Водоем. Часть 1. Погасшая звезда

Глава 21. Коллекция генерала Кострова

В отличие от матери, лейтенант Костров перенес гибель жены и нерожденного первенца много спокойнее. Уже тогда, в неполный двадцать один год, он умел задвигать эмоции в дальние уголки души, как настоящий офицер умел ставить на первое место службу, вынося за скобки не только повседневные неурядицы, но даже такую ужасную личную трагедию, как смерть жены… Его горячий темперамент, тем не менее, не мог удовлетвориться ни службой, которую он любил, ни полетами в небо, которые любил еще больше, но также неукротимо требовал женского тепла, недополученного в детстве, — вечно уставшая мать едва ли смогла дать ему и четвертую часть той минимальной дозы любви, которая необходима для нормального развития любого ребенка.

Неудивительно, что через год после гибели Нади он снова женился, а в августе следующего стал, наконец, отцом. Его вторая жена Вера была не менее изящна и привлекательна, чем первая. В советское время брак с военным летчиком являлся пределом мечтаний многих девушек и, пользуясь тем, что барышни западают на погоны с голубым просветом быстрее молнии, молодые холостяки-лейтенанты имели поистине огромный выбор невест и, как правило, останавливали свой взгляд на самых красивых. Лишь спустя годы многие начинали понимать, что красота — не самое главное достоинство женщины, но, увы, было уже поздно. И дело не только в том, что мужья за первые год-два брачной эйфории успевали привязаться к своим боевым подругам и осчастливить их радостью материнства, не понимая, что ребенок — это не только их продолжение на земле, но также куча забот и лучшая цепь для удержания мужчины. Не меньшее значение имело и то обстоятельство, что разводы, мягко говоря, не приветствовались командованием. А если уж говорить откровенно, то развод с женой, особенно если та сумела родить или хотя бы забеременеть, как правило, означал крах военной карьеры: в лучшем случае лет на десять тебя отправят служить в какой-нибудь медвежий угол в окрестностях «солнечного Магадана», а в худшем — сначала исключат из партии, а потом выгонят и из армии. Начальники полиотделов, пропесочивая уставших от брачных уз офицеров, нередко повторяли сакраментальную фразу: «Сегодня ты жену предашь, а завтра Родину продашь?!» И офицеры, понуро свесив головы, возвращались домой, думая о том, куда же делась та милая и скромная девушка, которую они два года назад радостно вели в ЗАГС, и откуда взялась эта стерва, которая с утра до вечера… Впрочем, не следует думать, что жаждущих развестись в армии было много, подавляющее большинство женатых военнослужащих были в целом довольны своей семейной жизнью, а недовольные — либо уходили с головой в профессию, либо медленно, но верно начинали спиваться…

В аналогичную брачную ловушку попал и Иван Костров: когда первое очарование любви покрылось легкой патиной, он осознал, что при всех своих положительных качествах его супруга совершенно не подходит ему в постели. Правильно воспитанная родителями-коммунистами, а также пионерией и комсомолом, Вера четко различала, что «прилично», а что «отвратительно», и, разумеется, «зона приличия» была похожа на кургузый островок посреди огромного океана, составлявшего «область отвратительного». Иными словами, девушка была обвешена кучей комплексов, архаичных запретов и прочих «нет» и «никогда», в результате, как точно выразился некогда «дедушка» Фрейд, сексуальная жизнь семьи Костровых оказалась «сильно покалеченной».

Не сошлись они не только сексуальными вкусами, но также и темпераментами: ему хотелось ежедневного энергичного секса, тогда как юная 20-летняя Вера едва хотела секса вообще, а если изредка и хотела, то отдавалась всегда так, что у Ивана возникало стойкое чувство, что ему было сделано огромное одолжение, состоявшее на деле лишь в том, что жена благосклонно развела стройные ножки в стороны.

После рождения Сергея к старым проблемам добавились новые: как предохраняться, если доблестная отечественная промышленность производит только толстокожие презервативы, начисто лишающие мужчину заметного удовольствия, а спиральки, колпачки и прочие женские «стразы», увы, не спасают. Не прошло и полугода после рождения сына, как Веру настигла новая беременность… Вернувшись домой из больницы, где ей делали аборт, девушка запретила мужу даже прикасаться к себе и в пылу первой серьезной ссоры посоветовала тому обзавестись любовницей! И хотя позднее, снова открыв «доступ» к своему юному телу, она попыталась забрать неосторожные слова обратно, слово, как известно, не воробей…

Иван же, подхлестываемый неудовлетворенной энергией либидо, быстро и уверенно взмывал вверх не только в прямом — ведь он был летчик от бога, но и в переносном смысле: командир звена, замкомэска, наконец, командир эскадрильи… Именно с этой должности он, блестяще сдав вступительные экзамены, поступил на учебу в Военно-воздушную академию, приютившуюся в одном из небольших, уютных и вечно зеленых — вокруг широкой стеной раскинулся смешанный, преимущественно сосново-еловый лес, — городков Подмосковья.

Получив комнату в общежитии — в четырехэтажном доме 30-х годов постройки, представлявшем собой множество обычных огромных коммунальных квартир-клетушек, вытянувшихся вдоль длинных, во весь этаж, вечно сумеречных коридоров, вечно заставленных велосипедами, санками, стиральными машинами и прочей утварью, заканчивающихся обширными общими кухнями, — Иван, тем не менее, не спешил «выписывать» семью из «гостеприимной» Латвии. Под предлогом затянувшегося ремонта, на который, конечно же, нет ни времени, ни средств, описывая в письмах весь ужас коммунального быта, Костров смог легко уговорить жену повременить с приездом. Сам же в самый канун золотой подмосковной осени ожидаемо припомнил неосторожный совет супруги, и не просто припомнил, а принялся энергично воплощать его в жизнь…

Татьяна работала обычной продавщицей в овощном магазине, находившемся на первом этаже того же Н-образного дома-общежития, в котором коротал свои ночи — днем он, конечно, был на учебе, — капитан Костров. Теперь уже трудно сказать, кто первым подал сигнал готовности, чьи глаза загорелись раньше, но, несомненно, всё произошло быстро: стоило им понять, чего они хотят друг от друга, а хотели они, разумеетя, одного и того же, как тут же желание стало разгораться не по дням, а буквально по минутами, ибо оба были неудовлетворены, оба озабочены и озабочены сильно!

Стоило Тане остаться за прилавком одной, как Иван, лукаво-похотливо улыбнувшись, задал сакраментальный и до костей избитый вопрос: «Девушка, что вы делаете сегодня вечером?» А девушка, расплывшись в ответной улыбке, мягко-вкрадчиво, с ложно-напуской скромностью, потупив глаза и притворно покраснев, проронила: «Ничего!»

Далее был огромный — на полторы тысячи мест, — но почти пустой зал гарнизонного Дома офицеров. На экране демонстрировали очередной серьезный советский «блокбастер» из жизни колхозников, ведомых всемудрыми и всезнающими партийными боссами к новой трудовой вершине — выполнению пятилетки в четыре года или что-то в этом роде… Они смотрели, но, разумеется, не видели, слушали, но не слышали, а может и слышали, но совсем не то, что озвучивали актеры, ибо их заботило другое, иное, настоящее, а не экранно-виртуальное действо.

Сначала он положил ладонь на ее пухленькое предплечье и, медленно его массируя, стал двигаться к ладони… Поняв, что ее увлажненные пальцы радостно отвечают ему, стал смелее и скользнул в район живота… Когда же она сама засунула его ладонь под кофточку, сама уложила его широкую кисть на свою мягкую величественную грудь, позволив его пальцам ощутить всю прелесть возбужденного соска, то оба разом потеряли голову… И пришли в себя только в конце ночи, на скромной кушетке в его пока еще холостяцкой конурке, но уже вдоволь насладившись запретными плодами запретной любви…

Татьяна не была красавицей, скорее её можно было бы назвать обаятельной, заметная полнота не столько ее портила, сколько сигнализировала о любвеобильной натуре… Однако привечала она далеко не всех, а тех, к кому испытывала тягу, а тяга просыпалась в ней почти безошибочно только к тем, кто мог удовлетворить её ненасытное чрево… Татьяна была старше Ивана на шесть лет, одна воспитывала семилетнего сына, но ни первое, ни второе не оттолкнуло молодого капитана, тем более, что у неё, кроме фонтанирующего вулканом полового инстинкта, был еще один огромный «плюс» — она жила одна в отдельной однокомнатной квартире, в то время как сынулик большей частью тусовался у её родителей, и не только днём, но часто и ночью…

Неудивительно поэтому, что приезд в городок в канун Нового года жены и сына Кострова не положил конец преступному союзу, но, как часто бывает, добавил гормональным системам любовников больше адреналина, сделав их встречи более страстными. И этот односторонний адюльтер длился почти три года — вплоть до выпуска из академии, которую майор Костров закончил с золотой медалью.

Всякий знает, что разводиться трудно только в первый раз, дальше — легче. То же самое можно сказать и об изменах — каждая последующая связь на стороне завязывается всё быстрее, всё проще, и воспринимается «изменником» не как нечто аморальное, а всё чаще — как «вынужденная необходимость», как то, на что он имеет право в силу сложившихся жизненных обстоятельств. Для Ивана приобретение любовниц стало своеобразным спортом, в котором он делал один успех за другим, двигаясь от победы к победе, покоряя все новые и новые вершины, медленно восходя к таким заоблачным высям, куда он не залетал даже на сверхзвуковых «Мигах»…

Где бы теперь ни служил Костров, будь то Одесса, Чита, Кабул или Москва, везде он находил «даму сердца», и не абы какую, а всё лучше и лучше. Каждая последующая любовница была либо краше, либо моложе предшественницы, а иногда и моложе, и краше в одном лице. При этом он помнил не только об удовольствии своих подруг, но в не меньшей мере — о покое супруги: его совсем не грела мысль о том, чтобы Вера проведала о его похождениях, потому что от такого знания жёны не просто стервенеют, но — и это хуже всего, — начинают строчить жалобы, адресуя их либо высокому командованию, либо дотошным и любознательным политотделам. За короткий срок Иван достиг почти идеального совершенства — с таким-то интеллектом! — в маскировке своих изменнических действий и сокрытии любвеобильных пассий, так что и те, и другие совершенно сливались с общим фоном его служебно-боевой деятельности.

Вполне закономерно, что прибыв в Святогорск, генерал Костров озаботился не только делами училища, но и поисками новой подруги. Теперь он достиг пика своей мужской формы, а потому был уверен: он может получить любую! И пусть задача изначально кажется сложной, а вершина — неприступной, — это лишь заводило генерала. Время, когда он довольствовался продавщицами и медсестрами, учительницами и бухгалтершами, товароведами и поварихами давно кануло в лету. Его влекли уже иные цели, манили иные дали! Трансформация в его душе была связана не только с ростом благосостояния и самооценки, но и с явлениями чисто физиологического порядка — с недавнего времени он понял, что искусность в сексе его более не греет так, как в молодые годы, что на первое место выходят Молодость, Красота и Ум. Иван Тимофеевич уверил себя: наконец-то он достоин Идеала! И главное в этом Идеале — духовно-телесная гармония! Отныне он знал, что его новая Любовь должна быть не только красива лицом и телом, но также обязана иметь безупречный эстетический вкус, гибкий интеллект, широкий кругозор и, самое важное, должна быть незаурядной творческой личностью с мощным креативом, Личностью если и не равной, то вполне сопоставимой с его персоной, в незаурядности которой генерал никогда и не сомневался. А кроме того ему хотелось, чтобы Она его любила, любила всей душой, всем сердцем, всем телом, и тогда — он решил это твердо, — он расстанется со своим «милым Верунчиком» и составит счастье новой возлюбленной!

Но где искать Идеал? Иван Тимофеевич решил, что начать нужно с мира богемы, который в провинциальном Святогорске представляли два театра — Драматический и театр Оперы и Балета. Служительницы Мельпомены, Терпсихоры и Талии тем более влекли его, что к своему вящему удивлению он обнаружил в своей доблестной биографии «страшный факт»: не только среди его любовниц, но даже и среди случайных «девушек на ночь» за двадцать пять лет активной половой жизни не было ни одной актрисы!

Но с какого из театров начать? Это, как водится, решил случай. В оперном давали премьеру — «Евгения Онегина» Чайковского и, как сообщила секретарша, которой он и поручил навести подробные справки о ближайшем театральном уик-энде, впервые на большую сцену должна выйти свежеиспеченная выпускница Новосибирской консерватории, лауреат двух российских и одного международного конкурса вокалистов Ольга Кравцова. Секретарша, бывшая под началом Кострова всего две недели, но уже успевшая раскусить его любвеобильный нрав, кокетливо добавила, что «по слухам, эта Ольга не только обладает чудесным сопрано с диапазоном в четыре октавы, но также хороша собой и, будучи местной уроженкой, вернулась в родной город только потому, что мэр Святогорска, знавший ее чуть ли не с детства по выступлениям на городских праздниках, лично ездил к ней в Новосибирск и уговаривал работать в святогорском театре, суля не только солидную (даже по московским меркам) зарплату, но также и квартиру в центре города, поскольку, как разносит молва, её звали сразу в два московских театрах…»

«Что же, — решил генерал, собираясь в оперу, — если не встречу Её, то хотя бы восполню пробел в своей жизненной истории — добавлю в коллекцию новую киску…»