Возвращение Безумного Бога 14

Глава 12 Вы хоть понимаете, что натворили⁈

Щупальца, сотканные из мириадов страдающих душ, нависали над нами, закрывая серое небо Мира Мертвых. Колоссальные, пульсирующие, живые колонны агонии. Ментальный вой миллионов голосов давил на сознание, угрожая разорвать рассудок на клочки. Голод. Всепоглощающий, экзистенциальный голод, исходящий от этой массы, был почти осязаем.

— Ну, здравствуй, — сказал я тихо, но твердо, поднимая черный клинок Бездны. Рука не дрогнула. Страх? Да, он был где-то на периферии, как далекий гул трансформатора перед взрывом, низкий и неприятный. Но поверх него лежали решимость и… черт возьми, да, неуместное, но неубиваемое любопытство исследователя. Мы пришли сюда именно за этим, — Поговорим? Или сразу перейдем к активным переговорам с применением магии, стали и, возможно, нецензурной лексики?

Ответом был новый, еще более мощный всплеск ментального крика. Он ударил по сознанию, как звуковая волна от взрыва сверхновой. Не просто шум — это была концентрированная агония миллиардов, спрессованная в единый, невыносимый вопль.

Я чувствовал, как она пытается пробить мои ментальные щиты, найти трещинку, зацепиться, как кислота, разъедающая металл, затопить разум чужой болью и безумием. Пришлось напрячься, укрепляя защиту. Бездна внутри меня недовольно ворчит — ей тоже не нравился этот грязный, хаотичный, бесформенный напор чужого страдания.

Щупальце над нами дернулось, словно гигантская змея из кошмаров, собираясь ударить. Миллионы глаз-душ сфокусировались на мне, излучая чистую, дистиллированную ненависть и голод такой силы, что казалось, он может высосать саму жизненную искру из тела, оставить лишь пустую оболочку.

— Кажется, она выбрала второй вариант! — крикнула Никталия, едва удерживая свой мерцающий щит из теней и лунного света. Щит вибрировал, как натянутая струна под ураганным ветром, грозя лопнуть, — Не самая общительная дамочка! Или кто это? Мужчина? Оно? Коллективное бессознательное с ПМС? И где Аймос со своей дезинсекцией, когда он так нужен⁈

— Принимаем бой! — рявкнул Карнакс, вставая в несокрушимую защитную стойку. Его красные доспехи вспыхнули внутренним огнем, словно сердце вулкана, — Айси, левый фланг! Никталия, правый! Эстро, Пугливка, сосредоточьтесь на… на том, что вы там собирались делать! Это не похоже на тактически выгодную позицию, но выбора у нас нет! Мы вас прикроем!

Айсштиль без слов метнулась влево, ее движение было резким и точным, как удар ледяного кинжала. Копье описало дугу, и стена сверкающего, острого льда взметнулась между нами и одним из щупалец.

Лед трещал под ментальным давлением, на нем мгновенно появились паутинки глубоких трещин. Но он держался, излучая ауру чистого, упорядоченного холода.

Чистая, структурированная сила льда против хаоса агонизирующих душ — кто кого?

Никталия, издав боевой клич, больше похожий на визг испуганной насмерть кошки, скользнула вправо. Пространство там исказилось, наполнившись призрачными, манящими огнями и пугающими тенями. Классический прием — попытаться свести противника с ума иллюзиями. Вот только как свести с ума то, что уже является концентрированным, разлитым в пространстве безумием?

Щупальце над нами ринулось вниз. Падение горы из чистой агонии, чтобы раздавить, поглотить, растворить. Карнакс встретил его ударом своих мечей. Рассвет и Закат столкнулись с массой душ с оглушительным ревом. Белый огонь и черная пустота вгрызлись в щупальце, оставляя глубокие, светящиеся раны. Из которых, казалось, вырывались беззвучные крики новых тысяч душ, попавших под раздачу.

Щупальце взвыло (если этот ментальный вопль боли и ярости можно было назвать воем) и отпрянуло. Но тут же, игнорируя зияющие раны, которые начали медленно затягиваться мутной серой пленкой, снова начало опускаться.

А я… я смотрел на Пугливку. Она стояла рядом, неподвижно, ее тело била мелкая дрожь, как осиновый лист на ледяном ветру. Ее хрупкая фигурка казалась такой беззащитной перед этим колоссом страдания. Ярость, которая помогла ей справиться с призраками, оказалась бесполезна перед лицом этого вселенского кошмара.

Она смотрела на щупальце широко раскрытыми голубыми глазами, и я видел в их глубине отражение мириадов страдающих, искаженных лиц. Она тонула в этом океане чужой боли, захлебывалась ею.

— Пугливка, — я положил ей руку на плечо, стараясь говорить как можно спокойнее, вливая в голос уверенность, которой, признаться, и сам не до конца обладал, — Посмотри на меня. Не на них. На меня. Ты слышишь их? Чувствуешь их боль?

Она судорожно кивнула, не в силах оторвать взгляда от медленно опускающегося щупальца, не в силах вымолвить ни слова. Ее губы дрожали, а по щекам катились слезы.

— Ты — часть Лилии, богини природы, — продолжал я так же ровно, стараясь зацепить ту часть ее сознания, что помнила о лесе, о жизни, о гармонии, — Помнишь, о чем мы говорили? Природа — это не только цветочки и бабочки. Это и круговорот жизни и смерти. Это и покой земли, куда уходят все, чтобы обрести отдых. Это и тихое понимание, которое приходит после самой страшной бури. Ты можешь их понять. Ты можешь достучаться до них. Не до Сущности целиком — она слишком велика, слишком хаотична, как океан в шторм. Но до отдельных душ внутри нее. До тех, кто еще не окончательно потерял себя в этом кошмаре, кто еще помнит, что такое покой. Попробуй. Не бойся их боли. Не впитывай ее. Используй ее как ключ. Покажи им то, чего они так жаждут, но ищут не там. Я рядом. Я прикрою тебя.

Я видел отчаянную борьбу в ее глазах. Ужас боролся с состраданием, желание спрятаться, свернуться калачиком и исчезнуть — с внезапно проснувшимся чувством долга. А потом она глубоко вздохнула. Вытерла слезы рукавом своего белого, уже изрядно испачканного платья. И медленно, очень медленно подняла голову.

— Я… я попробую, — прошептала она, и в ее голосе, несмотря на дрожь, прозвучала новая решимость.

Она закрыла глаза. Ее тело напряглось, белые волчьи ушки встали торчком, улавливая не звуки, а тончайшие вибрации чужих эмоций, как сверхчувствительные локаторы. Она не пыталась призвать лианы или использовать когти, которые так эффективно рвали призраков. Вместо этого она… сосредоточилась.

Я почувствовал, как от нее исходит слабая, почти неосязаемая, но невероятно чистая волна эмпатии. Она не формировала слова или приказы — это было бы бесполезно против такого хаоса. Она транслировала образы, ощущения. Я видел их краем своего сознания: тихий покой зеленого леса после теплого летнего дождя, влажная земля под ногами, запах прелой листвы и грибов, мягкий шелест вековых деревьев над головой, теплое солнце на поляне, усыпанной полевыми цветами, беззаботное журчание прозрачного ручья, омывающего гладкие камни, глубокая, безмятежная тишина спящего в своей уютной берлоге зверя, чувство крепких корней, уходящих глубоко в прохладную, темную, питающую землю… Тишина. Покой. Гармония. Умиротворение. Все то, что было полной, абсолютной противоположностью этому бурлящему котлу страданий.

Реакция Сверхсущности была… неоднозначной. Щупальце над нами замерло, не долетев до нас каких-то пары метров. Ментальный вой не стих, но его тональность изменилась. Исчезла звенящая нота чистой агонии, вместо нее появились новые оттенки — глухое удивление, растерянность, даже что-то похожее на… детскую тоску? Или на смутное узнавание чего-то давно забытого? Миллионы лиц в щупальце начали менять выражение. Некоторые исказились еще сильнее, в конвульсиях отвращения и злобы. Словно им насильно показывали то, что они ненавидели больше всего.

Но другие… другие, казалось, вслушивались. Их гримасы вечного страдания на мгновение сменились чем-то иным — почти человеческим удивлением, проблеском далекого, почти стертого воспоминания о зеленой траве под ногами или синем небе над головой. Слабой, почти угасшей, но все же различимой искоркой надежды. Щупальце, сотканное из агонии, начало слегка пульсировать в ритме образов, транслируемых Пугливкой. Словно огромный, больной, обезумевший организм пытался неуклюже настроиться на незнакомую, но почему-то приятную, убаюкивающую мелодию.

— Получается! — выдохнула Пугливка, не открывая глаз. Ее лицо побледнело еще сильнее, лоб покрылся крупными каплями испарины. Я видел, как чужая боль волнами захлестывает ее хрупкий разум, как она балансирует на тонкой грани, рискуя утонуть в этом бездонном океане чужих страданий, — Их так много… они так страдают… Это… это невыносимо… Я чувствую… каждого…

— Держись! — я положил руку ей на голову, укрепляя щит из своей энергии, смешанной с контролируемой Бездной, — Фильтруй! Не впускай все подряд! Ты — маяк, а не губка! Ты показываешь им путь к берегу, а не тонешь вместе с ними! Помни это! Сосредоточься на свете, на покое, не на их боли!

Пугливка, стиснув зубы и вцепившись в мою ментальную поддержку, как утопающий в спасательный круг, продолжала свою тихую, но невероятно важную работу.

Мой разум, усиленный Бездной, погрузился в анализ структуры щупальца, пытаясь разглядеть систему в этом хаосе. На первый взгляд — бесформенное месиво душ, суп из страданий. Но при более глубоком сканировании… нет. Хаос был не абсолютным. Были узлы, сгустки более плотной энергии, как тромбы в больных сосудах мироздания. Я почувствовал присутствие невероятно сильных воль, погребенных под тысячелетиями страданий, но не сломленных окончательно, как стальные балки в руинах рухнувшего здания. Вот блеск имперского орла, холодная сталь несгибаемой властной воли… Отец Александра V?

А вот — обжигающая ярость древнего мага огня, чье имя стерлось из истории, но чья сила все еще горела под пеплом веков. Вот — горькое, безысходное отчаяние забытого героя, проигравшего свою последнюю битву. Вот — хитрая, изворотливая энергия какого-то божества интриг и обмана из соседнего пантеона, пытающегося даже здесь плести свои сети…

Могущественные души, ставшие невольным ядром этого кошмара. Они не могли контролировать Сущность — хаоса было слишком много, их индивидуальные воли тонули в общем вое агонии. Но их присутствие придавало этой бесформенной массе некую… скрытую, изломанную, но все же структуру. Словно скелет внутри студенистого чудовища.

Именно к ним, к этим погребенным титанам, я и обратился.

— Слушайте! — я направил свою мысль, усиленную резонансом Бездны, прямо в этот бурлящий котел сознаний. Я говорил спокойно, но с силой, способной пробиться сквозь вой агонии, с весом тысячелетий опыта за плечами. Говорил так, чтобы услышали все — и те сильные души, что еще сохранили искру разума, и сама слепая, голодная масса вокруг них, которая инстинктивно тянулась к любому проявлению порядка, — Ваш хаос — ваша слабость! Ваше страдание — ваш яд! Вы пожираете друг друга и самих себя в бессмысленной агонии! Но это можно изменить!

Я не просто говорил — я проецировал им образ. Четкую, ясную, логичную структуру. Порядок. Иерархию. Сложную, многомерную сеть взаимосвязанных узлов, где каждая душа, даже самая слабая, имеет свое место, свою функцию, свою ценность.

— Есть путь к уменьшению боли, — продолжал я мысленно, укрепляя образ, делая его ярче, привлекательнее, реальнее, — Путь к стабильности. Путь к цели, отличной от бессмысленного пожирания всего и вся. Я могу показать его вам. Я могу помочь вам создать новую структуру. Перестроить этот ад в нечто… иное. В нечто осмысленное. Но мне нужно время. Время, чтобы понять вас глубже. Время, чтобы подготовить инструменты для этой перестройки.

Реакция была мгновенной и бурной. Противоречивой. Как будто внутри гигантского существа началась гражданская война. Я чувствовал, как сильные души (Император, Маг, Герой, Интриган и другие) откликнулись с жадным, почти отчаянным интересом.

Но другая часть Сущности (безумная, голодная, потерявшая всякий разум масса… увы, подавляющее большинство) взвыла от ярости и страха. Порядок⁈ Структура⁈ Цель⁈ Им нужна была только еда! Только забвение в бесконечном поглощении! Они не хотели меняться, они боялись порядка больше, чем страдания, они хотели жрать!

Щупальце над нами снова задергалось, раздираемое этим внутренним конфликтом. Миллионы лиц в нем искажались то надеждой, то слепой ненавистью. Одна его часть тянулась к нам, словно в мольбе о спасении, другая — с удвоенной яростью пыталась нас уничтожить.

— Кажется, мы вызвали у нее коллективный когнитивный диссонанс! — крикнула Никталия, с трудом удерживая свой фланг от новой волны обычных голодных призраков, — Или даже раздвоение… растроение… ра… рассемиллиардниение личности! У нее там, похоже, целый парламент несогласных! Дебаты идут жаркие! Спорят, какой порядок лучше — хаотичный или… э-э… эстро-тичный?

— Держите оборону! — скомандовал Карнакс, возвращаясь в привычный боевой ритм. Он явно оценил созданную нами тактическую паузу и теперь методично сокращал поголовье обычных призраков, действующих по инерции, — Не расслабляться!

И точно, из соседних щупалец Сверхсущности снова полезли призраки — видимо, та «голодная» часть, что отвергла идею порядка, решила действовать старым проверенным методом грубой силы, пока «интеллигенция» спорит. Пока «парламент» заседает, «улица» будет бунтовать.

— Ну вот, опять! — вздохнула Никталия, грациозно уворачиваясь от особенно настырного призрачного рыцаря без головы, который пытался ткнуть ее ржавым мечом, — Карнакс, дорогой, не постоишь ли чуть ближе? Мне тут твоя аура несокрушимой уверенности (и пара лишних остро заточенных мечей) очень бы не помешала, а то мои тени начинают нервничать и грозятся уйти в отпуск без содержания!

Карнакс, не говоря ни слова, переместился ближе к ней. Его мечи продолжали свой смертоносный, гипнотический танец, отгоняя призраков от богини ночных желаний, как назойливых мух.

Айсштиль усилила свою ледяную стену, которая теперь не просто сдерживала щупальце, а активно атаковала его, пытаясь заморозить изнутри, найти слабое место в этом колышущемся кошмаре.

— Эстро, они… они слушают! Те, кто хочет покоя! Я чувствую! — прошептала Пугливка рядом со мной. Ее лицо было мокрым от пота и слез, она явно была на пределе своих эмпатических возможностей, — Но другие… голодные… они мешают! Они… им ничего не нужно… они ничего не хотят… только пожирать… Они заглушают… слабые голоса…

— Значит, дадим «слушающим» время подумать! Пусть переварят новую идею! — я снова сосредоточился на «согласной» части Сущности, на тех сильных душах, что стали ее невольным ядром, на тех, кто еще мог слышать голос разума, — Мы уйдем! Но мы вернемся! Скоро! С решением! С инструментом! С порядком! Ждите! Не поддавайтесь хаосу! Боритесь!

Я вложил в эту мысль всю свою волю, всю уверенность. Я чувствовал, как эта идея резонирует с частью душ. Они колебались, сопротивление голодной, безумной массы было все еще сильным, но… семя сомнения было посеяно. Семя надежды на иной путь, кроме вечной агонии.

Щупальце над нами медленно, очень медленно, словно нехотя, начало подниматься. Другие щупальца тоже замерли, в них явно продолжалась внутренняя борьба, но активная атака прекратилась. Натиск обычных призраков тоже резко ослаб. Они растерянно озирались по сторонам, словно потеряв цель, не получая четких команд от своего временно разбалансированного коллективного «разума».

— Кажется… сработало? — неуверенно спросила Никталия, стирая пот со лба тыльной стороной ладони, — Они… отступают? А может, у них обеденный перерыв?

— Временно, — ответил я, опуская клинок. Я чувствовал себя выжатым, как лимон после встречи с соковыжималкой промышленного масштаба. Ментальное противостояние с коллективным разумом миллиардов душ — это вам не с призраками в салочки играть, — Они взяли паузу на размышление. Но долго ждать не будут. Нам нужно торопиться. Очень торопиться.

Пугливка открыла глаза. Она выглядела изможденной, шаталась, но в ее взгляде появилась новая, неожиданная твердость. Она сделала это. Она посмотрела в бездну чужого страдания и не сломалась.

— Они… они хотят покоя, — тихо сказала она, глядя на щупальца, медленно втягивающиеся обратно в разломы, — Настоящего покоя. Не забвения, а… мира. Но не знают, как его найти.

— Теперь к Аймосу, — скомандовал я, — Пока у нас есть передышка. И пока эта гигантская амёба снова не передумала и не решила, что порядок — это скучно.

Мы быстро двинулись к воротам замка. Щупальца Сверхсущности плавно шевелились, словно гигантские, уродливые статуи из застывшей агонии, молча наблюдая за нами своими миллионами невидимых глаз.

Тишина снова окутала площадь. Но теперь она была не мертвой, а просто напряженной, полной ожидания и невысказанных вопросов.

Огромные черные ворота замка со скрипом, от которого заложило уши и посыпалась древняя пыль, начали медленно распахиваться внутрь. В темном проеме ворот показалась фигура.

Высокий, облаченный в черные доспехи, с усталым, но непроницаемым лицом. Аймос, Владыка Мира Мертвых. Рядом с ним стояла Эгилия, его жена, крепко сжимая в руке свой водный посох, с которого все еще капала эктоплазма, словно слезы этого мира. Оба выглядели так, словно только что отбились от нашествия саранчи размером с дракона и теперь с мрачным фатализмом ждали следующего акта этой безумной пьесы под названием «Апокалипсис по расписанию».

Аймос медленно поднял голову и посмотрел на нас. Его взгляд был тяжелым, как гранитная надгробная плита. Он окинул взглядом замершие щупальца Сверхсущности, потом перевел взгляд на нашу потрепанную, но несломленную группу. На его лице не отразилось ни удивления, ни облегчения. Только мрачная, вселенская усталость и… медленно закипающий гнев?

Он сделал шаг вперед, его черные доспехи тихо лязгнули. Его голос, низкий и рокочущий, как далекий камнепад, эхом разнесся по затихшей площади:

— Вы хоть понимаете, что вы натворили⁈ — в его голосе не было вопроса, только констатация факта, — Теперь нам всем конец!