Врач из будущего

Глава 4 Пределы прочности

Аудитория, набитая студентами, замерла. Все взгляды были прикованы к профессору Жданову, который, расхаживая перед кафедрой, выстраивал в воздухе каркас своих будущих великих открытий.

— … и вот именно здесь, на стыке анатомии и физиологии, кроется главная загадка, — его голос, тихий и уверенный, заставлял слушателей напрягать слух. — Мы привыкли рассматривать лимфатическую систему как нечто статичное, как канализацию. Но это живая, динамичная река! И вопрос о её регуляции, о том, что заставляет эту реку течь в нужном направлении и с нужной скоростью, остается открытым. Существуют теории о самостоятельной пульсации лимфатических сосудов, о роли диафрагмы как своеобразного насоса… Но это лишь первые, робкие шаги.

Иван, прислонившись к косяку двери, слушал, затаив дыхание. Он слышал живой голос легенды. Жданов говорил о вещах, которые в 2018 году входили в учебную программу, но здесь, в 1932-м, были дерзкой, почти еретической гипотезой. В его монологе угадывались контуры будущих работ — о лимфооттоке от головного мозга через пути, связанные с оболочками нервов, о роли лимфы в поддержании постоянства внутренней среды.

— Некоторые мои коллеги, — продолжал Жданов, и его взгляд скользнул по аудитории, на мгновение задержавшись на Льве, — считают, что мы уже всё знаем. Что анатомия — это наука о мертвом, застывшем. Но я убежден: мы стоим на пороге великих открытий. Мы должны научиться не просто описывать, а понимать функцию, конструкцию живого организма! Возьмите, к примеру, венозные сплетения позвоночного канала… Современная наука приписывает им роль простых депо крови. Но так ли это? Может быть, их роль гораздо сложнее? Может быть, они участвуют в амортизации, в регуляции внутричерепного давления, являясь буфером между твердой мозговой оболочкой и костью?

В голове у Ивана всплыли термины «эпидуральное пространство», «ликвор», «вено-ликворный динамический обмен». Он знал, что Жданов снова интуитивно бьет в цель, но с небольшим перелетом. Роль венозных сплетений была важной, но не совсем в том ключе.

— Товарищ Борисов! — голос профессора прозвучал резко, вырывая Ивана из размышлений. — Вы, судя по вашей проницательности на лекции, наверняка имеете свое мнение на этот счет. Что вы думаете о функции этих сплетений? Может, у вас снова есть какая-то… «логическая гипотеза»?

В аудитории повисла тишина, густая и напряженная. Все смотрели на Льва. Он чувствовал на себе тяжелый, изучающий взгляд Жданова. Предупреждения отца и матери гудели в ушах. Но профессиональный азарт, вызов, брошенный умным человеком, были сильнее.

Он медленно выпрямился, оторвавшись от косяка.

— Профессор, ваша мысль о динамической функции, безусловно, верна, — начал он, тщательно подбирая слова. — Но, возможно, стоит рассматривать эти сплетения не как самостоятельный «насос» или «буфер», а как часть более сложной гидравлической системы. Если представить спинномозговую жидкость… ликвор… как основную жидкостную среду, то венозные сплетения могут играть роль демпфера, гасящего резкие перепады давления именно за счет своей способности к легкому растяжению и сжатию. Их связь с общей венозной системой позволяет не просто накапливать кровь, а перераспределять объем, компенсируя, например, изменения давления при кашле или физической нагрузке. Это не пассивное депо, это… активный амортизатор, чья работа напрямую зависит от состояния всей сердечно-сосудистой системы.

Он не стал углубляться в детали о клапанах, о разнице давлений, о том, что при нарушении оттока через эти сплетения развивается, к примеру, внутричерепная гипертензия. Он дал лишь общую, но принципиально иную концепцию, уходя от статики к динамике.

Жданов не сводил с него глаз. Его лицо было непроницаемым.

— «Демпфер»… «Активный амортизатор»… — медленно проговорил он, будто пробуя эти незнакомые, но удивительно точные слова на вкус. — Интересная терминология. Заимствованная из механики. И не лишенная смысла. Вы предлагаете рассматривать организм не как набор органов, а как сложный инженерный механизм?

— Не механизм, профессор, — поправил Иван, чувствуя, как входит во вкус. — А как живую, саморегулирующуюся систему, где все части взаимосвязаны. И анатомия должна изучать не просто «детали», а принципы работы этой системы.

— Саморегулирующаяся система… — Жданов задумался, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь научного азарта, который Иван видел у лучших своих коллег в будущем. — Это смелая мысль, Борисов. Очень смелая. В духе идей Бернара и Кэннона о гомеостазе, но примененная к анатомии… Вы понимаете, какую бурю вы можете вызвать в академических кругах?

— Я всего лишь первокурсник, профессор, — с наигранной скромностью опустил голову Иван. — Я лишь пытаюсь думать.

— Думать — это единственное, что от нас требуется, — парировал Жданов, и его губы тронула едва заметная улыбка. — Продолжайте в том же духе. Но будьте готовы к тому, что ваши «думки» могут натолкнуться на стену непонимания. Не все готовы к тому, чтобы первокурсник мыслил категориями, до которых некоторые профессора еще не доросли.

Лекция превратилась в диспут, в центре которого оказались Жданов и Борисов. Профессор задавал направление, бросал идеи, а Иван, стараясь оставаться в рамках «логических гипотез», уточнял, направлял, предлагал иные углы зрения. Это был танец двух умов, разделенных почти столетием, но говоривших на одном языке — языке науки. Студенты слушали, раскрыв рты. Для них это было зрелищем не менее захватывающим, чем футбольный матч.

Когда кружок закончился, Иван чувствовал себя одновременно опустошенным и окрыленным. Адреналин медленно уходил, сменяясь трезвым осознанием: он снова привлек к себе слишком много внимания. Но теперь это было неизбежно. Жданов его «заметил» по-настоящему.

Ему нужно было понять, с чем он имеет дело. Что знает, а что не знает медицина 1932 года. Нужны были факты, а не обрывки воспоминаний.

Он направился в библиотеку института. Это было огромное, сумрачное помещение с высокими потолками, заставленными деревянными стеллажами до самого верха. Пахло пылью, старым клеем и бумагой. За массивным деревянным барьером сидела пожилая женщина в строгом платье и с пучком седых волос — библиотекарь, хранительница знаний.

— Мне нужно… по анатомии, физиологии, — сказал Иван, чувствуя себя немного потерянным. — Самые современные учебники и монографии. И, если можно, последние номера медицинских журналов. Советских и, если есть, немецких.

Библиотекарь, представившаяся Анастасией Петровной, смерила его суровым взглядом.

— Студент первого курса? — уточнила она, явно сомневаясь в адекватности его запроса.

— Да, но… я готовлюсь к работе в научном кружке профессора Жданова, — нашелся Иван.

Имя Жданова подействовало как волшебный ключ. Тень недоверия на лице Анастасии Петровны сменилась интересом.

— Жданов? Ну, тогда понятно. Он любит задавать сложные задания, — кивнула она и стала выдавать ему книги, тяжелые, в плотных переплетах. — «Анатомия человека» Привеса… «Физиология» Быкова… «Основы хирургической анатомии» Шевкуненко… Сборники трудов Института мозга…

Стопка росла. Иван просил всё, что могло дать ему представление о текущем уровне знаний. Он взял учебник по фармакологии, чтобы понять, какие лекарства вообще существуют, книгу по инфекционным болезням, чтобы осознать масштаб трагедии без антибиотиков. Взял даже свежий номер «Zeitschrift für die gesamte Neurologie und Psychiatrie», чтобы попытаться понять, что читают немецкие коллеги.

Анастасия Петровна, выдавая последний фолиант, смотрела на него с нескрываемым изумлением.

— Молодой человек, вы уверены, что потянете такой объем? Это же программа старших курсов и аспирантов!

— Я… попробую, — смущенно пробормотал Иван, с трудом поднимая тяжелую стопку. Он чувствовал себя студентом-первокурсником, который набрал себе литературы на целый семестр.

Возвращаясь в общежитие, он думал о пропасти, которая отделяла его время от этого. Ему предстояло не просто применять знания, а сначала заново выучить то, что здесь считалось истиной, чтобы понимать, как её оспаривать.

Его комната в общежитии, которую он делил с семью другими студентами, встретила его привычным гулом. Четверо его соседей были на месте: Леша, который что-то усердно чинил, щуплый очкарик Миша, корпевший над конспектами, и двое других — Коля и Семен, играющие в шахматы на самодельной доске.

— Ого, Лёвка, ты что, всю библиотеку с собой унес? — присвистнул Леша, увидев его с ношей.

— Надолго тебя хватит? — усмехнулся Коля, отрываясь от шахмат.

Иван с грохотом поставил книги на свой прикроватный столик.

— До сессии, наверное, — вздохнул он, чувствуя всю глубину этой шутки.

Он устроился на кровати и открыл первый том — «Анатомию человека». Текст был сухим, описательным, иллюстрации — схематичными. Он начал читать, погружаясь в мир медицины, которая еще не знала ДНК, не понимала до конца иммунитет, лишь догадывалась о роли гормонов. Это было одновременно увлекательно и мучительно. Он видел пробелы, ошибки, тупиковые ветви развития науки.

— Эй, Лёва, держи, — Леша протянул ему кусок черного хлеба, густо намазанный нутряным салом и посыпанный солью. — Не работай вхолостую.

Иван с благодарностью взял. Простая, грубая еда в его усталом состоянии показалась невероятно вкусной. Он ел, читал, иногда вставляя реплики в общий разговор. Ребята обсуждали учебу, предстоящие комсомольские собрания, делились слухами о распределении после института. Иван слушал, и этот бытовой фон, эта простая мужская компания, согревали его странным, непривычным чувством общности. В своей прошлой жизни он был всегда одинок. Здесь, в этой переполненной комнате с скрипучими кроватями, он чувствовал себя… почти своим.

— Так, Лёвка, хватит умничать, — вдруг выпалил Леша, закрывая книгу у Ивана прямо перед носом. — Целый день сидели, шею отсидели. Пойдем, пробежимся, а то закиснешь.

Иван, который в своей прошлой жизни ненавидел любую физическую активность, кроме дороги от машины до дивана, хотел было отказаться. Его тело Льва было молодым и здоровым, но лень была свойственна и ему. Но он посмотрел на ожидающие лица ребят и понял: это часть социализации. Отказ будет странным.

— Ладно, — с неохотой согласился он. — Только недолго.

Было около девяти вечера, уже совсем стемнело. Февральский воздух был холодным, колким, но без пронизывающей влажности, характерной для поздней осени. Они вышли на улицу. Леша, заядлый физкультурник, сразу взял быстрый темп. Иван, к своему удивлению, легко дышал и бежал рядом. Он не чувствовал одышки, не болело колено, не ныла спина. Он чувствовал лишь приятное напряжение в мышцах, мощный, ровный ритм сердца и холодный воздух, обжигающий легкие. Это было потрясающее, забытое ощущение — ощущение здоровья, молодости, физической мощи. Он бежал и не мог сдержать улыбки. В этом теле было свое, особое удовольствие.

Они бежали по темным, плохо освещенным улицам в районе общежитий. Фонари стояли редко, и между ними лежали островки глубокой темноты. Именно из одного такого островка, из-за угла старого, облупленного дома, на них вышли двое. Парни, их ровесники, но с тупыми, озлобленными лицами и с явно не студенческой выправкой. Один был покрупнее, другой — похудее, с хищным выражением лица.

— Стоять, грамотеи! — сиплым голосом бросил тот, что крупнее. — Давайте сюда свои денежки. И ботинки снимай, шпана. Быстро!

Леша замер, его добродушное лицо исказилось страхом. Он был физически крепким парнем, но явно не был готов к уличной драке.

— Ребята… давайте без этого, — залепетал он, суя руку в карман за мелочью. — Вот, держите…

Иван же, напротив, не испугался. Его охватила странная, холодная ярость. Весь день он находился в состоянии стресса, подавлял себя, подбирал слова. И вот — примитивная, понятная угроза. И она вызвала в нем не страх, а гнев. Сорокалетний цинизм слился с адреналином двадцатилетнего тела.

— А пошел ты на хрен, урод, — спокойно, почти буднично сказал Иван. Его голос прозвучал настолько уверенно и презрительно, что гопники на секунду опешили. — Иди работай, а не по помойкам шляйся, дешевка.

— Чего⁈ — не понял главный. Слова «дешевка» в таком контексте в 1932 году, наверное, не существовало.

— Я сказал — вали отсюда, пока не побили моську о гранит науки, — продолжал Иван, делая шаг вперед. Его поза, взгляд, интонация — все выдавало в нем не испуганного студента, а взрослого, уверенного в себе мужчину, который не раз бывал в подобных переделках.

— Ах ты, урод! — взревел крупный гопник и размашисто, по-бычьи, бросился на него, прицеливая кулак в голову.

Иван даже не шелохнулся. Рефлексы, наработанные годами тренировок по ММА в молодости, сработали сами. Он не стал уворачиваться. Он сделал короткий шаг навстречу, поднырнул под удар и, поймав вытянутую руку противника, провернул корпус. Классический бросок через бедро. Гопник с грохотом полетел на замерзшую землю, тяжело ударившись и выдохнув весь воздух из легких.

Второй, тот что похудее, на секунду застыл в шоке, а затем с визгом бросился на Ивана сбоку, пытаясь обхватить его. Иван снова сработал на автомате. Резкое движение локтем назад — в корпус атакующего, и, пока тот сложился от боли, быстрый захват его руки и болевой прием на кисть, заставляющий противника лечь на землю с стоном.

Весь бой занял не больше десяти секунд. Оба гопника лежали: один — оглушенный падением, второй — скрученный и обездвиженный.

— Отпускаю. Если встанете — сломаю руку, — холодно сказал Иван, чуть усиливая давление. — Поняли? Валите отсюда и больше не попадайтесь.

Он отпустил захват. Второй гопник, хватаясь за онемевшую руку, поднялся, помог подняться своему товарищу, и оба, не говоря ни слова, пулей вылетели из темного переулка, растворяясь в ночи.

Иван отряхнул ладони. Адреналин еще пульсировал в крови. Он обернулся к Леше. Тот стоял, как вкопанный, с открытым ртом и глазами, полными такого изумления, будто видел, как Лев ходит по воде.

— Лёв… — голос Леши дрожал. — Что это… что это было? Откуда ты… это умеешь? Это какие-то… японские приемы, что ли?

Иван задумался. Что было в ходу в 1932 году? Дзюдо? Самбо? Сейчас был как раз период, когда Виктор Спиридонов и Василий Ощепков как раз закладывали основы самбо, но оно еще не было массовым. «Самбо» как термин появится только в 1938-м.

— Это… просто кое-что из рукопашного боя, — уклончиво ответил он. — Навык такой. Случайно получилось, испугался, наверное.

— СЛУЧАЙНО⁈ — взвизгнул Леша. — Ты их, как щенков, разложил! Ни один тебя даже не задел! Ты же их… скрутил! Я такого никогда не видел! Ты где научился? Отец научил?

— Нет… так, по мелочи, — Иван почувствовал, что завяз. — Да брось, Леш, просто повезло. Они же клоуны, а не бандиты.

— Не везет так, Лёвка, — Леша смотрел на него с совершенно новым, уважительным взглядом. — Ты… ты крутой, оказывается. И умный, и драться умеешь… Кто ты такой, черт возьми?

Этот вопрос, заданный с полным серьезом, повис в холодном ночном воздухе. Иван не знал, что ответить.

— Я тот, кто не любит, когда отнимают его ботинки, — пошутил он, чтобы снять напряжение. — Пошли уже, холодно.

Они молча пошли обратно к общежитию. Леша всю дорогу бросал на него украдкой взгляды, полные любопытства и почти благоговения. Иван же чувствовал странное удовлетворение. Он не только выжил в стычке, но и защитил того, кто стал его первым другом в этом времени. И его тело, тело Льва, отлично справилось с задачей. Оно было не просто молодым, оно было сильным и хорошо координированным. Возможно, старый Лев тоже чем-то занимался? Или это была чистовая подготовка Ивана, наложившаяся на здоровую базовую форму?

Вернувшись в комнату, они никому не рассказали о происшествии. Леша, видимо, решил хранить секрет своего неожиданно грозного соседа. Они быстро умылись ледяной водой и легли спать. Иван лежал в темноте и слушал, как посапывают его соседи. Сегодняшний день был полон событий: научный диспут, погружение в книги, простая дружба, уличная драка. Он чувствовал, как понемногу врастает в эту жизнь, в эту эпоху. И понимал, что его знания — это не только медицинские схемы. Это и навыки, и отношение к жизни, которые делали его не просто странным студентом, а человеком из другого мира, способным постоять за себя в самом прямом смысле. Засыпая, он думал, что завтрашний день наверняка преподнесет еще какой-нибудь сюрприз. И, к своему удивлению, он ждал этого почти с нетерпением.