Зумер 2: Вожатый из будущего

Глава 4

Я вошел в комнату, поставил рюкзак на пол и огляделся. М-да, судя по окружающей обстановке, хоромы нам с Валькой достались самые что ни на есть расписные: крошечная комнатка размером с мою ванную комнату в московской новостройке, с паутиной на потолке в углу, в которой шевелился паук, две облезлые ржавые кровати с сеткой, у каждой — деревянная тумбочка, а рядом — старый шифоньер. Точно такой же мы когда-то отвезли с отцом на дачу и втайне от бабушки сожгли. По непонятной мне причине она не хотела с ним рассставаться, даже когда мы пообещали ей взамен купить огромный шкаф-купе. Здесь мне предстояло провести ближайшие три недели.

Я подошел к окну, отодвинул тонюсенькую просвечивающую занавеску и выглянул на улицу. Во дворе стояли шесть одноэтажных корпусов, покрашенных зеленой краской и расположенных буквой «Т». Значит, это сюда вот-вот заедут юные пионеры. А нас, стало быть, поселили в корпус для персонала. Значит, снова мы с Валькой — соседи. А в комнатах рядом расположились другие ребята — вожатые. Девчонок, если я правильнь понял, поселили в комнатах в другом конце коридора. Я осторожно тронул рукой металлическую сетку на кровати, которая тут же жалобно заскрипела. С потолка, плетя паутину, деловито спускался паук. Я поморщился.

— Чего ты? — удивился Валька. — Вполне себе нормальные условия. Тараканов вроде нет, с марлей на лице спать не надо. Ты же в общаге так спал, и ничего? А паук — безобидное животное. Мы тут, считай, на всем готовом — форму выдали, трижды в день точно покормят. Без изысков, конечно, но вполне сносно. Народу немного, очередей в душевые не будет, скорее всего. Да чего ты так скуксился? Работать, конечно, надо будет, но не прямо от зари до зари. Успеем и в озере покупаться, и порыбачить, и песни у костра попеть. Если хочешь, по грибы сходим.

По грибы? Нет уж, увольте. Терпеть их не могу. Еще в общежитии наелся вдоволь. Леньке как-то родители из деревни передали целый мешок грибов, и мы почти две недели ужинали жареной картошкой с этими грибами.

В общем, уныло подумал я, приходится признать, что условия, в которые нас поселили — почти спартанские, чуть получше, чем в студенческой общаге. Форму, конечно, выдали, но какая-то странная она, и в плечах мне явно узковата. Я снял наконец промокшую почти насквозь от жары рубашку и бросил ее на спинку расшатанного деревянного стула, стоящего у кровати. Эту рубашку как будто шили на девятнадцатилетнего Матвея Ремизова. А я с тех пор чуток все-таки раздался. Интересно, в каких войсках служил этот Матвей?

— Скучное это занятие — по грибы ходить, — мрачно сказал я, открывая шкаф и вытаскивая оттуда потрепанный и видавший виды матрас. Последние раз я такие видел лет в тринадцать, когда мы с родителями поехали на юг к родственникам. Билеты мы брали в последний день, и каким-то чудом отцу удалось урвать три места в плацкартном купе. На них лежали свернутые в рулон точно такие же матрасы, а поверх них — колючие одеяла, от которых у меня потом чесалось все тело. Но в целом, надо сказать, поездка мне понравилась: двое суток я ничего не делал, только читал запоем книги и трещал о том — о сем с соседями по вагону, такими же пацанами, которые ехали отдыхать с родителями на юг. Когда тебе всего тринадцать, бытовые условия не особо волнуют.

— А мне нравится, — весело ответил Валька, разбирая свой рюкзак. — Можно совершенно безнаказанно ходить с ножом по лесу. Ну, это у меня батя так шутил. Вот в огороде копаться ненавижу, а по грибы ходить — с удовольствием, хоть я и городской парень. Отличная возможность побыть наедине с природой и подумать о том, о сем… По Томке только скучать в буду, а так в целом все очень классно!

Я вдруг с тоской вспомнил свою уютную большую кровать с ортопедическим матрасом и дорогим невесомым и очень теплым одеялом и вздохнул. Да уж, видимо, слишком сильно я ностальгировал по своему путешествию в восьмидесятые. Поэтому, видимо судьба и решила дать попаданцу еще один шанс испытать все прелести жизни в то время. В ближайшие три недели мне придется стирать всю свою одежду в тазике собственноручно, разводя в нем стиральный порошок, спать в комнате с пауками и довольствоваться киселем с запеканкой на обед.

— Пошли белье получим, — оторвал меня от размышлений голос Вальки.

— Угу, сейчас.

Я случайно кинул взгляд на Вальку, копошащегося в своих вещах, и вспомнил вдруг, что совсем не знаю, что находится у меня в рюкзаке. А вдруг там какой-то ключ к разгадке? Ладно, гляну потом.

— Вход в столовую с торца здания, нам надо на улицу выйти и обойти.

— А ты откуда знаешь? — удивился я.

— Так я же тут уже третье лето вожатым! Ты не знал? — удивился Валька.

— Нет, откуда? — спросил я, шагая вслед за приятелем по направлению к столовой.

— Все время забываю, сколько мы с тобой не виделись… — Валька вдруг тормознул у деревянного стенда. — Вот, читай. Наш с тобой распорядок на ближайшие две недели.

На небольшом деревянном щите, который поставили у дороги в столовую, было написано следующее:

-подъем в 7:30;

— зарядка 7:35 — 7:50;

— уборка постелей, туалет 7:50 — 8:10;

— построение, линейка, планёрка 8:10 — 8:20;

— завтрак 8:20 — 9:00;

— участие в трудовых делах лагеря 9:00 — 11:00;

— оздоровительные процедуры 11:00 — 12:30;

— свободное время 12:30 — 13:00;

— обед 13:00 — 14:00;

— послеобеденный отдых 14:00 — 15:30;

— уборка постелей, туалет 15:30 — 16:00;

— полдник 16:00 — 16:30;

— занятия спортивных секций и кружков 16:30 — 18:00;

— индивидуальное чтение 18:00 — 19:00;

— ужин 19:00 — 20:00;

— отрядные мероприятия 20:00 — 21:30;

— линейка с подведением итогов дня 21:30 — 21:45;

— приготовление ко сну 21:45 — 20:00;

— сон 20:00.

Ну ничего себе! Почти каждая минута расписана! Наверное, у моего двойника в армии и то было больше свободного времени. Может, это сделали специально для того, чтобы у пионеров было меньше времени и желания заниматься всякой ерундой. Не зря же говорят, что от безделья всякая дурь в голову лезет. А дури у подростков в голове хоть отбавляй (по себе знаю).

— Так ты говоришь, что уже ездил вожатым? — рассеянно спросил я Вальку, пытаясь запомнить все, что написано на стенде.

— Ага, кивнул Валька. — Воспоминаний — масса. Ребятня была шебутная, конечно, но очень забавная. Ты, например, про вызов духов что-то слышал?

— Нет, — удивился.

— Ты что, в лагерь ни разу не ездил?

Да как сказать… Ездил, конечно. В Англию на две недели, потом еще как-то — в Испанию. Но не рассказывать же Вальке, как нас вместе с группой школьников, изучающих английский язык, на выходные вывозили в Оксфорд погулять? Из всего, что касается пионерских лагерей времен СССР, я знал только то, что там мальчики мазали девочек пастой по ночам, а девочки — мальчиков. Вот, собственно, и все… Но этих знаний явно недостаточно, поэтому в ближайшее время мне надо активно слушать, смотреть и запоминать все вокруг, чтобы ликбез был качественным.

— Не ездил, — поспешил соврать я. — У бабушки на даче все лето проводил, вплоть до десятого класса. А потом — институт, армия… Сам знаешь.

— Ну, брат, ты много потерял! — воскликнул Валька. — Лагерные приключения — это же вообще бомба! Вот слушай… — и он пустился в увлекательные воспоминания.

В общем, когда мой товарищ поехал в лагерь вожатым в первый раз, ему дали отряд мальчиков и девочек лет тринадцати — самое начало подросткового возраста, когда детские увлечения уже не интересны, а до взрослых ты еще не дорос. Вот и лезет в голову всякая ерунда. В то лето все девчонки в лагере повально увлекались спиритизмом. Никакой мистики там на самом деле не было, так, баловство одно. Вызывали духов умерших писателей, гномиков, бабки, ворующей пионеров и прочих интересных персонажей. Почти каждую ночь, когда Валька дежурил и делал обход, он слышал тоненькие девичьи голоса, которые призывали то одного, то другого. Однажды во время обхода приятель проходил по улице мимо комнаты девочек, он уже по обыкновению услышал завывания:

— Дух Александра Сергеевича Пушкина, приди! Дух Александра Сергеевича Пушкина, приди!

Так, это что-то новенькое. Пока приятелю удавалось услышать только вызывания красного гномика. Высокий Валька, притаившись, сумел тайком заглянуть в окно и едва не расхохотался от увиденного. Приготовления к мистическому обряду, совершаемому школьницами, были проведены на высшем уровне — завешанные одеялами окна с небольшой щелкой, через которую товарищу удалось заглянуть, сдвинутые вплотную три койки, стащенное у кого-то зеркало, на столе — горящие свечки (жесткое нарушение правил противопожарной безопасности, которое строго каралось выговором), блюдца, затертый до дыр и потрепанный томик стихов классика, и вокруг всего этого — пятеро колдуний в ночных рубашках, которые завывали над всем этим делом, подняв руки. Валька, который уже покраснел от распираемого его дикого хохота, отчаянно зажимал себе рот ладонью, и ждал, что же будет дальше.

Доморощенные колдуньи предполагали, что если все шаги обряда сделать правильно, то после очередного повторения фразы дух вызываемого персонажа даст о себе знать: постучит, поскрипит или издаст какой-нибудь шорох. Голоса звучали все громче и волнительнее. И тут из-за угла вырулила стайка ребят постарше, лет шестнадцати — ребята-боксеры из спортивного лагеря, стоящего неподалеку. Валька спрятался за угол, чтобы его не было видно, и из последних сил зажимал себе рот ладонью. Услышав повторяющиеся завывания, парни сначала в недоумении остановились, а потом самый находчивый из них громко постучал по стеклу.

Голоса внезапно стихли, раздался звон разбитого блюдца, упавшего на пол, а потом неуверенный вопрос: «Кто там?»

— Кто-кто, Александр Сергеевич Пушкин! — басом ответил находчивый парень, после чего компания ребят, дико хохоча бросилась наутек. Вместе с ними, согнувшись в три погибели от хохота, смеялся и Валька. Надо сказать, что после этого случая спиритические сеансы не повторялись до самого конца смены. То ли девчонки испугались пришедшего «духа», то ли боялись еще одного выговора из-за жжения свечек: устроили проверку, в результате которой изъяли несколько пачек свечей и коробков спичек. Видимо, аксессуарами для вызова духов готовились еще перед сменой и везли из дома все необходимое.

Я вдоволь посмеялся над Валькиным рассказом и вдруг вспомнил, что духов вызывали не только дурашливые школьницы в пионерских лагерях. Этим не брезговали баловаться и многие взрослые. В середине восьмидесятых годов в СССР началось повальное увлечение астрологией, экстрасенсорикой и парапсихологией. Занимались этим и две бабушкиных подруги, имевшие, между прочим, степени кандидатов наук. Как двум вполне образованным и имеющим критическое мышление дамам пришло в голову заниматься подобной ерундой, я ума не приложу.

Однажды, когда я, уже будучи школьником старших классов, зашел в гости к бабушке, она поведала мне одну историю. Бабушкины рассказы я любил: они всегда были очень юмористичные и забавные. Не стеснялась бабушка и острого словца, будучи при этом очень интеллигентной женщиной.

— Я в ту пору в институте работала, — говорила бабушка, когда я сидел на кухне, уплетая четвертый кусок моего любимого пирога с капустой. — В один из вечеров задержалась я на кафедре — надо было кое-какие бумаги заполнить. Захожу вечером в преподавательскую, а там…

— Фто там, ба? — спросил я в предвкушении с набитым ртом, чавкая пирогом.

— А там сидят наши Клавдия Ивановна и Елена Михайловна. Ну, ты их помнишь.

Я кивнул. Бабушкиных подруг я хорошо помнил: высоченная, несгибаемая, как палка, Клавдия Ивановна и низенькая, полноватая, Елена Михайловна тоже преподавали в институте. Клавдия Ивановна была даже заведующей кафедрой.

— В общем, — продолжала бабушка, — захожу я к ним, а у них свет выключен, на столе блюдце стоит, свечки горят, томик Лермонтова старенький, в обложке. Окна завешаны. Склонились над свечкой и бормочут чего-то вдвоем.

— А вы чего тут? — обалдело спросила бабушка, включая свет.

— Да подожди ты! — театральным шепотом недовольно сказала Клавдия Ивановна. — Быстро выключи! мы тут дух Лермонтова вызываем. Он уже приходил и два часа с нами говорил!

Бабушка, которая совершенно не верила в подобную чушь, не стала подыгрывать двум спиритуалисткам. Она просто молча затушила свечи, включила свет и сказала:

— Ступайте-ка домой, пока коменданта не позвала. Я со скрипом, может быть, и смогу поверить, если выпью пару-тройку чарочек беленькой, что вы можете вызвать дух Лермонтова, Чехова или Пушкина, но чтобы они с вами, дурами, по два часа разговаривали, я в это никогда не поверю!

Я рассказал про это Вальке, и он с удовольствием посмеялся. Мне как-то стало сразу хорошо и спокойно. Нервозность и мрачное настроение как рукой сняло. Ну и что, что придется пожить недели три в стесненных условиях? Зато впереди масса новых впечатлений, а рядом — настоящий, надежный, проверенный друг, по которому я скучал. Скоро я разберусь, с чего вдруг судьба решила сделать такой крутой вираж и вернуть меня в восьмидесятые, а пока можно просто наслаждаться новыми обстоятельствами и кайфовать от всего происходящего. Когда еще мне удастся поработать вожатым настоящем пионерском лагере восьмидесятых?

— Ну вот, наконец-то повеселел, — Валька обрадовался и хлопнул меня по плечу. — А то все тебе не нравилось. Да ты не переживай, что с детьми трудно будет. Ну по первости, может быть, и тяжело, потом втянешься, привыкнешь. Я в первую неделю тоже чуть не плакал, хотел уже было прийти к начальнику лагеря и сказать: «Все, не могу больше с этими обалдуями, отправляйте меня домой. То друг друга пастой зубной измажут, то пиковую даму вызывают». А потом привык — и нормально стало. Когда последний костер был, даже уезжать не хотел. И пацаны с девчонками душевные, добрые оказались — галстук мне весь исписали хорошими пожеланиями. Фотки где-то дома есть, я потом тебе покажу. Встречались, конечно, и малость отмороженные…

— Это какие? — настороженно поинтересовался я. Надо бы заранее выяснить, с чем, может быть, придется столкнуться. Предупрежден — значит, вооружен.

— У нас в прошлом году пионервожатая была, Леночка, студентка педагогического, — начал с воодушевлением рассказывать Валька. Видимо, соскучился по романтике лагерной жизни. Воспоминания из него лились фонтаном. — Старалась очень, к ребятам прямо со всей душой относилась. Зря не наказывала, не рявкала ни на кого. Иду я, в общем, как-то мимо хозкомнаты, а оттуда рыдания. Я поначалу внимания не особо обратил. Такое часто бывало: в первые несколько дней даже некоторые пацаны ревели белугой, те, которые к родителям привязаны были сильно. Даже домой просились. А потом привыкали, и ничего. Наоборот, плакали уже, когда автобусы обратно уезжали. Но я прислушался: кажется, взрослый человек плачет. Захожу, а она там сидит, рыдает прямо навзрыд, горько так, безутешно. Уверена была, что ее никто не слышит, вот и дала волю чувствам. Я ее допросил с пристрастием, ну она и поведала мне, что есть в отряде один пацан хулиганистый. Слушать никого не желает, дисциплину постоянно нарушает, младших задирает. В общем, подорвал он в Леночке веру в педагогические способности. Она даже сказала, что после смены в институт поедет и документы заберет.

Я ее утешил, как мог, а на ужине попросил показать мне пацана. Думал, бугай какой с меня ростом, а оказалось — обычный пацаненок, щупленький, задохлик прямо, но злой очень.

Я удивился, Ленку спрашиваю:

— Ты, что, не могла рявкнуть пару раз, и на место его поставить?

Она так грустно посмотрела на меня и говорит:

— Да не могу я, он все время отцом своим грозится. Говорит, пожалуешься, выгонят тебя из института с волчьим билетом. Ума не приложу, откуда он про «волчий билет услышал».

— Чееегооо?

— Того! Он мне свою фамилию назвал. У него и дед, и отец в правительстве работают. Целая династия. И он чуть что — сразу же грозит пожаловаться отцу. Мне оно надо?

Тут я призадумался. Сын правительственного работника отдыхает в обычном пионерском лагере в Московской области, а не в каком-нибудь «Артеке»? Что-то тут не то.

Я это пацана после ужина в сторону отозвал, завел за корпус и спрашиваю:

— Ну рассказывай, почему вожатую доводишь?

— Я никого не довожу!

— Не ври, она мне все рассказала. Как ты детей дразнишь, ее не слушаешь.

— Если вы меня хоть пальцем тронете, я сразу все отцу расскажу!

Тут-то я ему и говорю:

— Конечно расскажешь! Пойдем в административный корпус, и ты прямо при мне ему позвонишь. Не пойдешь, я сам все сделаю.

И тут гроза лагеря расплакалась и сказала, что никаких родственников в правительстве у него нет. Типичный сын лейтенанта Шмидта. Отец — слесарь на заводе, мать — продавец на рынке. Он просто однофамилец, прочитал передовицу в газете, взятой у кого-то из хозработников, вот и придумал легенду о высокопоставленном папе. В общем, мы с ним заключили договор: я ничего никому об этом не рассказываю, а он слушается и меня, и Леночку, и всех остальных вожатых, и ребят не задирает. Закончилось все благополучно. Водились за ним мелкие косячки, но особо до конца смены он никого не трогал. Так-то!

За разговором я и не заметил, как мы с Валькой дошагали до хозкомнаты, взяли белье у кастелянши, и вернулись домой. Прежней грусти — как не бывало. Я застелил постельным бельем старую скрипучую кровать, напевая себе под нос, и с воодушевлением стал ждать новых впечатлений.