Риган прохаживался по палубе своего флагмана, кутаясь в толстый суконный плащ, подбитый мехом. Снова чудовищно похолодало, с неба сыпали влажные снежные хлопья, и ткань постепенно промокала, а мех сваливался в тонкие мокрые сосульки. Но пока плащ ещё не промок насквозь, герцог оставался на палубе. Дел у него, в общем, не было никаких, основные дела начнутся на берегу, и потому он вполне сносно выспался, отдохнул и с нетерпением ждал, когда же вдали покажутся столичные башни. Дело было сделано легко, потерь немного, большинство раненых должно выкарабкаться, а самое главное – смутьян мертв и больше не может угрожать ничьему покою, девушка спасена. Валентин сказал, что она уже точно не умирает и даже постепенно идёт на поправку.
Только от него Риган узнал, что спасённая его войском девица на самом деле приёмная дочь Сорглана, но для него этот факт был разве что любопытным дополнением. Он и по собственному опыту знал, как важно здесь усыновление, проведённый по всем правилам обряд. Имела значения не кровь, а то, как к девушке относились граф и его супруга. Они считают её своей дочерью, они волновались за неё неподдельно, так что и их радость, что она спасена и выжила, будет неподдельная, само собой.
Герцог ещё раз прошёлся по палубе от носа до кормы и обратно. Надо бы с ней поговорить. Хотя бы пару слов, раз она, вроде бы, пришла в себя. Долг вежливости.
Он подошёл к кормчему и указал на «Фаластар», идущий слева. Тот обменялся сигналами с соседом, и корабли начали сближаться. В какой-то момент по сходящимся бортам подтянули, перекинули друг другу швартовы, стянули корабли и установили узкую доску, по которой можно было перебраться с корабля на корабль. Риган вспрыгнул на доску и, ловко балансируя руками, перебрался на борт «Фаластара». Его встретил Хедаль.
– Что-то случилось? – уточнил он на всякий случай.
– Нет. Ничего. Думаю, мне надо переговорить с дочерью графа, пока мы не добрались до столицы. Как она?
– Хорошо. Держится, лечение переносит терпеливо. Говорить может. Но не встаёт, само собой. На берег придётся спускать на носилках.
– Кстати, когда мы прибудем?
– Завтра утром. Уже вот-вот.
– Ну и отлично. Устал?
– Нет. Бывало намного хуже. – Хедаль тихо рассмеялся. – Честно говоря, немного жалею, что не имел возможности прикончить этого ублюдка. Я бы с удовольствием.
– Так это и не я сделал. Он сам. И чем это он тебе-то не угодил?
– Да хотя бы тем, что его люди учудили в деревне. Ты-то не видел. Сходную картину я помню по своей родной деревне. – Он потемнел лицом. Несмотря на то что прошло уже много времени, рана кровоточила по-прежнему. – Я живо вспомнил маму, сестёр… Да и сам. Если б не ты, я б до сих пор рубил руду или крутил ворот какой-нибудь, если б ещё не подох.
– Ладно, Хедаль…
– И в поместье тоже. Ты же знаешь, что он оставил восемь своих наложниц с маленькими детьми, мол, хватайте, кто какую хочет? Да и рабыни у него мне кое-что порассказали, как он любил развлекаться. Хорошо ему, что он утонул, я б ему кишки-то повымотал… Ненавижу таких, как он!
– Он всё-таки сын графа Бергденского, Хедаль. Не стал бы ты всё это делать, я б не дал.
– Да ладно. Потом сказать, что он погиб в бою, и делов…
Риган расхохотался.
– Ты быстро учишься. Далеко пойдёшь. Ладно. Проводи меня к девице.
У входа в каюту герцог сбросил промокший плащ, отдал его слуге, который вышел от дочери графа Бергденского с пустой мисочкой, и смахнул с лица капли растаявшего снега.
– Как она? – уточнил он и у слуги.
– Поела, господин, – доложил тот. – Чувствует себя, вроде, получше. Не спит.
– Вот и отлично.
Герцог, пригнувшись, вошёл в низкую дверку и осторожно прикрыл её за собой. За поскрипывающими стенами каютки продолжался серый, но ещё светлый пасмурный вечер, а здесь даже несмотря на подвешенный на длинной цепи светильник было темновато, видимо, чтоб свет не раздражал больную. Окно было мутное, лишь чуть протёртое от соли, в каютке сильно пахло смесью лекарственных запахов и свежим бульоном.
Было тесновато. Большая каюта была так загромождена вещами и всем, что требовалось для офицерских совещаний, что её не смогли разгрести для пострадавшей. Поэтому поместили спасённую в маленькой каютке, выкинув оттуда всё, что врач посчитал лишним. То есть почти всё, кроме мебели. Теперь здесь остались только кровать, крохотный столик и скамейка, подставленная к кровати для удобства, чтоб можно было ставить и класть туда всё то, что могло понадобиться больной – подниматься она, понятно, не могла.
Была, конечно, и массивная жаровня, полная углей, которая распространяла вокруг упоительное сухое тепло, так что в каюте можно было бы и догола раздеться. Среди всяческих вещей на кораблях флотилии нашли и притащили сюда всё самое лучшее, потому стены были закрыты тремя большими гобеленами, а кровать застелена пушистым одеялом, которое герцог пожертвовал из своих запасов.
Под одеялом едва угадывалось тело молодой женщины. Она лежала на спине, но отвернувшись от двери и прикрыв глаза. Поверх одеяла она положила одну руку – хрупкая белая кисть, бессильная и неподвижная, была на удивление трогательна. По подушке рассыпались густые волосы, цвета которых Риган сперва не разобрал.
– Миледи, – негромко позвал он и шагнул поближе, отводя рукой с дороги висящий на уровне груди светильник. Каютка была такая маленькая, что от двери до кровати пришлось бы сделать не больше двух семенящих шагов.
Она слегка, едва заметно вздрогнула и медленно повернула голову на звук.
– Я – герцог Кольдеронский. Как вы себя… – начал он и осёкся.
На него смотрели глаза цвета тёмного неба, огромные на похудевшем лице с острыми скулами и несколько крупноватой нижней челюстью. Полные, чётких очертаний губы, нос с небольшой, почти незаметной горбинкой, впалые щёки, высокий лоб, обрамлённый крупно вьющимися волосами. Глаза…
– Инга, – выдохнул он. Смотрел, не веря, но больно сжавшееся сердце не позволяло думать, что это просто маара, видение… Это лицо, так похожее на то, которое снилось ему ночами, после чего он просыпался и плакал, глаза, смотревшие на него с фотографии, бережно хранимой, как самая большая драгоценность. Он смотрел, не находя в себе сил произнести хоть слово, будто боялся, что видение рассеется. И потому увидел тот момент, когда её глаза расширились, вспыхнув узнаванием, и стали ещё больше, ещё яснее. – Господи, Инга…
– Слава? Ростислав?! – Она попыталась подняться, но мужчина, сделав ещё один шаг, прижал руки к её груди, не дал шевельнуться. – Славушка?!
– Инга… Тише, тише… Ты? – Он потянулся немедленно обнять, но вспомнил, что молодая женщина изранена, и просто, изо всех сил сдерживаясь, со всей бережностью сжал в ладони её руку. – Девочка моя.
Она на мгновение отвернулась от него, потом повернулась снова; в уголках её глаз набухли и заскользили по щекам прозрачные капли. Он прижал к губам её руку, целуя каждый палец и ладошку, маленькую и нежную, как у ребёнка. Они смотрели друг на друга, не имея сил оторваться или что-то сказать, и ещё не до конца веря.
Потом заклятье молчание спало.
– Я, наверное, сплю, – пробормотала Ингрид.
– Тогда и я сплю. – Риган тоже плакал, даже этого не замечая. – Но главное, что мы с тобой в одном сне. Девочка моя. – И всё же обнял её, очень осторожно. Ингрид вздрогнула, застонала сквозь зубы. – Прости. Прости, родная. Ложись, вот так. Тебе, конечно, ещё нельзя двигаться. – Он посмотрел на её бледное лицо, на повязку, едва видимую в маленьком вырезе рубашки, и лицо его стало жестоким. – Значит, это ты… Значит, именно тебя эта мразь… Да, ему повезло, что он погиб. Я бы сейчас с удовольствием с ним побеседовал. По методу Хедаля…
– Скиольд мертв? – тихо спросила Ингрид.
– Да, Инга, да, сердце моё, все в порядке…
– Ингрид.
– Что? Ах, да. Ты теперь Ингрид. Дочь графа Бергденского. Дочь графа?
– Приёмная.
– Я так и понял. Господи, мне и в голову не пришло, что это можешь быть ты. Я даже не знал, что граф взял в приёмные дочери террианку.
– Так уж получилось. Слава…
– Риган. Теперь меня зовут Риган.
Они оба рассмеялись, он – лучась от счастья, которого в одночасье стало так много, что оно, казалось, не помещается внутри и изливается наружу, а она – слабо, потому что чувствовала сильную дурноту. Да и себя почти не чувствовала. К счастью, потому что в теле ещё оставалось слишком много страдания. Риган почувствовал это и припал к её руке, осторожно перебирая её пальцы.
– Тише, тише, не шевелись. Как ты? Как ты, солнце моё, скажи, как себя чувствуешь?
– Немного лучше. Но такая слабость…
– Что с тобой было после того, как нас раскидало? Расскажи мне.
– Сперва ты, – попросила Ингрид. – У меня мысли мешаются. Мне всё кажется, что это только видится.
Он пожал плечами.
– Со мной-то всё было хорошо. Я тогда вернулся из леса, обнаружил, что тебя нет, заметался… И наткнулся на своих приятелей. На Эбера сотоварищи. Помнишь его?
– Его? Да.
– Дальше мы шли вместе: через переход, потом по землям империи. Повстречались с императором Гвеснером и случайно спасли ему жизнь.
– Случайно?
– Поверь, совершенно случайно. После этого бились под Эмвелом с его дядей, победили и дальше уже устраивались в этой жизни под покровительством Гвеснера. Я стал военным лордом, а через какое-то время император утвердил моё право на наследование (должен тебе сказать, что титул военного лорда, как правило, носит у них наследник престола, хотя бывает и иначе) и усыновил меня. Сложно сказать, чем я ему так понравился. Я уже привык. А малыш-то давно тут обжился. Он, понятно, и не знает другой жизни. Теперь он Ивар. Я его так назвал, подумал, что больше всего будет похоже на изначальное имя.
– Малыш? Ванюша? Он жив? – Она снова заскребла руками, попыталась приподняться.
– Жив, – успокоил Риган, настойчиво укладывая Ингрид обратно. – С ним всё в порядке. Скоро пять исполнится. Слава Богу, на этот день рождения я смогу подарить ему маму. Пожалуйста, не двигайся. Вот сейчас, если с тобой что-нибудь случится, это будет уже слишком. Пожалуйста, дай врачам тебя вылечить.
Ингрид уступила. Потом с трудом шевельнула рукой, прижала пальцы Ригана к своему лицу.
– Милый. Ты жив. А я решила, что ты погиб, и что я больше тебя не увижу. И сына тоже.
– А я боялся, что не увижу тебя.
– Мы оба ошиблись. Какая радость… Наверное, ты тут давно женат?
– Давно женат, конечно. На тебе.
– Значит, любовниц должно быть выше крыши. – Она попыталась сотворить суровое выражение лица, но улыбка, приправленная слезами радости, упорно пробивалась.
Риган же остался серьёзным.
– Ни одной. Зачем мне кто-то кроме тебя?
– Ни одной?
– Конечно.
– А если бы ты меня не нашёл? Так и остался бы один? – Ингрид смотрела испытующе – и влюблённо. Ригану легко было верить.
– Не один. Ведь у меня есть сын. И ты. – Он наклонился и нежно поцеловал её в губы. – Любовь моя… – Риган поискал глазами, сдвинул оставленный на скамейке стакан с водой и присел. – Так расскажи мне, что с тобой было?
Она немного помолчала, потом отвела глаза и осторожно приложила пальцы к плечу. Должно быть, что-то заныло.
– У меня история обычная. Как у всех. Тогда меня захватили работорговцы, э… Риган. Увезли и продали на ближайшем рынке уже в этом мире.
– Кто они были?
– Да кто же их знает. Я уж точно не узнаю. Был рынок, потом я попала к какому-то мелкому дворянину в его загородное поместье. Там был управляющий, и у него возник ко мне интерес. Как к террианке, если верно понимаю. Ему не понравилось, что я отбиваюсь, и он захотел меня проучить…
– Как его зовут? – мрачно осведомился герцог.
– Зачем тебе? – удивилась она. Присмотрелась и приподняла бровь. – Будешь мстить? Он, между прочим, не из империи. Я тогда была южнее.
– Это неважно. Ты не представляешь, на что способна тайная служба империи.
– Но с точки зрения местных законов он не сделал ничего такого. Я была рабыней…
– Да мне плевать! – Риган вскочил. – Он тронул мою жену! Он тебя бил. Ведь бил?
– Бил.
– Этого достаточно. Так, что было дальше? – Он снова сел.
– Потом управляющий решил не напрягаться и отправил меня ненадолго на плантации. Он думал, этого хватит. Ну, ошибся слегка. Потом я попала на строительство храма, а оттуда, поскольку после всего этого разбила управляющему лицо, была сочтена неисправимой и продана на рудники.
Риган сузил глаза.
– Он у меня потаскает навоз. И руду порубит. Я тебе обещаю.
– Я пробыла на руднике полгода, – продолжила Ингрид, наблюдая за тем, как меняется его лицо. – Потом меня… списали и продали какому-то купцу. Насколько я поняла, выручку охранники положили себе в карман.
– Так всегда и делается.
– Да. Меня повезли на север и там продали Сорглану. Я какое-то время шила и вышивала графине платья, а потом граф меня освободил. Потом удочерил. Потом привёз в столицу. Про Скиольда рассказывать?
– Врач мне говорил. Я представляю в общих чертах. – Риган поморщился. – Ещё раз повторяю: ему повезло, что он уже мертв.
– Врач не говорил тебе, я не беременна? – с беспокойством уточнила Ингрид.
– Я узнаю. Непременно. – Он снова нагнулся над ней и погладил её по лицу. – Милая… Это же такое счастье, что ты жива! Только, пожалуйста, не сдавайся, выздоравливай всем тварям назло… Ну всё, раз так, я отвезу тебя к себе. Кстати, ты увидишь и сына. Он в моём особняке. Вымахал уже. Дерётся.
Она не ответила на его улыбку.
– Есть одна сложность.
– Да? – Он тоже стал серьёзнее и посмотрел на жену с тревогой.
– По местным законам я тебе не жена. Я была рабыней, а брак рабыни автоматически расторгается, даже если не считать того, что наш брак заключён не по местным законам.
– Меня сейчас мало волнуют местные брачные законы.
– Но меня они волнуют. Я уважаю своего отца и мать и не хочу их огорчать. Ты бы не мог… Тебе придётся…
– Что?
– Тебе придётся ко мне посвататься и жениться снова. А пока отвезти меня отцу. – Она смотрела на него с тревогой. – Не обижайся, пожалуйста.
– На что обижаться? Без проблем. – Риган улыбнулся. – Я посватаюсь к тебе. Надеюсь, ты дашь своё согласие?
Ингрид спрятала лицо в ладонях и рассмеялась.
– Нет, откажу. Чего ещё ты можешь ожидать?
– Милорд. – В дверь постучались, и внутрь решительно заглянул врач. – Леди надо отдыхать. Она ещё не в том состоянии, чтоб так долго давать показания. Вы её утомили, я боюсь.
– Да. – Риган встал. – Конечно. Тебе надо поспать. Отдохни, потом я зайду ещё. Хорошо?
– Я буду ждать, – прошептала побледневшая от усталости Ингрид и закрыла глаза.
Герцог вышел на палубу, покачиваясь от счастья. Ему казалось, он не идёт, а летит, и пасмурный, уже гаснущий вечер показался ему прекрасен, как никогда.
Он остановился у борта и вдохнул влажный, полный мельчайших брызг ветер, горьковатый и солёный на вкус. Солдаты вперемежку с гвардейцами сидели на веслах, они тоже хотели поскорее прибыть на место, и насквозь промоченные брызгами куртки раз за разом плотно обтягивали спины и плечи и снова морщились неровными складками. Это должно было быть не очень приятно, но никто не обращал внимания. Наверное, всех грели мысли о близости дома или хотя бы сухой и тёплой казармы. Вёсла взлетали ровно и почти все одновременно – такова была привычка, что в единый ритм гребцы включались одновременно и точно. Промокшие паруса выгибались гигантскими буграми над головой, они тоже, должно быть, спешили домой. Усталость Ригана оставила, и теперь он смотрел вокруг с изумлённой радостью совершенно счастливого человека. Теперь у него было вдвойне ради чего жить.
То есть нет, конечно, не совершенно счастливого. В эйфорию тут же вторглось беспокойство и начало подтачивать. А что если Инга всё-таки не выдержит всего того, что с ней сделали? Что если, только вернувшись в его жизнь, она снова её покинет? У мужчины появилось огромное желание вернуться туда, где Скиольд бросился в воду, вытащить его со дна моря и убить ещё раз. Или несколько раз. Герцог выждал, когда врач выйдет из каюты его жены, перехватил его и принялся выяснять: действительно ли пострадавшая выживет? Что можно сделать, чтоб увеличить шанс? Может быть, нужно больше тепла? Или какая-то особая еда? Пусть врач требует всё, что нужно, его люди это добудут. Медик с трудом его убедил, что пока причин для беспокойства нет.
Риган немного успокоился.
Ночью он почти не спал, но к утру чувствовал себя бодрым и свежим. Вскочил рано и успел покормить Ингрид завтраком прежде, чем из тумана выплыл край каменной дамбы и показался столичный порт. Врач сильно удивился желанию герцога помочь пациентке с завтраком, но Риган без церемоний выставил его за дверь и с замиранием сердца следил, как любимая осторожно пьёт густой бульон с ложечки, которую он подносил к её губам. Она была ещё очень бледна, но взгляд обрёл живость, и это означало, что с ней всё будет в порядке. Может быть, не скоро, но будет.
– Как ты спала? – спросил он её, отставляя пустую мисочку.
– Хорошо. – Глаза Ингрид на мгновение заискрились чисто женским лукавством. – И, будь добр, всё-таки пусти сюда врача. Окружающие совсем не поймут, если ты будешь великодушно помогать мне в моментах интимной гигиены.
– Имею право, – улыбнулся он.
– Вот женишься – и будешь иметь право! Иди, пожалуйста.
Герцог улыбнулся, поцеловал её осторожно и вышел. Вместо него в каюту шмыгнула сиделка – одна из рабынь Скиольда, захваченная из его поместья на обратном пути, поскольку на кораблях Ингрид и Юстэль были единственными женщинами, а от офицера разведки не приходилось ожидать, что она будет работать кем-то вроде больничной нянечки.
Туман медленно расступался и редел, рассеиваемый ветерком и постепенно разгорающимся днём. Уже проступили силуэты башен, возведённых на дамбе, и скал, окружающих город. Риган стоял на носу флагмана и следил, как его корабль входит в гавань, а за ним, выстроившись цепочкой, тянутся остальные суда, только разведчик бежал сбоку, но, впрочем, он мог протиснуться почти куда угодно.
Несколько воинов, знакомых с оснасткой, раздевшись до рубах и льняных штанов, сбрасывали паруса, сворачивали такелаж. В гавань входили уже на одних вёслах, так было куда точней и не было опасности во что-нибудь случайно влететь. Конечно, герцог Кольдеронский мог потребовать, чтоб для него освободили большой кусок пристани, и это бы сделали без споров. Но Риган старался не нарушать установления даже там, где это было вполне допустимо. Он следил, как легко развернулся флагман, словно был лишь небольшой рыбачьей лодочкой, и прошёл впритирку к молу. Совсем немного, даже не ткнул носом соседнее судно, и тут же с борта полетели швартовы, их поймали те, кто ждал на пристани.
Поодаль цепочкой вытянулись гвардейцы в чёрной с красным форме – из той резервной парадной сотни, которую император оставил себе – а почти у самого края мола Риган разглядел Сорглана. Непонятно, как он узнал, что корабли герцога подошли к столице. Должно быть, попросил, чтоб расставленные на ближайших скалах наблюдатели сообщали об этом и ему. Удивительно, как они разглядели флотилию в тумане. Значит, что-то разглядели.
Сорглан давно узнал, что к порту подходит «Крылатый», и был рад, что поспел к швартовке. Теперь он спешил к сходням, которые устанавливали со всей тщательностью. Герцог распорядился, чтоб графу помогли подняться на борт.
– Рад вас приветствовать, граф.
– Герцог? – произнёс Сорглан, едва только подошёл на такое расстояние, чтоб его можно было услышать без напряжения. Он сильно осунулся за те три недели, пока флотилия отсутствовала.
Риган коротко ему поклонился – со всем уважением к его возрасту и заслугам.
– Всё благополучно, милорд. Я привёз вашу дочь.
Граф слышимо вздохнул с облегчением. Чувствовалось, что ему хотелось бы закрыть глаза и дать выход тому напряжению, которое так долго его держало. Но приличия требовали соблюдать себя.
– Да славится Богиня-мать и все те, кто хранит наших женщин… Ингрид здорова?
– Она поправится, – уклончиво ответил Риган.
Сорглан посмотрел ему в глаза и быстро отвёл свой взгляд. Да и что тут было не понять?
– Скиольд?
– Мёртв.
– Вы?
– Нет. Он сам. – Граф непонимающе приподнял бровь, и герцог пояснил. – Не пожелал сдаваться в плен, прыгнул с борта в воду. Утонул.
– Ясно. Что ж…
– В поместье остались восемь его наложниц, у каждой – хотя бы по одному ребёнку, две беременных. Я пока их не беспокоил, оставил на месте. И их судьбу, и судьбу слуг Скиольда вы решите сами. Судьбу его людей решит император и его военные судьи. Да, ещё. – Риган увидел вытаскиваемые из его каюты сундуки и указал на них. – Это золото Скиольда. Всё за вычетом расходов на эту кампанию принадлежит вам. Забирайте.
– Не надо. – Граф смотрел в палубу. – Пусть его раздадут вашим людям. Как лишнюю премию. Пусть разделят.
– Они будут вам благодарны, – сдержанно поблагодарил герцог.
– Я могу забрать дочь?
– Вы обеспечили транспорт? Лучше всего медицинский. Она не сможет идти.
– У меня большой экипаж.
– Тогда прошу вас. – Риган махнул рукой. – Сейчас «Фаластар» пришвартуют к «Крылатому», прошу вас немного подождать… Хедаль! Проводи графа Бергденского к дочери. – И, ещё раз поклонившись Сорглану, спустился на берег. Дела с портовыми и военными чинами улаживал, как правило, его заместитель. Он же обсуждал самое главное с государем, которому одному считался подвластным.
Хедаль отвёл графа в каюту и сперва хотел остаться на случай, если знатному посетителю что-либо понадобится. Но когда увидел, как пожилой воин с гремящей, так и не потускневшей славой, плачет, прижимая к себе хрупкую молодую женщину, которая борется с приступом тошноты и следами недомогания на лице, но пытается держаться бодро, смутился и поспешно вышел ждать снаружи.
Правда, Сорглан решил особо не задерживаться в гостях. Да и он был немногословен.
– Слава всем богам, ты жива, моё дитя, – проговорил он сквозь слёзы. – Мама будет счастлива. Она проплакала почти всё время.
– Как она? – слабо спросила Ингрид.
– Болеет. Но ты исцелишь её одним своим видом. Я в этом уверен.
– Она очень горюет? – спросила очень осторожно. – Я имею в виду, о Скиольде.
– Нет. Почти не горюет. За тебя она боялась куда больше, чем за него. Она ведь понимает. – Граф устало опустил голову. – Она уже смирилась с его смертью.
– Разве она знает? Уже?
– Она догадывалась, как и я. Твоя мама сумела признать, что Скиольд опасен, и иного пути нет. Хотя, конечно, эта рана будет кровоточить долго. Ну ладно. Вижу, ты плохо себя чувствуешь. Поедем. – Он уверенно стянул с себя плащ, завернул в него дочку и осторожно поднял на руки. Рабыня, которая ухаживала за Ингрид, тут же подскочила, поправила края плаща и натянула на голые ноги Ингрид шерстяные носки. Сорглан поудобней пристроил дочь на руках, так, чтоб она не сильно страдала, и понёс наружу.
Их действительно ждал экипаж, дверцы его уже распахнули и помогли графу занести внутрь больную. Плотно затворили дверки, и экипаж покатился по улицам города, неторопливо, выбирая самые ровные участки дороги, чтоб не растрясти Ингрид. А она прижалась к отцу и задремала, будто бы обессиленная этой встречей. На самом же деле её постоянно тянуло в сон, и это было одним из признаков благополучного выздоровления.
На корабле сворачивали паруса, но не аккуратно, так, как хранили, а кое-как, просто чтоб не мешались под ногами. Их ещё предстояло просушить. Хедаль благополучно обговорил со смотрителем порта то время, которое боевые корабли будут стоять у общего причала (вернее, не обговорил даже, а просто поставил в известность и попросил содействия, в котором смотритель не мог отказать), принял посланных рабочих и расставил их по местам. Потом отправил солдат и офицеров в казармы – их перемещениями должны были заняться позже – и теперь просто ходил по палубе, наблюдая за работой. Работы было очень много, после любого путешествия корабли нуждались в уходе.
Ещё краем глаза Хедаль посматривал на рабыню, бегающую туда-сюда с бельём, которое надо было постирать, и с посудой, которую надо было помыть.
– Эй! – окликнул он её. – Ты вообще ела?
– Нет, господин. – Девушка выглядела испуганной. – Я работаю, господин.
– Девочка, у всех здесь много работы, о тебе могут просто не вспомнить. – Хедаль, улыбаясь, покачал головой. – Надо научиться самой о себе заботиться. Например, забежать на кухню и перехватить чего-нибудь. – Настроение у него было лучезарное, хотелось с кем-нибудь поговорить, а девушка была так мила…
Она же, услышав его слова, пугливо опустила глаза. Раньше на неё обращали внимание только затем, чтоб наказать.
– Что вы, господин! В доме прежнего моего господина за это жестоко наказывали, за то, чтоб на кухне себе самой что-нибудь посмотреть… Воровство, мол.
– Ты теперь не у Скиольда, – успокоил он, но уже без улыбки, потому что припомнил рассказы крестьянок о том, что делали с ними ярл и его люди, и в памяти опять всплыли картины родного разорённого села. – Ты теперь у нормального хозяина будешь. Тебя не будут просто так обижать… – Он пригляделся с сочувствием и спросил. – И тебе досталось, верно?
– Как можно жаловаться, господин…
– Не хочешь вспоминать? Ну и правильно. Так пойдём, поедим вместе, я тоже сегодня ещё не ел.
– Вместе? – Она испуганно посмотрела на Хедаля. – С вами, господин?
– Да. А что? – Он рассмеялся. – Брезгуешь? Или боишься?
Девушка мучительно покраснела.
– Что вы, господин!.. Но я – рабыня, а вы – такой большой господин…
– Я тоже был рабом, девочка. Да. Риган меня купил и дал мне свободу, и вот теперь я большой господин. Но с тех пор я не слишком-то сильно изменился. Идём.
Сам он почти не ел, только смотрел, как она, жадно отламывая от горячей лепешки и черпая кашу из миски, утоляет голод, видимо, накопившийся не за один месяц. Было что-то особенно трогательное в том, чтоб кормить проголодавшегося зверька, или ребёнка, или девушку… Повар принёс то, что осталось на кухне, и накрыл стол довольно щедро. В этот день он не готовил на всю ораву, рассчитывая, что их покормят уже в казармах, а только на всякий случай подготовил угощение в расчёте на герцога и старших офицеров. Но те ушли, не тронув своего завтрака.
Потому теперь Хедаль и его спутница ели нежную копчёную рыбу, ветчину, нарезанную на тонкие лепестки, кашу с грибами, бульон (правда, из солонины, но даже на вкус Хедаля великолепный, а уж о голодной рабыне что говорить), а на десерт – фрукты, чуть привядшие, но ещё вполне сочные.
– Сыта? – Хедаль положил подбородок на сложенные ладони.
– Да, спасибо, господин. – Она вытерла миску куском лепешки и растерянно посмотрела на яблоки. – Это тоже мне?
– Да, ешь. Сколько тебе лет?
– Двадцать, господин.
– Ты на мою невесту очень похожа. – Он разглядывал её свеженькое, хоть и поникшее от усталости личико. – Только немного старше.
– У вас есть невеста, господин? – Вежливо поинтересовалась она, думая, что, должно быть, господину просто хочется поговорить о своей жизни.
– Была. Её убили. Уже довольно давно убили. У меня на глазах. – Девушка испуганно посмотрела на Хедаля, а он мрачно разглядывал стоящую перед ним миску и не поднимал глаз. – И всю мою семью тоже – мать, трёх сестер… Отца убили, брата маленького бросили в канаву… – Он сжал кулак. – Ладно. Это так.
– Вы её любили?
– Невесту? Я её почти не знал. Мы с ней не были знакомы до того случая. Отец меня сговорил, ты же знаешь, так принято…
– Я думала, так принято делать только с девушками. – Она немного осмелела.
– Ну как же. Не только. Её как раз привели в тот день, чтоб со мной познакомилась. Только один раз перед свадьбой поговорить. И тут-то на нашу деревню и налетели.
Он поднял голову. Девочка смотрела на него с ужасом – и с пониманием. И именно это понимание пронзило до самого дна его сердце. Наверное, это было то, чего он так хотел всю свою жизнь – понимания. И именно от женщины, потому что Риган, к примеру, умел показать, что он сопереживает тебе, и видно было, что слушает рассказ не просто из вежливости. Потом Хедаль узнал, что у Ригана пропала жена, и понял, что они, в общем, несмотря на разницу в положении, похожи. Теперь то же самое чувство он видел в женских глазах. Конечно, где уж благополучным девчонкам из хороших семей, откуда он уже не раз и не два мог получить жену с приличным приданым, понять его, битого всеми ветрами? Его может понять только та, которую и саму валяло и душило.
– Как тебя зовут?
– Бригида, – испуганно ответила девушка.
– Что ты скажешь, Бригида, если я предложу тебе стать моей женой?
Девушка ошеломлённо смотрела на Хедаля.
– Я? Но… Но, господин, я же рабыня…
– Это неважно. Я выкуплю тебя. Теперь ты принадлежишь Сорглану, он вряд ли мне откажет. С чего бы ему отказать?
– Но, господин, я… – Она покраснела. – Я уже далеко не девушка, и…
– Тоже неважно. Для семейной жизни важно не то, что в первый раз, а то, что потом.
– Но… зачем вам жениться? – пролепетала растерянно. – Вы же можете меня просто купить, и…
– Я хочу, чтоб с твоей стороны было согласие. Только тогда семейная жизнь будет хороша и дети вырастут счастливыми. – Он терпеливо повторил. – Будь моей женой, Бригида. Я тебя не обижу. И не думай, даже если ты откажешь, я тебя всё равно выкуплю! Пристрою где-нибудь. Хоть в замке герцога или даже у себя. У меня ведь есть дом. Ты не будешь нуждаться. Я хочу, чтоб ты действительно захотела стать моей. Тебе нужно время?
– Нет. – Внезапно Бригида очень твёрдо взглянула на него. – Я согласна. Я стану вам хорошей женой.
Он встал и привлёк её к себе. Поцеловал в самую гущину волос на затылке.
– Мы будем счастливы, – сказал он негромко. – Это я тебе обещаю.