Водоем. Часть 1. Погасшая звезда

Глава 9. Полет

Неистовая молитва и предшествовавшее ей получасовое плавание, похоже, выбрали порция за порцией всю жизненную энергию девушки, так что у нее не осталось ни душевных, ни телесных возможностей не то что для сопротивления, но даже на банальный, инстинктивный естественный испуг сил уже не было. Она чувствовала, как чужие ладони мягко и неспешно прогуливаются вниз-вверх по её мокрой от пота спине, понимала, что хозяин этих рук захочет получить всё, что можно в такой ситуации поиметь с одинокой и абсолютно голой женщины, но противиться не могла, да и не хотела. Напротив, постепенно приходя в себя под потоком нежных поглаживаний и ощущая с каждым мгновением быстрое возвращение утерянных энергий, Лена всё сильнее заинтриговывалась незнакомцем, который пока так и не проронил ни слова. «Кто он? Откуда взялся? Каков он? Красив ли? Молод ли?» — эти закономерные вопросы все активнее вторгались в её сознание, и когда она, наконец, решилась перевернуться на спину, чтобы увидеть своего ласкового нежданного ухажера, то её еще не начавшееся вращательное движение в самом зародыше внезапно было пресечено твердым запретом: «Не надо, Хелена! Ты не должна меня видеть!» — попросил находившийся за спиной мужчина, а Лена тут же отметила, что голос у него молод и очарователен.

— Почему же? — неуверенным тоном уточнила девушка, наконец-то решившись вступить в диалог с невидимым «благодетелем».

— Просто не надо, и всё. Так будет лучше, — старательно уходил от правдивого ответа незнакомец, продолжая массировать ей спину.

— Боишься мне не понравиться, глупенький? Ведь так, боишься ведь? — допытывалась Лена.

— Конечно, не так, милая моя девочка. Просто не хочу, чтобы ты повторила судьбу моей матери.

— А что с ней случилось? — заинтересовалась Кострова.

— Она умерла, Леночка, — грустно ответствовал неизвестный.

— Отчего? — удивляясь все больше, старалась понять истинную причину запрета девушка и тут же вдруг торопливо добавила: — А откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Я раньше тебя видел, а вот ты меня не замечала, отсюда и моя осведомленность. Я ведь не только твое имя знаю, но и то, где ты учишься, кто твои родители, и, главное, зачем сюда явилась.

— Так ты за мной следил?!! — уже с нарастающим раздражением вопрошала юная «наяда». — И давно ты меня знаешь?

— Нет, за тобой я не следил. А знаю тебя давно, достаточно давно! Но разве это имеет значение?

— Пожалуй, нет, — согласилась Кострова. — Но все же, отчего… отчего умерла твоя мама?

— Моя мама? Ну, как бы тебе объяснить… В общем, она захотела увидеть истинное лицо моего отца, увы, очень хотела, а когда увидела, то… сердце не выдержало. Я не хочу, чтобы ты повторила ее участь!

— Похоже, твой отец был страшный человек! — заключила Лена.

— Пожалуй, что так, — согласился незримый собеседник.

— Слушай, а как тебя зовут? — вновь пустилась в расспросы девушка, продолжая послушно лежать на спине.

— Меня-то? Если честно, то у меня много имен. Но ты зови меня просто Загрей.

— Загрей? Красиво, романтично… Напоминает капитана Грея из «Алых парусов» Грина… Твое имя вызывает доверие, в нем чувствуется какая-то спокойная сила, надежность… И как же мы, Загрей, будем трахаться, если я не должна тебя видеть? Как кобель с сучкой? — неожиданно перешла на развязный тон Кострова, сама дивясь своей наглости. — Или как кот с киской?

— Нет, Ленок. Мы не будем с тобой трахаться, по-крайней мере сейчас, а завязать глаза тебе все-таки придется согласиться.

— А если я откажусь?

— Тогда ничего не получишь из того, что просила! — вдруг неожиданно резко и твердо заявил незнакомец.

— Ты и это подслушал, да? Или… — и тут страшная догадка осенила нашу любительницу приключений: «А что, если это — колдун, маг, чародей или волшебник? Один из тех, кто владеет искусством исполнения желаний? Или же, что невероятнее всего, один из тех, кого она призывала и кому обещала себя, то есть сам бог, точнее, один из богов? Ведь я сама их звала, просила, предлагала им свое тело для утех, вот один из них и услышал и пришел взять свое?» — выспрашивала сама себя Кострова, но тут же внезапно останавливалась и отдавалась во власть скептицизма: «Нет, не может быть! Боги не спускаются на землю! Их никто не видел! Этого просто не может быть!»

У неё так и не хватило духу продолжить фразу, и слово «или» так и осталось висеть в воздухе…

— Или — что? Ты не закончила, Лена… — примирительным тоном поинтересовался Загрей.

— Я… я просто хотела спросить, кто ты? Ты — маг? — несмело, собрав все мужество в голосовых связках, все же спросила девушка.

— Пожалуй, что маг или кудесник, если хочешь. Думаю, мы еще вернемся к этому вопросу… — заключил владелец прелестного молодого голоса.

Не успела Лена поразмыслить над тем, что же теперь ей делать, как внезапно сильные руки взяли её тело под мышки, мягко приподняли и со словами: «Только не вздумай оборачиваться» — нежно опустили на песок так, что Лена вновь оказалась на коленях. Через несколько мгновений незнакомец завязал девушке глаза тканью, больше всего похожей на шелковый шарф, сложенный несколько раз так, что не оставлял её темно-карим глазам ни единого шанса увидеть нечто оформленное и ясное из того, что находится по ту сторону бархатистой материи. «Будешь подглядывать — умрешь!» — совершенно спокойно предупредил чародей и прибавил: «А теперь выпей это!»

В этот же момент в руках девушки оказался сосуд, на ощупь напоминавший изогнутый рог какого-то копытного — то ли буйвола, то ли быка — для первого рог был явно маловат, для второго, пожалуй, великоват.

— Что это? — с явной опаской спросила Лена.

— Вино, Леночка, обычное вино. Хотя, нет, конечно, не обычное, а хорошее, даже очень хорошее вино — одно из лучших в мире! — как можно более мягко и бестрепетно увещевал девушку странный субъект, назвавшийся странным именем Загрей.

— Хорошо, я выпью, — согласилась, хотя и не без колебаний, Кострова. — Но учти, что если я умру, то тебе всю оставшуюся жизнь будет стыдно за свой вероломный поступок.

— Ладно, давай уж без сантиментов, Леночка. Никто не собирается тебя убивать, — все так же миролюбиво проповедовал незнакомец. — Но если не хочешь, то не пей. Сам выпью с радостью этот нектар. Отдай обратно кубок!

— Нетушки! — встрепенулась наша «менада», цепко сжав изогнутое тело рогообразного сосуда, глубоко вдохнула, потом также глубоко выдохнула и залпом осушила кубок.

— Ну, милая, кто же так пьет вино, да еще такое редкое и дорогое, как это фалернское трехсотлетней выдержки, — огорчился незнакомец. — Ты, небось, и букет совсем не распробовала, а ведь это самое главное в вине!

— Фалернское? Трехсотлетнее? Ты не врешь?

— Да незачем мне врать, моя дорогая.

— Так чего же ты сразу не сказал, что оно такое старинное! Я бы тогда не спешила…

Лена, все это время продолжавшая уже не столько стоять, сколько сидеть на коленях, почувствовала как легкий вихрь окутывает её голову, как начинает кружить душу, с каждым оборотом вдвое увеличивая скорость вращения. Калейдоскопом закружились перед глазами звездочки — то были солнечные лучики, сумевшие протиснуться сквозь труднопроходимую сеть волокон шелковой материи… Плечи её откинулись назад, руки бессильно как безжизненные плети опустились и вытянулись вдоль тела, едва не касаясь земли. А спустя несколько секунд её туловище стало заваливаться назад, но за мгновение до того, как законами физики ему было предопределено упасть на землю, чьи-то сильные и нежные руки подхватили его, подхватили, затем несколько мгновений подержали на весу, а потом приподняли и, наконец, попробовали поставить на ноги.

Именно попробовали, потому что ноги девушки превратились в такие же мягкие, расслабленные плети, что и руки, а потому Лена снова стала заваливаться, но теперь уже не назад, а куда-то вперед и вбок. Но упасть ей не дали, снова попытались поставить, и снова неудачно, и так еще раз, и ещё…

— Что с тобой, Леночка? — с искренним удивлением вопросил Загрей. Но Леночка уже не могла говорить, язык онемел и разбух, словно в него вкололи двойную порцию лидокаина.

— Эх, какая ты слабенькая, — посетовал незнакомец. — А ведь совсем чуть-чуть осталось… Недотерпела… Ну, ничего, мы вот как сделаем…

И тогда размякшее девичье тело плавно приземлили ничком на камень, и оно снова ощутило знакомое тепло, и стало ему так приятно, так легко и почудилось, что камень потихоньку проникает под кожу…

Вино затуманило разум девушки, но вот тело и все чувства продолжали быть трезвыми и, главное, чуткими к каждому мимолетному движению, к каждому дуновению, к каждому новому ощущению. Трезвыми, чуткими, но при этом абсолютно расслабленными и безвольными. Вся поверхность кожи превратилась в некий сверхчувствительный радар, улавливающий мельчайшие изменения окружающей среды. И в это самое время колоссального обострения чувств, когда каждая клеточка осязает как целый организм, на спину, голову, руки, ноги, на всю чувствительнейшую плоть, застывшую в ожидании тончайшей нежности и ласки, сзади, внезапно, резко, без всякого предварительного намека рухнул адский поток ледяной жидкости.

О, если бы эта жидкость была просто ледяной водой! Нет, это было что-то иное, много более холодное, жгучее, сравнимое разве что с жидким азотом. Именно эта мысль про жидкий азот, хорошо ей известный по приключениям Терминатора, пришла Лене в голову, точнее проскользнула по краешку сознания, но это было уже спустя миг после того, как она истошно закричала, вскочила на ноги и бросилась назад, надеясь поймать и покарать обидчика… Но вместо этого снова наткнулась на морозную стену — новая, еще более мощная ледяная волна отбросила её назад, к камню, о который Лена, конечно же, сначала запнулась, потом через него перелетела и… Но упасть ей снова не дали — её обожженное тело, запылавшее с новой силой, опустилось аккурат в те же самые руки, что недавно безуспешно пытались её поставить на ноги… Её поймали словно осенний листок, словно снежинку, неспешно летящую к земле, поймали легко и уверенно, поймали и крепко прижали к неведомой мужской груди…

— Гад! Подонок! Мерзавец! Убийца! — завопила девушка во всю прыть. Призвав на помощь всю свою внезапно обретенную физическую силу, она вырвалась из опасных объятий, вскочила на землю, попыталась избавиться от лишавшего видения шарфа, но тут обнаружила, что ткань, едва хранившая влагу неизвестной жидкости, прилипла к ее лицу, к ушам, к волосам, и срослась с ними так, что сорвать её можно было только вместе с доброй половиной кожи. Тем не менее, она все же сделала несколько наивных движений руками и головой, чтобы избавиться от повязки, но каждое последующее из них было все более слабым и безнадежным…

— Сволочь! Скотина! Что ты сделал со мной? Чего ты хочешь? — уже с долей интонации жалостливого прошения, но все ещё злобно выплескивала свой праведный гнев Кострова. — Ну, что же ты молчишь? Наслаждаешься своей победой, гаденыш?

— Успокойся, Лена, я не желаю тебе зла… — наконец отозвался незнакомец.

Но девушка не дала ему продолжить, а с новым напором уязвленного самолюбия, смешанного с отчаянием нахлынувшего бессилия, резко перебила собеседника:

— Да, что ты говоришь!!? Не хочешь зла, да? А зачем ты облил меня какой-то хуйней? Зачем прилипил эту повязку? Ты — садист, маньяк, да? И что же дальше? Будешь резать меня? Ну, давай, режь, режь меня, гадина! — входила в неистовый раж Кострова, распаляясь не столько от боли, сколько от нарастающего осознания собственного бессилия.

— Я понимаю, тебе больно, но скоро все пройдет, — еще более спокойно и миролюбиво увещевал чародей. — Только успокойся, пожалуйста. Возьми себя в руки. Ты же сильная! Вот гляди, сейчас досчитаешь до трёх и жжение исчезнет. Давай вместе посчитаем. Раз…

— Два… — нехотя продолжила Лена, потихоньку успокаиваясь под гнетом убаюкивающей интонации собеседника. — Три…

— Ну, как? Боль прошла? — мягко поинтересовался незнакомец.

— Да… почти… Спасибо… Но все же легкое жжение осталось…

— Так и должно быть. Тебе должно быть тепло, иначе замерзнешь.

— Замерзну? Когда? Где? Что ты хочешь со мной сделать? Чего тебе надо? — все еще злобно шипела девушка.

— Скоро узнаешь… А сейчас… Иди ко мне, Лена! — новым, могучим и сильным тоном, не допускающим даже малейших возражений, потребовал чародей.

— Зачем? — засомневалась Кострова, но все же сделала, скорее под влиянием инстинкта, чем разума, легкое движение вперед. — Опять будешь опыты надо мной ставить? — и сделала шаг в ту сторону, откуда доносился настойчивый голос.

— Нет, испытания уже закончились. Теперь нам надо лететь.

— Лететь? Куда? Зачем? На чем? — Лена вновь засомневалась, остановилась, чуть было не попятилась.

— Как куда, милая Хелена!?? Пераспера адастра, куда же ещё!

— Через тернии к звездам? Может, не надо? — испуганно промолвила вновь оробевшая барышня.

— Надо, милая, надо!

— Но я вернусь? Ведь вернусь? — уже пятясь, продолжала вопрошать девушка.

— Конечно, вернешься… Ладно, хватит болтать! — с легким раздражением подвел итог беседы незнакомец, и в ту же секунду Лена почувствовала уже ставшие знакомыми нежные руки на своей разгоряченной спине, а потом тихий вкрадчивый шепот над самым своим ухом: — Доверься мне, девочка! Все будет хорошо! Только не бойся!

— Я уже не боюсь… почти… только, кажется, ноги снова не слушают меня и в голове начинается какая-то канитель, — жалобно пролепетала Лена, и снова стала падать, и снова упасть ей не дали…

Первое, что явственно поняла девушка, придя в себя после внезапной «отключки» — это то, что тело её обнимают те же самые нежные руки, руки женственные, много более тонкие, чем руки её парня, но почему-то кажущиеся более сильными и, главное, надежными, а грудь, живот и лицо приятно обдувает струящийся одновременно и сверху, и спереди мягкий прохладный ветерок. Но главное заключалось в том, что она оказалась сидящей на чем-то мягком, теплом, пушистом и живом — совсем как тезка-Аленушка на сером волке на известной картине Васнецова. Однако это, похоже, был не волк, а более крупное животное, и оно — о, чудо, — неслось без колебаний, без тряски, без напряжения, без опоры — так, как можно нестись только по воздуху! По знакомому напряжению в ушах, которое бывает при смене давления, Лена поняла, что поднимается вверх, в небо, и поднимается быстро, почти стремительно. Или… или это просто была иллюзия, вызванная действием алкоголя или наркотика, подмешанного в алкоголь, но если и иллюзия, то настолько живая, ясная и очевидная, что трудно, очень трудно было поверить, что это и в самом деле мираж.

— Куда мы летим? — уже без всякой боязни спросила Лена сидящего сзади мужчину.

— Мы не летим, Леночка! Мы просто скачем! Тебе только кажется, что летим! Хочешь посмотреть? — любезно предложил все тот же вкрадчиво-нежный голос, принадлежавший кудеснику Загрею.

— Спрашиваешь! Конечно, хочу!

— О’кей. Только не оглядывайся. Помни — тебе нельзя меня видеть.

— Хорошо! Не буду! — согласилась Кострова.

Легким, мимолетным движением сидевший сзади чародей снял повязку, которая так долго лишала нашу героиню возможности видеть события, которые, быть может, навсегда останутся самыми интересными во всей её жизни. И как только темная пелена спала, Лена увидела то, что сразу получило в её мнении точное имя: «Господи! Это же Божий мир! Как он прекрасен!» Взгляд её, казалось, не мог насытиться сочной голубизной неба, распахнувшейся бирюзовым океаном-куполом прямо перед очами. Никогда-никогда ей еще не приходилось видеть небо так близко! Никогда ещё она не встречала небосвод в такой ярко-ослепительной красе, раскинувшейся не только спереди и с обеих боков, но — самое удивительное — даже внизу, где его — по известным ей законам физики — быть никак не могло. И хотя по-прежнему было светло как ясным днём, хотя справа и немного внизу горело обычным, но не ослепляющим желтым огнем солнце, неестественно ярко были видны и звезды, которые, словно огромная стая ночных мотыльков-светлячков, мириадами летели им навстречу, заполняя все окружающее пространство.

^{Девушка в облаках. Автор неизвестен}

Удивительное животное, послушно несшее наездников, оказалось леопардом, однако небывало крупным, пожалуй, таким, каким должен быть матерый тигр или даже немного больше. Зверь действительно скакал, ибо интенсивно работал лапами, и самое забавное, что скакал по дороге, но дорогой этой был Млечный Путь, туманной полосой растянувшийся от горизонта до горизонта, полосой, на которой, мнилось, были разбросаны все бриллианты, когда-либо добытые человечеством — так ярки и многочисленны были звезды.

Через пару минут Лена уже вполне адаптировалась к необычной скачке, больше похожей на плавное парение, и стала разглядывать созвездия, застывшие внизу и по сторонам. Грустно пожалела она в душе о том, что совсем не жаловала в школе астрономию, считая её изучение сплошной потерей времени и бессмысленной загрузкой мозгов ненужным, бесполезным интеллектуальным хламом. Она не могла узнать ни одного созвездия, не говоря про отдельные звезды, а уж о том, чтобы отличить звезды от планет вообще не могло быть речи. Но тут, — будто бы прочитав её сокровенные мысли, — на помощь пришел Загрей и стал старательно объяснять: «Вот видишь, справа, над самым Солнцем, четыре ярких звезды, образующие трапецию, положенную на бок?»

— Да, вижу, а между ними еще несколько звездочек, будто бы поясок и торчащий вверх крест, — отозвалась Лена.

— Верно. Это Орион-копейщик, искуснейший охотник. Жаль, не довелось с ним встретиться на узкой дорожке… А торчит у него не крест, а меч, только не торчит, а на самом деле свисает, это просто мы всё видим наоборот.

— Почему наоборот?

— Да потому, что мы же по Млечному пути только и можем скакать! А Земля вот она сверху, над головой — там, где обычно бывает небо! — разъяснил ситуацию сидящий сзади сотоварищ по волшебному путешествию.

И действительно, обратив взор вверх, Лена увидела разнообразные по оттенкам зеленые полосы, квадраты, прорезанные кривыми витиеватыми лентами рек и струнами прямых дорог, блюдца многочисленных, по-видимому, приуральских озер, а затем и вздымающиеся рыжеватые вершины гор.

— А вот на той же ширине, что солнце, но только немного впереди — ярчайшая звезда, видишь? — вновь обратил внимание девушки к звездному небу любезный маг, которому роль экскурсовода, похоже, все больше и больше нравилась.

— О, да, вижу! Такая голубенькая?! — радостно откликнулась девушка.

— Это Афродита… Ну, в общем, обычно её Венерой зовут. А гляди, прямо под нами пять звезд как латинская дубль-W. Это Кассиопея, мамаша несчастной Андромеды.

— А что там слева за трапеция, напоминающая большую чашу с прикрепленным снизу хвостиком?

— Это Лев, и хвостик этот его, он так и зовется Денеболой, что по-арабски значит «хвост льва».

И так они то ли скакали, то ли летели еще с полчаса, и Загрей терпеливо разъяснял своей любопытной то ли пленнице, то ли гостье, как называется очередное созвездие или яркая звезда. Но ничего не может длиться вечно! И в какой-то момент юноша прервал свою экскурсию по звездному дневному небу, вспомнив, что он не только звездочет, но и возница.

— Пора, Пардус, пора! — обратился он к леопарду. — Давай, снижайся, дорогой.

И тут же послушный зверь направил свое тело вниз, прямо к центру звездного мира, где неярко блистала Полярная звезда. Прямолинейное движение хищника медленно перешло во вращательное — животное вошло сначала в плоский штопор, а затем и вовсе закрутилось как осенний лист, захваченный тенетами смерча.

В глазах Лены звезды превратились сначала в быстро вращающиеся огоньки, а затем и вовсе заплясали в беспорядочном танце, и она поняла, что снова теряет сознание. И все же в последний момент девушка успела расслышать приказ спутника держаться покрепче за шею животного, расслышала прежде, чем почувствовала сначала толчок, а потом исчезновение-выскальзывание опоры — теплой пушистой спины леопарда.

Хоть теперь она все еще продолжала лететь вниз, но уже не держалась за Пардуса, который растворился в неизвестном направлении — благо, окружающий туман этому благоприятствовал, — а обхватывала руками хрупкий стан своего компаньона, казавшийся ей совсем юношеским, почти подростковым, щекой же прижималась к его мягко-упругой безволосой груди. «Вот так же Богоматерь держит младенца Христа на полотнах Рафаэля или, может, Леонардо», — пришла ей в голову неожиданная мысль. И она тоже почувствовала себя маленькой-маленькой девочкой, девочкой, спящей на руках заботливого отца. «Папа, папа, когда же ты последний раз обнимал меня? — сетовала Лена. — Почему я не помню, когда это было? И было ли? Почему я не помню, как бьется твое сердце, как пахнет твоя кожа, почему сейчас прижимаюсь к чужому парню и несусь с ним неведомо куда?»

Наконец, падение прекратилось, внезапно оборвалось, и вместе с Загреем они плюхнулись в мягкую белую перину, оказавшуюся глубоким и на редкость рыхлым пушистым снегом. Вынырнув на поверхность, Лена тут же зажмурилась — солнечные лучи были необычно яркими и, не успев ни открыть глаза, ни насладиться солнечным теплом, вновь была подхвачена своим спутником, и тот без малейшего напряжения пронес её около минуты, сделав несколько десятков шагов, и мягко опустил на кровать, точнее, на нечто, очень похожее на огромную двухспальную кровать, нечто удивительно приятное, покрытое ласковой тканью, похожей на нечто среднее между шелком и бархатом…

— Приехали, Аленушка! — все так же спокойно заявил неведомый чародей. — Можешь теперь посмотреть и на меня — здесь тебе уже ничего не угрожает.

Лена досчитала до трёх и открыла глаза… Сверху расстилался все тот же голубой живописный звездный ковер, все так же мягко светило солнце… Под нею рдел пурпурно-гиацинтовый атлас, покрывавший всю площадь огромной кровати, окутанной со всех сторон непроницаемым розоватым туманом. Она приподнялась на локтях и, собрав мужество, повернула голову налево — туда, где был он…