Зумер 2: Вожатый из будущего

Глава 10

Посмеиваясь над рассказами пионеров про гробик на колесиках, красное пятно на стене и зеленые глаза, я совсем забыл, как во время пересменка, пока мы приводили в порядок нашу комнату, Валька рассказывал мне одну историю, которая случилась несколько лет назад и уже долгое время передавалась из уст в уста. Связана эта история была напрямую с бушующей личной жизнью юных строителей коммунизма. Дело в том, что лагерь, куда Валька приехал уже во второй, а я — в первый (и возможно, единственный) раз, был не очень большим и довольно закрытым от внешнего мира. Вылазки в деревню, к местным, позволяли себе только «старшаки», да и то — только для того, чтобы затариться сигаретами и по-быстрому прошмыгнуть обратно сквозь узенькую дырку в заборе.

Соответственно, выбор объекта страсти и любви до гроба (ну или хотя бы до конца смены) был очень ограничен. Искры, бури, безумия, интриги, скандалы, расследования — все это разворачивалось прямо на глазах вожатых, которые уже смирились с происходящим и мечтали только об одном — чтобы к концу смены двое не заделали третьего. Вася мог встречаться с Машей, через неделю — переключиться на Дашу, потом — на Иру. Маша, в свою очередь, могла расцарапать Даше физиономию за то, что та увела возлюбленного, а всего через пару дней — снова ходить с ней под ручку и мило шушукаться, а целоваться у забора уже с лучшим Васиным другом. Мальчики и девочки беспрестанно расставались, мирились, уходили к другим, возвращались — а потом все по новой. Все было прямо как в бразильских и мексиканских сериалах девяностых, герои которых разыгрывали на российских экранах нешуточные драмы. Сюжеты любовных драм пионерского лагеря «Юность» были похлеще интриг в сериале «Рабыня Изаура», который был предметом обсуждения на всех кухнях в девяностых… Но девяностые в этом мире еще не наступили…

История, которую поведал мне Валька, оттирая со шкафа в комнате разные надписи и ругаясь временами, потому что это было совсем непросто сделать, тоже началась с лагерных воздыханий. Пока мелюзга лет десяти-двенадцати, еще не вошедшая в период полового созревания, занималась своими нехитрыми детскими делами, в крови ребят постарше уже неистово бурлили гормоны. Пацаны в свои четырнадцать-пятнадцать выглядели, как водится, не особо привлекательно: непропорционально рослые, прыщавые, сутулые… При этом комплексами по поводу собственной внешности они совершенно не страдали: напротив, каждый считал себя не менее привлекательным, чем Ален Делон, и рассказывал друганам, как закадрил в прошлом году на смене самую красивую вожатую, и на последнем костре она плакала у него на плече, печалясь из-за предстоящего расставания. Вожатую описывали всегда одинаково: девушка лет двадцати, ростом под метр восемьдесят и грудью обязательно третьего размера. Не знаю, откуда взялись эти параметры. Может, где-то есть единые стандарты девушек-вожатых, которые в некоторых лагерях неукоснительно соблюдаются?

А вот среди девочек порой встречались настоящие красотки. Особенно выделялась одна: белокурая, вечно витающая в облаках, меланхоличная — и как магнит, притягивающая внимание парней — Вика. Судя по беглому описанию, которое дал ей Валька, я понял, что девчушка была вылитой копией Полумны Лавгуд из саги о Гарри Поттере. Нет, она не говорила глупостей вроде: «Мы идем ловить морщерогих кизляков» и не предлагала всем вокруг купить новый выпуск «Придиры» со спектрально-астральными очками. Вика много с кем дружила, общалась, играла, активно участвовала в общих посиделках, но при этом всегда находилась как бы в стороне, наблюдая за происходящим.

Все ухаживания пацанов принцесса отклоняла, но делала это крайне вежливо и деликатно. Она никому не грубила, никого прямо не отшивала, но и взаимностью не отвечала. На приглашения совершить променад после ужина красавицав всегда отвечала: «Прости, не могу завтра викторина / „Зарница“ / рано вставать» и одаривала приглашающего сверкающей улыбкой, чтобы тот не обижался. Так было с самого начала смены и почти до ее конца.

Когда до прощального костра оставалась всего неделя, на счету Вики уже был целый десяток разбитых сердец. Поговаривали, что один безнадежно влюбленный в нее парнишка даже пробрался в невесть как открытую вечером и оставшуюся без присмотра санчасть, чтобы выкрасть таблетки, наглотаться и оставить этот бренный мир. Однако повариха тетя Люба, случайно проходящая мимо, увидела шкета в окне и сразу поняла, что дело дрянь, и надо действовать быстро. В этот момент несчастный Ромео уже заперся изнутри и собрался закинуть в себя пригоршню не пойми чего. Несмотря на почтенный возраст, тетя Люба влетела в санчасть пулей, выломав запертую изнутри дверь, вовремя схватила несчастного влюбленного за загривок, заставила сделать промывание марганцовкой и оттащила к вожатым.

Парня на следующий день забрали домой родители. Медсестру, забывшую закрыть на ночь дверь, мигом уволили, шумиху поднимать не стали. А Вика, как ни в чем не бывало, продолжила мирно со всеми общаться и все так же же сверкать белозубой улыбкой.

В конце концов сердце волоокой и загадочной красавицы, к вящему удивлению всего населения лагеря, удалось завоевать взбалмошному парню Кольке по прозвищу «Шпала», который был ее полной противоположностью. Ничего загадочного в нем отродясь не бывало. Колька нередко дрался, курил (но умудрялся мастерски шифроваться от вожатых), говорил только о футболе и ни о чем другом, а в школе он едва-едва успевал учиться на тройки и дважды оставался на второй год, поэтому к пятнадцати годам дошел только до седьмого класса.

Робкие Колькины ухаживания за местной мегазвездой начались просто: он решил подкатить не нагло, напрямую, а через самого милого малыша лагеря — первоклассника Саньку, который поразительно напоминал Ленина с октябрятской звездочки. Местный хулиган выловил слоняющегося без дела малыша и сказал:

— Вику из второго отряда знаешь? Да не дрожи, не трону.

— Знаю, — ответил малыш, немного побаиваясь и вытирая веснушчатый носик ладошкой. — Она в корпусе по соседству живет.

— Молодчина. Эту записку передашь ей, как увидишь. И вот это ещё, — и сунул пацану в руки букетик из полевых цветов.

— А чего сам не передашь? — полюбопытствовал малой, удостоверившись, что леща ему не отвесят.

— Не твое дело. И не думай, что я за просто так. Вот, держи жвачку и дуй, куда тебе сказали.

Обрадованный малыш мигом запихнул жвачку в рот, точно опасаясь, что Колька ее отнимет, и пулей понесся искать Вику. Та, получив букетик, внезапно оценила неожиданный ход и начала подпускать к себе Кольку. Как сказала бы ведущая Лариса Гузеева на передаче «Давай поженимся»: «У нас сложилась пара». Колька и Вика стали ходить на свидания.

Остальные пацаны, увидев, что мегазвезда лагеря точно занята до конца смены, повздыхали и смирились. Борьба за сердце принцессы больше не велась: природа взяла свое, и ребятня переключилась на девочек попроще. Жизнь потекла своим чередом. Даже нарушений дисциплины стало меньше, что очень порадовало вожатых. Все вздохнули с облегчением.

А однажды Вика просто не явилась ни на на ужин, ни на линейку, ни к отбою. Обыскали все вокруг — нигде и следа ее не осталось. Стали разбираться, и выяснилось, что в этот вечер Колька позвал ее на прогулку. Разумеется, все подозрения пали на лагерного хулигана. Его допросили с пристрастием, и он рассказал со слезами, что не виноват и что прождал Вику больше часа, прогулялся вокруг столовой, и санчасти, но дальше не пошел. Разозленный тем, что возлюбленная не пришла, а он так ждал, надеялся и верил, Колька наорал на какую-то мелюзгу, опаздывающую к отбою, и двинулся в свой корпус. Вот, собственно, и все, что он знал.

Звонок в милицию ничего не дал: дежурный отказался принимать заявление о пропаже ребенка и посоветовал дождаться утра — мол, загуляла девочка, дело молодое, бесшабашное, сама объявится. Весь лагерь поставили на уши, везде зажгли свет, мужская часть лагеря, состоящая из завхоза, сторожа, пары хозработников, вожатых и крепких ребят постарше, отправилась прочёсывать близлежащие леса.

Поиски продолжались три дня: открывали каждый корпус, проверяли каждую комнату, каждое строение, обследовали вдоль и поперек не только территорию лагеря, но и близлежащую округу, особое внимание уделили яме-отстойнику на очистных сооружениях, попеременно ощупывая дно баграми. Осматривали даже такие места, где Вика ну никак не могла оказаться — например, крыши корпусов, кочегарный цех в котельной или подвал дома. Но без толку. Собаки тоже не могли взять след — девочка просто исчезла, растворилась в воздухе.

На третьи сутки в лагерь приехали наряд милиции и следователь — мужчина лет тридцати с усталыми глазами. Опрашивали всех по очереди и почему-то во дворе: следователь сидел на принесенной кем-то табуретке за уличным столом, сосредоточенно вел в блокноте записи и отчаянно зевал, явно тяготясь рутиной и не испытывая к страдающему Кольке и обеспокоенным родителям ни малейшего сочувствия. Оставшиеся милиционеры просили всех успокоиться и обещали во всем разобраться. К розыску девочки привлекли районное лесничество, подняли егерей, охотников, жителей ближайших деревень, приехали солдаты из расположенной неподалеку воинской части… Дежурного, отказавшегося поначалу принимать заявление о пропаже в милиции, сильно пропесочили и уволили.

В итоге бедному Викиному ухажеру досталось больше всех. Он первым попал под подозрение. Репутация Кольки в лагере, да и в школе была не очень, поэтому милиция трясла его неимоверно, пытаясь добиться признания в убийстве. Но где-то в глубине души все понимали, что Колька, хоть и был хулиганом, на убийцу или насильника точно не тянул — максимум мог подраться, и то с равным по силам. Малышню и девочек он никогда не обижал.

Интенсивные поиски шли долго, не не дали абсолютно никаких результатов. Девочку не нашли — ни живой, ни мертвой — ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Мать ее очень быстро угасла: сначала она денно и нощно бродила по округе, не оставляя надежды найти дочь, потом стала ездить по всему району с фотографией, пытаясь узнать, не видел ли кто ее дочь. А когда в лагерь приезжали на отдых дети, она бродила вдоль забора и пристально всматривалась в каждого ребенка. Однажды обезумевшая от горя мать схватила какую-то девочку со светлыми волосами за руку и потащила за собой, благо старшаки, курящие за забором, отбили ребенка и вернули в лагерь.

Кольку после долгих изматывающих вопросов уже хотели было отпустить, так как улик, указывающих на его причастность, не было. Но вдруг кто-то из девочек вспомнил, что незадолго до несостоявшегося свидания, а именно — незадолго до пропажи девочки красный от злости Колька бегал по лагерю и кричал: «Убью гадину!». Парня снова забрали в Москву на допросы, в итоге осудили, вынесли приговор и отправили в места не столь отдаленные. Вернулся домой он только спустя несколько лет, совсем другим, будто потерянным.

Потом Колька потихоньку пришел в себя, взялся за ум, устроился на работу грузчиком в продуктовый магазин возле дома. Однако от прежнего разбитного веселого парня не осталось и следа: Колька не принимал участия в тусовках с местными парнями, ничем не увлекался, просто работал, вовремя отмечался у участкового, как и предписывалось недавно освобожденным из мест лишения свободы, а в остальное время — бродил по городу с безучастными глазами. Это рассказывали пацаны, которые жили в Москве с ним по соседству. Несмотря на то, что тело девушки так и не нашли, в виновности Кольки никто не сомневался. Его превратили в местного изгоя. Со временем бедолаге вместе с матерью пришлось даже переехать в другой район Москвы, чтобы не терпеть косые взгляды соседей и обзывательства дворовой шпаны.

Со временем история с исчезновением девушки обрастала разными мифическими подробностями: будто бы девочку незадолго до пропажи видели на трассе садящейся в какую-то фуру или будто бы она объявлялась в разных концах Москвы под другим именем… Кто-то говорил, что она ушла в близлежащую деревню и стала там жить, как отшельница, но ни одна из этих зацепок не нашла подтверждения, а канувшая в небытие Вика стала местной лагерной страшилкой, которой пугали друг друга сменяющиеся поколения приезжающих на отдых детей.

В первый раз, когда Валька рассказывал мне эту историю, ругаясь и оттирая намертво прилипшую к кровати чью-то жвачку, я особо не обратил внимания на его слова. Да, бывает такое, что дети пропадают. Печально, конечно, но что поделать… Я прекрасно понимал, что негодяи, покушающиеся на школьников и даже дошкольников, были, есть и будут во все времена, поэтому всегда с недоверием относился к фразе: «А вот в СССР было все безопасно, и дети до самого вечера на улице гуляли, никто никого не трогал, а ключ хранили под половичком, и никто ничего не воровал». И воровали, и грабили, и обижали… Вспомнить хотя бы печально известного маньяка по кличке «Мосгаз», который орудовал в Москве в пятидесятые годы. Или Анатолия Сливко, который в своем походном отряде «ЧЕРГИД» («Через реки, горы и долины») творил немыслимое и успешно скрывался от правосудия долгие годы, а ребятня, претерпевшая издевательства, так и продолжала им восхищаться… Я уже молчу про Чикатило и им подобных. Поэтому я отчасти даже понимал родителей, которые тряслись надо мной и лишний раз одного никуда не отпускали, и никогда на них не обижался. Я был единственным ребенком, который получился только спустя много лет после свадьбы. Конечно, они боялись меня потерять…

— Может, еще жива… — предположил Валька, оттирая чью-то жвачку, намертво прилипшую к спинке кровати. — Б-р-р… Я даже представить не могу, чтобы с моей Томкой что-то подобное случилось.

Я с ужасом вдруг вспомнил, что знаю продолжение Валькиного рассказа. И лучше бы ему его не знать. Добрый, отзывчивый и всем сочувствующий парень, конечно же, расстроится. Как-то раз, когда я был подростком, попалась мне в руки у бабушки на даче старенькая газетенка. Датирована она была то ли 2001, то ли 2002 годом — я уже не помню. В то лето я помирал от тоски — родители отбыли в командировку, компьютер на дачу взять не разрешили («Гуляй, отдыхай, играй с ребятами, помогай бабушке, а то сколиоз в десять лет заработаешь»). От скуки я перечитал все бабушкины книги, пересмотрел все сериалы, которые шли по единственному работающему на даче телеканалу… Не то что бы мне совсем нечем было заняться: утром и днем я рыбачил с ребятами, ходил за ягодами, загорал, и купался, но вот вечером, когда темнело, становилось ну очень скучно. Друзей, как и меня, загоняли домой до утра. Приставка с играми осталась дома, и делать было решительно нечего. Бабушка, наущенная родителями, строго следила, чтобы в восемь вечера я уже был в своей комнате и до утра не покидал дом.

От скуки я облазил все в доме, включая чердак, и очень обрадовался найденной там стопке старых газет. В одной из них была опубликована фотография девочки, разительно похожей на Полумну Лавгуд в исполнении актрисы Эванны Линч. Те же волоокие глаза, тот же слегка отсутствующий взгляд, белокурые волосы… Дальше было еще несколько фотографий, и я вдруг вспомнил сейчас, что на одной из них был изображен лагерь, в котором я сейчас находился — большое здание главного корпуса, на котором было написано: «Юность». Надпись на фотографии выглядела еще более покоцанной и обшарпанной, чем сейчас, и даже на черно-белой фотографии это было хорошо видно.

Журналист, написавший статью, рассказывал, что некая контора надумала приобрести старый заброшенный пионерский лагерь, отремонтировать и оборудовать его для летнего отдыха детей своих сотрудников. Было решено снести кое-какие старые постройки, отстроить новые и пересмотреть границы территории. При планировании и обходе в густом кустарнике в районе стадиона внезапно обнаружили большую бетонную плиту с вырубленными отверстиями, которая уже почти скрылась под землей. Ни на одном чертеже такого строения не было. Перед рабочими открылся пол ямного туалета, хотя для чего он сооружался, было загадкой, так как и душ, и туалет и так были в каждом лагерном корпусе. Да, нередко нужно было постоять в очереди, но бегать на улицу не было никакой необходимости. Странно…

Выдвигались предположения, что туалет являлся самостроем и был построен инициаторами для удобства детей, играющих на стадионе, которым надоедало постоянно бегать в корпус, а потом его снесли. Как бы то ни было, пригнали автокран, вызвали ассенизаторов, включили илосос и обнаружили страшную находку…

В тот вечер, когда я впервые прочитал эту историю, будучи ребенком, стояла ужасная погода: на наш поселок обрушилась настоящая буря с дождем: ветер завывал, ломал маленькие деревья, хлестал дождь стеной… Я поежился, отложил газету в сторону и пошел наверх спать, а наутро обнаружил, что от прежней бури не осталось и следа. В окно светило яркое солнце. Я наспех позавтракал вкуснейшими блинчиками с сыром, приготовленными бабушкой, схватил удочки, коробку с червями и побежал на речку к ребятам удить рыбу. Тогда, как мне казалось, я напрочь забыл обо всей этой истории.

Однако сейчас меня, здоровенного парня, передернуло от воспоминаний.