Зумер 2: Вожатый из будущего

Глава 8

Я наконец понял, почему мой походный рюкзак был таким тяжелым, и даже моя спина, которая почти два года несла все тяготы армейской жизни (надеюсь, вполне достойно), едва выдержала такую ношу. На самом дне рюкзака, заботливо упакованный в кусок плотной матерчатой ткани, лежал портативный компьютер. Тяжелый, советский, несуразный, некрасивый, но компьютер! И, кажется, вполне рабочий! Ну ничего себе! Вот это подарок из прошлого!

Я опасливо обернулся на дверь, встал, подошел и закрыл ее на щеколду с внутренней стороны. Так-то надежнее будет. Почему-то мне никому не хотелось рассказывать о своей находке, даже Вальке. Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что в лагере вместо своего двойника — снова загадочно пропавшего повзрослевшего Матвея Ремизова — я оказался не случайно. У меня снова есть какая-то миссия, которую я должен выполнить, но я пока не имел ни малейшего представления о том, что это может быть.

В прошлый раз мне удалось понять причину страшной автомобильной аварии на Дмитровском шоссе, в которой пострадал не один человек, распутать клубок событий, предшествующий ей, и повернуть время вспять. Может быть, и в этот раз мне нужно сделать нечто подобное? В прошлое мое путешествие во времени мне пришлось влиться в активную студенческую жизнь, полную приятных и не очень приключений. Я успел научиться готовить самому блюда на электроплитке, выучить репертуар восьмидесятых, подраться с люберами в парке Горького, поработать грузчиком в подвале у жуликоватого, но щедрого армянина Арсена, второй раз в жизни отпраздновать свое двадцатилетие и предотвратить целую череду страшных событий. А еще мне посчастливилось встретиться со своим молодым отцом, только что пришедшим из армии. Последнее меня, наверное, порадовало больше всего. Когда еще представится такая возможность!

Кстати, об армии. Валька сказал, что я ушел в армию почти два года назад и должен был вернуться этой осенью, в ноябре 1988 года. Однако сейчас только август, а я уже на дембеле. Что же случилось и почему меня освободили от армейской службы раньше? Может, я где-то так отличился, что меня отправили на дембель на три месяца раньше? Разве такое бывает? Сам я в армии не служил, так как имел отсрочку по здоровью — уже к семнадцати годам обзавелся позвоночными грыжами и еще парочкой приятных сюрпризов, позволивших мне не тратить год жизни на топтание плаца. Несмотря на проведенную операцию, спина у меня все еще иногда побаливала. Но у Матвея Ремизова, судя по всему, никаких грыж и прочих хворей не наблюдалось. Может, в рюкзаке есть что-то, что прольет свет на подробности моего (то есть его) пребывания в армии?

Мы с моим двойником и правда были невероятно, умопомрачительно похожи. Настолько похожи, что главный врач Института скорой помощи имени Склифосовского Николай Васильевич Скобелев, с которым мне довелось познакомиться, когда я пытался разыскать Матвея, сразу заподозрил что-то неладное и не до конца поверил в мои россказни о том, что это мой брат-близнец. Помню, что когда я вынужденно раскрыл все карты, рискуя выглядеть сумасшедшим в его глазах и быть отправленным в больницу Кащенко, Николай Васильевич сказал: «Я сразу понял, что тут что-то не так. Не бывает на свете идентично похожих близнецов. Все они, конечно, очень похожи друг на друга, но все равно чем-нибудь да отличаются. У одного родинка есть на щеке, у другого нету. Могут незначительно отличаться разрез глаз, длина носа, пальцев, ширина плеч. Но вы с ним совершенно одинаковы, и это какое-то загадочное и необъяснимое явление, которого я, да и, наверное, вся мировая наука не сможет понять».

Я еще раз перетряхнул рюкзак, обыскав все потаенные карманы, проверил его на предмет наличия второго дна, даже зачем-то вывернул швы. Еще я перетряс все лежавшие в нем вещи. Но никаких результатов мои поиски не дали: тайна армейской жизни Матвея Ремизова так и осталась для меня за семью печатями. Не было нигде ни его военного билета, ни каких-то форменных аксессуаров, ни прочих документов. Дембельского альбома я тоже не обнаружил.

Я даже не знал, в каком звании мой двойник уволился в запас: рядовой, ефрейтор, старшина или кто-то там еще? В званиях я не разбирался. Я не знал, в каких войсках он служил и где, ждал ли кто-то его из армии, была ли у него девушка, невеста… И почему он все-таки дембельнулся на несколько месяцев раньше срока? А может быть, это и не нужно? Надо бы расспросить Вальку, когда он вернется — вдруг он писал мне в расположение воинской части, выпытать адрес и загуглить… Опять я за свое! Где я тут буду гуглить? Тут электричество-то периодически отключают. Вчера в шесть вечера вырубили и включили только сегодня утром перед завтраком. Даже бриться пришлось в полутьме, снова привыкая к жутко неудобному станку и взбиванию мыльной пены помазком. Хорошо, что предусмотрительный Матвей кинул в рюкзак пару пачек лейкопластыря. Наверное, знал, что неуклюжий и избалованный комфортом зумер из двухтысячных, который будет его временно заменять, обязательно порежется.

Я оставил все попытки пролить хоть малейший свет на этот период жизни своего двойника и вновь обратился к любопытной находке. Я еще раз осмотрел ее. Это был ноутбук — моноблочный портативный компьютер со встроенным ЭЛТ (черно-зелёным) монитором. Точно такой же монитор был на домашнем компьютере моего отца, с которым мы вместе воплощали в жизнь идею Матвея по разработке симулятора времени. Да уж, это, конечно, не ультрасовременный семнадцатидюймовый ЖК-дисплей в великолепном разрешении, который был у меня дома. И среда разработки, конечно, не такая удобная, и язык непривычный. Помню, мне пришлось тогда потратить немало времени, чтобы привыкнуть писать код без подсветки и подсказок. Но ничего, справился. Значит, справлюсь и в этот раз. Пока еще смутно, не очень отчетливо, но я, кажется, начал догадываться, что мое загадочное превращение из зумера-программиста в вожатого пионерского лагеря восьмидесятых как-то связано с моими навыками разработчика. И компьютер в моем рюкзаке оказался совсем не случайно.

Поднатужившись, я поднял и поставил тяжеленный (килограмм десять, не меньше) портативный компьютер на тумбочку. Она жалобно заскрипела. Надеюсь, выдержит. И как я допер эту бандуру вместе со всеми книгами и вещами? Будь я в своем обычном теле, мой хлипкий позвоночник, наверное, тут же был рассыпался. Тяжелее компьютерной мышки я уже давно ничего не поднимал. Тяжелой атлетикой я не занимался, больше любил плавание. Хотя вот в последнее время боксом занялся. Но, конечно, я уступал раздавшемуся в плечах и отслужившему в армии своему двойнику. Я быстро кинул взгляд в тусклое зеркло, висящее над рукомойником. Матвей Ремизов остался таким же худощавым, но выглядел заметно возмужавшим.

Ладно, девочка я, что ли, на себя в зеркало любоваться? Хватит размышлений. Взглянув на настенные часы, я понял, что пора опрометью бежать вести отряд на ужин, не без труда запихал компьютер обратно в рюкзак и пошел на улицу.

Общаться с пионерами оказалось не так уж и трудно. Даже пионерский салют я мигом научился отдавать… или делать, не понял пока еще, как правильно. Как и в первые дни своего пребывания в студенческой общаге восьмидесятых, я просто наблюдал за Валькой и повторял вслед за ним. Вроде получалось неплохо. По меньшей мере, косых взглядов удивления я на себе не чувствовал. Я проводил зарядку, когда была моя очередь, несильно ругал проштрафифшихся пионеров за шум на тихом часе, плохо заправленные кровати и т.д., играл с ними в футбол, волейбол и прочие подвижные игры. А когда была ненастная погода, мы собирались в столовой и смотрели кино. Так я посмотрел наконец-то фильмы «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен», «Счастливого плавания», а еще все серии «Неуловимых мстителей».

Так прошли мои первые дни пребывания в лагере. Помимо выполнения своих прямых обязанностей, я ни на минуту не забывал о разгадке тайны своего попадания сюда и всеми силами старался найти хотя бы малейшую зацепку. Сны про заброшенный лагерь мне больше не снились. Вымотанный ежедневными рутинными хлопотами и играми, я просто валился с ног, приходя в комнату, а когда открывал глаза, уже играла пластинка, призывающая всех подниматься. Сначала я жутко тосковал… нет, не по дому и даже не по бытовому комфорту — конечно же, по своему смартфону. Именно этого маленьког девайса, в котором проходит большая часть дня современного человека, мне поначалу очень не хватало. По привычке во время любой непонятной ситуации я хватался за карман и тут же вспоминал, что моя старая одежда осталась в том мире. А сюда я приехал в дурацкой форме не по размеру и с огромным рюкзаком, доверху набитым книжками по фантастике, в котором, среди прочего, лежал еще допотопный (с точки зрения зумера) портативный компьютер. Да уж, это не мой легонький рабочий ноутбук весом всего полтора килограмма с яблочком на крышке.

О своей армейской службе я потихонечку, аккуратно и незаметно старался расспрашивать Вальку, так, чтобы не вызвать у того удивления. Однако меня ждало разочарование: Валька понятия не имел, в каких войсках я служил и где. Ноябрьским вечером он вернулся в общежитие после прекрасно проведенного с дамой сердца вечера, а там и следа моего не было. Писем он не получил, и в общежитие ему никто не звонил. Остальные парни тоже не получали весточки. А через неделю к нему подселили нового соседа, с которым наш третий приятель — Ленька — попытался играть в бизнесмена.

К сожалению, проводить много времени с другом у меня не получилось. Виделись мы с Валькой только утром, когда собирались проводить зарядку, и вечерком болтали перед отбоем. Отдыхать сюда приехали юные строители коммунизма, а мы — работать. Еще Вальку очень невзлюбила комсорг Галя, которая пришла на место не менее неприятной своей подружки Люды, и цеплялась к нему по любому поводу.

— Чего это она к тебе так неровно дышит? — как бы невзначай поинтересовался я у приятеля за ужином. — Влюбилась, что ли?

— Да если бы и влюбилась, она не в моем вкусе, Фанера Милосская — усмехнулся приятель, — да и ты же знаешь, я почти женатик и однолюб. Свою Томку я ни на кого не променяю.

Это была сущая правда. Валька по уши был влюблен в Тамару, так же, как и два года назад, когда они только начали встречаться, и планировал прожить с ней всю жизнь. Валька долго добивался внимания своей избранницы и, кажется, не последнюю роль в его успехе сыграли одолженные ему мною американские джинсы, купленные по случаю в Нью-Йорке. Впрочем, это совсем другая история. Судя по тому, какой я запомнил его избранницу, она отвечала Вальке полной взаимностью, и их пару можно было с полным правом фотографировать на обложку какого-нибудь журнала про крепкую советскую семью.

— Она же с Людкой дружила, — пояснил Валька с набитым ртом, уминая четвертый бутерброд, — а потом ее сняли. Галя сначала по уши рада была, когда ее комсоргом назначили, а потом поняла, что это тот еще геморрой.

— А ты здесь причем? — не понял я. — Ты, что ли, ее назначал? Или она переживает, что место подруги заняла? Не похоже по ней, чтобы она вообще кого-то жалела…

— Да я просто не в то время и не в том месте оказался, — весело усмехнулся товарищ. — Помнишь, мы портвейн прятали?

Я кивнул. Еще бы не помнить! Когда я попал в восьмидесятые, на дворе стоял самый разгар антиалкогольной кампании. Просто так купить бутылочку по дороге с работы, чтобы скрасить вечерок, нельзя было. Алкоголь редко покупали, скорее, чаще доставали: по знакомству, по блату, в обмен на какую-нибудь услугу или дефицитный товар. У нас с Валькой такой проблемы не было: мы подрабатывали грузчиками в магазине, и директор временами снабжал нас качественной выпивкой, не скупясь. Но вот с хранением дела обстояли хуже: злая и любопытная Люда знала почти все наши «нычки», за исключением некоторых, и, не стесняясь, совала туда свой длинный нос, а потом докладывала начальству. Однако студенты все равно ухищрялись каким-то образом и проносить, и хранить, и употреблять горячительные напитки в общежитие. И, конечно, мучались похмельем после неразборчивых возлияний.

Из неразборчивого рассказа голодного, уминающего бутерброды Вальки я понял следующее: однажды по инициативе Люды был организована проверка комнат на предмет обнаружения запрещенки. Валька, который проходил мимо вахты и краем уха услышал разговор Люды с комендантом общежития, мигом смекнул, в чем дело, понесся через три ступеньки наверх и успел предупредить ребят. Кое-кто успел спрятать бутылки в рукавах курток, в коробки с зимней обувью, но найденного алкоголя хватило бы на целую витрину в магазине.

Довольная Люда, радуясь успеху и возможности подлизаться в очередной раз к начальству, задрав нос, ходила по коридору в сопровождении коменданта и еще двух проверяющих, рангом повыше. Валька, обозленный несправедливостью (у него изъяли две бутылки дорогущего вина, подаренного Тамариным папой), дождался, пока комиссия дойдет до Людкиной комнаты, выступил вперед и осторожно сказал:

— Здравствуйте! А почему комнату комсорга не проверяют? Может быть, Вы зайдете и сюда тоже? Уверен, у Люды в комнате все в порядке! Наш комсорг — просто образец нравственности и морали. Вы в этом не сомневайтесь, пожалуйста, ничуть. Недаром ее фото на доске почета уже который год красуется!

Комиссия переглянулась в недоумении. Людка покраснела, как рак и зашикала на Вальку, сделав страшные глаза. Тот невозмутимо и очень вежливо улыбался. Главный из комиссии, высокий представительный парень лет двадцати пяти, в костюме, посмотрел на Люду и вежливо указал на дверь. Та еще с полминуты мялась, но все-таки открыла. Комиссия скрылась за дверью. Через некоторое время из-за двери раздались громкие голоса, чья-то ругань и сбивчивые Людкины рыдания. Минут через десять проверяющие вышли. За ними уже без всякого выражения спеси на лице плелась и Люда. Валька все так же был невозмутим.

— По комнатам! — рявкнула Владлена Никитична. — А ты чего стоишь? — одернула она Людку. — За мной пошли, тебе говорю!

Людкина реакция моего товарища очень изумила. Рыдая белугой, она послушно двинулась вслед за старушкой. А на следующий день назначили нового комсорга.

— Знаешь, — веселился Валька. О том, что они там обнаружили, нам так ничего и не рассказали. По слухам, там то ли склад ликеро-водочной продукции нашли, то ли Людка своего возлюбленного из другой общаги на ночь пригласила. Поговаривали даже, что у нее там коллекция зарубежных фильмов обнаружилась. И «Греческая смоковница», на которую меня Томка домой приглашала, — самый безобидный из них.

— Вот это да, — обомлел я. — Никогда бы не подумал.

— Дело житейское, — равнодушно пожал плечами Валька и встал. — Каждый развлекается, как может. Ничего зазорного в этом не вижу. На то и молодость дана. Просто, я считаю, нечего из себя одуванчика строить, когда ты сама — такая же, как все. Ты все уже? Пошли на площадку, мяч попинаем, пока не стемнело совсем. Мои с твоими сейчас заняты, в шахматы играют. Никогда бы не подумал, что ты в шахматы умеешь играть… Столько времени тебя знаю…

«А ты и не знаешь меня, — с горечью подумал я. — У меня разряд по шахматам». Матвей Ремизов, может быть, и не умел играть, а вот я, Алексей, умел и любил с детства. За это спасибо деду — научил. И разряд я получил без особых сложностей — пришел и наставил остальным участникам турнира по детскому мату. Я искренне по-дружески привязался к Вальке и очень переживал, что не могу ему открыть свое настоящее лицо. Может быть, придет время, и я смогу когда-нибудь это сделать. А пока буду и дальше притворяться Матвеем Ремизовым. В конце концов, это не впервой, и мне уже не привыкать…