Загадочные края

11

Близился август, а вместе с ним и сбор урожая. Уже теперь приготовления к зиме оставляли женщинам поместья совсем мало времени на сон и шитьё. Совместные посиделки госпожи и швей в верхней комнате прекратились, потому что руки теперь требовались куда настойчивей, чем весной. Земля, с любовью ухоженная и удобренная, щедро отдаривала за ласку урожаем, который приходилось заготавливать.

У Ингрид теперь тоже было мало времени – она заменяла мать и была вынуждена следить за всем, что происходит в поместье. Присмотра требовали и те женщины, которые варили варенье, делали соленья, сушили и вялили, и те, которые, к примеру, снимали сливки, сметану, сбивали масло. И дело было не в том, что кто-то из них мог забрать себе что-то предназначенное к хранению или быть небрежен, просто постоянно возникало множество вопросов – что и как делать, куда ставить – и эти вопросы требовали беготни, личного присутствия и принятия сотен решений.

Ингрид в действительности нравились эти хлопоты. Иногда она и сама принималась за дело, что-то готовила, взбивала, варила. Она научила девушек готовить сгущённое молоко – и так, и с сахаром – и теперь могла угощать домочадцев сливочным кремом и блинными тортами, такими, которые делались у неё на родине. Помимо того она ввела в обиход кухни множество других блюд, например картофель, птицу или рыбу, приготовленные во фритюре или жареные, также лакомства вроде пиццы, которая была для здешних мужчин угощением на один зуб, или всевозможные салаты.

Кроме того, в залив всё чаще заглядывали корабли купцов, и это понятно – они торопились распродать то, что было в трюмах, чтоб успеть сделать ещё один рейс на юг. Ингрид с удовольствием копалась в привозном террианском барахле, покупала журналы, книги, разную мелочёвку, и это кроме тканей, кружев и тесьмы. Она обзавелась отрезами портьерной ткани, сшила занавески, и это новшество так понравилось Алклете, что она позволила дочери повесить такие же во всех остальных жилых помещениях. Сорглан сперва изобразил недовольство и спросил с ехидцей:

– Тебе не кажется, Ингрид, что это всё лишняя стирка? Будешь отрывать от работы служанок, у которых и так много забот.

– Конечно. – Она передёрнула плечами. – А ещё можно одеться в шкуры, их вообще стирать не надо, так будет намного проще.

Сорглан нахмурился, но в следующий момент не выдержал и рассмеялся. Больше он не пытался возражать, тем более что по большому счёту причина казалась ему пустяковой. Комнаты со шторами действительно выглядели куда уютней, это он вынужден был признать, и убранство комнат – дело женское, мужчинам неприлично было вмешиваться в их решения.

А в следующий раз к пристани подошли три больших крутобоких торговых корабля, следовавших прямо с границы Терры. На этот раз купец вёз совсем мало товара, который может интересовать женщин, всего несколько рулонов парчи, в основном его трюмы были загружены, как он выразился, железом, да ещё было несколько рабов-мужчин. К Сорглану он зашёл в основном за водой и припасами, а ещё починиться, поскольку ему не повезло попасть в шторм. Граф без колебаний пригласил купца отдохнуть несколько дней у него.

Рабам тоже позволили сойти с кораблей, они мгновенно повалились на землю, наслаждаясь её твердостью. Ингрид подмигнула девушкам, которые были с ними, мол, несите им воды и чего-нибудь поесть, а сама, вроде бы разглядывая узор на тканях, посматривала в их сторону – легко было догадаться, что всё это её бывшие соотечественники, даже по одежде понятно.

– Ингрид, что это? – спросила Алклета дочь, и, повернув голову, она увидела в руках у матери небольшой кухонный комбайн (всё, что было в трюмах, повытаскали наружу, чтоб просушить – купец не хотел, чтоб что-то испортилось – и среди разрозненных деталей и обломков оказалось несколько предметов бытовой техники, частей чего-то, напоминающего станки, и ещё много чего).

– Это одна очень полезная штука. Полезная на кухне.

– Так, может, купим?

– А зачем? Она у нас работать не будет. Она не механическая.

– Какая?

– Ну, в смысле, не на ручной тяге.

– А какая она ещё бывает? – изумилась графиня.

Один из рабов с трудом сел. Заметно, что он борется с дурнотой.

– Мы, кажется, соотечественники, – произнес он, глядя на Ингрид.

Она кивнула и посмотрела вопросительно.

Мужчина был потрёпанный, вялый, измученный, видно, что чувствует себя отвратительно. Лет ему на вид можно было дать не больше тридцати, если присмотреться, а если не присматриваться, то и все сорок пять. Но что привлекло внимание девушки – на измазанном лице, помеченном первыми морщинами, выразительно горели ярко-синие пытливые глаза, умные и полные значения. Он явно не дурак.

– Привет. Ты откуда? – уточнила девушка. Он назвал. – Серьёзно? Моя мать там родилась.

– Вот как… Тебе, я вижу, повезло больше.

– Это только теперь я в выигрыше. Раньше было по-другому. Как тебя зовут?

– Олег. Но местные упорно называют меня Хельгом.

– Оно и понятно. Привыкай, это местный аналог… Пап! Купи этого человека, пожалуйста…

– Земляки? – уточнил, подходя, Сорглан. – Ну, пожалуй… Сколько хочешь вот за того?

Купец глянул сперва на графа, затем – на его дочь.

– Недорого возьму. Хоть он силён и молод.

– Силён, – ухмыльнулся Сорглан и по привычке принялся торговаться.

Спорили они недолго. Ингрид же стояла возле соотечественника, наливала ему молока и не сомневалась, что отец всё уладит. Мужчина, с наслаждением глотая молоко и кусочки хлеба, рассказывал, что он был одинок, ни жены, ни детей не завёл, да и не стремился.

– А что так?

– Чтоб жену завести, надо потратить уйму времени – знакомиться, ухаживать, жениться, привыкать к ней… Да как ещё притрешься, неизвестно. Времени всегда было жалко. Понимаешь, мне подошла бы такая жена, которая ничего не требует, не злится, когда я обращаю на неё мало внимания. Теперь таких не бывает.

– Так на что же тебе времени не жалко? – рассмеялась Ингрид.

Он посмотрел серьёзно.

– На работу.

– А кем ты работал?

– Я техник. Инженер. Но вообще я на работе чинил и налаживал всё, что под руку попадется. – Он огляделся и показал в сторону груды поломанного барахла. – Большую часть из этого я мог бы легко починить.

– Какой толк. – Девушка улыбнулась. – Здесь нет электричества.

– Можно сорганизовать. Насколько я понимаю, в этих краях сильные ветра и есть горные реки, да?

– Да. – Она заинтересованно подняла бровь. – Можешь собрать генератор?

– Могу попробовать. Правда, мне понадобится большая часть того, что тут есть.

– А откуда ты знаешь, что тут есть? Ты смотрел?

– Я видел, что они грузили. Так что?

Ингрид пришлось попотеть, уговаривая отца, но когда Сорглан, морщась, всё же дал разрешение, они вдвоем с Олегом (теперь уже скорее Хельгом) перерыли всю груду, из которой он извлёк целую кучу разных деталей и кусков. Граф только головой качал, но то, что было выбрано, оплатил.

– Здесь всё, что нужно?

– Не всё, но остальное, надеюсь, я смогу сделать сам, если, конечно, здесь есть из чего.

– Зачем тебе нужно всё это железо, Ингрид? – недовольно спросил Сорглан, когда торговец, получив серебро, в приподнятом настроении отправился по своим делам.

– Не мне. Хельг обещал, что сможет кое-что сконструировать из всего этого. Кое-что очень полезное. Отец, а часто купцы будут теперь возить подобные вещи с моей родины? Я бы хотела обзавестись швейной машинкой. Полезная штука.

– Объясни купцу, что ты хочешь. – Сорглан пожал плечами. – И если сделаешь это понятно, то в следующий раз он подвезёт в точности то, что тебе требуется. Теперь с Терры будут таскать всё что под руку попадется. Всё можно будет здесь приспособить.

Ингрид отправилась объяснять и получила заверения, что на следующий раз заказ непременно будет выполнен. По мере возможности, конечно. Но уж в своих людях торговец не сомневается, эти что хочешь из-под земли достанут за звонкую-то монету.

А ветер теперь всё чаще нагонял с моря туманы. Воздух по утрам был кристальным и холодным, таким чистым, что дальние горы были видны ясно, будто находишься вблизи. Вода становилась холодней, и во всём чувствовалось приближение осени. Оно и понятно, в северных широтах есть, пожалуй, только один по-настоящему летний месяц – июль. Июнь на севере – ещё весна, а август – уже осень. И хотя кроны деревьев ещё упрямо зеленели, все, кто имел отношения к земле и её щедротам, удвоили усилия, чтоб успеть заготовить на зиму побольше провизии.

Во дворе усадьбы варилось варенье. Женщины использовали все печи, которые были в их распоряжении, чтоб уставить их большими котлами со сладким варевом. По распоряжению Алклеты были вскрыты кладовые, где хранились мешки тростникового сахара, накопленные за зиму (сахар купцы привозили только зимой, и первейшей задачей графини было рассчитать, сколько же его понадобится летом). Готовое варенье переливалось в небольшие бочонки, а особенно ценное и вкусное, например вишнёвое – в банки, тоже привозные, как и сахар. Каждый день делались всяческие соленья, и, понятно, ставились наливки.

Иногда Алклета отпускала дочь погулять, освобождая её от необходимости бегать и за всем смотреть, и тогда Ингрид шла в лес либо же брала лошадь и ехала в горы. Почти всегда в этих поездках её сопровождал Канут. Он ревниво следил за её безопасностью, ещё пуще, чем сам Сорглан. Их обученные лошадки ловко карабкались по уступам, чутьём своим находя такой путь, чтоб не сорваться, если же совсем не знали, куда ступить, то останавливались, и тогда дальше уже люди шли сами.

Ингрид любила забираться на скалы, нависающие над морем, и стоять, смотреть в лазурную, а иногда и тревожно-свинцовую даль – это зрелище её успокаивало. Она любовалась морем, а стоящий рядом и немного сзади Канут любовался ею, хоть и старался этого не показать.

Он вообще теперь держался поближе к сестре. Если она куда-то ехала, то он старался следовать за ней, даже если поездка была чисто деловая, хозяйственная, а такие Канут прежде терпеть не мог. Если она, скажем, участвовала в приготовлении варенья, то и он крутился где-нибудь поблизости, норовя сунуть палец в сироп, чем вызывал уйму ласковых шуток со стороны служанок, которые пытались привлечь его внимание. Ингрид всё это забавляло, она не возражала ещё и по той причине, что с ним было много веселее. Канут был прекрасным собеседником, он оживлял обстановку весёлыми и захватывающими дух рассказами о своих походах и тех диковинах, которые ему доводилось видеть вдали от дома; сестра его старалась не отставать и в свою очередь рассказывала то, что ей случилось вычитать в книгах.

Но больше всего ему, конечно, нравились поездки. Если леди Алклета отпускала дочь, то с утра Канут седлал двух лошадей, выводил их из конюшни и ждал. Ингрид появлялась с небольшим свёртком провизии, который был упакован так, чтоб без уталкивания влезть в плоскую седельную сумку, и они ехали в горы, в лес или просто по берегу. Потом находили удобное местечко, которое устраивало обоих – Канута из соображений комфорта и тепла, а его сестру – с точки зрения красоты окружающей природы – устраивались на расстеленных плащах, болтали и угощались.

– Мне отец рассказал, как тебя весной проверяли железом, – сказал он однажды. – И ты мне упоминала об этом в нашу первую встречу. Расскажешь подробнее?

– О чём? – Она прыснула. – Я думаю, ты не раз видел, как человека прижигают железом, и как это выглядит.

– Я о другом. Почему тебя заподозрили в инности? Ты что-то сделала?

Ингрид стала очень серьёзной. Она огляделась – с того места, где они сидели, было видно море, а с другой стороны шумели низкорослые кривые деревья, примостившиеся на почти голой скале. По небу бежали тучки – они не внушали опасения, были светлыми, без признаков дождя – но то и дело они скрывали солнце, и тогда становилось холодновато ещё и потому, что дул пронизывающий влажный ветер, поэтому плащ Ингрид не скидывала. Наоборот, поплотнее в него закуталась и иногда ёжилась.

– Ну как тебе сказать… Был Бельтан. У нас на родине этот праздник тоже празднуется.

– Да? А как? – оживился Канут.

– Не знаю, как он праздновался раньше. Но теперь те, кто о нём помнит, празднует его как придётся. Мы с друзьями выезжали в лес на ночь равноденствия.

– И жгли костры?

– Понятное дело, иначе же в лесу в это время можно просто околеть. – Она рассмеялась. – Так вот на этот Бельтан я решила немного пройтись по лесу. И нашла одно местечко – маленькое озерцо, и на его берегу ещё дерево растёт, такое развесистое.

– Знаю. Уютное место.

– Да. А ты ведь помнишь, Бельтан – такое время, когда в воздухе что-то есть… Такое, необычное, древнее…

– Да, конечно.

– Вот мне и захотелось потанцевать. Я и потанцевала. А это увидела одна из девушек поместья.

– Эта та, которая теперь тебя избегает? Она уверена, что ты будешь мстить.

– Ну и дура. Я не настолько мелочна. Плевать мне и на неё, и на её неприязнь ко мне. Я тогда и не подумала, что меня кто-то может видеть. И тем более не подумала, что в моём танце можно увидеть что-то угрожающее.

– Не думаю, будто она увидела что-то особенное. Просто на Бельтан в лесу танцуют только жрицы. И альвы. Люди опасаются леса и в Бельтан, и в Самайн…

– В Самайн особенно.

– А, знаешь. А ты же не жрица. Вот она и перепугалась. Да и вообще… И что ты танцевала?

– Я импровизировала. – Ингрид вынула из сумки фляжку с пивом, глотнула. – Хочешь?

– Давай… А ты не покажешь, как танцуешь?

– Зачем? – довольно глупо спросила она и покраснела. – В смысле…

– Что?

– Понимаешь, я если и танцую, то для себя. Я же не профессиональный танцор.

– Я тоже, так что ругать не буду. Зачем стесняться?

– Хороший вопрос. Может затем, что так уж обстоят дела? Стесняться – это нормально.

Они помолчали.

– Не обижайся, – сказал он. – Мне и вправду очень интересно.

– Да? – Ингрид снова покраснела. – Ну ладно. Давай. Только не жди чего-то особенного. Я танцую плохо.

Она встала, отложила флягу. В ней гуляло спиртное, немного, но достаточно, чтоб решиться на подобную дерзость. Всё, в чём был лёгкий градус, очень хорошо развязывало и заставляло забыть о стеснении, с хорошей порции пива ей хотелось показать себя, подвигаться, посмеяться и побеситься.

Ингрид начала танец с сильным ощущением скованности, но постепенно забыла о зрителе. Тело просило движения, и под мелодию, которую она напевала для себя, чтоб обрисовать ритм, всё это пошло свободней и легче. Как всегда, она следовала своим желаниям, не особенно обдумывая, как и куда, и потому результат был наилучшим для неё самой. Почти в каждой женщине дремлет танцовщица, её только нужно разбудить и дать ей волю, и тогда ни один мужчина не сможет оторвать от неё глаз.

Закончив песню, Ингрид остановилась, сильно смущённая, и украдкой поглядела на брата.

Он смотрел на неё, очарованный. Глаза его сияли, способные спорить цветом и яркостью с самими небесами, и в этот момент она оценила его привлекательность и красоту духа, которая не может отразиться во взоре, если её нет. В этот миг, если бы её сердце не было занято, она уступила бы его желанию, не без основания надеясь, что сможет полюбить его в будущем. Да и если посмотреть объективно – такого мужчину легко любить. Он молод, умён, красив, внимателен. Не один раз уже она видела, как он бьется – этот человек был воином от Бога, телом и душой, и за его спиной можно было бы спокойно и уверенно прожить жизнь.

Канут очень напоминал отца, на которого и теперь женщины поглядывали очень благосклонно, покорённые не только его внешностью, славой, всяческими достоинствами и мужественностью, но и преданностью однажды избранной женщине. Ингрид стало особенно жалко его сына, безнадёжно в неё влюблённого, потому что у Канута всё равно не было никаких шансов, и только за то она могла уверенно спрятаться, что он оставался её братом – по местным законам родство полнокровное.

– Это было прекрасно, – сказал он.

– Спасибо, – сердясь на себя за несвоевременные мысли, Ингрид села на расстеленный краем плащ и закуталась другим краем, хотя необходимости в этом не было – от танца она очень здорово разогрелась. Но – вот что показалось ей удивительным – совсем не устала и не запыхалась. Сказались тренировки с оружием.

– Но я понимаю, почему твой танец показался Эдне нечеловеческим. Он очень… необычный. Чужой слишком.

– Но и я чужая. Я террианка, неужели ты ожидал, что я буду танцевать вашу калтану или идрен? На худой конец уж могла бы станцевать то, что похоже на ваши танцы – джигу, рил, польку. Но они танцуются не в одиночку. – Она с натугой рассмеялась, потому что на самом-то деле ей было очень приятно, но она не привыкла это показывать.

– А как называется танец, который ты танцевала?

– Никак. Я же сказала – это импровизация. То есть я придумывала на ходу.

– В самом деле? – Он восхитился. – Чем больше я тебя узнаю, тем больше удивляюсь. Ко всему ты ещё и танцевать умеешь. Если бы Агильс знал обо всем, что тебе под силу, он содрал бы с отца куда больше.

– Всё, что я знаю, входит в обычное образование наших женщин.

– Понятно тогда, почему все у нас так ценят террианок. Я сперва удивлялся, считал, что это временное увлечение тем, что ново. – Он усмехнулся и помотал головой. – Теперь понимаю. Ваши женщины воплощают в себе мечты большинства наших мужчин.

– А знаешь, в чём тут дело?

– В чём?

– Наши женщины умеют быть таинственными. Им в этом помогает и то, что они иномирянки. Мужчинам всегда нравится недосказанность в женщинах.

– Пожалуй, – медленно, словно оценивая произносимое, ответил Канут. – Но мне ты кажешься совершенством.

– Это не так. У меня уйма недостатков. Я приятна вот так, на некотором расстоянии. Но если я завожу с мужчиной близкие отношения, то требую его себе без остатка. Все его мысли, все его чувства. Всю его душу.

– Но это же естественно. Иначе и быть не может…

– Ты не прав. Ты просто не знаешь, что это такое. Представь себе, если твоя женщина читает твои мысли, если её невозможно обмануть даже в малости, если она понимает тебя лучше, чем ты сам способен понять себя.

– Ты так можешь? – Он разглядывал её с недоверием.

– А ты сам подумай, если в течение нескольких лет две души существуют едино. Женщины в большинстве своём привычны копаться в своих чувствах, и если они делают то же с душой своего мужчины, то быстро узнают его, как самих себя.

– Я никогда не думал об этом, – признался Канут. – Но, знаешь, мне не жалко будет отдать любимой свою душу. И я никогда не солгал бы ей, никогда бы ничего не скрыл. Зачем? Я мечтал бы быть с ней единым.

Ингрид отвела взгляд. Но и молодой человек ощутил некоторый неуют и, чтоб разрядить атмосферу, снял с седла и протянул сестре инфал.

– Сыграешь?

Она ухватилась за музыкальный инструмент, как за палочку-выручалочку, позволяющую спрятать глаза и не видеть в свою очередь его глаз. Жёсткая опора струн, уже не режущих загрубевшие подушечки пальцев, как всегда успокоила её, а мелодия, сама собой выбравшаяся из множества возможных, избавила от необходимости снова ощущать себя виноватой. Ингрид спела положенное ею на музыку знаменитое у неё на родине любовное стихотворение, а потом, поразмыслив, что-то шутливое. Канут посмеялся, но, когда она закончила, не просил повторить, а вместо этого схватил за запястье и предложил:

– Научи меня так танцевать.

– Тебя? – изумилась она. – Как?

– Ты называла какие-то танцы, которые надо танцевать вместе, я запомнил – джига, рил… А ещё ты могла бы научить меня так придумывать танцы, как ты. Мы бы придумывали вместе.

– Не знаю. – Она задумалась. – Я не умею учить.

– Ну, просто показываешь, а я повторяю. Считаешь, не смогу?

– Почему же. – Ингрид встала, уже захваченная идеей. – Ты прекрасно сражаешься, так что наверняка сможешь и танцевать. Но для того, что обучать тебя импровизировать, я должна буду обучить тебя вальсу, а я не уверена, что смогу. Но можно попробовать. Что же касается джиги, то это проще простого. Повторяй.

Шотландскую джигу Канут освоил мгновенно, что в общем неудивительно, потому как с момента своего появления она была рассчитана на самых неискушённых танцоров. А вот с вальсом оказалось сложнее, и весь остаток дня Ингрид, и сама-то знавшая только женскую специфику движений, пыталась объяснить ему, как надо двигаться. Канут старался, но ему очень мешало то, что контакт тел в этом танце оказался слишком тесным для него, и он постоянно отвлекался.

– Ладно, – произнесла наконец расстроенная Ингрид. – Потом попробуем ещё. Может, я всё-таки смогу тебе показать более понятно.

– Какой странный танец. Очень сложный.

– Так только вначале кажется. Опять же, вначале его очень тяжело танцевать. Зато как красиво со стороны, ты не представляешь. Понятное дело, не представляешь. Ты же не видел никогда.

Ингрид удалось добиться своего только через пару дней, когда она решила попробовать поучить брата под собственное пение, поскольку других возможностей обеспечить музыку у неё не было. Канут наконец понял, что от него требуется, и провёл сестру в вальсе через всю лесную полянку, на которой они уединились.

– Отпусти! – рассмеялась она. – Ну, молодец, молодец! Очень хорошо.

– Ты обещала поучить меня импровизациям.

– Боюсь, что пока не смогу. Как видишь, нужна музыка.

– Так напой!

– Пения недостаточно. В нашей музыке есть спецэффекты, которые очень сильно воздействуют на человека, вот они-то и вызывали во мне желание танцевать. Я их помню, но ты-то никогда ничего подобного не слышал. Следующему купцу я закажу привезти магнитофон. И кассеты. И вот тогда-то и можно будет.

– Но это долго!

– А ты умеешь терпеть?

Канут хмыкнул.

Если от работы и прогулок у Ингрид оставалось время, то она непременно заглядывала в мастерскую Хельга – небольшое помещение, выделенное ему на самом верхнем этаже главного дома, светлое и тёплое, что немаловажно, поскольку мужчина сильно мерз. Хельг разобрал и очистил всё, что тогда выбрал из большой груды, и теперь монтировал какую-то установку, которая должна была обеспечить поместье Сорглана электричеством. Работа шла медленно, потому что части необходимых элементов не оказалось вообще, кроме того, требовалась уйма всевозможных изолирующих материалов, а резины здесь, понятно, не производили. Какие-то детали он сумел найти в груде барахла, которое привезли ещё двое купцов, какие-то, объединив усилия с местным кузнецом, изготовил сам. Но что удивило Ингрид больше всего – в вещах, привезённых последним торговцем, они вдвоём обнаружили небольшой жидкокристаллический монитор. Хельг настоял купить его, хотя она и недоумевала, зачем.

– Он наверняка поломан и разлажен совершенно, – сказала она, сокрушенно разглядывая оборванные провода.

– Не обязательно. Его везли в коробке, да ещё и обернутым в тряпки, посмотри. А если он просто разлажен, то, возможно, я смогу его наладить. Мало ли…

– Ты уверен? Такая техника…

– Конечно, всё зависит от того, что именно разладилось, – поправился Хельг. – Но ты же понимаешь, что на свете всё бывает. В любом случае, детали, на которые я смогу его разобрать, могут мне пригодиться.

– Господи, да на какие детали можно разобрать жидкокристаллический монитор? – охнула Ингрид, однако купила. Сорглан тоже не возражал. Он и сам заинтересовался процессом изготовления «чужеземной технической штуки», как он выразился, гордясь новым освоенным словом.

Кроме того, Хельг обзавёлся несколькими бытовыми приборами и по мере надобности выковыривал из них те элементы, которые мог использовать в своей махине.

– Не волнуйся, – успокоил он. – Эти штуковины торговцы возят часто, их привлекает внешний дизайн. Я тебе их заново соберу. Может, конечно, работать будут немного похуже, но будут.

– А корпуса куда денем? Они не нужны, но не стоит их выбрасывать, наверное, и засорять тут всё вокруг…

– Всё пригодится. Вот он, тот самый изоляционный материал, которого мне не хватало. Надеюсь, мне удастся сделать всё правильно. Хотя, конечно, неплохо бы тебе прикупить опытного электрика.

– Это наверняка нужно ехать на большой рынок. Вряд ли нам на заказ завезут электрика. Они и не знают, кто это такой.

– Ладно, попробую справиться сам.

Делая заказы, Ингрид всякий раз приходилось объяснять не только как выглядит, какие особые приметы имеет и как называется заказанная вещь, но и как её надо везти. Немного выручало то, что она умела рисовать и могла изобразить предмет во всех подробностях, как, например, пришлось делать, растолковывая, что такое лампочки и патрон к ним. Ещё сложнее было растолковать, что такое компакт-диски и особенно – почему их нельзя извлекать из коробок. Жажда исследователя охватила её, и теперь она копалась в привозимых с Терры вещицах даже больше из чувства азарта. Так она откопала большой маникюрный набор, исправный (как определил Хельг) фен, красивую настольную лампу, аппарат для измерения давления со стетоскопом и сменной «грушей», сломанный эпилятор и уйму других вещиц, которые, по зрелому размышлению, нетрудно было пристроить к делу.

Тем более что усилия Хельга наконец увенчались успехом, и он с гордостью показал Ингрид некое громоздкое сооружение с большими размашистыми крыльями и уймой сопутствующей аппаратуры, столь же неуклюжей.

– Вот. Осталось только доставить на вершину какой-нибудь горы.

– А ты уверен, что оно будет работать?

– Конечно, уверен! Я такие делал ещё когда в школе учился. Поменьше размерами, конечно, и мощностью, но всё работало. Я только не ручаюсь, что эта штука выдержит зимние холода, но конструкцию можно будет потом улучшить. Я освоюсь, и тогда, наверное, смогу обеспечить хладостойкость. Ну что, опробуем?

Ингрид попросила отца отрядить десяток крепких местных мужиков, и с помощью трёх подвод и мускульной силы ветряк был доставлен на выбранную вершину неподалёку от поместья, поскольку Хельг предупредил, что первое время придётся разбирать конструкцию перед каждым штормом, так что надо быть поближе к ней. Он убрал скрепу, толкнул крыло, и оно тут же пошло крутиться без его участия, потому что в этих краях ветер дул всегда, только время от времени менял направление. Хельг проверил конструкцию в работающем состоянии, после чего организовал последнюю проверку, которая тоже дала положительный результат – включённая «в сеть» лампочка зажглась.

– Теперь дело за малым, – сказал он, разгибаясь. – Протянуть провода и поставить стабилизатор напряжения. И батареи. Для начала мне нужны невысокие столбы и помощь нескольких человек. А для дальнейшего у меня есть идея заключить провода в деревянные или даже каменные трубы. Тогда их можно будет не снимать перед бурей.

– Немыслимо перед каждым штормом снимать все провода! – резковато произнесла Ингрид. – Шторма здесь случаются постоянно. Делайте сразу так, как решили. Пока в дерево, а потом можно будет и в камень. А как же стабилизаторы?

– Сделаем. Не бойся.

Хорошо засушенные и обработанные тонкие стволики деревьев раскололи вдоль, вынули небольшую часть сердцевины, скрепили торцами, а затем и половинки с половинками, после того как проложили провода. Стволики слегка подняли, уложив на подходящие по размеру и форме камни, чтоб дерево продержалось подольше в первозданном виде. Внутри поместья Хельг сам провёл провода (их как раз по заказу Ингрид привезли в конце августа – разрозненные куски, вырванные с мясом из стен, даже несколько мотков, подобранных на разрушенной системе высоковольтной передачи). Кусков привезли достаточно, чтоб на месте Хельг мог выбирать подходящие. И в тот же день, когда он закончил свою грандиозную работу, Ингрид с удовольствием показала матери, что такое кухонный комбайн. Перепуганная Алклета сперва не решалась приблизиться к столь громко воющему агрегату, но потом совладала с собой и даже согласилась подержать в руках пластиковый кувшинчик. Впрочем, качество работы она оценила сразу.

– Не могу поверить! – воскликнула графиня, изучая готовый крем. – Так быстро и так хорошо! Да, я вижу, что в этих приспособлениях есть смысл. Они нам пригодятся.

– Конечно, мама, – согласилась Ингрид и пошла обучать работе с агрегатом кухонных работниц. Самой смелой среди них оказалась, как ни странно, самая молодая, она и была приставлена к этой работе после некоторого обучения и, гордая, принялась шинковать, мельчить и взбивать.

В конце августа неожиданно быстро вернулся тот купец, которому Ингрид заказывала швейную машинку. Он предупредил, когда отплывал, что сможет вернуться нескоро, так как планировал ещё одну торговую поездку, и Ингрид не ждала его раньше октября.

Торговец объяснил, что неожиданно для себя нашел ещё один проход в мир Терры и обнаружил там уйму различных коробок с чужеземными машинами, но не смог с гарантией определить, которую из них госпожа заказывала, а потому привёз несколько разных, на выбор. Изумленная Ингрид обнаружила среди привезённого не только швейную машинку необычного для неё, очень компактного дизайна, но и телевизор со встроенным видеомагнитофоном, довезённый в целости благодаря тому, что его не извлекали из упаковки, маленький пылесос, большой профессиональный миксер с титаническим количеством режимов, миниатюрный аэрогриль, игрушечную собаку, которая умела бегать, прыгать, лаять, махать хвостом и поднимать ножку, и коробку моющих средств.

Сорглан, который, увидев в работе расхваленные дочерью приборы, проникся глубоким уважением к террианской технике, без возражений купил всё привезённое (чем довёл торговца до экстаза) и немедленно потребовал провести демонстрацию. Дочь, разобравшись в инструкции к миксеру, приготовила ему алкогольный коктейль из нескольких компонентов, после чего граф, довольный, пошёл по своим делам, уверившись, что женщины в его семье занимаются исключительно полезными и важными делами и толк в этих делах знают.

Ингрид смешило почти благоговейное изумление и трепет, которые жители поместья испытывали перед вторгнувшейся в их жизнь техникой, но и сама она теперь напоминала ребёнка своей увлечённостью новой игрушкой. Она, прежде глубоко ненавидевшая и презиравшая цивилизацию, обнаружила с некоторым удивлением и недовольством, как тяжело обходиться без её даров. Теперь её мечтой была не буколическая жизнь на лоне природы и, конечно, не прежняя, а такая, которая бы совмещала в себе достоинства их обеих.

И теперь её мечта была близка к осуществлению. Она, после долгих объяснений, груды расчерченных схем и собственных усилий, смогла сорганизовать нечто, похожее на душ, и теперь с помощью двух служанок, подливавших в большой бак горячей воды, могла нежиться под искусственным дождиком. Она научила местных готовить те блюда, которые обожала, и сумела приохотить к ним местных. Она сумела найти растение, похожее по свойствам на иван-чай, и теперь, показав, как обрабатывать сорванные листья, наслаждалась поутру и вечерами чёрным чаем, отличающимся от настоящего лишь оттенками вкуса, в которых она всё равно не разбиралась. И ей гораздо больше нравилось взбивать крем миксером, резать лук в кухонном комбайне, жарить мясо на тефлоновой сковороде и отмывать руки после готовки нормальным мылом, а не тем, что местные варили сами. А ещё она мучительно страдала без привычной ей музыки.

Компьютер Хельг собрал куда быстрей, чем генератор и ветряк. Монитор оказался исправен, только что исходящие провода пришлось впаять напрямую в видеовыходы, так как разъёмы оказались грубо оторваны. Собрал он его, конечно, в основном из деталей от разных компьютеров, но ему было из чего выбирать, и потому части подошли друг другу, как кусочки одного пазла. Процессор оказался хорошим, винчестер ёмким, и от предыдущего хозяина там сохранилась не только операционная система и все сопутствующие программы, но и несколько игр и даже фильмов, к сожалению, не очень хорошего пошиба. Ингрид безжалостно их уничтожила.

Обнадёживало то, что кое-кто уже начал привозить диски. Это были когда чисто музыкальные, когда музыкально-компьютерные, когда только компьютерные, но все они могли так или иначе пригодиться. И когда наконец Ингрид смогла запустить через компьютер и приспособленные к нему колонки от музыкального центра (торговец почему-то привёз только колонки) свою любимую песню певицы Лорин, она почувствовала себя по-настоящему счастливой.

– Ну вот, теперь я могу поучить тебя танцевать, – улыбаясь, сказала она Кануту, а тот, ошеломлённый непривычной музыкой, казалось, даже не услышал её слов.

– Клянусь чем угодно! – вырвалось у него. – Это что-то… Это… Эту музыку нельзя слышать смертным! Она слишком прекрасна.

– Тебе это только кажется. И знаешь, почему? Потому что наша музыка рассчитана на пресыщенных людей. И потому создатели нашей музыки используют любую возможность, чтоб воздействовать на чувства слушателя как можно глубже. – Она улыбнулась. – Ты привыкнешь. Ну как? Хочется потанцевать?

– Да, – выдохнул он, не отрывая глаз от сестры. – Только включи ещё раз.

Она подошла, и он обнял её за плечи. Они танцевали вместе так, как танцуют молодые люди, совсем не умеющие танцевать – просто переступая с места на место, не расцепляя условных объятий. Канут наслаждался музыкой, подобной которой он никогда не слышал, и даже не замечал, как его руки скользили по её спине. Но она заметила, отстранилась, и постепенно они перешли на вальс, такой, каким они его освоили под её пение.

– Я научу тебя, – сказала Ингрид, когда музыка прекратилась. – Мы будем с тобой танцевать те танцы, которым меня когда-то учили. Думаю, тебе понравится.