Загадочные края

20

До конца дня Ингрид находилась под впечатлением этой встречи и даже когда легла спать, думала о старшем брате, хотя и не могла понять, почему. Хамства она за свою жизнь встречала много. Может быть, дело было в том, кто таков ей Скиольд? Внезапно она приподнялась на постели, опираясь на локоть. Отец ещё силен, но ему уже шестьдесят, а для средних веков это солидный возраст. Как все, Сорглан смертен. И если он умрёт, его графство, по идее, должен унаследовать этот хам. И тогда она окажется в его власти, если прежде того не выйдет замуж, а она не выйдет…

Нет, не так. Канут не зависит от отца, хоть и живёт в его поместье, да и наверняка ему будет что-нибудь завещано. Он наверняка возьмёт её к себе. Всё лучше, чем быть безродной вольноотпущенницей в доме Скиольда. Кроме того, Сорглан, как обмолвился Канут, думает лишить старшенького права наследовать графство и изыскивает пути к тому.

– Он опасен, – объяснил брат, когда они отъехали подальше от Скиольда и остановились на крохотной живописной площади у старого молчащего фонтана. – Он жесток, любит убивать и вообще куражиться, как только возможно. Всякий раз, как до меня доходят слухи о его «подвигах», я радуюсь, что он мне всего лишь сводный брат. Ты ведь знаешь эту историю?

– Знаю, – мрачно ответила она. – Мать рассказала.

– Да? Она тебе доверяет.

– Просто я её дочь… Скиольд на самом деле производит впечатление опасного человека. Я его боюсь.

– Зря. Не бойся. Он не посмеет причинить тебе вред. Ты всё-таки не какая-нибудь крестьянка или рабыня.

– Да уж. Скажи, а чем он вообще занимается?

– Скиольд? Ходит в походы. Набрал себе кучу всякого отребья и грабит кого попало на границах империи. Без оглядки. Он иначе не может. Но не волнуйся. После пары выходок в столице он больше не вхож во дворец.

Теперь Ингрид, перебирая в памяти слова брата, думала, что Алклете, наверное, очень тяжело со старшим сыном. Вряд ли он должным образом ведёт себя с ней, да и умеет ли вообще быть уважительным – это ещё вопрос.

Впрочем, его дело. И дело её матери. Ингрид знала, что та любит своего непутёвого старшего сына и не может не любить, потому что родила его и растила, а вот Сорглан относится к наследнику неласково. Сорглан и Скиольд не ужились в одном доме, и отец отделался от него, подарив небольшое поместье на восемнадцатилетие – уже тогда тот, кто считался первенцем графа Бергдена, был невыносим.

Всё утро Ингрид провела в библиотеке, а потом отправилась на ипподром, потому что почувствовала, что постепенно врастает в кресло. Попробуй сохранить форму, если ты постоянно сидишь над книгами или над вышиванием. Это, конечно, увлекательно, но надо же разнообразить нагрузку. Она была захвачена своими мыслями, потому не обратила внимания даже на присланный заказ – пятерых танцовщиц, которых ей привезли утром. Ингрид равнодушно оглядела их и отправила в свободную комнату – устроиться, привести себя в порядок, а потом и поесть при кухне. Эльгинн вполне поняла, что нужно сделать, и взялась устроить новых служанок, тем более что после освобождения пятнадцати музыкантов место для новых слуг появилось. Горничная пообещала госпоже, что сможет устроить южанок как следует и проследит, чтоб они не замерзли, не голодали, и их не обижали.

Ипподром располагался за пределами замка, и на него можно было попасть как через главные ворота, так и через боковую калитку. Последняя была удобней, да и путь короче. Ипподром существовал, само собой, для того, чтоб там можно было позаниматься верховой ездой, но, решив, что места удобней нет, император Роан, батюшка нынешнего, повелел устроить там же и площадку для занятий с оружием, для стрельбы из лука и арбалета и все прочие тренировочные площадки, которые полагалось. Там можно было всласть размяться, и Ингрид оценила достоинства придумки. Она любила сначала поездить верхом, а потом сразу же понапрягать руки, которые в процессе верховой езды почти не требовались.

Зимние площадки находились под крышей, чтоб махать мечом можно было с удобством, но при необходимости тонкая деревянная стенка, выходящая на площадки летние, где одновременно происходили и дуэли, без труда сдвигалась в сторону. Нередко Ингрид наблюдала за тем, как молодые сыновья графов или баронов, раздевшись по пояс, начинали валять друг друга в снегу – они особенно усердствовали, когда она смотрела в их сторону. И не потому, что кто-то из них увлекался ею, а просто потому, что заинтересованный женский взгляд действует на мужчину, как глоток крепкого вина. Кроме того, многие бойцы считали полезным заниматься фехтованием в снегу, чтоб приучить себя непринуждённо двигаться в любых обстоятельствах. Дочь Сорглана считала, что ей так напрягаться излишне, и тренировалась только в зимней части площадки.

Ещё она обязательно стреляла в цель из тугого тренировочного лука, а уже потом брала обструганную деревяшку подходящего веса и крутилась с ней, целясь в какой-то столб, который не мог сопротивляться. Можно было попросить кого-нибудь из солдат отдыхающей смены, служивших при ипподроме и тренировочных площадках, чтоб те сыграли роль её противника, они б не отказали. Но как-то не хотелось. Особенно сейчас. Тело было вялым, как и ум, слишком загруженный размышлениями, хода которых она почти не отслеживала – что-то о муже, о друзьях, о матери, потом о Скиольде и снова о матери… Преодолев неприятную расслабленность, она позвала одного из знакомцев, разминавшегося поблизости, и попросила о спарринге на шестах. Молодой человек бился очень осторожно и минут через десять одержал над нею верх, а помогая встать, многажды спросил, не сделал ли больно.

Ингрид успокоила его. Гордость не позволила бы ей признаться, даже если бы ей как следует прилетело. Сама ж напросилась.

Но хотя бы настроение улучшилось. Так что она направилась обратно и была довольна жизнью и собой ровно до того момента, пока, войдя в калитку замковой стены, не наткнулась на Скиольда. Тот, небрежно прислонившись к грубо отёсанным камням, смотрел в её сторону с выражением, сперва ею не понятым. Хорошее настроение мгновенно улетучилось, ему на смену пришло насторожённое внимание.

Он встал у неё на дороге так, чтоб его нельзя было обойти.

– Хороший денёк. Куда бежишь?

– К себе. Позволишь пройти?

– С удовольствием тебя задержу.

– А в чём дело?

– Да вот… Вижу, ты за словом в кошелёк не лезешь, – расхохотался Скиольд.

– Есть такое свойство. Отойди пожалуйста. – Мужчина не сдвинулся с места. – Так… Надеюсь, ты не собрался меня бить? – спокойно произнесла Ингрид. Она вполне взяла себя в руки.

– Да что ты, такой красавице, как ты, можно простить резкие слова. По крайней мере, в начале. Это даже мило. – Он протянул руку и провёл жёстким, заскорузлым то ли от весла, то ли от меча пальцем по её щеке, нежной, как у ребёнка. У Канута были такие же пальцы, но их прикосновение Ингрид ощущала иначе. Скиольд сейчас касался её, как приглянувшейся ему вещи.

Дочь Сорглана резко отпрянула от его руки и машинально вскинула голову.

– Не трогай, пожалуйста. – Хотела сказать мягко, но получилось с откровенным раздражением. – И, пожалуйта, не забывай, я всё-таки твоя сестра.

– Да ладно! Это ж чушь. Ты пришлая. Кстати, а на ипподроме что делала? Свидание у тебя, что ли, посреди дня?

– Тренировалась.

– В чём? Ты потешная… Слушай, ты ж, похоже, чахнешь без мужского внимания. Давай прогуляемся вместе, пообщаемся. Тебе понравится!

– Прости, не интересно.

– Да брось. Ты не пробовала.

– У меня стойкое ощущение, что интеллектуальный уровень у тебя скромный, так что общение с тобой меня не привлекает.

– Инте… Что?

– Речь об уме. Настраивать всех вокруг против себя, включая членов семьи – не самая умная стратегия.

Внезапно побелев от ярости, Скиольд протянул было к ней руку, схватил за локоть и сжал до синяков, но остановился. Применять силу к дочери графа, пусть даже и своей сестре, на территории замка неблагоразумно. Но по его глазам Ингрид легко поняла, что он собирается ей отплатить и способен делать это без каких-либо сдержек, как только ему представится возможность. Её пробила лёгкая дрожь, но не страха, впрочем, а от возмущения – кровь кипела в ней, в голове всплывали всё новые и новые обидные слова и выражения.

– Ты ведь договоришься до нехорошего! – процедил он сквозь зубы, отпустив наконец её руку.

– Ох, одни угрозы… – Она встряхнула головой и заспешила прочь, чтоб не наслушаться ещё чего-нибудь такого, что окончательно испортит ей день.

Она так спешила, что не смотрела вокруг и едва не толкнула плечом леди Сиану, проходившую по узкой аллейке между двух рядов подстриженных кустиков. Но Сиана-то её заметила и, между прочим, даже уловила часть разговора между Скиольдом и Ингрид, потому что обладала прекрасным слухом. Она увидела их с высокого крылечка, от самой двери, и немного задержалась там, потом пошла по аллейке с независимым видом, уверенная, что дочери Сорглана не придёт в голову, что их слышали.

Ингрид же просто её не заметила. Сиана бы ни в коем случае не стала её приветствовать, разве что язвительно, но, незамеченная, почувствовала себя уязвлённой. Не заметить, и кого – её? Наверняка эта Ингрид просто демонстрирует своё высокомерное и презрительное отношение. Что же тут может быть ещё?

Лелея обиду, Сиана прошла несколько шагов и тут уткнулась взглядом в разъяренного Скиольда, который по-прежнему смотрел вслед сестре. Она мгновенно припомнила всё, что было ею услышано и, подумав, вкрадчиво зашагала к нему.

В тот момент, когда Сиана решила для себя, что Ингрид является её потенциальной соперницей, она возненавидела дочь Сорглана (надменную, слишком гордую девицу, да ещё и дрянного происхождения, ведь она удочерена, а сама-то небось родилась на мусорной куче, и ещё смеет из себя строить даму). Всё её в ней раздражало, при этом ещё император проявлял к Ингрид слишком много интереса, и желание если не отомстить, то хотя бы удалить её от двора, порождённое страхом за своё положение, затмило мысли Сианы. Она была молода, склонна к авантюрам, интригам, но при этом не давала себе труда поразмыслить, чем это может быть для неё опасно. И в тот момент, как она увидела раздосадованного Скиольда, в её прелестной головке созрел план.

– Она будто бы была не слишком любезна, верно же? – сказала Сиана, подойдя почти вплотную к Скиольду.

Наследник графа Бергденского перевёл налитый кровью взгляд на девушку. Неприятный это был взгляд. Как грубое прикосновение. Как угроза.

– Что вам-то до этого?

– Мне показалась, она вам понравилась, эта Ингрид, дочь Сорглана.

– И что с того?

– Мне кажется, девицу вроде неё не следует уговаривать – собственный характер помешает ей согласиться, даже если она того хочет. Таких разумнее похищать.

Скиольд с любопытством посмотрел на Сиану.

– И с чего это вам, интересно, так хочется, чтоб я её увёз силой?

– Да мне-то всё равно, только она явно не против. – Леди Гивалди старалась сохранять на лице легкомысленное выражение. – Это-то меня и заинтересовало. Она так ведёт себя… будто провоцирует. И в самом деле провоцирует, уж я знаю женщин. Должно быть, мечтает, чтоб её похитили.

– Даже если так… Её похитишь! Я знаю, Сорглан не слишком-то благоволит мне, меня попросту не пропустят в её комнату.

– Если вы будете со мной, то пропустят, конечно же…

– Хм… И с чего это вы так стремитесь мне помочь?

– Ну, может быть, я хочу сделать вам приятное. – Она обворожительно улыбнулась.

Сиана не успела даже пискнуть, как оказалась притиснута к холодному камню замковой стены, прижата жёсткой то ли от меча, то ли от весла рукой, под тяжестью которой не могла и шевельнуться. Скиольд нагнулся к ней так, что его глаза оказались вровень с её глазами, и положил другую ладонь на её горло.

– Послушай, киса, ты мне мозги не пудри этими «приятностями»! Ну-ка, говори мне правду. Хочешь за что-то отомстить моей сестричке? Или как?

– Я… – Сиана попыталась сделать вид, что всё в порядке, но страх пробивался из-под маски равнодушия, как свет в неплотно прикрытое окно. Она быстро поняла, что лучше не кривить душой. – Я терпеть не могу эту наглую девку со всем её возвышенным писком! Она строит глазки не только графам и баронам, но и императору. Дрянь!

Скиольд рассмеялся, приглушая голос, и убрал от неё руки. Дрожа от пережитого напряжения, леди Гивалди принялась поправлять одежду и причёску.

– Всё с тобой ясно, девочка. Мне это понятней, чем какие-то «приятности». Договоримся, идёт? Я увожу её отсюда и, уверяю, сюда она не вернется. Подходит? А ты мне поможешь. Меня больше не пускают во дворец, разве что сюда. Проведёшь меня в её комнатку и потом обратно. И можешь дальше крутить императором, сколько вздумается, пока он не присмотрит себе ещё одно смазливое личико.

– Не смейте со мной так разговаривать! – срывающимся голосом прошептала Сиана. – И так себя вести. Насчёт остального я согласна. Я вас проведу. Только не слишком много людей. Не больше пяти.

– Само собой. Трое. Думаешь, этого не хватит, чтоб завернуть в одеяло одну девчонку?

– И никакой крови.

– Никакой. Обещаю, мои мальчики в случае чего обойдутся дубинкой по черепу.

Сиану передёрнуло.

– Когда? – жёстко спросил Скиольд и тут же снова приблизил своё лицо к её. – Не вздумай меня обмануть! Найду хоть на дне моря.

– Оставьте свои угрозы при себе!.. Через три дня. Будет бал, и все, в том числе охрана, утомятся, потеряют бдительность под утро. В пять утра, у этой калитки. И чтоб тихо!

…

Бал на этот раз оказался необычным и очень понравился Ингрид. Происходил он не в бальной зале, а на огромной террасе, застеклённой от пола до потолка – новшество, которым Гвеснеру срочно хотелось похвастаться. Молодёжь, только увидав эту красоту, тут же сбилась в стайки. Все любовались видом, открывшимся на заснеженный парк, который освещали несколько десятков костров. Те, кто постарше, вдобавок предались и ещё одному приятному занятию – подсчёту, во сколько эта роскошь обошлась.

Ингрид, которой случалось видеть стены, выполненные из цельного стекла от пола до потолка, а не так, как тут, кусочками, посматривала на чужое удивление снисходительно, сама же больше любовалась необычными, удивительными по красоте фресками, украшающими стены. Краски были пастельные, приглушённые, очень мягкие, а картины в основном изображали море. В том углу по сморщенной волнами воде скользят несколько нарядных кораблей под белоснежными парусами, в другом какие-то странные существа, похожие на помесь дельфинов, людей и улиток, резвятся в прибое, там изображена жизнь морского дна, там – рыбаки, одетые подозрительно роскошно, тянут сети. Ещё Ингрид заинтересовало расставленное кое-где оружие, не сложенное в декоративные композиции, а просто укреплённое в подставках.

– Вам нравится?

Ингрид обернулась и поприветствовал подошедшего императора подходящим поклоном.

– Эти фрески писал подлинный мастер своего дела, ваше величество.

– Маловато понимаю в живописи, – признал Гвеснер, разглядывая рыбу, изображённую бьющейся в ячее. – Но краски приятные. Эти картины были написаны ещё при моем деде, императоре Ромаллене Гиаде. Он любил живопись, собирал миниатюры… Вам интересно?

– Очень, ваше величество. Мне интересно всё, что связано с историей империи.

– Любите историю? Кхе…

– Да, государь.

– И философию. Я знаю, мне говорил библиотекарь. Он сказал, что вы необычайно образованны.

– Я образованна ровно настолько, насколько это прилично на моей родине, ваше величество.

– Вот уж не поверю в вашу заурядность! Мне так понравилось, что вы интересуетесь философией! Это знак подлинного ума.

– Философия – это основа всякого знания. – Ингрид пожала плечами. – В том числе о мире и о человеке.

– Я думаю, беседа с вами доставит мне удовольствие. Боюсь, сейчас не время вести серьёзные беседы, но в недалеком будущем надеюсь насладиться таковой.

– Почту за честь, ваше величество.

Император отошёл к своему креслу и, проследив за ним взглядом, что требовали элементарные правила местной вежливости, Ингрид снова наткнулась на острый, неотвязный взгляд Сианы. Впрочем, к её реакциям на себя уже привыкла. Ей не приходило в голову, что этот взгляд может быть признаком чего-то серьёзного.

На балах за Ингрид куртуазно ухаживали многие, и в этот раз не меньше, чем обычно. Она как всегда охотно танцевала, блистала своими любимыми бриллиантами, которые её стараниями постепенно входили в моду, и одета была со своей обычной тщательностью. В этих обстоятельствах ей легко было чувствовать себя неотразимой. Свежее платье, удачно подобранные украшения и причёска улучшают настроение женщины никак не меньше, чем всеобщее внимание.

Она ушла из бального зала вместе с родителями, но, вернувшись в свою комнату, не легла спать сразу. Она была почти одна (спящую Эльгинн можно было не принимать в расчёт, поскольку даже её дыхания не было слышно), и ощущение полного одиночества было ей приятно больше, чем обычно. Ингрид не стала будить горничную и разделась сама, накинула на голое тело тонкую льняную рубашку, в которой обычно спала. Но и теперь не легла, а завернулась в пеньюар и села к столу. Придвинула книгу, погрузилась в чтение. Спать не хотелось, хотя уже было, наверное, около пяти часов утра.

Распахнулась дверь, Ингрид, удивлённая, обернулась и увидела Скиольда. В первое мгновение она не могла понять, откуда он взялся, и вообще – не кажется ли ей. Ему же было достаточно сделать три больших шага. Почуяв неладное, девушка вскрикнула, но жёсткая, как копыто, ладонь Скиольда мгновенно зажала ей рот.

Вскинулась Эльгинн, но тут же упала обратно под ударом дубинки. Воин, сопровождавший Скиольда, постарался ударить как можно нежнее, чтоб не оставить слишком заметных следов. Было очевидно, что для хрупкой девушки и столь мягкая «ласка» окажется достаточной. Мужчина – рослый, массивный, но при этом передвигался он как кошка – алчно посмотрел на полуодетое лакомое тело, с которого сползло одеяло. Вот только предводитель тут же дал ему понять, что для развлечений нет времени.

Скиольд привычными движениями завернул Ингрид руки за спину и кивнул второму сопровождающему связать пленницу. После этого завязал ей рот и завернул в сдёрнутое с постели покрывало, чтоб ни звука не пробилось сквозь плотную браную ткань. Ингрид только и успела увидеть, как упала её горничная и как, выскользнув из-за мужских спин, обворожительно и торжествующе улыбнулась дочери Сорглана Сиана Гивалди. А в следующий миг её лицо залепила пыльная ткань, и почти остановилось дыхание.

Наследник графа Бергденского взвалил сестру на плечо.

– Уходим, – бросил он. – Быстро… Э, а ты куда, девочка?

– Я же довела вас до её комнаты! – возмутилась любовница императора, разворачиваясь от двери. – Что вам ещё надо?

– А отвести нас обратно? Или ты думаешь, я стану рисковать? Давай, веди, малышка, и если мы попадёмся, мало тебе не покажется.

– И что ты в этом случае сможешь мне сделать? – Сиана презрительно дёрнула плечиком.

– Не я, а император. Как ты думаешь, во что обходится похищение девицы благородного рода? Так что в твоих интересах, чтоб никто не узнал, куда она делась.

Леди Гивалди думала недолго. Говорят, Сорглан любит свою дочь и наверняка захочет мстить, если узнает, а месть такого человека, как граф Бергдена, может перевесить её влияние. Она скрипнула зубами.

– Идём. Только быстро.

По пути туда ей встретился только один охранник, но его она под каким-то предлогом (уже сама не помнила, под каким) отослала с пути. Не попались им ни слуги, ни рабы, ни гвардейцы, что, впрочем, понятно, поскольку она провела Скиольда коридором для слуг, прорезающим дворец по всей длине. Они и нужны были, чтоб прислуга могла добираться до своих господ как можно быстрее. Очевидно, почему не встретились слуги – они небось смертельно устали после бала и теперь спали без задних ног в покоях господ или своих каморках. Ясно, почему не было гвардии или охраны – что им делать в коридоре для слуг. То, что не случилось рабов, удача, потому что они-то могли попасться где угодно и когда угодно, так как всегда найдётся лорд или леди, которых мучает бессонница и которым приспичило чего-нибудь съесть, выпить или выяснить. Сиана пожала плечиками и про себя рассеянно поблагодарила Богиню. Удачно.

На обратной дороге всё прошло гладко. Леди Гивалди забежала вперёд, чтоб посмотреть, чист ли путь, но охранник, отправленный ею по поручению, ещё не вернулся. Основной же пост располагался немного дальше. Они наконец добрались до бойницы, выходящей на поле у ипподрома, и Скиольд привязал свою жертву к верёвке, которую тут же аккуратно принялся вытравливать наружу. Через пару минут, поскольку он делал это быстро, торопясь, подёргивания ремня дали понять, что посылка принята. Он выглянул. Его люди, которые ждали в заснеженных зарослях у самой стены, махали руками, мол, вылезай.

Скиольд ловко протиснулся в бойницу, перебросил массивное, но всё ещё подвижное тело через край и принялся скользить вниз, придерживая верёвку затянутыми в кожаные перчатки руками. За ним скользили оставшиеся трое. Когда они достигли земли, Сиана, боясь сломать ноготь, не развязала, а перетёрла кинжальчиком узел, сбросила кусочки верёвки вниз и бросилась прочь. Дело сделано.

Скиольд перекинул гобеленовое плотное покрывало через плечо и, не сильно заботясь удобством пленницы, потащил её прочь от стены. Теперь надо было скорее оказаться на пристани и не попасться на глаза ни одному из гвардейцев или солдат, прогуливающихся по верхнему гребню – хоть и ночь на дворе, снег разгоняет тьму, и тёмные силуэты можно разглядеть. Он тащил свою ношу и думал о том, как ловко всё получилось. Спасая свою прелестную шкурку, любовница императора наверняка придумает что-нибудь убедительное для ушей повелителя, и её слова докажут ему, что дело не в каком-нибудь там похищении. Только вот горничная… Ну, быть может, и это удастся объяснить. Ведь все знают, что наследник Сорглана не имеет хода во дворец.

Скиольд выругался. Ну ничего. Когда он станет графом (а этого недолго ждать, старику уже шестьдесят и хоть он крепок, случиться может всякое), его будут принимать везде. Дадут ему прекрасную и знатную девушку в жены, и уж он наведёт в графстве порядок. Тогда братьям придётся покориться ему.

У узкой и обрывистой дороги вниз ждали лошади. Десяток Скиольда расселся по сёдлам, пленницу положили поперёк лошадиной спины, и коней погнали вниз, заботясь лишь о том, чтоб ни один не полетел с откоса и не сломал шею себе и седоку. Сам Скиольд берёг сестру. Не для того он её похищал, чтоб она тут померла.

Корабль ждал своего хозяина и его людей с уже подготовленными, только не натянутыми парусами. Может, кого и удивило бы, что боевая ладья графского наследника отбывает так рано, но только не там, где утренние часы считались самыми дорогими. В пять утра купеческая часть порта кипела, как вода в котле, и на Скиольда с сопровождением и ношей никто не посмотрел. Взойдя на палубу своего «Кашалота», он передал добычу другу, отдал все необходимые распоряжения и остался на носу, вдыхая свежий морозный воздух. Он очень любил море.

Корабль развернул паруса насколько возможно – ветер дул с берега – и понёсся вдаль, переламывая под днищем редкие льдинки, которые нагнало из речушек. Студёные брызги замерзали на парусах и телах, но бывалые моряки не обращали на это внимания, все они были детьми моря, и если не слишком добры к земле и тому, что там находили, то волнам никогда не причиняли вреда. Бьющий им в лицо ветер заставлял кипеть кровь ещё почище, чем женская красота или пиво.

Скиольд приказал держать курс на север, туда, где было его небольшое владение, купленное отцом. «Чтоб отвязаться!» – зло подумал сорокалетний мужчина и поскрёб короткую бородку.

К нему подошёл Игга, один из доверенных, не особо сильный телом, зато соображал бойко.

– У ребят кровь гуляет, – сказал он. – Мы мало стояли в городе, они не успел утолить свою жажду. Может, зайдём в одно из селений на побережье Венды?

– Ты дурак, – огрызнулся Скиольд. – Нападать на сёла так близко от столицы? Гвардия мигом добежит.

– Я слышал, что герцог Риган вместе со всеми войсками императора далеко отсюда. Не добежит. Да и некому будет бежать, ты же умеешь так. Пепелище ничего никому не скажет.

– Могут догадаться. Слушай, мы не в пустыне, отыщется тот, кто видел или слышал что-нибудь. А у императора долгая память. Я не хочу, чтоб меня гоняли, как рыбу в заводи. Тем более сейчас не стоит светиться. Мы отойдём немного дальше, завернём к Хальдвегру и там поиграем, так скажи моим ребятам. Но это погодя, а сначала доберёмся до наших земель.

– Мы остановимся там?

– Ненадолго, Игга. И, пожалуй, я отдам своим людям одно сельцо, всего три двора, но больших – они не уплатили мне осенью, и это уже не первый раз. Урок будет полезен и всем остальным.

– Думаю, их это успокоит. – И Игга косолапо отправился прочь.

Скиольд вывел «Кашалота» в открытое море и только тогда решил спуститься в свою каютку. Там он сытно позавтракал – съел большой кусок мяса, зажаренного на решётке жаровни, несколько лепёшек с салом, жирной каши, той же, которую приготовили и для его людей – и только тогда распорядился притащить пленницу.

Всё это время она провела в другой каютке, нагретой углями в жаровне достаточно, чтоб не замёрзнуть практически раздетой женщине. Кроме того, ей кинули одеяло, но рук не развязали, так что под ткань ей пришлось подползать и заворачиваться в неё, помогая себе не столько руками и ногами, сколько зубами, спасибо хоть вынули кляп. Она немного поспала, понимая, что раз такова ситуация и уж ничего не сделаешь, надо набраться новых сил и сохранить старые. Вот только связанные руки быстро затекли, и назойливая боль не дала выспаться. Ингрид старалась успокоиться, пока не станет ясно, что же её ждёт, и ей даже почти удалось. Усталой, ей было не до страха.

Когда за ней пришли и отвели к Скиольду, он как раз заканчивал трапезу. Мясо закончилось, каша тоже, а последнюю лепёшку он доедал, запивая пивом из кружки. Он весело взглянул на Ингрид, проследил, как с неё стянули одеяло, и приказал:

– Развяжи ей руки.

Руки развязали, и всё время, пока Ингрид, постанывая, разминала и растирала затёкшие запястья, он терпеливо ждал. Допивал пиво.

Более или менее восстановив кровообращение, девушка подняла на Скиольда гневные глаза. Сейчас её так трясло от ярости, что даже стылого влажного сквозняка от двери она не особенно и чувствовала.

– Ну? – резко спросила она. – Объяснишь, что всё это значит?

Он молча разглядывал её, как рассматривают вещицу на базаре или ездового коня.

– Ты и в самом деле ничего, – проговорил он наконец. – Мне не показалось. На рынке я за тебя заплатил бы полторы марки. Может, и две. В зависимости от настроения.

Ингрид вздохнула и поправила на себе пеньюар. Скиольд как-то краем сознания с удивлением подумал, что девица, кажется, чувствует себя в этой прозрачной тряпочке так же уверенно, как и в длинном платье с закрытой грудью и шеей. Эта уверенность его забавляла, и он наслаждался чувством абсолютной власти над добычей. Ведь сейчас он мог сделать с ней всё что угодно. А потому пока решил ничего не делать, чтоб продлить сладостное ощущение.

– Так что? Объяснишься или как? Какого черта ты это сделал?

– Зачем тебя увёз? – Он лениво потянулся в массивном кресле. – Да захотелось. Ты мне понравилась. Почему же нет? Если хочется.

Ингрид повела плечами, и этот жест напомнил ему движения Сианы. Леди Гивалди ему не понравилась, хотя он и не отказался бы разок опрокинуть её в тёмном уголке. Эта была немного другая, но какое-то сходство девиц его развлекло ещё на несколько мгновений. Раз так, и эта должна поддаться страху, как та. Прекрасно. Сиану – он уверен – удалось бы согнуть очень быстро. Это он прочёл в её взгляде.

– Ты, кажется, забыл об одной мелочи, – мягко (но в этой мягкости была насмешка) напомнила Ингрид. – О том, что я твоя сестра.

– Сестра? – Скиольд изобразил удивление. – Ты? С чего это? Моя мать тебя не рожала, а уж что касается отца… Не старайся. Все эти разговоры на меня влияния не окажут.

– Ты же понимаешь, что отец плохо воспримет твою выходку.

– Сорглан-то? Сорглан мне ничего не сделает, даже если узнает. Он под каблуком у моей матушки, а уж она-то не решится причинить мне хоть малейший вред. Она меня любит намного больше, чем могла бы любить тебя, уж поверь. Но он не узнает. Может, решит, что ты сбежала с любовником. – Он расхохотался. – Самая логичная мысль.

Ингрид слегка побледнела, но сохранила присутствие духа. Она всегда предпочитала контроль разума над своим сознанием власти чувств, и теперь не видела смысла забавлять похитителя зрелищем своего страха или истерики. Возможно, потом, когда ей не удастся справиться с собой. Но об этом не хотелось думать. А пока надо понять, чего он от неё хочет и что задумал.

– Всё тайное рано или поздно становится явным. Отец тебе не простит.

– Мне плевать на мнение Сорглана.

– А, да, конечно, ты же знаешь, кто твой настоящий отец. – И тут его перекосило. Глаза зло сверкнули. С запозданием девушка сообразила, что её слова – прямой намёк на его незаконнорожденность. Пожалуй, не стоит так сходу. – Ну хорошо, – нервно добавила она. – Он решит, что я сбежала с любовником, но тебе-то я зачем?

Скиольд медленно встал и снова потянулся с ленцой, не сводя с неё глаз. Теперь уже ожесточённых.

– А зачем вообще нужна женщина? – Ингрид прищурилась и сжала губы. – Женщина нужна для любви. А ты, раз считаешь себя моей сестрой, разве не должна меня любить? Я очень рад буду твоей приязни. Нам лучше поладить, верно? И я забуду те дерзости, которые ты наговорила мне при нашей последней встрече.

– Не могу сказать, что моё мнение о тебе хоть немного изменилось.

– Ну вот. Зачем же так всё портить. Давай-ка лучше по-доброму. По любви.

Скиольд схватил её за плечи и потянул её к себе. От него пахло потом, морем, пивом и дымом. Он дышал как дикий зверь, и это почему-то было отвратительно. Но даже если бы теоретически такой мужчина мог бы понравиться Ингрид, в подобных обстоятельствах она всё равно бы отбивалась до последнего. Какое-то абсолютно рефлекторное было действие, получилось само собой.

Он перехватил её руки и сжал запястья.

– Так, понятно, – сказал он с удивительным спокойствием, и это спокойствие было страшнее открытой ярости. – Добрых сестринских чувств тут нет. Ладно. Будем говорить по-другому.

Скиольд притиснул её к себе, перехватил оба её запястья одной рукой. Она попыталась его ударить, но тут же получила оплеуху. Скиольд, способный ударом кулака расколоть человеческий череп, ударил едва-едва, только затем, чтоб жертва ненадолго ошалела. У Ингрид подкосились ноги, голова закружилась, и она почти не сопротивлялась, пока мужчина укладывал её на койку и срывал остатки одежды, а потом прижал локтем и коленом, и тогда уже было поздно. Девушка попыталась дёрнуться, но куда там. Свободной рукой он уже принялся поглаживать её грудь, белую и чистую, именно такую, какая нравилась северянам.

– Прекрасная кожа, – пробормотал Скиольд. – Нежная. Этим-то мне и нравятся знатные девицы – они следят за собой. Уймись уже. Ты себе же хуже сделаешь.

– Убери руки!

– То есть не уймёшься. Ну и в чём смысл?.. Тебя мой отец вообще воспитывал? – Он поднялся, отпустил добычу, и Ингрид мгновенно откатилась к стене, попыталась завернуться в небрежно брошенное одеяло. Он и на это не обратил внимания, начал расстёгивать ремень. – Значит, я воспитаю. Как старший брат. В любую бабу ум вбивается через задницу. – Нагнулся, схватил её за локоть, грубо дёрнул на себя и опрокинул лицом вниз. – Вот же дура.