Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Глава 10

Я заглянула в лицо Зорьке. Нет, совсем не шутит. Верит, что жизнь в чужом таборе не сложится.

– Зачем же ты за него замуж идешь?

– А кто меня спрашивал? – невесело хмыкнула Зорька. – Барону богатого табора не отказывают. Раз приглянулась его сыну, не отступится.

Теперь и у меня заболело сердце. Одну сестру потеряла, другой тоже лишусь?

– А если дядьке Петру рассказать? – мысли метались и путались. Как спасти Зорьку, что придумать? – Разве он не защитит?

– Может, и защитит, но тогда ему войну объявят.

– Надо что–то придумать, – я куснула ноготь указательного пальца, прикидывая, с кем бы посоветоваться.

Но подставлять ватагу ряженых не хотелось. И так рома должны им спасибо сказать, что как родных приняли и ни разу не попрекнули. Ну не к местному же князю бежать просить защиты? Кто мы для него? Никто.

Дядька Петр монисто Зоры отложил на худшие времена.

– Я сам все куплю. Не переживай.

Я послушалась и положилась на ватажного командира, уверившего меня, что мне иголку в руки брать не следует, плохая примета. Наверняка ребенку родной дочери он тоже сам готовил приданое. Опыт имеет. Да и Мирела поможет.

Чем ближе подступался праздник зимнего солнцестояния, тем чаще Зорька ходила хмурая, а Егорка становился злее. Я не выдержала, пошла пошептаться с Мирелой. Наши как раз ушли давать представление на ярмарку, а женщины рома промышлять своим мастерством.

На постоялом дворе остались только мы с бабушкой Зорьки, да Шофранка – беременная из рома. На последнем сроке ходить ей было тяжело, ноги отекали. Где она нагуляла ребеночка никто не спрашивал, терпеливо ждали, когда появится новая жизнь.

– Мирела, а нельзя как–то эту свадьбу отменить или хотя бы отложить на годок? Зорька плачет, не хочет быть мужней женой. Не готова она.

Старуха вздохнула.

– Сама вижу, не слепая. Но как я могла отказать? Мужчин у нас нет, а в том таборе их полно. Женщин как раз не хватает. Вместе с Зорькой еще шестеро уйдут – вдовы с детьми. Таков был уговор. Да и Петру станет легче ватагу кормить. Всем выгодно.

– Неужели вы не видите, что она любит Егорку, а он ее. И только наличие жениха мешает им быть счастливыми. Ведь Егорка всего–то на два года младше ее. Как подрастет, будет красавцем–парнем, надежной защитой. А она любой женой.

– Конокрада на шута променять? Да ты смеешься! – вскинула руки старуха.

– Не вижу разницы. Что здесь все время на колесах, что там. Конокрад дело опасное, сами знаете, иначе не остались бы ваши женщины вдовами. А шутом Егорка не всю жизнь будет. Подсоберет денежек и осядет где-нибудь в городе. Видите же, у мальчишки руки на месте. Смотрите, какие он мне льняные чуни смастерил, – я подняла платье и показала лапти, что носила на постоялом дворе. Чтобы ноги не стыли поддевала шерстяной носок. На улицу же выходила в коротких валенках – тепло и удобно.

– Не понимаешь ты, – Мирела посмотрела с укором. – Дочь дорог никогда не осядет в городе, хоть в княжеском тереме ее запри. Ее вольный ветер все время звать будет. Тихая жизнь не для Зоры. Риск горячит нашу кровь, а без него Зорька быстро зачахнет.

Я закусила губу, понимая, что старуха права.

– Она думает, что муж ее зашибет, – пустила я в ход последнюю карту. – Говорит, он грубый, а она не перечить ему не сможет.

– Эх, милая! Думаешь каждая из нас по любви замуж выходила? Но как–то привыкали, норов свой сдерживали. А муж не бьет, он учит.

– А если я в будущее загляну и посмотрю, как он будет с Зорькой обходиться? Вы же знаете, я могу. Мне бы только до руки жениха дотронуться, – я не стала говорить, что видение не приходит по моему желанию. Знать о том Миреле не следовало. – Если будет добр к ней, слова не скажу, а если увижу смерть, покажу вам красную ленту. Тогда сами решайте, отдавать внучку в руки охальника или спрятать от него. Дядька Петр поймет. Не промедлит. В тот же день тронется с места.

Мирела посмотрела на меня с опаской. Ей трудно было решиться дать обещание, что прислушается к моим словам. Гораздо проще жить, не ведая будущего. А иначе, здесь и сейчас придется принимать решение, которое круто изменит жизнь не только Зорьки, но и всех обозных.

– Вам решать, – я пожала плечами. – Побоитесь барону отказать – что же, так тому и быть.

– Хорошо. Загляни в ее будущее, а я уж решу по своему разумению. Только не знаю, как ты дотронешься до Гожо. Всякому он руку не даст. Сын барона как–никак.

– Что-нибудь придумаю, – я кряхтя поднялась с пола.

Разговор мы вели в той комнате, где жила беременная Шофранка. Она вышла за кипятком – у Мирелы мерзли ноги, а бутылка с горячей водой, подсунутая под десяток юбок, что носила бабушка Зорьки, хоть как–то согрела бы.

В дверях я столкнулась с Шофранкой. Та зыркнула на меня черным глазом, заставив посторониться. К груди беременная прижимала обернутую тряпкой бутыль. Я пропустила ее и поспешила к себе. Решение было найдено. Осталось только спросить у Зорьки, точно ли она не хочет замуж за Гожо? Следует затевать возню с предсказанием или она передумала?

Никогда и никому я не признаюсь, что собираюсь сделать ради подруги. Чтобы спасти ее, я пойду на ложь и без всякого видения будущего покажу Миреле красную ленту. Пусть решает, стоит рисковать жизнью внучки или нет. Да, я понимала, какую завариваю кашу, но иного выхода не находила.

Чтобы унять дрожь, которая колотила меня с того самого момента, как начался разговор с Мирелой, я быстро оделась и вышла на улицу. Мне нужно было побыть среди людей, чтобы отвлечься и снять волнение. А где потолкаться, как не на площади? Там, где чуть ли не каждую неделю выступали скоморохи. И не только из нашего обоза, но и из других ватаг, что прибыли в Град на зимовку.

За месяц пребывания в городе дорога к колокольне и обратно была истоптана мною десятки раз, поэтому ничего опасного я не ожидала. Шла, не торопясь, и вдыхала морозный воздух, который потихоньку остужал мою голову и унимал внутреннюю дрожь. Морозец щипал щеки.

Сегодня я посочувствовала стражнику, что дежурил на верхотуре колокольни. На высоте к морозу присоединялся ветер. Зато можно было быть уверенным, что пожар, если тот, не дай боги, случится, будет распознан в самом зачатке. Рачительный хозяин Града заботился о своих владениях. Видели мы этим летом, как дотла может сгореть город. От деревянных изб Извора осталось лишь пепелище. А сколько людей враз сделались бездомными? Зря мы тащились в такую даль, чтобы дать представление. Не перед кем было ложки бить и частушки петь.

Я старалась идти по обочине, чтобы не быть снесенной всадниками и толкающимися людьми. Коляда в этот год выпадала на четверг, Перунов день, поэтому народ торопился отовариться на ярмарке уже сегодня, чтобы встретить день зимнего солнцестояния сыто и весело. Наши тоже готовились. Шили новые колпаки, придумывали веселые сценки–драки, репетировали трюки с огнем.

«Ай, ромалэ, ай, чавалэ!» – услышала я за спиной на подходе площади. Оглянулась и увидела, что меня нагоняет толпа темноволосых и черноглазых парней, одетых по–праздничному ярко. Веселясь, они скалили зубы, что казались ослепительно–белыми на смуглых лицах, толкали друг друга и гоготали, точно кони.

Я пригляделась и поняла, что вижу перед собой молодых жеребцов из того самого табора, что с таким нетерпением ждали женщины нашего обоза. Среди всех выделялся один – высокий и красивый. Плечистый парень обладал той жгучей южной красотой, какой отличались все рома. Было заметно, что он в этом табуне резвых «скакунов» верховодит, а остальные к нему относятся с уважением, если не сказать, с опаской. Не толкают и не подсмеиваются.

Я остановилась и прижалась спиной к забору, чтобы меня ненароком не снесли. Парней шло много, никак не меньше двух десятков. Попавшиеся им на пути тоже боялись быть сметены волной и так же, как и я, липли к заборам.

Не знаю, что выделило из толпы меня. Приметили выбившийся из-под платка ярко-рыжий локон, или на особый манер сшитые юбки – их и душегрейку отдала мне Мирела. Вещи остались от ее дочери, матери Зорьки. Я сильно раздобрела и в прежнюю одежду уже не помещалась. Покупать новую на каких-то два месяца, посчитали невыгодным. Вот и донашивала чужие, но еще добротные вещи.

– Это кто у нас такой красивый?

Гожо, а это был он – я слышала, как его окликали, наклонился надо мной. Вытащил на всю длину и накрутил на палец мой рыжий локон. Потянул, чтобы я подалась вперед.

– Отпусти, – процедила я сквозь зубы.

– Из какого табора будешь? – Гожо и не думал отпускать. Держал меня за прядь, чтобы не дергалась и не сбежала.

– Отпусти, а то хуже будет, – я с угрозой сузила глаза.

– Что же ты, красивая, все грозишься? Хочешь, мы тебе жениха под стать подберем. А? – обернулся он к своим. – Кто желает румяного яблочка? Беленькая, спеленькая…

Я никогда не куражилась над людьми. Хоть и не делал Гожо мне больно, я чувствовала, что сейчас он свершает насилие: держит за волосы, не дает уйти, еще немного и швырнет в толпу «женихов», чтобы они сами оценили, насколько свежа «невеста».

«Мать–сыра земля, помоги», – попросила я Мокошь и схватила Гожо за руку. За ту самую, какой он держал меня за волосы. Схватила крепко, зная, что сейчас нас обоих обожжет.

– Эй, что ты делаешь? – зашипел Гожо. Вскрикнул бы от боли, но стыдно было показывать себя слабаком перед товарищами. Девчонка всего лишь схватила за руку. – Что там у тебя? Угли?

Он был бы и рад отцепиться от меня, но уже я не позволяла. Видела, как зло смотрел, но не отпускала.

– За тобой, Гожо, смерть ходит по пятам, – произнесла я тихо, но так, чтобы услышал. – Я вижу, как она скалится из-за твоего плеча.

– Откуда знаешь? – выдохнул он, уже не пытаясь вытащить руку из моего захвата. – Ведьма?

– Все рома немного ведьмы, – повторила я слова Мирелы. – А я вижу, что погибель придет к тебе от острого клинка, зажатого в женской руке.

– Ни одна женщина не посмеет. Знает, что голову оторву, – Гожо бахвалился, но я видела, как страх делает его кожу серой.

– Эта посмеет. Она отчаянная. В ее глазах лютая ненависть живет. Она твое дитя под сердцем носит. Наверняка ты обещал на ней жениться, но посватался к другой.

– Раз под сердцем дитя, значит, не Зора… – Гожо уже не смотрел на меня. Мысленно перебирал тех, кого мог обрюхатить.

Таких гулен, как он, у нас в городе называли курощупами, и мне сделалось противно прикасаться к его руке. Брезгливо отбросила.

– Нет, не Зора, – выплюнула я. – Но лучше бы тебе к Зоре не подходить. Сразу после свадьбы найдут тебя в луже крови.

– Так кто же это? Кто?! Говори! – он уставился на меня злыми глазами. – Кого видишь ты, ведунья? Розу, Лялю или… Шофранку?

– Когда она придет к тебе, узнаешь.