В общем и целом, разговор с управляющим никакого выхода мне не показал. Мне одинаково сильно не хотелось становиться женой Эттингена, но точно так же мне не хотелось обрести славу сумасшедшей и просидеть всю жизнь взаперти в какой-нибудь подземной комнате монастыря.
Почему-то именно на балу, где я сидела в окружении сплетничающих тёток, реальность этого мира стала мне казаться более настоящей. Эти совершенно чужие женщины, изначально напоминающие мне о старых исторических фильмах, приобрели черты вполне себе живых людей. Более того, госпожа фон Венос своими словами, столь явно содержащими второй смысл и насмешку, напомнила мне мою первую и единственную свекровь. Та тоже любила обвинять меня в пьянстве собственного сына, каждый раз заявляя что-то типа: «У хорошей жены муж и пить не будет, и налево не пойдёт. Это ты его довела!».
Умение обвинить пострадавшую сторону или грубо насмехаться над ней – слишком уж человеческая черта. То, что я не в сказку попала, понятно было с первых дней. Но вот эти мелкие и мерзкие вопросики на балу как будто ткнули меня носом в гадость этого мира. Очень чётко оформилась внутренняя мысль: «Бей лапками, Соня! Иначе во второй жизни ни семьи, ни счастья не получишь...».
Я пробовала поговорить о предстоящем бракосочетании с муттер. Похоже, за долгие годы она привыкла к полному безволию и покорности Софи. Она разговаривала со мной как с маленьким ребёнком, надменно и не слишком дружелюбно, совсем не принимая во внимание мои слова и доводы. Даже то, что я отказалась заплатить за специи и платье для сестры, а ей самой плеснула в лицо... Даже это она сочла не умышленным бунтом, а этакой предсвадебной истерикой.
Ближе в вечеру забежала Альда, охала и ахала, вспоминая бал и восторгаясь кавалерами и изо всех сил изображала дружелюбную сестру. Некоторое время я слушала её болтовню и даже слегка улыбалась в ответ, а потом, перебив прямо в середине насмешливой речи о том, как выигрышно смотрелась она, Альда, на фоне Марильды, спросила:
- Зачем ты порезала моё платье, Альда? Я ведь доверяла тебе…
Я не была уверена, что это сделала она, но потому, как сестрица отвела глаза, смешалась, и начала нервно защищаться, сообразила, что попала в точку.
- Платье? Какое платье?! – актриса из неё была фиговая, да и такого вопроса Альда не ожидала и потому фальшивила сверх меры. – Как ты могла такое подумать про меня?! Я же всегда была на твоей стороне! И ты мне так и не ответила, какое платье?!
- Я думаю, тебе стоит уйти в свою комнату, Альда. - мне было неловко смотреть, как бездарно она врёт. Тот самый «испанский стыд» заставлял меня отводить глаза, чтобы не видеть её порозовевшее лицо.
Поняв, что выдала себя, что я ей совершенно не верю, Альда буквально взбесилась и покраснела ещё сильнее:
- Ты... Ты всегда мне завидовала! Если бы не твоё приданое - баронет никогда бы не согласился... Потому что я – красавица, а ты… Ты просто тощая образина, которая без денег никому не нужна! Подумаешь, платье у неё! Оно бы тебя всё равно не спасло. Таким, как ты, место у стенки, рядом со старыми девками!
Вообще-то, я и до этого прекрасно знала, что девица просто использует свою младшую сестру… Но все равно было горько и, почему-то - очень противно…
- Уходи!
***
До свадьбы, назначенной на весну, что сильно расстраивало Матильду, оставалось совсем мало времени - меньше двух недель. Горничная вязала мне новые чулки, старательно выплетая сложный узор, и часто брюзжала:
- Ить где этакое видано? Все-то путёвые свадьбы по осени играют,а по весне и не положено вовсе. Зачем бы этак-то? Оно, слов нет, хорошо бы вам поскорее своим домом зажить, госпожа Софи... А только завсегда свадьбы принято на септембер назначать. Тогда и фруктов на стол богато, да и время-то сытнее. Урожай убран уже, рук в помощь от горожан - сколь потребуется. А сейчас - что? И дров ить изведут немеренно! И подарки меньше от гостей будут, да ещё и не каждый поедет - в поместьях делов хватает добрым-то хозяевам...
- Хватит, Матильда. Замолчи, - я чувствовала себя как муха, все плотнее влипающая в паутину и слушать её воркотню просто не было сил.
Бежать? Бежать - страшно. Я ничего не знаю о мире за стенами замка. Я ничего не понимаю в местных реалиях. Я не представляю, как выжить. Здесь, по крайней мере, у меня есть крыша над головой, тепло и еда. Но и ложится в постель с этим боровом - противно!
Надо было принять какое-то решение. Понять, не лучше ли мне будет в монастыре? Хотя, сведения, почерпнутые из исторических романов в моей прошлой жизни говорили, что монастырь значительно страшнее, что жизнь у простых послушниц и монахинь - тяжёлая, а часто ещё и голодная, что оттуда будет значительно сложнее сбежать.
Уйти жить в город? Но тогда баронесса вполне сможет объявить меня душевнобольной. Я уже понимала, что права женщин здесь сильно ограничены, что весь этот мир работает по мужским законам и муттер, в отличии от меня, прекрасно умеет этими законами пользоваться.
Мне приходилось уговаривать себя просто терпеть и ждать. Не знаю, случайность или какие-то высшие силы подарили мне это странное существование, но... Но если у меня будет хоть какой-то шанс на нормальную жизнь - я им воспользуюсь. А пока нужно просто терпеть и ждать.
В замке начались приготовления к пиру: привезли четыре оленьи туши, телегу с мукой и крупами, ожидалось ещё несколько бочонков пива с городской пивоварни. Муттер распорядилась достать из погреба бочку с вином и процедить напиток. На кухне теперь работали допоздна, делая какие-то заготовки. Баронесса, поджав губы, заявила:
- Ты не оплатила пряности, потому - пеняй на себя. У тебя будет убогий пир, Софи, но ты это сполна заслужила!
До свадьбы оставалось всего шесть дней...
***
В замок между тем начали съезжаться первые гости. У горничных и лакеев прибавилось работы. Замок казался странно ожившим, как будто просыпался от векового сна. Бегали слуги, в коридорах звучали голоса, на заднем дворе постоянно тюкал топор - кололи дрова.
Прибыла та самая сухопарая Эрнестина со своей вдовой-матерью, ещё двое семейных соседей из самых дальних от нас земель. Муж с женой, пожилые, скучные и молчаливые, а с ними - две дочери-близняшки лет шестнадцати-семнадцати и наследник рода - двадцатилетний неуклюжий парень.
Вторая семья была интереснее. Нетитулованные дворяне. Одна дочь и один сын плюс папа с мамой. Родители сравнительно молодые, моложе сорока лет, общительные, улыбчивые и любезные.
- Нищета! - почти сплюнула Матильда. - Нет бы дома сидеть, хозяйством заниматься, а они навроде матушки вашей - всё бы им по гостям разъезжать, да на пирах забавляться. А за душой, акромя одежки нарядной - ничего и нет. У хозяйки-то, срамно сказать, сорочка нижняя в заплатках вся! А и у дочки ихней не лучшее. А туда же, к богатым лезут!
Слуги, как всегда, знали про своих хозяев и гостей всё.
- Ну что ты всё ворчишь, Матильда?
- Понаехали тут, собрались, как вороньё на погост, а ни подарка приличного, ни совести нет. Только и смотрят, где у других в дому хужее, чем у них, да и сплетничают потом всеми днями! А в глаза-то - кланяются да лебезят...
- А кто из гостей, по твоему, хороший?