Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Глава 30

Добронега поставила локоть на подлокотник и подперла рукой щеку. Ей было тяжело сидеть, но ради дела она терпела. Я опустилась на указанную скамеечку и расправила на коленях юбку.

– Князь думает, что я по–прежнему ведунья, способная предсказать будущее, – начала я, – вот и хочет соблазнить богатствами. Разве же я не понимаю, откуда все эти речи? Была бы без мужа, напомнил бы, что отвалил за меня две деревни.

– Так они после смерти Ярослава опять к нему вернулись, – хмыкнула Добронега.

– И я больше не ведунья. Поэтому незачем мне при князе оставаться. Я на Родину еду. Там свой путь начала, там и закончу.

Добронега дотянулась до меня и ласково погладила по голове. Умная княгиня сразу поняла, что люди, награжденные даром, просто так его не теряют.

– Что случилось с тобой в Арпатах? Я ведь выведала, что есть там одно потаенное место, к которому простого смертного близко не подпускают, а тебя пустили. И амулеты на тебе указывали, что ты под покровительством Мокоши. А раз могла смерть предсказывать, то, значит, была с богиней на короткой ноге. Я даже подумала, что она тебя в свои помощники готовит, коли наградила даром. Доля или Недоля – обе они смерть предсказывают. Только одна длинный жизненный путь отмеряет, а вторая короткий.

– Нет больше покровительства Великой Ткачихи, – вздохнув, ответила я. – Не получились из меня ни Доля, ни Недоля. Я сделала ошибку, и она на меня рассердилась.

– Не хочешь рассказать, в чем ошиблась? – тихо спросила княгиня.

Я покачала головой, опустив стыдливо глаза. Как вселять надежду в человека, если я сама не ведаю, оборвет Мокошь нить княгини или оставит?

– А я ведь знаю, за что тебя изгнали.

– Откуда?! – я подняла на Добронегу глаза. Та улыбалась.

– Помнишь, я говорила, что мне сны вещие снятся. Впервые то было, когда ты еще у князя жила. Мне тогда подсказали, чтобы я помогла тебе. И была к людям добрее.

– За что я вам благодарна. Без вашей помощи я не нашла бы своего мужа, которого считала погибшим.

– Не перебивай, – княгиня властно дернула рукой. Хоть и тощая, на пальцах сидел с десяток перстней. Они звякнули, став сильно свободными для такой худобы. – Дай досказать. Где-то с неделю назад опять мне было видение. Сама Великая Ткачиха пожаловала. И рассказала, что мне отныне отмерена длинная жизнь, но за нее я должна заплатить. Кое-кому помочь...

– Мне? – в душе зажглась надежда, что Мокошь все же не оставила меня без покровительства.

– Нет, не тебе, а твоему сыну. И помочь я должна не деньгами, как я на то рассчитывала – все же легче расплатиться и забыть, а более действенным делом.

– И каким же? – я боялась дышать, чтобы не спугнуть удачу.

– Вернуть все, что ему, как наследнику двух родов, принадлежит. Так что дам я тебе людей с оружием, с пропитанием и всеми необходимыми снастями. Распоряжайся ими как знаешь. И сама на себя пеняй, если неправильно используешь их силу. Я на том руки умою.

– Спасибо, – я соскользнула со скамеечки и бухнулась в ноги княгине. Уткнулась лбов в ее острые колени. – О такой помощи я и помыслить не смела. Ни за какие деньги не найдешь преданных людей, чтобы бились за дело, а не за славу. Клянусь, мы с Игорем не оплошаем, раз сама богиня за нашего сына вступилась.

– Отблагодари ее потом, – напомнила мне княгиня. – А то все больше людей стало о наших богах забывать. Олег после смерти Бажены, да узнав, что я тоже скоро в царство Нави отправлюсь, с горя всех идолов порушил. Не верит им больше.

– Я не забуду, – пообещала я. – А как вы сейчас себя чувствуете?

– Не видишь, что ли? Сама с постели встала и без чьей–либо помощи на мужскую половину пришла. До того и руки поднять не могла. Лучше мне. И боль окаянная, наконец, отпустила. За что тебе, милая, спасибо. Собой поступилась, а для меня доброе дело сделала. Разве я не понимаю, с чего жизненная нить вдруг приросла, и за что тебя из мира Слави изгнали. Потому и делаю ответную благодарность. В средствах не постою.

Князь Олег больше не тревожил меня. Все больше пропадал на половине жены. Выходил от нее со светлым ликом. Рассказала она ему о чудесном исцелении или решила умолчать о вмешательстве богов, то мне не ведомо. Слышала, что князь стал похаживать на холм, где сидел у разбитых идолов. Новых лепил, но и старых не склеивал. А с юга все чаще приходили вести о божественном человеке, что ходил по воде и мог накормить толпу одним куском хлеба.

Гостили мы в княжеском тереме всю весну и часть лета. Как только собрались воины, обещанные Добронегой, пустились в путь длинным обозом. Игнат волновался, но я видела, что он справится. Почувствовав, что не один в поле воин, Ратиборов сын расправил плечи, вспомнил об искусстве войны. Каждую стоянку тренировался с оружием, показывая хороший навык боя.

Отряд, которому было приказано слушаться, признал в нем командира, что не могло меня не радовать. И хотел того Игнат или нет, но я все чаще видела в нем Игоря. Но не того парня, что больше бахвалился, чем показывал на деле, а повзрослевшего, сделавшегося более мудрым и сильным.

Чем ближе были родные края, тем чаще у меня схватывало сердце. Тут было и беспокойство, как все сложится с Гораном, и радость, что увижу знакомый с детства город.

– Ты не думай, что я мордофиля какой-то, – сказал мне однажды Игнат. – Мол, дали мне вояк, и я с ними, как с чурбачками, играюсь. У меня есть умение, да и память подсказывает, как поступил бы мой отец – великий воин Ратибор. Верь мне, я верну наши земли.

– Я верю, – твердо отвечала я, крепко обнимая любимого.

Хоть и жили мы походной жизнью, у нас выдавалась минутка, чтобы побыть наедине. Если мы останавливались на постоялом дворе, наш отряд расправлял шатры на краю селения и разжигал костры, чтобы согреться и кашеварить. Если же ночь заставала нас в чистом поле, то и для нас находился шатер. Добронега многое предусмотрела, поэтому никто из нас не испытывал нужды.

Совсем недалеко от родных краев мы догнали обоз со скоморохами. Я отдала ребенка Игнату и со всех ног пустилась к кибитке, что когда–то принадлежала бабушке Зорьки. От сердца отлегло, когда я увидела Мирелу, лузгающую семечки и сплевывающую шелуху на дорогу и держащую вожжи Зору. У обеих на лицах была написана скука смертная.

– Эй, чавэлы! – крикнула я им, запрыгивая в кибитку. – Чего приуныли?

И кинулась обниматься с родными людьми. Вскоре в остановившуюся кибитку набились и остальные обозники. Я завизжала, когда попала в руки дядьки Петра.

– Куда же ты подевалась, коза? – он, целуя меня в щеки и лоб, колол меня щетиной, но я терпела. – Мы весь тракт от Града до Арпат не один раз прошли, когда тебя искали. Зорька подсказала, где в последний раз тебя видела.

Отстранив от себя и оглядев, вопросительно задрал бровь.

– Где?

Я сразу поняла, что он спрашивает о ребенке.

– Идем–идем–идем! Я покажу тебе сына! – я потащила его к своему обозу, который тоже остановился вдоль дороги.

– Внучок! – дядька Петр плакал от радости, держа в руках Добромила.

– А этого парня не узнаешь? – я подтолкнула к нему улыбающегося Игната.

– Нет, кажись не встречались, – внимательно осмотрев, ватажный командир покачал головой.

Наклонившись ближе, чтобы остальные не слышали – еще не пришло время объявляться Игорю, я шепнула:

– Так это же княжич Ратибор! Его колдовской источник так же, как и меня, изменил.

– Игорь? – выдохнул дядька Петр. – И не поверить. Ростом, что ли, выше стал? И стать настоящего воина. Не глуподырый отрок более...

Мужчины крепко обнялись.

Когда мы рассказали Петру куда и зачем держим путь, глава скоморохов решил с нами объединиться.

– Задумка есть, как черного ворона из гнезда выманить, – он оглядел нас, прежде чем выдать свою задумку. – Горан до разухабистых гуляний охочий, ворота скоморохам без опаски открывает. А тут мы его и подловим.

Дальше мы ехали вместе – впереди скоморохи с шумными рома, за ними отряд воинов. Ближе к родному краю нам пришлось смешаться и разделиться. Слишком уж много было вокруг ненужных ушей и глаз. Могли раньше времени донести до захватчика, что на его земли пожаловал ратный отряд.

Воины оружие попрятали, рубахи вывернули наизнанку, на головы надели дурацкие колпаки. Пробирались к крепости Ратиборов тайно, двумя отрядами скоморохов да с разных дорог. Первым обозом командовал дядька Петр, вторым Игнат. Встали у реки, но на противоположных берегах. Чтобы отрезать от крепости город, если вдруг оттуда кинется подмога.

Сначала вели себя, как перехожие артисты. Дали представление в городе. Меня никто не узнавал, а в ту сторону, где находился родительский дом, я даже смотреть боялась, чтобы сердце от тоски не разорвалось. Достаточно было видеть, во что превратилась главная площадь. Храм так и стоял, пугая сгоревшим остовом. Никто больше туда не заходил, чтобы принести жертву богам. Их почерневшие, обглоданные огнем, идолы смотрели на небо незрячими глазами. Хотела поспрашивать в толпе невзначай о своей сестре, но решила погодить. Сначала главное дело.

Оставив Добромила с Мирелой, я шмыгала с остальными женщинами рома среди зрителей. По настроению людей поняла, что не люб был им новый князь. Особенно явственным стал ропот, когда кукольники разыграли пьеску, где рыжий Петрушка бил палкой черноволосого пузатого купца. Ни для кого не осталось тайной, кого изображали дерущиеся куклы. Все горожане болели за Петрушку.

Не обошлось и без стычки – на площадь явились всадники в черном и быстро разогнали толпу. Кукольников хотели похватать и скрутить, но обозные с горланящими женщинами рома вступились и отбили. Теперь следовало ждать, когда Горановские люди пожалуют на стоянку. Уже должен был какой-нибудь потатуй донести до хозяина крепости, на кого похожи куклы купца и Петрушки.

Черные всадники во главе с Гораном пожаловали ночью. Освещаемые кострами, они гляделись зловеще. Я сидела в кибитке рядом с Зорькой. Мы в щель наблюдали за главным врагом. Горан сильно изменился. Год с небольшим сделал его совсем другим человеком. На лице читался порок, который прежде так сильно не высвечивался. Злость, вседозволенность, страсть к вину превратили его из крепкого парня в брыдлую тварь с опухшей рожей. Хоть облачен он был в богатые одежды, без дрожи на такого насупа не взглянешь.

Я со страхом следила за стоящим недалеко от брата Игнатом. На его лице гуляли желваки, а пальцы сжимались в кулаки. Он бы и сейчас кинулся, но держал себя в руках – нельзя портить столь тщательно оговоренную хитрость.