит. Это будет конец.

В глубине души Тэвернер ненавидел Энгуса за то, что тот поставил его в такое положение.

Однако медлить больше было нельзя. Майлс оторвал взгляд от компьютера и как можно более решительно посмотрел на Термопайла.

– Охранник умер. – Это была ложь, но Тэвернер был уверен, что Энгус никогда не узнает правду. – Мы арестовали вас за убийство. Не в ваших интересах молчать. Скажите мне все, что я хочу знать, все, о чем вы думаете, и тогда, весьма возможно, мы не станем применять к вам самое строгое наказание.

Энгус не ответил. На этот раз он даже не смотрел на Тэвернера. Упавшая на грудь голова болталась, словно отделившись от шейных позвонков.

– Вы понимаете меня? – спросил Майлс. – Прислушайтесь к тому, что я говорю! Вы умрете, если будете молчать. Один укол – и вы мертвы. И никто о вас никогда не вспомнит.

Последняя фраза была ошибкой. Майлс понял это, как только произнес ее. Плечи Энгуса повело судорогой. Любой другой смертный на его месте закричал бы, но только не он. Когда Энгус поднял голову, Майлс увидел его искаженное гримасой лицо.

– Никто никогда не вспомнит? – словно из преисподней раздался голос Энгуса. – Сукин сын!

К несчастью, эпитет «сукин сын» Майлс не жаловал больше всего. Он густо покраснел и потянулся за другой сигаретой, хотя и знал, что Энгус следит за ним. Справиться с дрожью в руках было не в его силах.

Следы от побоев придавали Энгусу безумный вид. Пристально глядя на Майлса, он произнес:

– Ладно, я буду говорить. Я буду говорить, как только ты состряпаешь свое обвинение. Я буду говорить со всеми.

Майлс с ужасом посмотрел на Энгуса.

– Пусть все знают, – продолжал Энгус, – что в Службе безопасности завелся предатель. – Его слова звучали так, словно не нуждались в подтверждении. – Пусть все знают, кто он. Я назову его, как только будет готово обвинение. Я обменяю его имя на неприкосновенность, или, – Энгус ухмыльнулся, – на помилование.

– Кто же он? – спросил Майлс, сделав над собой усилие.

– Узнаешь, когда состряпаешь обвинение. – Огонь в глазах Энгуса запылал с прежней силой.

Майлс изо всех сил старался сохранить спокойствие.

– Вы блефуете.

– Это ты блефуешь, – парировал Энгус. – Ты торопишься состряпать обвинение. Ты не хочешь знать того, что знаю я. Как хочешь. – И победоносно завершил: – Сукин сын!

Майлс стиснул сигарету зубами. В силу своей брезгливости он не мог ни ударить, ни даже коснуться Энгуса. Тэвернер просто вызвал охранников и приказал им увести заключенного. После этого он вдруг успокоился.

Дрожь в пальцах исчезла. Майлс стер сделанную компьютером запись допроса и заменил ее поддельной. После чего погасил окурок. «Проклятая привычка. Надо завязывать. На этот раз окончательно».

Где-то в мозгу звучало, не умолкая: «Сволочь! Сволочь!! Сволочь!!!»

В Отделе связи Майлс уже чувствовал себя, как ни в чем не бывало. Отправив две или три шифровки, он вернулся в кабинет.

Запись последнего допроса не привлекла чье-либо внимание. Энгус по-прежнему молчал, лишь сверкая глазами. На Станции ничего не изменилось. Майлс Тэвернер мог не волноваться.

Тем не менее, когда пришел приказ о заморозке Энгуса Термопайла, заместитель начальника Службы безопасности вздохнул со злорадным облегчением.