Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Глава 20

Пока я терзалась сомнениями, в трактир ввалились скоморохи. Не наши, чужие. Запели–заголосили, но так некрасиво и не в лад, что сделалось понятно – ходят из трактира в трактир и везде им подносят чарочку.

– Пора уходить, – пихнул меня плечом Младший. – Сначала брат пойдет, за ним ты, а я со спину прикрою. И платок поправь. Завяжи потуже.

Я торопливо натянула платок на лоб, а концы завязала узлом. Дождалась, когда братья встанут, и вклинилась между ними. Старший расталкивал тех, кто попадался на пути, а младший тыкал мне пальцем в спину, чтобы не глазела по сторонам.

А я глазела. Я пыталась увидеть Зорьку и увидела.

Она сидела меж двух парней, одним из которых был Гожо. Моя резвая подруженька боялась поднять глаза, смотрела в тарелку. Прежние вольные кудри были собраны в две косы, как и положено замужним женщинам, под самое горло завязан ворот рубахи, губы скорбно сомкнуты, брови сведены к носу. Невозможно было не заметить, как зло пальцы мнут хлебный мякиш.

По всему выходило, моя любимая Зорька замужем несчастна, но со своей участью до сих пор не смирилась. Выходит, не догнал похитителя дядька Петр, или Гожо оказался хитрее, кинулся в противоположную сторону от той, куда отправил табор его отец.

Всего лишь на мгновение мы встретились с подружкой глазами. Я видела, как она в изумлении распахнула их. Я тихонько помотала головой, давая знак, чтобы не подходила. Зорька закусила губу.

Как же я маялась, желая встретиться с подругой и в то же время боясь покинуть комнату. Братья неотлучно находились при мне, и заикнуться о том, что надобно одной сходить в туалет во дворе, и речи не шло. Один из них всегда сопровождал меня даже туда.

Уже улеглись спать, когда в дверь постучали. Открыл Младший. Трясущийся слуга пролепетал, что на конюшне неспокойно. Нескольких коней увели воры. Надобно проверить, целы ли наши.

– Я видела конокрадов внизу, – подлила я масла в огонь. – Среди них есть один сняголов по имени Гожо. Дерзкий. Чуть что хватается за нож. Его князь Олег за многочисленные убийства разыскивает.

– Будь осторожен, брат, – напутствовала Младшего Старший, давая тому оружие. Клинок исчез за голенищем.

Сам тоже быстро оделся. На меня взглянул строго. Вышел на мгновение в коридор, окликнул кого-то. Потом вернулся с горшком. Без слов сунул тот под мою кровать.

– Неспокойно сегодня будет. Не надо во двор выходить.

Я кивнула и повыше натянула на себя одеяло.

Когда за окном раздались крики, Старший не выдержал, открыл, чтобы посмотреть. Какая–то женщина истошно вопила: «Убили! Убили!!!».

– Идите, – сказала я. – Вдруг брату нужна помощь? Я никуда не денусь. Запрусь. Постучитесь в дверь условным знаком, тогда засов открою.

– Два и два раза с перерывом, – сказал Старший, накидывая на себя армяк. Его обычно румяное лицо сделалось серым. – И чтобы носа наружу не высовывала.

– Обещаю, – сказала я, выскальзывая из–под одеяла. На цыпочках прошла по стылому полу и задвинула на двери засов.

Крики и ругань за окном не прекращались. Люди топтали снег, смешивая его с грязью. Чуть в стороне, за забором, несколько человек били одного. Под стеной блевал горький пьяница. Дура–баба продолжала голосить.

И тут в дверь поскреблись.

Я перестала дышать. Тихо подошла, но не стала спрашивать, кого нечисть принесла. Ждала условного знака.

Поскреблись снова. Но в этот раз заговорили.

– Ягори, это я, Зорька.

– Зачем ты здесь? – кровь бросилась в лицо. Как быть?

Пол был студеный, а я стояла босая. Переминалась с ноги на ногу. Не открывала, но и не уходила.

– Не бойся, – прошептала подружка. – Я только спросить, не держат ли тебя в неволе?

Я не хотела открывать, ведь давала обещание Старшему. Но слова Зоры о том, что она пришла на помощь ко мне, подействовали.

Щелкнул засов, но дверь я придержала. Убедилась, что за Зорькой никто не стоит.

– Я пришла тебя спасти, – она проскользнула в комнату. Я заметила в ее руке нож. – Вместе убежим. Я уже и коней приготовила. Отвела за околицу. Собирайся.

– Какие кони, Зорька? – я с улыбкой обняла ее. – Посмотри на меня. Я верхом долгой скачки не выдержу.

– Нам бы только уйти, пока драка не кончилась. Я сама ее учинила, чтобы Гожо отвлечь, и сама на него указала, как на вора коней. Выберемся, а там придумаем что–нибудь. Я и денег тайно от него скопила. На нас обеих хватит. Я все не решалась убежать, а как увидела тебя, зажатой меж двух пентюхов, так сразу карусель закрутила. Пошли!

– Милая, я не в беде. Меня, наоборот, спасают. А ты беги, не теряй время! Может, еще увидимся.

– Куда это ты собралась, куёлда?

Мы судорожно оглянулись. На пороге стоял окровавленный Гожо. Рубаха разодрана, взгляд дикий. Сделав шаг, схватил Зорьку за косу, навертел на кулак да так и повел ее в согнутом положении. Я не выдержала, закричала:

– Отпусти! Отпусти ее, если жить хочешь!

Сама не знаю, что на меня нашло. Но в душе поднялась такая ненависть, что я почти ослепла. Видела только его оскалившееся злобой лицо. Как ко мне в руки попал нож, я не знаю. И откуда взялась такая прыть, но я прыгнула Гожо на спину и ударила клинком в шею.

Он взвыл от боли, но Зорьку выпустил, чтобы прижать ладонь к ране. Пошел на меня, сверкая глазами.

Я сжалась вся, понимая, что пришел конец. Короткое лезвие ножа не причинило ему серьезного ранения. Била не умеючи да не туда. Я лишь разозлила его. И теперь видела, что Гожо живой меня не отпустит.

Но он вдруг закатил глаза и осел на пол. Над ним нависал Старший. С усилием он выдернул из спины сына барона свой длинный нож. Брезгливо вытер о рубаху Гожо. Коротко кинул мне: «Собирайся. Уходим» и вышел из комнаты. Закрыл дверь за собой, чтобы постояльцы ненароком не заглянули и не увидели у моих ног мертвое тело.

– Сбылось предсказание, – выдохнула Зорька, пиная носком сапога Гожо, чтобы убедиться, что тот больше не встанет. – Говорила же ему, не женись на мне, раз Ягори было видение, смерть к тебе обязательно придет. Смотри–ка, как все точно сбылось: вот беременная, вот нож, – она вытащила из моей руки окровавленное лезвие. Прижала меня, трясущуюся, к себе, погладила по спине. Хмыкнула, кивнув на мертвого мужа. – А он, глуподырый, все за Шофранкой охотился.

– Это я, дура, приплела, что он от руки беременной любовницы погибнет, – я шептала торопливо, боясь потерять смысл слов. Все вокруг плыло, как в тумане. – Не было таких подробностей в пророчестве. Я лишь видела Гожо, нож и женскую фигуру с большим животом. Знать не знала, что с ножом на него кинусь сама. Хотела отвратить его от тебя, чтобы обходил стороной. Думала страх смерти остановит, а оказалось, что слова могут подействовать, но нет так, как рассчитываешь. Из-за меня погибли две женщины.

– Не бери его вину на себя, – зорька тряханула меня за плечи. Посмотрела строго. – Ты за действия Гожо не в ответе. Не ты посылала его убивать. Мало ли что сорвется с губ, когда пытаешься спастись? Да и не могла ты знать, что Гожо блудяшка. Я сама не знала, что он сразу с тремя гулял.

– Что теперь будет? – я прижала трясущиеся пальцы к губам и почувствовала запах крови. Меня тут же вырвало. Моя рука была в крови Гожо.

Зорька кинулась ко мне. Собрала волосы, чтобы те не испачкались. Дотянулась до кувшина с водой. Дала попить. Я больше на себя пролила, чем попало в рот. Пока я сидела на кровати, пребывая в сумраке, Зора собирала мои вещи. Помогла одеться, заплела волосы в косу.

– Что теперь будет? – опять спросила я, поднимая на нее глаза.

– Свобода будет. Счастье придет. Я это и без ворожбы вижу, – уверенно заявила она.

– Тебе нельзя со мной. Я спасаюсь от гнева сразу трех князей. А тебя рома будут искать и за нами кинутся. Всю мои тайные тропы наружу вылезут.

– А чего меня искать? Я вдова и больше табору Гожо не принадлежу. Хорошо, что не успела понести от этого мордофили ребеночка, – она улыбалась. Я Зорьку понимала. Она избавилась от ненавистного деспота. – Но ты права. Пути наши здесь разойдутся, раз у тебя свои спасители есть.

Старший вернулся с Младшим. Сначала постучал условно, хотя я дверь на засов так и не закрыла. Младший был потрепан, но не сильно. Только кулаки в кровь сбил.

Ничего не говоря, они настежь распахнули окно и скинули тело Гожо вниз. Быстро подтерли натекшую кровь, а тряпку сунули в свои вещи.

– Не было его здесь, – строго наказали нам. – Кто–то другой его зарезал и бросил подыхать под стеной. Понятно?

– Понятно! – кивнула Зора и опять притянула меня к себе. – Ну, сестренка, прощай. За меня не переживай. Я свободна. Сейчас пойду покричу над мертвым мужем, призову всех рома, чтобы убедились в моем горе. А потом отправлюсь своей дорогой. Пусть Гожо везут к отцу, а я теперь вольная птица.

– Куда же ты, Зорька?

– К бабушке. Вернусь к дядьке Петру. Найду скоморохов и заживу прежней вольной жизнью. А может, и ты со мной?

– Прощай, милая. У меня свой путь, – я поцеловала ее в щеку. Тихо шепнула. – Дядьке Петру передай, что люблю его. Все у меня будет хорошо. Когда–нибудь свидимся.

Мы рассчитались с хозяином. Тот не удивился, что братья увозят беременную сестру из села, где орудуют рома и местные устраивают с ними потасовки. Понимал, что мне волноваться нельзя. Хорошо, что наших коней рома не увели.

Уже выезжали за ворота, когда Зорька в сопровождении других рома надрывно звала мужа и металась по улице. Делала вид, что ищет. Слышали, как громко заголосила, когда Гожо нашли валяющимся на снегу на заднем дворе. Почти до конца улицы раздавался ее надрывный плач. Зора всегда была хорошей артисткой. Даже я поверила, как ей жаль Гожо.

Мы ехали еще с неделю. Останавливались то тут, то там, но на этот раз без всяких приключений. Горы были все ближе. Когда достигли подножия, принялись мотаться по селениям, чтобы выяснить, где меня следует высадить. О существовании ведьмовского источника знали многие, но верную дорогу указать не могли. Считали, что только безумцы отважатся навестить логово ведьмы, стерегущей границу в мир мертвых. Сама та внизу никогда не показывалась.

– Все, сестренка, приехали!

Меня растолкали еще затемно. Мы стояли у небольшого дома, судя по всему, последнего постоялого двора на моем пути. Заехали в самый край света. Ржали в загоне кони, ожидая кормежки, за затянутым бычьим пузырем окном горела свеча, сновали люди. Из хлева вышла баба с ведром. От молока шел пар.