Зумер 2: Вожатый из будущего

Глава 3

— Товарищи, внимание! — раздался писклявый женский голос из рупора. Фу, какой же он неприятный… Этот голос принадлежал Гале, нашему новому комсоргу. Похоже, Валька был прав: хрен редьки не слаще. — Минут через десять уже подъезжаем. Просыпайтесь. Забирайте все свои сумки, вещи. Потом автобус возвращается в Москву!

Я пошевелился, разминаясь. Ну точно, заснул! Разморило. И неудивительно. на такой-то жаре! На солнце, наверное, все тридцать два, если не больше. И дурацкая форма, которая уже почти вся насквозь промокла, мне явно тесновата — явно на размер меньше. За последние два года я раздался в плечах (поспособствовала армейская служба), хотя остался вроде бы таким же стройным. Хорошо, что хоть ботинки подошли. Хотя в такую погоду — только в шлепанцах ходить. Люди, прикорнувшие на соседних сиденьях, тоже зашевелились. Дядька, который сидел впереди меня, перестал обмахиваться своей газетой, потеряв всякую надежду на хоть какую-то прохладу. Такая же полная женщина рядом с ним (возможно, жена), мирно спала, уронив голову ему на плечо и оглушая остальных попутчиков бурными раскатами храпа.

Интересно, а в этом лагере есть кондиционер? Врублю-ка я его сразу на шестнадцать градусов, зайду сейчас в душ — и в номер, отдыхать с дороги. Стоп, какой кондиционер? Тут и вентилятора-то, скорее всего, днем с огнем не сыскать. Да и вряд ли тут номера, как в пятизвездочном люксе. Скорее всего, комната на пять человек, туалет — в коридоре, и это еще — если повезет. А тараканы? Помнится, в общаге я частенько спал с марлей на лице. То ли дело, проснувшись утром, обнаруживаешь на своей подушке малоприятное создание. Тараканов нещадно травили, но они появлялись вновь и вновь — все потому, что вечно голодные студенты прятали еду в комнатах, не надеясь на ее сохранность в общем холодильнике на кухне. Хотя вряд ли тут будут тараканы — все же дети приедут скоро отдыхать. Когда, кстати, сюда нагрянет орава юных строителей коммунизма? И о чем я с ними буду говорить? Дадут руководить отрядом ребят постарше или совсем мелюзгу? А с Валькой мы будем вожатыми одного отряда или разных? Ладно, разберемся на месте.

Автобус еще несколько минут потрясся по ухабам и наконец, громыхая всем, чем можно, лихо подрулил к серо-голубому двухэтажному зданию, где над входом красовалась вывеска: «Юность». Выглядело Надпись выглядела старой и облупленной. А буква "ю — так и вовсе покосилась. Мда, не хотел бы я, чтобы мою юность олицетворяла вот такая надпись.

Валька тем временем проснулся, широко зевнул и, потягиваясь, спросил меня:

— Долго я спал?

— Не знаю, — честно ответил я. — Потому что я тоже спал.

— Ну тогда выдвигайся, и меня выпусти. Теперь спать нам, кажется, не скоро придется.

Мы высыпались из автобуса вместе с толпой и зашагали по дорожке по направлению к главному входу.

— А ты Леньку позовешь на свадьбу? — спросил я Вальку, поправляя жутко неудобный рюкзак за спиной. И как их вообще носили раньше?

— Эмм… — вдруг смутился приятель. — Думаю, вряд ли получится.

— Почему? — искренне изумился я.

— Да он документы забрал, уезжать в Ленинград собирается в сентябре. Сейчас покуролесит со своими бардами, попоет про изгиб гитары желтый, и айда, к разводным мостам…

— В Ленинград? К тебе, что ли? — я ничего не понимал. Из Ленинграда был сам Валька: он перевелся в московский университет после первого семестра на первом курсе из-за каких-то семейных разборок с отчимом. В суть я не вникал — уехал и уехал. Но зачем Леньке ехать в Ленинград, если товарищ тут?

— Да я тут вообще ни при чем, — усмехнулся Валька. — Отчислили его. Он решил, что удачу за хвост ухватил. Надоела ему студенческая жизнь, понимаешь? В общем, когда тебя в армию забрали, подселили ко мне в комнату одного ушлого паренька, Макаром звали. Этот Макар — тоже из Ленинграда, мы с ним, кстати, в одной школе учились, я его помню. Только он в параллельном классе был. Отец у него — спекулянт. Не внешторговец, как у моей Томки, а просто спекулянт. И сына на это дело подсадил. Тот в общагу приносил кое-что, так, по мелочи: джинсы, сигареты, пакеты с рекламой, и продавал. Ну и Леньке предложил маленько подзаработать. У этого Макара канал поставок уже был налажен: познакомился через отца с моряками, которые ходили в загранку. Одному ему не сподручно было работать, вот и взял Леньку в напарники. Им товар для реализации в комнате оставляли: джинсы — оптом за 50 рублей, пакеты с рекламой — по два-три, сигареты St. Mjriz ментоловые — за пять. А Макар с Ленькой уже потом в общаге продавали. Навар у них хороший получался, они даже в рестораны обедать ходили. И я с ними разок за компанию сходил.

— А моряки не могли разве сами продавать? — удивился я. — Вроде товар — самый ходовой.

— Да некогда им было, — пояснил Валька. — Они привезли товар, скинули и уехали. Ты не знаешь их, что ли? Им главное — побыстрее скинуть, чтобы грузом не висело, и в следующий рейс, за новой партией. Покупателей искать они не стали бы, ни до того. А так — очень удобно: в одну точку привезли, скинули, за опт деньги получили — и свободны. Ребята пакеты по пять рублей толкали, сигареты — по десятке, джинсы — по сотне вроде или около того. Подзаработали они неплохо. Я примерно подсчитал — навар у них был, как зарплата инженера за четыре месяца.

Я быстро прикинул в голове. Зарплата инженера за четыре месяца — это сколько? Вроде бы отец говорил, что инженеры получали 120 рублей. Значит, у юных продаванов, решивших обогатиться на жвачках, сигаретах, пакетах и джинсах, доход на одно лицо в месяц выходил под полсотни советских рублей? А это много или мало? Надо посчитать.

Когда я был фальшивым студентом в восьмидесятые, я даже успел разок получить стипендию вместо Матвея Ремизова. Я тогда мысленно извинился перед незнакомым мне пареньком, в чье тело я попал по какому-то странному стечению обстоятельств. В конце концов, если я — временно и есть, он почему бы за него стипендию не получить? Мне выдали аж 40 советских рублей, и на них я мог месяц спокойно жить. Обед в студенческой столовой стоил, кажется, всего 30 копеек. А 480 рублей — это же вообще шикардос! Наверное, как сейчас 480 тысяч рублей, примерно. Просто сказочный доход даже для взрослого работающего советского мужчины, а уж — тем более — для обычного студента, такого, как Ленька, который вырос в спартанских условиях и с детства занимался тяжелым физическим трудом: чистил двор, пас скот, полол грядки… Конечно, обещание легких денег застило глаза доверчивому пареньку. Неудивительно, что он охотно согласился помогать Макару, которого подселили на мое место, пока я — то есть мой двойник — был в армии.

— Товарищи, ускоряемся! — опять зазвенел противный голос из рупора. На этот раз он звучал совсем рядом. Я даже вздрогнул и обернулся.

Мимо прошагала приземистая барышня угрюмого вида с резкими чертами лица. Хотя внешне она мало походила на нелюбимую многими комсорга Люду, мне неуловимо казалось, что они — одного поля ягода.

Валька, видимо, тоже это понял, поэтому брезгливо взглянул на ораторшу и продолжал:

— Так вот. Поначалу дело шло хорошо. Ленька и сам приоделся, и подзаработал, и сленг фарцовщиков выучил. Даже словарик себе составил, помню, я ради интереса посмотрел. Макар же из Ленинграда, а тамошние фарцовщики с финнами часто работают. «Грины» — это доллары, «шузы» — обувь, «самострок» — подделка под фирму. Кстати, ты знаешь, откуда пошла традиция кошельки лопатниками называть?

Я призадумался.

— Ну толстый такой потому что, большой, на лопату смахивает?

— Сам ты лопата, — развеселился Валька. — Лопатник — это от финского слова «lompakko», по-фински это «кошелек».

— Здорово! А я и не знал, — подивился я.

— Ну вот, теперь знаешь. Томкин отец знаешь что рассказывал? Он как-то в Ленинграде тоже работал. Еще в начале восьмидесятых дело было. Он тогда еще не сильно богатый был, зарабатывал, как мог, для семьи старался. Так вот, в пять часов утра поезд «Лев Толстой» прибывал на окраинную станцию Ленинграда, там техническая стоянка предполагалась, минут на десять. За ночь пассажиры выпивали запасы водки у проводников. Опохмелиться хочется, а вагон-ресторан закрыт. Лютая безысходность. Что делать? И вот тут наступал звездный час продавца, у которого с собой кое-что было. Дмитрий Олегович рассказал, что можно было продавать водку и за финмарки, и за доллары. Покупали просто на ура! Пару ящиков продашь — и можно не работать, даже на семью из трех человек вполне хватало. Так он и ходил продавать.

— А с Ленькой и Макаром что? — прервал я исторический экскурс.

— А с ними вот что, слушай. В общем, поработали наши пацаны так месяца два-три, хорошо все шло, а потом их Людка-зараза и сдала, да не к вахтерше пошла, а сразу к декану. Это же статья! До двух лет с конфискацией или штраф и работы исправительные. Как-то так. Точно не знаю, не сталкивался и, надеюсь, не столкнусь… — Валька огляделся в поисках дерева, подошел и постучал по нему три раза. — Ладно бы она с этого какую-то личную выгоду поимела, а то наоборот же…

— Какая статья? — я все еще окончательно адаптировался к окружающей меня обстановке. Что плохого в том, чтобы купить подешевле, а продать потом — подороже. Никакого преступления против нравственности тут нет. Покупатель берет на себя денежные расходы, покупает партию оптом, везет ее, рискует, а покупатель — получает заветный сверток из Америки или Китая. Да у нас все население страны на «алишке» закупается, и что с того?

— Слушай, да не помню я! Статья 154 или как там ее. А ты с какой целью интересуешься?

— Да так, не бери в голову… — я наконец сообразил, где нахожусь. Солнце палило нещадно, дико хотелось пить, неудобный рюкзак сильно давил на плечи. Скорее бы его уже скинуть и зашвырнуть куда-нибудь в угол!

— Матвей, — Валька внезапно посерьезнел. — Слушай, гиблое это дело, не надо.

— Ты о чем? — переспросил я.

— О том, что и ты, кажется, задумал фарцовкой заняться, вот о чем!

— Да ну, брось! Ты что такое говоришь?

— Я знаю, что я говорю! — внезапно разозлился Валька. Таким я его почти никогда не видел. Обычно приятель пребывал в веселом и радушном настроении, постоянно шутил и по-доброму подкалывал всех вокруг. Грустным я его видел лишь один раз — когда его девушка Тамара попала в больницу, в Институт скорой помощи имени Склифосовского. С этим местом у меня связано много воспоминаний. Впрочем, это совсем другая история.

Валька тем временем продолжал:

— Я понимаю, ты только из армии вернулся и тоже хочешь немножко поднять деньжат: приодеться, девчонку на танцы сводить. Сам такой… Но поверь, оно того не стоит. Я сам чуть не влип из-за твоих джинсов в прошлый раз, помнишь?

Я вздохнул. Конечно же, я все хорошо помнил. Когда я таинственным образом, сев на станции метро «Парк культуры», через какое-то время вышел на станции «Домодедовская» в 1986 году и встретил Вальку, он очень долго восхищался моими совершенно обычными джинсами, которые я купил как-то по случаю в Нью-Йорке, куда летал на студенческую конференцию. Я тогда учился на втором курсе магистратуры Бауманке, и троих ребят из нашей группы туда отправили выступать с докладами.

Мы с ребятами в первой половине дня наскоро выступили, отстрелялись, погуляли по Центральному парку, прокатились по местам съемок фильма «Один дома 2», прокатились на пароме по Гудзону, посмотрели на статую Свободы, а потом решили прошвырнуться по городу до ближайшего торгового центра и закупиться шмотками, заодно и перекусить. Я присмотрел себе несколько пар джинсов, однокурсники набрали кроссовок себе и в подарок родным. Оставшиеся купюры я положил в карман, да и забыл про них. А было там долларов пятьдесят или сто, если не ошибаюсь.

В тот вечер Валька наконец получил согласие на свидание от своей дамы сердца, в которую был давно уже влюблен. Они сходили на фильм «Кобра» с Сильвестром Сталлоне, а потом пошли гулять по городу. Счастливый Валька предложил отметить свидание парой бутылочек ситро, зашел в магазин и, расплачиваясь на кассе, по привычке сунул руку в карман, забыв, что надел мои джинсы. Как на грех, в очереди за ним стояли двое милиционеров, которые, увидя, как он выложил на кассу котлету «зелени», проводили обалдевшего от неожиданности парня вместе с девушкой в участок.

Узнав, что Вальке грозит статья 88 за валютные операции, в простонародье именуемая «бабочкой», я срочно бросил все свои дела и бегом вместе с Ленькой понесся в отделение на выручку — сказать, что джинсы, в которых оказались доллары — мои, и товарищ не имеет к ним никакого отношения. Я никак не мог допустить, чтобы приятель по моей вине вляпался в серьезные неприятности. Как оказалось, паниковал я зря: девушка, с которой тогда начал встречаться мой приятель, не растерялась и нашла способ выручить возлюбленного из беды. Тогда, собственно, и состоялось знакомство Вальки с будущим тестем.

— Тогда все обошлось, — продолжал уговаривать меня Валька, шагая рядом. — Но не факт, что Томкин папа еще раз сможет нам помочь. Ты думаешь, если бы все было так просто, я бы не смог у него товар на продажу брать? Смог бы, конечно. Только он понимает, чем это чревато, и не хочет подставляться. Если тебе что из одежды нужно, ты скажи, достану по оптовой цене. А продавать вещи в общаге не надо.

— Да не собираюсь я ничем фарцевать! — нравоучения товарища мне уже порядком надоели. Как будто я — ребенок, и ничего не понимаю. — Хватит уже меня на путь истинный наставлять! Все в порядке! Ты расскажи, что в итоге с парнями получилось?

— Да ничего особенного, — пожал плечами приятель, видимо, довольный, что его слова возымели на меня действие. — Разрешили обоим написать заявление на отчисление по собственному желанию. У отца Макара связи есть, договорился. Видимо, какую-то вину перед Ленькой чувствовал. Если бы не написали, то, наверное, отчислили бы. В «Техноложку» они оба, кажется, перевелись. Наверное, сейчас тихо сидят. Потом, может, опять фарцовкой займутся. Только теперь там за ними отец Макара будет следить, он спуску не даст.

Я облегченно выдохнул. Ну здорово, значит, все обошлось. С Ленькой мы не то чтобы близко дружили, скорее — приятельствовали. Но об этом рыжеволосом деревенском парне у меня остались самые приятные впечатления. Ни разу он не зажал посылку, присланную родителями из деревни — напротив, всегда щедро делился.

— Значит, Ленька теперь в Питере? — рассеянно переспросил я.

— В каком Питере? — вытаращил глаза Валька.

— В Ленинграде, то есть, — поправился я.

— Ну да. Зимой каникулы будут, хочешь, можем, вдвоем съездить. Я домой, а ты в гости. И Леньку навестим. Если он, конечно, к себе в деревню не уедет.

— Ладно, — согласился я, а про себя подумал: «Гости — это, конечно, хорошо, но надеюсь, что до зимы я тут все-таки не застряну». Уже второй раз я совершенно неожиданно для себя попадаю в восьмидесятые, как девочка Люси — в Нарнию, и второй раз кряду я абсолютно не понимаю, как же так получилось.

Тем временем, ведомые Галей, которая продолжала что-то верещать, но уже без рупора, мы поднялись на второй этаж.

— Парни: Ремизов, Потапов — третья комната, — она махнула рукой в конец коридора, — Грибальский, Соколов — четвертая, Васильев, Гордеев — пятая, девушки: Заслонова, Котова…

— Пойдем, — потянул меня Валька за рукав, — Дальше нас не касается. — Дай нам ключ! — громко попросил он Галю, перебив ее. Та недовольно покосилась, но, тем не менее, сняла со связки два железных ключа и отдала их Вальке.

— Один твой, один мой, — Валька бросил мне один ключ. — Давай, двигаем! Да не стони ты, ты мне тоже жарко…

«Хорошо тебе говорить, ты всю дорогу проспал. А я под утро только на пару часов задремал», — подумал я, но вслух ничего не сказал.

Мы прошли вглубь коридора и уткнулись в старую обшарпанную дверь комнаты. Валька открыл ее ключом и толкнул.

— Добро пожаловать!