Зумер 2: Вожатый из будущего

Глава 14

— Ну вот, приехали, — сказал отец, когда мы, потягиваясь, вышли из электрички на платформу. — Надеюсь, до вечера мы с тобой успеем обернуться. По идее должны успеть, если сильно засиживаться не будем.

— Может, мы и еще одного нашего приятеля, встретим, Леньку, рыжего такого, — вдруг пришла мне в голову мысль.

— Леньку? Это кто такой? — нахмурив лоб, спросил отец.

— Не помнишь разве? Тот, с которым в парке Горького гуляли, когда с тобой… ну, познакомились, в общем.

— А… — развеселился отец. — Он хиппи, кажется. Забавные они ребята.

— Да, хипповал когда-то и на бардовские фестивали наведывался.

— Как у этого Леньки дела-то, кстати? Тоже женится? — продолжал расспрашивать меня отец. Мне было всегда приятно, что он искренне интересуется моей жизнью.

— О, не! Этот из свободолюбивых. Ему только на гитаре бренчать да у костра сидеть. Отчислили его, Валька рассказывал. Фарцовкой он занялся с приятелем и погорел на этом. Сейчас в Техноложку перевелся, в Ленинграде живет.

— Да уж, дела… — озадаченно сказал отец. — В это дело лучше не лезть, если не уверен. Я вот вообще ни с каким криминалом не связываюсь. Да, забыл совсем спросить, ты где живешь-то?

— В общагу вернулся, уже с концами, до зимней сессии, — ответил я, надевая солнечные очки. Было все еще довольно жарко, и солнце слепило нещадно. Моя разбитая физиономия уже мало-помалу стала заживать — главный врач «Склифа» знал свое дело. — Договорился с вахтершей, она и пустила за шоколадку. Ей, признаться, скучно там, говорит, что уже соскучилась по «охламонам». У нас же что ни день, то происшествие. Мы с Валькой у нее на хорошем счету: не бузим, не напиваемся, мебель не ломаем… Чего бы и не пустить? Миша, ты объясни, что случилось-то? И зачем мы сюда приехали?

— Сейчас сам все узнаешь. Я же тебе про соседку нашу, Клаву, рассказывал…

— Клаву?

— Ну да, Клава Фокина, непутевая которая. Да не, ты не подумай, я не смеюсь над ней. Она девушка в целом-то неплохая, добрая, отзывчивая, поет отлично, на гитаре играет, талантливая. Неприкаянная только. То туда ее мотает, то сюда. Сначала в «Гнесинку» поступила, певицей хотела стать, да что-то у нее не срослось, хотя все данные есть. Потом с байкерами связалась, гоняла на мотоцикле в кожанке, перевернулась и чуть не убилась, пару ребер поломала да сотрясение заработала. Потом к хиппи примкнула, ходила вся в разноцветных ленточках. На «собаках» в Ленинград намылилась…

— На собаках?

— Зайцем, то есть, выражение есть такое. Не слышал разве? В общем, ехала, ехала она «на собаках», да так и не доехала. Сняли ее с поезда. Теперь с бардами тусуется, ходит в каких-то штанах драных, телогрейке, с гитарой за спиной и песенником в руках… И друзья у нее — под стать ей, стригутся раз в год, бородой по самые уши заросли. Она даже на Грушинский фестиваль куда-то под Самару ездила. «Грушинку» вроде запретили, не знаю, почему, они подпольно теперь собираются. А здесь, в Подмосковье, куда мы приехали, КСП проходит, не первый год уже. Каждый год в августе.

— КСП?

— Конкурс самодеятельной песни же, — растолковывал мне отец. — У вас в институте такие не проводятся разве? Слушай, ты все такой же странный, как и тогда, пару лет назад, хоть и в армии уже успел отслужить… Ни разу не слышал, что ли?

— Забыл за два года в армии, — выкрутился я. — Придется теперь снова привыкать к студенческой жизни.

Про бардов я, конечно же, слышал, хоть и немного. Отец, правда, никогда особо музыкой не увлекался, ему больше нравились книги, шахматы и возня с радиоэлектроникой. А вот кое-то из его друзей-однокурсников в свое время гонял на фестивали, даже на самые крупные, вроде Грушинского под Самарой. С бардами одно время тусовался и третий наш с Валькой приятель — рыжий Ленька.

Я лично никогда не видел ничего интересного в палаточном отдыхе на природе. Нет, на денек конечно, можно съездить: подышать воздухом, посмотреть на красивый закат, половить рыбу, пособирать ягоды… Но жить так несколько дней? Нет уж, увольте! Умываться из железного рукомойника, привязанного к дереву, готовить на костре, мыть посуду песком и ходить в туалет под елку?

В лагере «Юность» у нас хотя бы все удобства имелись. Да и каша, приготовленная на костре, поначалу, конечно, вкусная, а через неделю, глядишь, уже и приестся. К тому же спать в спальном мешке, в тесноте, жутко неудобно. Я, зумер, с детства привыкший к комфортной жизни, люблю устроиться на двуспальной кровати, на ней просторно. Именно такая кровать ждет меня сейчас в моей хорошей квартире в новостройке, из которой молодой программист Алексей невесть куда исчез пару недель назад… Сейчас этой квартиры и в проекте-то нет…

— Вот, — оторвал меня от размышлений о комфортном спальном месте отец, — Клава эта — старшая сестра того самого Коли, который сейчас срок мотает в лагерях. Два брата у нее — Коля и Кирилл. Кирюха — молодец, в Суворовское поступил, уже окончил, уехал в Ленинград, в Можайку поступил, учится, офицером стать готовится. А Кольке не повезло. Пару лет назад его же посадили, да? Где-то осенью.

— Кажется, да, — напрягая память, нахмурился я. Я вспомнил Кирилла, точнее, дядю Кирилла — он был намного старше меня. — Дело летом случилось, потом судебный процесс над этим Колей… Да, скорее всего, он где-то осенью и пошел по этапу… или как там принято говорить?

— Не суть, — отмахнулся отец. — Важно другое. Помнишь, ты рассказывал мне, что для того, чтобы на своем симуляторе времени написать программу, которая позволит переписать ход истории, тебе нужно все узнать в подробностях? Ты даже товарища своего на место трагедии потащил, хоть он поначалу и сопротивлялся.

— Да, точно так, — кивнул я. — Желательно все знать, в деталях. Иначе просто не получится воспроизвести сценарий с достоверностью.

— Ну и вот, — подытожил отец. — А это значит, что нам — прямая дорога на этот самый КСП, то есть конкурс самодеятельной песни.

— А у родителей почему не спросил? — недоумевал я. — Это гораздо проще. Пошел бы к ним да спросил…

— С дуба упал, что ли? — укоризненно посмотрел на меня отец. — Не надо к ним вообще соваться. Ну представь, приходим мы такие и говорим: «Здрасте, а как ваш сын в тюрьму попал? Можно подробности?». Они вообще эту тему для себя закрыли. Мать, Кира Кузьминична, поседела вся за неделю, отец — так и вовсе к бутылке прикладываться начал, чуть с работы за пьянку не выгнали, правда, вовремя остановился, теперь в глубокой завязке. К нему как-то Аделаида Степановна, дворничиха наша, пристала с расспросами, не от большого ума, конечно. Мол, что да как, как так получилось, какой срок дали парню, ой, как жалко мальчика, а что с девочкой он сделал, где сидит, когда выйдет, как там кормят, в общем, в душу начала лезть. Так Колин отец чуть не побелел от злости, с кулаками на нее кинулся. Хорошо, я мимо проходил, повис на нем и оттащил, еле сил хватило, хоть я крепкий парень. — отец без всякой рисовки повел могучими плечами. Я сразу вспомнил, как он защитил нас с Ленькой от нападения «люберов» в парке Горького два года назад. — А так бы несдобровать нашей любопытной. Нехорошо, конечно, женщин бить, но в чем-то я его понимаю. В семье горе, а эта старая сплетница с расспросами лезет… О тактичности, конечно, она и не слышала…

— А чего мы тогда к Клаве идем?

— Ну сестра — это не отец все-таки, она, по меньшей мере, с кулаками не кинется… И ты знаешь, она какая-то у них особенная, вещь в себе, если можно так сказать. Все время на какой-то своей волне, ее мало что интересует, кроме того, что к ней имеет прямое отношение. Так что думаю, она, несмотря на все свои странности, в этой семье — единственная кто может с холодной головой обо всем этом говорить…

— Так может, подождали бы, пока этот фестиваль закончился? — предложил я, понимая, однако, что предложение — весьма запоздалое.

— Не наш случай, — отмахнулся отец. — Ждать у моря погоды смысла нет. У Клавы семь пятниц на неделе. Она сегодня на фестивале самодеятельной песни, завтра может на севера куда-нибудь на заработки сорваться или вообще снова в Ленинград «на собаках» поехать… Так что надо ковать железо, не отходя от кассы, то есть пока горячо, сечешь?

— О-кей, — согласился я. — Секу.

— Ну вот и славно! Понятливый ты, это хорошо. Кажется, пришли, — сказал отец и внимательно оглядел себя, а потом — и меня. — Елки-палки, всего метров двести от станции отошли, а ты уже клеща, кажется, поймал, хорошо, что не на кожу, — и он аккуратно стряхнул с моего плеча опасное насекомое. — Так, надо бы и мне себя осмотреть… Бр-р, не хотелось бы такой сюрприз домой привезти.

Вскоре мы дошли до небольшого красивого озера, на берегу которого раскинулся палаточный лагерь. То тут, то там сновали бородатые мужчины, которые ставили палатки, забивали колышки и рубили дрова. Женщины суетились возле полевой кухни. Была и несколько ребят школьного возраста — наверное, просто приехали за компанию с родителями. Они гоняли мяч недалеко от палаток.

— Рома! Антон! — раздался из палатки женский голос. — Хватит прохлаждаться. За хворостом идите, пока отец вам палатку ставит!

Из палатки высунулась приятная молодая женщина, которая качала у груди совсем крохотную малышку. Все ясно — это, наверное семья заядлых бардов, которые готовы ехать на любой слет, совершенно не беспокоясь из-за трудностей походного быта. Их дети, наверное, на гитаре играть учатся раньше, чем читать.

— Пойдем-ка у этой дамы спросим, — предложил мне отец. — Авось и знает что! Тут человек двести собралось, если не больше.

— Она, наверное, с другими женщинами вместе обед готовит, — предположил я.

— Клава? готовит? Да брось ты! — ухмыльнулся отец. — Она даже не знает, как консервная банка открывается. Клава отродясь не готовила, для них с Колькой и Кириллом все Кира Кузьминична делала. Да и не того склада характера Клава, ее к плите не загонишь. Готов поспорить, что она сейчас вместе с мужиками дрова колет или что-то типа того. А вечером будет озеро на спор переплывать. Здравствуйте! — обратился он к женщине.

— Привет! — весело ответила она. — Чего надо? Запасной палатки нет. А если есть хотите, то подождать придется. Обед через час, не раньше.

— Да нам не палатку, — вежливо сказал отец. — А за предложение отобедать спасибо, не откажемся. Вы Клаву Фокину знаете?

— Клаву? — дай подумать… Клава… Не слышала про такую. Хотя тут народу столько, поди всех упомни…

— Мам, это «Зеленая карета», наверное… — внезапно сказал подбежавший пацаненок, один из детей женщины.

— Карета? — изумленно переспросил отец.

— Да прозвище у нее такое, — ответила за сына мать. — А, теперь вспомнила. Наша певунья… В «Гнесинке», говорят, когда-то училась. Да где-то с парнями она, дрова рубит. Она женской работой не занимается у нас. Этакая пацанка. На полянке поищите. Рома! Антон! А ну быстро за хворостом, пока я отца не позвала! И ребят проводите! Чтобы каждый по большой охапке притащил!

Парни, очевидно, побаивались отцовского гнева, поэтому мигом оставили мяч у палатки и махнули нам рукой.

— Пойдемте, проводим! Там она где-то.

Долго идти нам с ребятами не пришлось. Недалеко, на маленькой полянке, где компания суровых бородатых мужчин колола дрова, мы и нашли тетю Клаву. Точнее, тогда она еще была совсем не тетей. Или не совсем тетей. Была она всего лет на пять меня постарше. Глядя на эту длинноволосую худенькую девушку в фуфайке и широких штанах, подпоясанных ремнем, которая лихо управлялась с топором, я едва мог поверить, что всего через каких то двадцать пять-тридцать лет она превратится в суровую полную даму с копной фиолетовых волос на голове, щедро политых лаком…

— Вон она! — махнул нам рукой один из пацанов, указав на Клаву, и окликнул брата: — Антох, пойдем за хворостом, а то мама ругаться будет.

— Ладно, пойдем! — звонким голосом ответил второй, помладше, и они умчались.

— Привет! — окликнул Клаву отец. Она обернулась, удивленно подняла глаза, потом воткнула топор в пенек и, уперев руки в боки, подошла к нам:

— Здорово, Миха! А ты-то че сюда приперся? Ты же на гитаре не играешь?

— Ну не то что бы совсем не играю, — нашелся отец, — пару аккордов-то знаю точно. «Зеленую карету» сыграть смогу. Кстати, а почему тебя так зовут?

— А, — рассмеялась Клава, беззаботно откидывая челку со лба, — я на этой песне просто играть на гитаре училась… Ребята ее раз двести в моем исполнении слышали, вот и прозвали так… Да я не в обиде, классно же!

— Это та, где «шесть коней разгоряченных?» — внезапно вступил я в разговор.

В моей голове вдруг шевельнулись детские воспоминания. Я, укутанный по самый подбородок в теплое пуховое одеяло, лежу в кровати, а бабушка хлопочет у моей кровати, наливает чай с малиной и поет песню про зеленую карету…

Вообще в детстве для меня не было большей радости, чем старая добрая ОРВИ, сопровождающаяся кашлем, насморком и официальным недельным прогулом школы. На второй, максимум на третий день я себя чувствовал уже лучше и целыми днями валялся в кровати, смотря подряд все серии «Гарри Поттера» и поедая мандарины.

— Ну да, а какая же еще? Кстати, а кто это с тобой? — удивилась моему внезапному вступлению в беседу Клава. Взгляд у нее был приметливый и очень цепкий. От такой ничего не скроется. Даже не знаю, может быть, поэтому Клава потом и пошла работать в паспортный стол?

— Матвей, мой приятель, — представил меня отец. Я мысленно поблагодарил его за реплику. Сам-то я чуть было не представился Клаве своим настоящим именем. Так, глядишь, и спалиться недалеко. Хоть я и бывалый «попаданец», а нет-нет, да и хочется назваться Алексеем…

— Клава, — протянула мне руку соседка. Рука у нее была, хоть и маленькая, но жесткая, натруженная. Видать, уже давно она тусуется с бардами… Сам-то я к топору даже подступиться боялся, не ровен час, количество конечностей уже никогда не будет прежним.

— Ему поговорить с тобой надо, — аккуратно начал отец издалека. Я заметил, что он на всякий случай еще раз кинул взгляд на Клаву, будто удостоверяясь, что топор она положила. — Кажется, мы помочь можем твоему Коле.

— Опять? Твою ж нафиг, — выругалась Клава, мигом теряя всю приветливость. Я насторожился.