Когда Мария Еремеевна закончила свое повествование, уже светало. По огороду то тут, то сям были разбросаны ветки, дорожки стояли все затопленные водой, а две яблони из пяти оказались покорежены, как бы расколоты на двое пронесшимся холодным фронтом вместе со шквалистым ветром в его авангарде и обильным ливнем в арьергарде. Но Сергей как-то не заметил ни урагана, ни дождя, а если и заметил, то не обратил никакого внимания, как не обратил внимания и на то, что по сути в одиночку осушил бутылку «Распутина». Он был действительно шокирован, но, как ни странно, не столько преступлением своего дяди и ужасной кончиной первой супруги своего отца, но в большей степени особенностями биографии бабушки — ему казалось, что в то далекое военное время люди любили иначе, менее страстно, более спокойно и целомудренно, а уж в сексе едва ли были способны на какие-то изыски, но еще более его удивила та искренность, обстоятельность, с которой бабушка поведала ему историю своей жизни, своей семьи, в правдивости каждого слова, каждого момента которой он ни капельки не сомневался. Именно в благодарность за эту искренность и открытость он со всей возможной теплотой и нежностью обнял бабушку, которую до того едва ли воспринимал как женщину, а теперь, гладя ее по спине, содрогавшейся от редких, но глубоких то ли всхлипываний, то ли рыданий, чувствовал не только душой, но всем своим существом, как под этим постаревшим телом бьется молодое, до сих пор жаждущее любви и ласки, сердце, сердце, на долю которого выпала одна-единственная, но всепоглощающая любовь, и которое ради этой любви пожертвовало всем, а взамен получило лишь краткий год счастья, омраченный смертью хоть и нелюбимой, но все же родной матери, смертью, в которой Мария чувствовала и частицу своей вины.
— Ты напрасно винишь себя, бабушка. Ты не виновата, ни в чем не виновата. Так сложилось и никто не виноват, — успокаивал он свою прародительницу.
— Всегда кто-то виноват, Сереженька. Ничего просто так не происходит, мой родной. На всех нас первородный грех лежит, а мы его умножаем.
— Получается, что все виноваты? Чего же тогда себя винить? Вот и мама твоя далеко не ангелом была, а уж отец, который тебя бросил, — и подавно.
— Но отвечать придется нам в одиночку, каждому за свои грехи, а мне нет прощения… Вот и Тимошу я не уберегла, и Аню с дитём загубила, и Ваня, сыночек, ко мне ехал… Нет, нет мне прощения…
Костров понял, что сейчас переубеждать бабушку, стремиться освободить ее от всегда деструктивного чувства вины — дело пустое, а потому предложил вздремнуть, чтобы после полудня, ближе к вечеру, отправиться в город…
Сергей проснулся, когда на часах было уже восемь вечера. Бабушка, освобожденная собственной исповедью и поддержкой внука от значительной части чувства вины, напевала знакомую мелодию из репертуара Аллы Пугачевой, перебирая какие-то вещички в древнем платяном шкафу.
— Нам пора ехать, бабушка, — полусонным голосом, поднимаясь с дивана, проинформировал Сергей.
— Проснулся? Ну, слава Богу, а то я думала-гадала, будить тебя али нет…
— Голова раскалывается, — пожаловался Сергей. — Ох уж этот дважды обезображенный «Распутин»…
— Сейчас дам анальгинчика и полегчает, — успокоила внука Мария Еремеевна. — Вот, кажется, это подойдет. Как ты думаешь? — бабушка приложила к телу темно-синее длинное платье.
— А черного нет?
— Увы, нет… Думаю, со старухи какой спрос? Умный не скажет, а дурак… Он дурак и есть…
— Я так тоже думаю, что ничего страшного. У меня тоже нет черного костюма, придется форму надевать…
— Ладно, подымайся, засоня! Попьем чайку и поидем! — бодро скомандовала бабушка.
На всем протяжении недолгой дороги до города бабушка ни разу не вспомнила ночную исповедь, предпочтя последней вещание о местных мелких происшествиях и пересказ деревенских сплетен. Её мерный ровный голос говорил о том, что она уже успокоилась, почти окончательно приняла новый печальный факт в истории своей семьи и смирилась с потерей любимого чада… Но когда они уже подъезжали к дому вдруг ненадолго умолкла, а в тот самый момент, когда Сергей припарковывал машину на стоянку во дворе, вдруг упавшим голосом произнесла:
— Сегодня сон видела.
— И что в нем? — Сергей, озадаченный интонацией, затормозил движение руки, собиравшейся уже отворить дверь, и вернул ее на рулевое колесо.
— Да так… Недолго и мне осталось — скоро встречусь с Ванечкой…
— Б-а-а-б, ты что? — протянул Сергей, переведя пристальный взгляд на глаза прародительницы.
— Я то пожила свое… А вот тебе жениться надо, да поскорее… И главное — прошу тебя, будь осторожней, Сереженька! Очень прошу!!!
— Да что приснилось-то? — Сергей хоть и был специалистом в области методологии науки, но в вещие сны верил не меньше, чем в технический прогресс, а потому действительно заволновался.
— Анфиса мне снилась, матушка моя блудная…
— И?
— Обещала изничтожить всё мое семя, говорит, что и Тимошу, и Ваню она прибрала, а теперь, молвила, и тебя, доченька, а потом и внучка твоёго на тот свет заберу…
— И всё? — Сергей не очень-то испугался, но все же решил выяснить подробности.
— Почти… Сказала ещё, что подошлёт из Иномирья за тобой молодую девицу красоты неописуемой и через неё ты и получишь смерть лютую…
— Лютую?
— Да, внучек, так и сказала, — подтвердила Мария Еремеевна.
— Из Иномирья? — Сергей, кажется, впервые слышал это красивое и завораживающее неизъяснимой тайной слово.
— Да, из Иномирья или… погоди… может, и через Иномирье — сейчас не упомню, — посетовала бабушка.
— И когда это случится? Хотя бы примерно? — поинтересовался внучек.
— Не хотела я тебе говорить, ну, да ладно, скажу, может, это тебя спасет. В ночь на Ивана Купалу!
— Так и сказала? И в каком году? В этом?
— В этом, Сереженька, именно в этом годе — в ентом-то вся и беда!
Глаза бабушки и внука вновь встретились — в первых сквозь слезы горел страх, а во вторых — искреннее удивление…
Почему-то в этот момент Сергею вспомнилась повесть Эльдара Рязанова «Предсказание», несколько лет назад опубликованная в «Юности» и так глубоко поразившая его душу. Там все начиналось именно с предсказания смерти, которое мимолетно делает главному герою цыганка на вокзале, но все же тому удается избежать незавидной участи, правда, ценой гибели своего двойника из прошлого — себя молодого, перенесшегося в будущее… Но ведь ему, Сергею, только 25 лет, и его более молодой клон вряд ли ему поможет, да и не верит он в такие чудеса — синергетика, современная теория самоорганизации сложных систем, настаивает, что время необратимо, а потому… Ну, нет! Даже всевидящая Ванга ошибается как это было, например, с ее бредовым пророчеством об оккупации советскими войсками Чили… Хотя, если на грядущих выборах победит Зюган, то тогда, в принципе, возможно и восстановление Союза, и… но все же вероятность оккупации далекой южноамериканской страны — это чистая фантастика… А еще болгарская старушка предсказывала, что целый город в центре России в одну ночь внезапно будет затоплен морскими водами! Ладно бы предсказала, что под воду уйдет Питер или, например, затопит какой-нибудь иной морской порт — в эпоху глобального потепления это весьма вероятно… А она — город в центре России…
— А, вспомнил, что за город! — сказав эти слова вслух, Сергей виртуально стукнул себя по виртуальному лбу.
— Ты о чем, внучек? — бабушка удивилась странной фразе, выпавшей из ниоткуда, то есть не относящейся к их разговору.
— Да так… Вспомнил Вангу… Она предсказывала много такого, что не сбылось или не может вообще сбыться. Например, в какой-то газетке читал недавно, она якобы сказала, что в 2000 году в одну ночь морские воды затопят Курск! Представляешь, баб, целый город на равнине, в тысяче километров от ближайшего моря, уйдет одномоментно на морское дно! Это же бред!
— Ну, не знаю, внучек, тебе виднее…
— Это я к тому, — с напускным спокойствием увещевал Сергей, — что даже такие авторитеты, как Ванга или там Нострадамус, нередко ошибаются, а порой всякий бред пророчат. Так что нельзя всему верить! Доверяй — но проверяй!
Сергей снова поглядел на бабушку в надежде, что его слова ее успокоят… Но бабушка лишь скептически едва заметно скривила рот и немного приподняла плечи, как бы говоря: «Эх, молодо-зелено! Хорошо бы как бы так, но если бы ты знал, внучек, что в жизни еще не такое бывает возможно!»
Молодому философу, конечно, не потребовалось много времени, чтобы переварить новую информацию и понять всё. «Так вот ты какая, красавица Ариадна! Вот кто тебя послал и с какой целью! Вот откуда твоя соблазнительная прелесть, змея подколодная! — рассуждал сам с собой Сергей накануне предстоящих похорон, лежа в теплой уютной постели. — Но ничего, мы еще посмотрим, кто кого, ой как посмотрим!» Будучи воспитанным в духе неонеклассической парадигмы, юноша хоть и верил в мистику, но еще более верил в то, что мир до конца непредопределен, что свободы никто не отменял, а, значит, любой рок, каким бы он ни был, можно если не отменить, то хотя бы перехитрить, что удавалось немалому числу людей, например, тому же Ивану Грозному… К счастью, до «часа Х» еще есть время, без малого три недели, а потому всё возможно. Как в ту, так и в другую сторону. «Но почему она не покончила со мной сразу, еще вчера, ведь для этого была возможность, может даже не одна? Ну, конечно, раньше нельзя! Конечно-конечно, меня надо принести в жертву не раньше, не позже, чем в этот сакральный день, когда активизируются нечистые силы! Интересно, что же она задумала? Какой лютой кончиной хочет меня наградить? Ну, в любом случае так просто я не дамся, нет, не дамся! М-да, интересно получается: и дед Тимофей, и первая жена отца почили таинственной смертью, причем, на одном и том же месте! В первом случае Анфиса, похоже, сама отомстила за измену, во втором — в качестве орудия возмездия выбрала своего сына, интересно, чем он сейчас занимается? Не причастен ли он к гибели отца с матерью? Надо бы посоветовать расследовать эту версию полковнику Сизову… Ладно, Ариадна, мы с тобой еще поборемся, ой как поборемся… Эх, похоже, прав был Клещёв, прав в том, что эта девица пришла за моей жизнью! Интересно, вышел ли он на её след, нашел ли, установил ли личность? Ой, боюсь, что не вышел, что не нашел… Ну, ладно, поживем — увидим!»
Погружаясь в сон, Сергей, как ни странно, не испытывал страха, если он и боялся, то только за жизнь бабушки, своей же ему не было особенно жалко, да и какое-то внутреннее чувство говорило ему, что еще рано, очень рано хоронить себя…