Представив несчастную Бажену, я ощутила лютый холод стылой земли. Рядом с родственниками, пусть и давно умершими, ей, наверное, было бы теплее. И спокойнее.
– И все же, – мотнула головой я. – Кто князю сможет перечить?
– На кладбище никак нельзя. Всем известно, если на погост принести самоубийцу, другие покойники рассердятся, и на землю придет беда. Вот, помнится, в моей родной деревне один мужик скрыл, что его баба повесилась. Сказал, в погреб упала и от тяжелого духа задохнулось. Оттого, мол, лицо у нее синее. Похоронили ее на общем кладбище и думать о ней не думали. А летом засуха. На следующий год, наоборот, дожди такие, что весь урожай побило. А тут малый сынишка возьми и проболтайся, что мамка его вздернулась. Побили того мужика, он и признался. Как только выкопали его жену да на перекрестке дорог перехоронили, урожай сняли богатый. Возгарь говорит, по весне даже может мор прийти, если князь нарушит заветы древних. Боги не простят, непременно накажут. Так что Бажене одна дорога – в лесу быть похороненной.
Я в окно наблюдала, как скорбная процессия выехала со двора. Бажену везли на санях, за ними, опустив головы, шли князь, мать в черном, немногочисленные подруженьки и челядь, вызвавшаяся проводить хозяйку в последний путь.
– Не скоро вернутся. До ближайшего леса путь неблизкий, а они пешком отправились. Хоть так хотят подольше с княгиней побыть. Потом наверняка хозяин к богам на холм поднимется, за жену свою покается. За себя, что не доглядел. Боги ему наказание назначат. Как без этого?
Улада говорила–говорила–говорила, а я пальцем рисовала на морозном стекле кресты. Точно перечеркивала все, что было до этого. Не знаю, то ли смерть Бажены на меня так повлияла, то ли общее состояние неопределенности в этом доме, но накатывала на меня волнами тоска. Я чувствовала приближение перемен. И казалось, что будут те перемены не в лучшую сторону.
– Выйди!
На пороге стояла Ганна. Губы сжала, брови свела. Улада подхватилась и выбежала, так и не подняв головы. Заметно было, что боится старшую служанку до дрожи.
– Тебе весточка от княгини. Требует, чтобы ты к ней немедля явилась. Отказа не примет.
Тошнота, смешанная со страхом, подкатила к горлу. Прозорливая Ганна поняла, попыталась успокоить.
– Не бойся. Княгиня говорит, что тревожит тебя, так как дело неотложное. Тайное. Нужно решить, пока князь не вернулся.
– Я могу взять с собой Уладу? – я откровенно трусила. Меня приглашали в змеиное гнездо. И я не могла не пойти, раз сама княгиня зовет. От ее воли зависело, жить мне или умереть. Теперь я это точно знала.
– Нет, Уладу не бери. Эта расщеколда всем разболтает. За что и была вчера бита Добронегой. Ты служанке доверяешь, подружкой считаешь, а она о тебе и князе сплетни разносит.
Я не верила. Я видела иное – страх в глазах служанки и отрезанные волосы. Но сомнения во мне все же поселились. Я должна была выслушать вторую сторону. Кому–то же нужно доверять? Или вовсе веры в людей нет?
– Одевайся тепло. Возьми все, что тебе дорого, с собой.
– Зачем?
– Там узнаешь. Да не трясись так! Тебе хозяйка добра желает, видит же, что ты чистый человек. Нищего пожалела, свое отдала, босиком из–за него на снегу стояла. Княгиня все примечает.
– Угу. А вчера уму-разуму учила, – обиженно произнесла я, однако вещи из сундука вытаскивать принялась. – Попрекала. Говорила, что я воровка.
– Чтобы все видели, что она тебе враг. Так надо.
– А на самом деле? – я с трудом разогнулась. Схватилась за поясницу. – Друг?
– Мать. Ты чуть старше ее дочерей.
Я быстро сложила в узелок все, что считала нужным. Уже поняла, что сюда не вернусь. Звать на помощь некого. Да и не было уверенности, что иду на смерть.
– Выйдем незаметно, через черный ход, – прошептала Ганна, открывая дверь и проверяя, не топчется ли кто за порогом.
– А Улада? Она же видела, что вы за мной пришли. Если она доносчица, то вас первую выдаст, – я прощупывала, насколько хорошо Ганна подготовилась к моему похищению. Ведь именно это сейчас и происходило.
– Я сюда больше не вернусь.
– Нет, я не пойду, – я заупрямилась, чем вызвала досаду на лице служанки. – Все походит на то, что вы меня так же, как Бажену изведете и закопаете где-нибудь в лесу.
– Что же ты за поперешница такая! – она всплеснула руками. – Мы ей жизнь спасаем, а она кочевряжится.
– А кого мне бояться? – я не верила.
– Того самого, что Бажену на тот свет отправил. И тебя изведет, потому как ему не надо, чтобы князь был счастлив.
– Это Добронега не хочет, чтобы князь с кем–то другим в любви жил!
– А как ты думаешь, почему Добронега добровольно из этого дома ушла? С ее–то норовом? Чтобы ее и ее детей не задело Лихо. Разве не видишь, что оно давно здесь поселилось?
– Я уже ничего не понимаю, – плаксивым голосом заявила я.
– А потому слушай тех, кто понимает. Времени у нас мало, – она схватила меня за руку и выдернула в коридор. Отобрала узелок с пожитками и чуть ли не бегом повела в обратную сторону от лестницы, что вела в каменные палаты.
За одной из дверей скрывалась деревянная лестница. То ли Ганна заранее побеспокоилась, то ли были у нее сообщники, расчистившие путь, но никого до неприметной калитки на заднем дворе, мы не встретили. Там нас ждали сани и мужичок, с надвинутой на глаза меховой шапкой, но я все равно узнала в нем Возгаря – верного княжеского слугу.
Ганна подняла войлок и заставила меня нырнуть под него. Сама устроилась рядом. Сани тут же тронулись. Мы лежали в темноте и чутко прислушивались к звукам снаружи. Город гулял, продолжая праздновать Коляду. Слышались песни, веселый говор, смех.
Пока доехали, я измаялась. Хотелось лечь на другой бок, поскольку поясница раскалывалась.
– Все, приехали! – Возгарь снял с нас кошму. Сноровисто вылезшая Ганна бросилась ему на шею. Со слезами расцеловала трижды.
– Прощай, друг мой любезный.
– Береги себя, Ганнушка, – он ласково стер пальцами ее слезы. – Надеюсь еще свидимся.
– И ты береги себя.
Возгарь, одобрительно улыбнувшись мне, сел в сани и тут же вывел их со двора. Я огляделась. Мы с Ганной стояли посреди хозяйских построек. Над нами возвышался высокий деревянный терем.
Появившийся на пороге черной двери человек махнул нам рукой, и мы поспешили к нему. Он провел нас в светлицу, где восседала в кресле Добронега. Одетая по–простому, она уже не внушала трепета, больше похожего на ужас, а напоминала уставшую женщину, на плечи которой свалилось много забот.
– Садись, – она указала кивком на лавку. – Как спалось в постели князя?
– Вы уже и об этом знаете? – я проследила, как Ганна положила мой узелок на сундук и выскользнула из горницы. Развязав теплый платок, я бросила его на скамью. Шубу расстегнула, но снимать не стала, хотя было тепло. Печь в углу щедро делилась жаром.
– Улада постаралась, разнесла повсюду, что князь уже другую жену нашел.
– Зачем она так?
– Не тебе она служит.
– А кому? Вам?
Княгиня шумно усмехнулась. Забранные в косу и уложенные короной черные волосы, белая рубаха и широкий, без узоров и каких–либо излишеств, сарафан, умный взгляд темных глаз, капельки пота над верхней губой – вот так обыденно выглядела истинная хозяйка Града. И то, что преданные слуги князя оказались на стороне Добронеги, свидетельствовало в ее пользу лучше всего.
– Улада служит врагу.
Я затаила дыхание, ожидая объяснение. Княгиня оценила мое молчание.
– Все не просто в Граде, – она взглянула строго. – А с твоим появлением сделалось еще хуже.
– Чего же такого я натворила?
– Ты обладаешь ведовским даром – это уже повод вступиться за тебя в борьбу. В довесок ко всему, ты княжеских кровей. А раз прячешь свое имя, значит, кого–то боишься. Как думаешь, враг воспользуется этой возможностью, чтобы еще больше уязвить Олега? Сейчас ты его самая большая слабость.
– И поэтому я должна исчезнуть? Так же, как исчезла Бажена? – я все еще не доверяла княгине.
– Смерть Бажены сломила князя. Тебе ли этого не видеть? Твоя смерть окончательно подкосит его.
– Почему вы так печетесь о нем? Он выгнал вас из своих покоев, вам бы зуб на него заиметь, а вы... Очень похоже, что вы стараетесь избавиться от всех его зазноб. Вы хотите сделать его одиноким, слушающимся только вас, – я от отца узнала такой способ выяснить правду. Нужно разозлить собеседника, чтобы он потерял самообладание и раскрыл истинные намерения.
– Он отец моих детей. И я всеми силами стараюсь сберечь Град для сына. Пока враг силен, князь должен думать только о деле, а не переживать за приживалок.
– Я не приживалка, – я понимала, что княгиня тоже отлично играет в «заставь собеседника оправдываться, и он сам все выложит», но смолчать не могла. – Я данная богами. Он задолго до нашего знакомства видел меня во сне.
– Слышала уже, – отмахнулась Добронега. – Ты была во снах ему женой, стонала под ним, ну и прочая ерунда о любви и предназначении, которую льют женщинам в уши. Он даже для верности имя твое назвал – Ясна. О чем тут же раструбила Улада. За что я ей космы и повыдергала. Не понимает девка, какую беду на тебя накликала. А что, если я тебе скажу, что сны князя – это кривда? А правда в том, что он узнал твою историю, когда гонялся за убийцей беременных рома. Он спрятал одну из них у себя, а она в благодарность рассказала, кто ты и откуда. И как к обозу с скоморохами прибилась.
– Шофранка... – выдохнула я, понимая, о какой беременной речь идет. А ведь князь мне сказал, что Шофранка сбежала еще до того, как Гожо выкрал Зорьку.
– Что? Теперь поняла, что правды тебе никто не говорит. И князь лжет. Хочет тебя к себе привязать, поэтому выдумал вещие сны. А то, что знает Улада, знает и враг. А тот быстро донесет убийце Ратиборов, что нашлась рыжая девка, которую он еще с лета ищет.
– Откуда знаете?
– Думаешь, князья между собой не общаются? – Добронега невесело усмехнулась. – Не знают, у кого что на земле происходит? Мир большой, но не настолько чтобы не понять, где брат у брата отнял крепость, жизнь и в придачу наследство невесты, которая сумела сбежать? Та рыжая, и ты рыжая. Нетрудно сопоставить. А теперь у врага и имя твое есть, а значит, скоро будет оно и у Горана Ратибора. А если эти двое объединятся, быть беде.
Я сникла.
– Что же теперь делать? Куда бежать?
– В обоз к скоморохам возвращаться нельзя. Там в первую очередь искать будут. Надо такое место, о котором никто не знает. Уединенное да удаленное. Я помогу добраться, даже если оно будет на краю света.
– Почему вы мне помогаете? Почему просто как Бажену не изведете? – я все еще была настороже.
– Бажена не моих рук дело, – сказала княгиня, как отрезала. Скривив лицо, помяла свой большой живот. Болело там у нее что–то.