Ученик Истока. Часть I

Так закаляется характер

Утро выдалось светлым и прохладным. Лето, казалось, отгремело финальными аккордами жары — или, возможно, в Эпиркерке в принципе было посвежее, чем за пределами крепости, — небо заполонили полупрозрачные облака, раскинувшие пушистые животы от горизонта до горизонта, а над крышами гулял уже вполне крепкий свежий ветер. Оживший с рассветом город пах хлебом и сладостями — где-то неподалёку работала пекарня, — голоса людей разлетались над улицами и площадями подобно вспорхнувшим с цветов бабочкам: то громкая, то тихая, их болтовня сливалась в неразличимый монотонный гул. Мир, нарушенный Падальщиками и деревней воришек, вернулся в душу Макса, стоило ему открыть глаза и прислушаться к пульсирующему сердцу Эпиркерка. Через распахнутое окно в комнату забирались солнечные лучи, со двора тянула к дому чёрные ветки старая яблоня. Впервые за много дней парень не слышал пения птиц — если они и обитали в столице, их щебетание легко перекрывалось стуком копыт, скрипом телег, топотом горожан и ещё десятком других звуков.

Всё тот же потолок с массивными балками, нерастопленный камин с почерневшими от сажи стенками, лежанка и покрывало из сшитых друг с другом шкур каких-то зверей — не успевший привыкнуть к ежедневным переездам, Максим несколько секунд определял своё нынешнее местоположение, потом вспомнил, докуда они со Спаром добрались-таки, и вернул поднятую уже было голову обратно на подушку. Уж где-где, а здесь ему никакие опасности не грозят.

Эпиркерк отдалённо напоминал родной город — не строением улиц и обликом домов и не наличием на проезжей части лошадей, разумеется, а теми чудесными многоголосыми разговорами, отличающими город от деревни. Людей здесь жило много — слава богу, наконец-то знакомые парню толпы на тротуарах, наконец-то бурление возле магазинов, наконец-то невозможность познакомиться со всеми местными обитателями за полчаса! Он едва сдержался, чтобы не заурчать от удовольствия. Хоть что-то в новом мире, в чём он мало-мальски ориентировался.

Не до конца проснувшийся мозг различил игривое детское сопение спустя несколько минут. Приоткрыв глаза, Макс сначала с умственным напряжением загрузил получаемую информацию, а лишь затем скосил взгляд и заметил два детских затылка, торчащих из-за кресла. Очевидно, ребята попытались спрятаться, чтобы исподтишка рассмотреть иноземного гостя, но в силу возраста не рассчитали соотношение размеров убежища и своих. Притворившись вновь задремавшим, юноша сохранял неподвижность — это сработало: лица малышей опасливо выглянули из укрытия и, стоило им пересечься глазами с сонным взглядом Путника, тут же с задорным визгом скрылись обратно. Развлекались Каглспаровые отпрыски, не иначе.

Рефлекторно глянув на стол, Максим обнаружил сумку в том же неприкосновенном состоянии, в котором оставлял её вчера, и расслабленно выдохнул: ни Элеанна, ни Пьетр к ней не прикасались. Уже хорошо.

Из зоны дома, невидимой с его ракурса, донеслись до слуха стремительные и раздражённые шаги. Они приблизились, из-за угла выплыл женский силуэт и тут же недовольный, приглушённый практически до шёпота голос одёрнул:

— Не мешайте ему отдыхать, марш наверх.

— Да не стоит, я всё равно проснулся, — приподнимаясь на локте, ответил Макс. Он только теперь осознал, что всю ночь проспал в уличной одежде — на коже остались мерзкие ощущения фантомного сдавливания. — Было бы глупо проделать такой путь и не встать вовремя.

— В таком случае, Путник, приглашаю поесть.

Бертша мягко указала на накрытый стол, предлагая завтрак, и кивком головы велела малышам убираться восвояси. Ребята подчинились, как хорошо надрессированные собаки, подтверждая слова Спара и собственные соображения Максима: с детьми женщина не церемонилась.

— Вчера я имела неосторожность быть недостаточно вежливой с мужем в твоём присутствии, — медленно добавила она, без особо энтузиазма признавая собственную неправоту, и неторопливо села за стол напротив Путника. — Прости, что тебе пришлось всё это выслушивать. Обыкновенно я не имею привычки отчитывать его столь неподобающим образом.

— Я понимаю, — кивнул Макс.

Про сомнения в истинности последнего утверждения, впрочем, он благоразумно решил вслух не говорить. Парень мог представить, каково это — так долго не видеть близкого человека, сам через подобное испытание проходил с пятилетнего возраста. Мама, чтобы их со Стёпой содержать в достатке, тоже иногда не появлялась дома сутками, хотя её отсутствие и не шло ни в какое сравнение с поездками кузнеца. Одно дело — две-три ночные смены в неделю, и совсем другое — видеть родных четыре месяца в год.

— Хорошо, если так, — она внимательно следила за мимикой собеседника, выискивая следы неискренности. С раннего детства ей доступно объяснили, как мало на свете мужчин желают связать жизнь с такой характерной особой: в Паберберде строптивых женщин считали неправильными, дурно воспитанными, так стоит ли удивляться, что слова юноши о понимании не были приняты на веру? — Не хочу, чтобы ты держал на меня обиду.

— Да вы что! — удивился Максим, поднимаясь с кушетки: спать на ней оказалось не слишком удобно, у него затекло плечо. — Я сам подолгу не видел мать, она старалась ради нас с… с братом. И могла не появляться дома по несколько дней. Так что я не понаслышке знаком с чувством тоски по родным. И уж точно не обижаюсь.

— Бертша, — женщина протянула ему руку и совсем не по-женски крепко её пожала. — Муж нас, конечно же, толком вчера не представил, но ничего. Он зато рассказал, что ты уничтожил четырёх Падальщиков на вашем пути, это правда?

— Вроде того, — смущённо ответил парень.

— Очень умно с твоей стороны убить этих поганых созданий, — в глазах жены кузнеца появился нездоровый огонёк. — В прошлый раз Спар уже с ними столкнулся и едва смог уйти живым. Если бы не ты, в этот раз точно бы его не отпустили. Падальщики эти много крови попортили нашему королевству, выжечь бы всё их гнездо к диаволу — да у короля проблем хватает, чтобы ещё и с этими чудовищами разбираться, и неясно, где эти создания родятся. Будь у меня возможность, я бы сама пошла их резать.

Её неприкрытая радикальность звучала очень знакомо и… даже приятно. На Земле многие женщины на проверку оказывались именно такими — с мягким характером выживали и становились успешными редко, — и Макс совершенно не удивлялся и не находил ничего «резкого» в подобных высказываниях — возможно, потому что просто давно уже к ним привык. Но Бертша, осознав, что только что сорвалось с её уст, густо покраснела от злости на саму себя и поспешила замолкнуть.

— Мне бы вашу смелость, — заметив это, ответил Макс: он не кривил душой и не хвалил в попытке успокоить, а говорил искренне и с проявлением уважения, говорил точно так же, как только что говорила она — то, что думал.

Женщина верно расценила признание юноши. И пускай ничего не сказала, внутренне была ему благодарна — не за восхищение смелостью, а за непроизнесённое разрешение высказывать настоящие мысли, показывать настоящие чувства и быть настоящей в присутствии мужчины.

Макс убрал со стола сумку (она, к его удивлению, успела за ночь ощутимо потяжелеть, хотя пакет с его плавательными принадлежностями кто-то вытащил и аккуратным кульком свернул на полу) и сел поближе к варёным яйцам и мясу — избыток белка в рационе аборигенов был вполне оправдан, физического труда тут требовалось с лихвой, но всё же ему остро не хватало клетчатки. Дома юноша мог поужинать парой огурцов и стаканом молока, поэтому местное изобилие давало о себе знать громко возмущающимся голосом кишечника.

К счастью, пока обходилось без эксцессов, и всё же адаптация пищеварительной системы к местному меню могла дать о себе знать позже. Хотелось верить, что этого не произойдёт. Еда однозначно тяжёлая, а переход — однозначно резкий.

— Доброе утро, — громыхнул, входя в дом, Каглспар.

Для встречи с работодателем он преобразился до неузнаваемости: чистая рубаха, крепко обтянувшая здоровенные плечи и бицепсы и ниспадающая с широченной груди, рабочие штаны свободного кроя со вставками на коленях и бёдрах из какой-то чёрной и очень плотной на вид кожи, через локоть молодецки переброшена лёгкая куртка, на ногах — осенние кожаные сапоги с крохотными блестящими бляхами на голенищах. Густая копна бурых волос убрана в хвост, борода расчёсана — он попытался даже придать ей какую-никакую форму, — лицо ещё румяное после безжалостной утренней чистки, с красными следами коротких ногтей — Макс предположил, что кузнец яростно счищал с щёк остатки дорожной пыли.

Бертша оглядела супруга бегло и демонстративно отвернулась: ясно как день, что, невзирая на необходимость попросить у Максима прощение за вчерашний спектакль, она совсем не считала себя ни в чём виноватой. Впрочем, по лёгкой улыбке, которую она на всякий случай торопливо прикрыла ладонью, можно было догадаться, что женщина не только приложила руку к внешнему виду своего возлюбленного, но и осталась проделанной работой полностью удовлетворённой. А вот молодому Путнику потребовалось-таки немного времени, чтобы сопоставить блистательно ворвавшегося в дом здоровяка, которого спокойно повернулся бы язык назвать даже франтом, с образом грязного лохматого возничего с мозолями от вожжей и ботинками, по колено залитыми грязью.

— Выспался, подлеток? — скалясь во все тридцать два, поинтересовался кузнец.

— Вроде как, — нашёл всё же подходящие слова Максим. — Я тебя, если честно, не сразу узнал.

— Благо. Видать, разбогатею. Ребятишки тебе не мешали? Мы им велели себя тихо вести, но ты ж разумеешь — дети… Шибко страшишься?

В такт последних его слов желудок Макса в панике скрутило до размеров узла на нитке. Разговоры о Падальщиках и малышах сместили фокус внимания с предстоящего события, но напоминание кузнеца окатило как ледяной душ. Меньше часа остаётся до встречи… Он бы вряд ли смог объяснить причину беспокойства, но ощущал себя отчего-то абитуриентом в крутом столичном институте, приехавшим из провинции и вставшим в одну очередь с золотой молодёжью.

Несколько лет назад ему на глаза случайно попалась интересная статья. Речь шла о щуках, над которыми учёные мужи родного мира решили поставить эксперимент: взяли несколько речных хищниц и поместили в прозрачный аквариум в несколько метров шириной. Дождавшись, когда рыбы привыкнут к своему новому пристанищу и досконально изучат внутреннее устройство, экспериментаторы поместили посередине прозрачную стенку — поместили таким образом, чтобы щуки при всём желании не могли попасть во вторую половину аквариума. Места им стало катастрофически не хватать: ведь популяция в количестве не поубавила, а пространство для плавания сократилось ощутимо. Они толкались, бросались друг на друга, но вынуждены были тесниться на отведённой им половине, поскольку сталкивались с невидимой глазу преградой в виде злосчастной стенки. Через некоторое время стекло убрали… Но ни одна из щук, даже испытывая катастрофическое неудобство, не предприняла больше попыток отплыть в свободную зону.

Максим очень хорошо запомнил ту статью. «Выученная беспомощность» — так назывался эффект, постигший несчастных щук. Если объект привыкает к своему бессилию повлиять как-либо на ситуацию, он оставляет всякие попытки.

Почему он вспомнил про этот аквариум именно сейчас?

— Есть немного.

— Это дело благое, — подходя к столу и на ходу впихивая в рот огромный кусище говядины, сказал верзила. — Значится, всё пройдёт как следует.

— Думаешь?

— А чего страшного может стрястись? Не пришибёт же он тебя, — гоготнул явно пребывавший в отличном расположении духа здоровяк. — А ежели до остального бдишь, то всё станется ладно, что бы ни сталось. Коль отошлёт тебя к Михейру — так тому и быть. А коли каким-то чудом вдруг решит при себе оставить — и того лучше. Ты, подлеток, не боись: мы с Бертшей за тобой приглядим.

— И всё же я одного понять не могу, — протянула женщина, подперев кулаком круглое моложавое лицо. — Почему ты хочешь именно к магистру Захарии пойти учиться? Он человек очень непростой, если ты не знаешь…

— Аки ему не знать-то, ежели все вокруг ужо вдоль да поперёк объяснили всё? — недовольно вставил кузнец.

— А я не с тобой разговариваю, — спокойно отрезала она и вновь обратилась к Максу: — Так почему, если не секрет?

Парень молча откусил хлеба, чтобы дать себе время на осмысление дальнейших слов. Он и себе-то не мог полноценно ответить на этот вопрос, как бы ни ковырялся во внутренних мотивах, так что же ему теперь объяснять? Про загадочное чутьё? Про желание проверить себя на прочность? Про привычку подчиняться авторитетным старшим — таким, каким был его тренер? Или как брат? Всё это глупости, несуразные отговорки, наверняка истинные причины крылись где-то гораздо глубже — вот только где и какие?

— Мне просто кажется, что он сможет обучить меня лучше остальных, — неуверенно ответил он наконец. — Все про него говорят, что он очень сильный маг и много чего умеет…

— Быть сильным и уметь эту силу верно преподать — две разные вещи, мой мальчик, — мудро изрекла Бертша, не сводя с него цепкого взгляда. — Колдун-то он замечательный, выдающийся, а вот наставник… Вот тут не знаю. У него ещё не было учеников, насколько я помню.

Супруги переглянулись. Справедливое замечание, не поспоришь, но оно совсем не приблизило юношу к поиску нужных ему ответов — напротив, даже слегка размыло складывавшиеся уже было очертания цели.

— Нужно просто сходить, побеседовать, а потом действовать по ситуации, — решительно сказал Макс, откладывая недоеденный ломоть хлеба на край тарелки. — Когда выдвигаемся?

— Да вот теперича и отправимся, ежели готов, — Спар взялся за лямки многострадальной спортивной сумки и поднял поклажу в воздух. Внутри перекатилось и лязгнуло что-то тяжёлое, чего вчера там однозначно не было. — Я как раз за тобой шёл, будить.

Мужчины молча вышли в коридор — Бертша проводила их внимательным взглядом и даже кратко чмокнула мужа в плечо, потому что выше не доставала — и так же молча покинули дом. Может, потому что оба слегка беспокоились, а может и по другой какой-то причине.

По улице сновали десятки людей. Хотя выходные только что прошли, и им самое время было бы приступать к работе, никто особо не торопился занимать свои дежурные посты. Стояли или прогуливались, обсуждая последние новости или дела семейные, смеялись, кое-где над головами болтающих поднимались прозрачные струйки дыма — это люди курили трубки, — и атмосфера царила самая непринуждённая и спокойная. Столица, по представлениям Макса, не должна так выглядеть в первый рабочий день недели. Здесь должна работа кипеть, а не беседы… разве нет? Или по местному календарю ещё воскресенье?

— Слушай, — вспомнил подробности вчерашней беседы со стражниками парень. Непривычная тяжесть багажа и новый звук металлического переката вовремя наложились одно на другое. — Ты накануне про какие-то канделябры затирал, но я кроме шкатулки ничего в сумке не видел.

Кузнец лаконично угукнул.

— И когда мы сено у реки из повозки выгребали, никаких других вещей я в нём не находил.

На сей раз кузнец не отреагировал никак.

— Может, объяснишь, где ты их прятал?

— Тута.

Здоровяк нехотя отогнул лацкан куртки, повисшей на локте, и бережно вытащил из внутреннего кармана уголок какого-то крохотного мешочка не то из бархата, не то из драпа. Даже не увидев вещицу целиком, парень догадался, что она магическая: во-первых, по размерам (мешочек вряд ли превышал размер детской ладошки, если Макс верно достроил в воображении невидимую его часть), а во-вторых — по крохотным драгоценным камушкам, намертво пришитым к верхнему краю. Шнурок затягивался по типу кулисы — стандартное строение для Земли — и был вышит какими-то рунами настолько плотно, что под серебряной нитью едва проступал его настоящий чёрный цвет.

— Ты не гляди, мол, она такая крохотная, — спешно заталкивая мешочек обратно, сдавленно прошептал кузнец. — Это не простая вещица, а колдовская — от одной колдуньи подарок для нашего чародея. В неё что душе угодно можно спрятать, а ни в весе, ни в ширине не изменится.

— Не понял, — юноша машинально сжал челюсти и уставился на спутника одним из взглядов, которыми пользуются обычно на заводах вместо паяльника. — То есть, мы прятали шкатулку в моих вещах, чуть не просрали в той дебильной деревне, едва не присели в тюрьму за контрабанду в Эпфире, хотя всё это время ты мог просто убрать её в этот свой зачарованный мешочек? Ты прикалываешься надо мной?

— Никуда я не «прикалываюсь», я тебе не брошь, — фыркнул Спар раздражённо. — Дослушай сперва, что тебе взрослые балакают, а опосля ужо выводы делай. Вот дурной ты, не устану твердить!.. Не можно так: у мошны, окромя сильных, и слабые стороны имеются. Шкатулка сама магическая и точно так же устроена, коль мастеру верить — он строго-настрого запретил одно в другое прятать. Тем паче, что мошна эта токмо один раз раскрывается, дабы спрятать в неё что, да токмо один раз закрывается.

— Одноразовый, — покивал Макс. — Ясно теперь.

— Дурной ты какой, а, дослушай сперва, велено! Много можно мошну пользовать, токмо коль сызнова её открыть и что иное в неё спрятать, прежнее изменится аль вовсе пропадёт.

— А, — осторожно, убедившись сначала, что на этот-то раз кузнец точно закончил мысль, ёмко изрёк юноша. — С дефектом мешочек.

— Да аки тебе удобно. Токмо закрой рот теперича и про вещицы боле ни слова.

Они шли вдоль по улице, и многие здоровались или приветственно кивали знакомому человеку ещё издалека — его высокую фигуру сложно было не заметить над толпой. Да и как не уважить единственного, скорее всего, кузнеца во всей округе: любой серьёзный конфликт с человеком подобной профессии неизбежно приведёт к тому, что даже самые примитивные бытовые предметы вроде подков или гвоздей придётся заказывать из других городов или втридорога покупать у странствующих торговцев. Но один раз, Максим готов был поклясться, до его слуха донеслось чьё-то брюзгливое «псина чародейская», обращённое в спину Каглспара. Путник этому факту настолько сильно удивился, что обернулся посмотреть, у кого язык повернулся сказать против его знакомого нечто плохое — в особенности при условии, что выше и крупнее Спара в городе, кажется, не было никого, а любителей получать за подобные высказывания по морде обычно не находится. Дряхлая бабулька с головы до ног в чёрном, стоило их взглядам пересечься, плюнула им вслед и торопливо засеменила прочь.

Ноша в руках кузнеца привлекала ничуть не меньше внимания, чем парень, шедший сразу за ним и безостановочно вертящий головой по сторонам. Гостю из иного мира было неописуемо интересно понять, как устроен город и как живут без электричества тысячи людей: насколько широко используется магия и насколько глубоко она вписана в повседневную рутину, как именно устроено транспортное движение, насколько хорошо развита розничная торговля — его внимание к постройкам и жителям не осталось незамеченным. Обыватели, родившиеся в Паберберде, относились к чудесам столицы гораздо спокойнее — они всё это уже видели, со всеми хитростями уже давно познакомились.

Хотя, безусловно, интерес к Максиму гораздо сильнее подпитывали футболка, джинсы с кроссовками, неместная стрижка и немного потерянный взгляд, нежели его поведение. Люди оборачивались и шептались, пару раз кто-нибудь особо смелый подходил поинтересоваться, как у Спара настроение и как прошла последняя поездка, а сами исподтишка разглядывали Путника, но в целом шли без неприятностей.

— Поглядывай, — посоветовал кузнец. — Кабы из кармана чего-нито не стащили. Это тебе не Эпфир.

И стоило ему это сказать, как Максиму тут же начали в каждом прохожем мерещиться воры. Дружелюбные взгляды превратились в заискивающие, попытки рассмотреть молодого Путника поближе — в попытки подобраться к чему-нибудь ценному. Хотя у него и ценного-то с собой ничего не было, кроме телефона, которым тут никто и воспользоваться бы толком не смог. Едва ли не прижавшись к боку Спара, парень опасливо поглядывал на любопытных, а сам подумал о том, что неплохо было бы успокоиться. Излишняя впечатлительность, безусловно, могла стать одним из симптомов надвигающейся панической атаки.

Интересно, в этом мире есть психотерапевты?

Но, невзирая на беспокойство, связанное с окружавшими их повсюду карманниками, в Эпиркерке юноше нравилось. Нравились однообразные улицы, выложенные брусчаткой дороги, фонарные столбы с живым пламенем на толстых фитилях, движущиеся вывески лавок, неторопливое движение человеческих потоков вдоль проезжих частей. Ему нравился перестук подкованных копыт по камню и скрип экипажей, нравился довольно специфический, но не резкий запах — что-то среднее между навозом и полевыми цветами, — нравились бельевые верёвки, натянутые от одной крыши до другой и обвешанные чьими-то трусами и наволочками как ёлка в Новогоднюю ночь. Он не совсем так представлял себе средневековые города и только теперь понял, что, вообще-то, находится не на Земле — он не вернулся назад во времени, а переместился в принципиально иной мир, где тёмные Средние века выглядели кардинально иначе.

Видно, они вышли на один из торговых бульваров — здесь не проезжали ни телеги, ни верховые, — и это место явно пользовалось популярностью среди местной молодёжи. Большое заведение со скупой табличкой «Чайная» оказалось особенно востребованным: казалось, что большая и широкая веранда движется, настолько плотно сидели за столиками юноши и девушки в одинаковой синей униформе… Гудели как улей. Приблизительно одного возраста и одинаковой комплекции — в меру спортивные, в меру стройные — они тёрлись друг о друга плечами и спинами, задевали локтями соседние столики, но никого ровным счётом это не беспокоило. Разговаривали, смеялись и периодически выкрикивали что-то вроде «Да здравствует директор Билюрж!» — не требовалось быть гением, чтобы догадаться: все они из одного учебного заведения. Гипотезу подтверждали и одинаковые нашивки на лацканах пиджаков — разноцветные гербы.

Стоило Каглспару приблизиться к веранде, молодёжь приметила его и мигом забросила разговоры: большая часть остались на стульях и лишь подняли руки и активно принялись махать ему в попытке привлечь внимание, но были и те, кто подорвался с насиженных мест и бросился к краю веранды, чтобы поздороваться с ним лично.

— Мастер кузнец, доброе утро! — разными словами и на разный лад кричали девушки и юноши, пока он пожимал протянутые ему руки. — Вы к господину магистру?

— К нему, — лаконично ответил Спар, довольный хорошим к себе отношением.

Потом только заметили Максима, и многие взгляды, куда менее дружелюбные, но и не откровенно враждебные принялись скользить по его иноземному облачению, широким плечам и непривычной стрижке. Как и обычные горожане, выходцы одного учебного заведения в синей униформе не скрывали интереса, но лишь двое или трое узнали в нём Путника — остальные быстро теряли интерес и вновь обращались к знакомому лицу.

— Передавайте привет! — ещё долго просила молодёжь, обращаясь уже к спине здоровяка.

— Кто это был? — предпринимая последнюю попытку рассмотреть одноцветную толпу, поинтересовался парень.

— Студенты Магической Академии, — слегка небрежно, как ему показалось, пояснил Каглспар.

— Академии?

— Это эдакое строение, где будущие колдуны собираются и магию учат.

— Нет, я знаю, что значит «академия», я просто удивился, что у вас есть такой институт.

— Инсти.? Ай, пёс с ним… Имеется, как не быть. Токмо до настоящих чародеев из них доучится дайте боги десяток — иные станут травниками аль вывески будут в движенье приводить за гроши в свободное от главной работы время.

— Конкуренция большая?

— Да нет. Дар это редкий — к большой магии. Ростки волшебства в каждом третьем, поди, горожанине аль крестьянине, да токмо сила крохотная, а большая магия — штука требовательная. Обыкновенными пасами рук и инкунтацъями великих дел не сотворить.

И они молча пошли дальше. Чем дольше шагали по брусчатке, тем меньше становилось народу — следующая улица уже допускала присутствие гужевого транспорта, и пришлось подождать, пока регулировщик даст добро перейти на другую сторону широкого проспекта.

Магазины сменились жилыми домами — особняками, украшенными каждый на свой лад, явно богатыми и столь же явно принадлежащими каким-то, быть может, гильдиям или родам. Большие огороженные территории владельцы обустраивали по-своему: где-то за заборами буйно росли деревья и кустарники, где-то — только газон с невысокими туями, где-то — фонтаны из мрамора с античными скульптурами богов или обнажённых девиц, застывших в вечном танце. Но над каждым из входов непременно красовались знамёна: белые и голубые, красные и лиловые, оранжевые и зелёные, с гербовыми животными или портретами, с окантовками из золотых или серебряных нитей. По ним-то Макс и определил, что все эти здоровенные поместья — имущество чьих-то зажиточных семей или каких-то мастерских. В одном из таких поместий он заметил на территории ребёнка — мальчишку лет восьми, с огненно-рыжими волосами, с россыпью медных веснушек на носу и щеках… и с крохотным огоньком, повисшим в воздухе в нескольких сантиметрах над ладошкой.

— Особняк Агнеотисов, — пояснил кузнец в ответ на вытянувшееся в изумлении лицо спутника. — Чародеи огня, потомственные. Богатый род.

— И одарённый? — с восхищением выдавил юноша, наблюдая за тем, как пляшет пламя в неопытных руках маленького колдуна.

— Эти-то — знамо дело.

Но надолго задерживаться перед оградой, чтобы понаблюдать за детской игрой с огнём, они себе позволить не могли — время поджимало.

Когда закончилась и вереница поместий, они вышли на открытое пространство — и Макс поразился, насколько это место разительно отличалось от остального города. На большой каменной площади метров в триста диаметром, круглой и тихой, несмотря на большое открытое пространство не было ни повозок, ни лошадей. Окружающие здания высокие и пустые, с плотными шторами на окнах, и люди здесь, невзирая на довольно внушительное их количество, ходили, переговариваясь достаточно тихо. Влево уходил рыночный ряд — но ни зазывал, ни надоедливо шныряющих барыг, предлагающих товар из-под полы: клиентура мерно прохаживалась вдоль торговых лавок, выбирая фрукты и овощи, и никто никуда не спешил. Вправо тянулась дорога, но никто не ездил и не ходил по ней свободно, как в других частях столицы. Атмосфера напомнила Максу столицу его родины — только без нервно опаздывающих работяг.

И почти без шума.

— Пришли, — объявил вдруг Каглспар.

Он кивнул на большой трёхэтажный… Пожалуй, что это здание можно было назвать особняком. Да, он кивнул на трёхэтажный особняк, окружённый высокими взрослыми деревьями по левую и правую стороны, построенный, подобно дому кузнеца, на значительном отдалении от остальных домов — большая площадь как раз и разделяла его с жилой частью Эпиркерка. Симпатичное жилище с фасадом из выкрашенных в тёмно-синий цвет досок, чёрными наличниками и чёрной крышей, почти до самого верха обросшее какими-то ползучими растениями с необычайно красивыми цветами — это однозначно был не плющ — стояло посреди круглой лужайки. Территорию оградили белым забором около полутора метров высотой, ровным и чистым. Было бы желание, и за него мог заглянуть даже ребёнок.

Возле отсутствующей калитки стояло подобие почтового ящика — тоже тёмно-синее, на тонкой чугунной ножке. На небольшой веранде у входа — одноместная садовая лавочка с коваными ножками, на балках крыльца по обе стороны — по два потушенных фонаря. У оградки — подстриженные в форме правильных прямоугольников кусты. Пожалуй, не зная, кому принадлежит этот дом, можно было предположить, что хозяин — старушка-садовод. Единственной мрачной деталью оказались окна, наглухо занавешенные тёмно-синими плотными шторками. Из-за угла просматривались очертания какой-то непонятной Максу постройки — не то сарая, не то амбара.

Дом выглядел крайне ухоженно: человек, в нём живший, много времени тратил на поддержание порядка. Трава на лужайке идеально подстрижена, как искусственная, фонари так отполированы, что сверкают, на растениях ни жухлого листочка, ни вялого бутона, забор — без единого грязного пятнышка. Кажется, магистр Хаоса, вдобавок ко всему, был тот ещё чистюля. Возможно, даже с начальной формой обсессивно-компульсивного расстройства.

— Так, подлеток, — Спар повернулся к нему с очень сосредоточенным лицом, и напряжённое состояние тут же передалось парню. — Балакать я стану. Ты помалкивай и наблюдай. Ежели спросит что-нито — отвечай правду, он ложь сразу почует. И не бойся его. Он, может, и беспокойный, но благой человек, просто так не обидит.

Максим мельком обежал взглядом наблюдавших за ними со стороны жителей столицы и отметил про себя с весьма неприятным предчувствием, что зрители в их поведении заинтересованы крайне. Кое-кто из глазеющих, скрестив на груди руки, о чём-то задорно и в полголоса переговаривался с соседями, многие издевательски посмеивались, и настроение у народа явно полнилось предвкушением. Очевидно, люди догадывались — или, возможно, только делали вид, что догадываются об истинных намерениях странно одетого юноши. В конце концов, если верить предупреждениям кузнеца, кто-то уже пытался втереться к чародею в доверие и устроиться на непростую работу.

Спар пересёк площадь, даже не удосужившись посмотреть по сторонам (что подтвердило догадку Макса: транспорт тут не ходит), встал возле отсутствующей калитки в заборе и поднял сумку с посылками на уровень груди. В тот же момент деревянная входная дверь сама по себе открылась, и в дальней части мрачной комнаты, в темноте, Максим разглядел большой рабочий стол. На негнущихся ногах, пытаясь услышать что-нибудь через гул взбесившегося сердца, парень пошёл следом за Каглспаром, пересёк дворик с травой ядрёно-зелёного цвета, поднялся по двум ступенькам на крыльцо (фонари, стоило ему приблизиться, вспыхнули синим пламенем и тут же погасли) и осторожно переступил через порог. Дверь за ним плавно и бесшумно закрылась.

Они оказались в широкой и длинной комнате, совместившей в себе, судя по всему, торговую лавку и рабочий кабинет. В правом дальнем углу чернела широкая деревянная лестница на второй этаж с массивными резными перилами. Возле входа, чуть сбоку, красовался большой круглый стол, заставленный ровными (можно даже сказать, идеально ровными) стопками книг, бумаг и чертежей, на краю мерцал в скудном освещении зала выложенный на бархатной ткани набор писчих перьев с металлическими наконечниками и прозрачная чернильница с откидывающейся крышкой. Позади стола вдоль стен высились подпирающие потолок книжные шкафы, забитые под завязку талмудами разной толщины, под столом лежал жёсткий ковёр с коротким ворсом неопределённого цвета — не то зелёный, не то синий, не то серый, — и стоял одинокий стул с какими-то винтиками и механизмами. Скорее всего, они служили для удобной регулировки положения. Что особенно привлекло внимание Максима в этом углу, так это стойка, на данный момент пустующая, с большим количеством двигающихся механизмов и рычажков — она, казалось, могла сгибаться под каким угодно углом, настолько много в ней было суставов, и походила на подставку для скульптур, какие обычно используют в архитектурных школах и мастерских.

Подобная стойка с приделанным к ней большим увеличительным стеклом стояла и возле большого рабочего стола прямоугольной формы, расположенного напротив входной двери, посреди торгового зала. На краю лежала открытая книга, большая и увесистая — в неё хозяин, возможно, записывал данные по бухгалтерии, — а также перо и ещё одна чернильница. Больше на втором столе не было ничего.

Макс повернул голову влево — вдоль стены, увешанной щитами, стояли ровными рядами чистые и опрятные полки и стеллажи, на которых бережно выставили мечи и клинки. По стойкам владелец развесил доспехи из железа и кожи разных форм и цветов, там же висели и шлемы. На полках под стальными нагрудниками выставили солдатскую и рыцарскую обувь и разложили перчатки. Вне всякого сомнения, хозяин держал при себе оружейную лавку — но она не шла ни в какое сравнение с той, что принадлежала Михейру: здесь военной экипировки присутствовало гораздо меньше, а каждый предмет был вычищен до сверхъестественного блеска, ни на чём не усматривалось ни трещинки, ни зазубрины. Предположение Максима подтвердилось: чародей очень аккуратный. Возможно, немного слишком.

Позади рабочего стола начиналось, судя по всему, личное пространство владельца: довольно узкий коридор, заставленный комодами с бесчисленными ящичками, вёл в комнату, ответвлявшуюся вправо, но что в той комнате находилось, из-за угла было не разглядеть. Край ещё одного большого и высокого стола, похожего на столешницу или кухонный островок, торчал из прилегающей зоны, за ним — высокий стул. Парень предположил в том месте наличие обеденного пространства.

Когда из-за угла показалось бледное лицо, худое и равнодушное, Макс против воли вздрогнул: именно его он видел во сне и, конечно же, сразу его узнал. Чародей тщательно вытирал руки белым вафельным полотенчиком, большие глаза непонятного цвета внимательно наблюдали за Каглспаром, спокойно прошедшим вдоль рядов с оружием и остановившимся у стола с бухгалтерской книгой. Кажется, кузнец его не замечал. Наконец, устав, видимо, ждать от гостя не свойственной ему наблюдательности, магистр медленно вышел из своего укрытия (тут вздрогнул и здоровяк), не выпуская из рук полотенца, и спокойно приблизился к своему рабочему месту.

— А, это ты, Спар, — ровно и несколько лениво произнёс скелетообразный молодой хозяин, даже не пытаясь сделать вид, что удивлён. — С возвращением.

— И тебе не хворать, мастер, — кивнул Спар. — Как тут у тебя дела?

Человек, без всякого сомнения являвшийся Захарией, свернул вафельную тряпочку в четверть и уложил на край стола перед собой.

— Всё привёз? — не меняя интонации поинтересовался маг, пропустив вопрос мимо ушей.

Человек дела или просто хам?

— Аки иначе…

Всё, что происходило потом, происходило в многозначительном молчании.

Каглспар без лишних прелюдий поставил на стол сумку и расстегнул молнию. Захария, чьи щёки впали слишком сильно по меркам здорового человека, достал из ящика бархатистую фиолетовую ткань с вышитыми на ней серебряной нитью узорами, разложил, придирчиво разглаживая сгибы, перед собой и плавно опустился на стул. Кузнец по одному принялся выкладывать добытое в поездке на эту подкладку, оставляя между предметами достаточно места, и тогда Максим смог наконец нормально рассмотреть привезённые ими трофеи.

Как и было упомянуто его случайным спутником при въезде в Эпиркерк, на осмотр легли: стопка бумаги слегка зеленоватого оттенка, несколько книг с ветхими потрёпанными переплётами (увидев торчавшие с краёв ниточки, колдун едва заметно поморщился), канделябр из потемневшего серебра, мешочек с чем-то очень тяжёлым и, наконец, загадочная шкатулка — её кузнец держал через тряпицу. За движениями гостя магистр наблюдал крайне внимательно, словно ожидал, что следующим предметом, извлечённым из поклажи, станет пистолет с нацеленным в его лоб дулом и взведённым курком. Потом вытащил из другого ящика грубые перчатки из твёрдой кожи, положил возле груди и взял канделябр в руки.

Стойка с множеством механизмов тут же пришла в движение и услужливо опустилась как раз перед его измученным лицом. Колдун поставил артефакт на подставку, снял с крючка хитроумный прибор, похожий отдалённо на налобный шахтёрский фонарик, закрепил двумя ремешками на голове и опустил на правый глаз почти круглый окуляр. Несколько толстых голубых стёкол, встроенных в аппарат, сами покрутились в разном направлении подобно автоматически фокусирующемуся объективу зеркальной камеры, и только тогда магистр приступил к тщательному осмотру добычи, вертя канделябр как чашку Петри под микроскопом. Увлечённый взгляд говорил о том, что сейчас он ничего вокруг себя не видит и не слышит, поглощённый поиском недочётов привезённой вещи, поэтому Макс мог спокойно разглядеть потенциального учителя.

Вблизи Захария казался ещё более тощим, чем издалека. В обычной большой футболке грязно-зелёного оттенка, привезённой, несомненно, с Земли, он выглядел как раковый больной: кожа бледная и тонкая настолько, что проступала сетка голубых сосудов, сухожилия перекатывались под ней при каждом движении, мышцы, пусть и присутствовали, не шли ни в какое сравнение в налитыми жизнью мускулами кузнеца. Короткие острые синюшные ногти на тонких пальцах напоминали когти хищной птицы — постукивали они по поверхности канделябра, как казалось Максу, весьма зловеще. Так, наверное, постукивает по крышке гроба заждавшаяся очередного клиента Смерть. Ясные, чистые, бледно-голубые, почти прозрачные глаза, полностью белые коротко остриженные волосы, тонкая серая полоска плотно сжатых сухих губ — будто сама природа выкачала из чародея цвета. На запястьях проступала каждая косточка, отогнувшийся широкий ворот футболки обнажил торчащие кости ключиц и суставных впадин — этот человек словно весь состоял из стекла, битого и безусловно опасно-острого, полностью обесцвеченный, обескровленный… будто мёртвый. Чёрные густые брови, гладкие и блестящие жизнью, на фоне этой белизны казались чем-то неестественным и лишним.

Он выглядел именно таким, каким его видел во сне Максим. Только взгляд теперь не выражал ни грусти, ни тоски — это был взгляд целеустремлённый, равнодушный и сосредоточенный.

— Неплохо. Есть несколько царапин и трещин, но это явно не твоя оплошность, — заключил колдун ровно и, поднявшись, понёс канделябр куда-то к стене.

Максиму показалось, что его измождённое тело сломается под тяжестью артефакта, но Захария без видимых усилий водрузил добычу на полку, с глухим стуком поставил на самый верх и вернулся за стол. Осмотрев не менее внимательно каждую книгу на наличие пятен влаги и грязи, пролистав быстро стопку зеленоватой бумаги, он сложил мало интересующие его трофеи на краю и бросил короткий взгляд на кузнеца.

— Помятых листков нет, повреждений нет. Бумагу ты возить умеешь.

Скорее всего, из чародейских уст это звучало как комплимент. Следующим объектом исследования стал обычный серый холщовый мешочек, из которого птичьи пальцы Захарии извлекли увесистый слиток цвета рыжей меди. Магистр внимательно крутил и вертел его перед глазами, наблюдая за перламутровым переливом металла и высматривая сколы. Потом наклонил и постучал ногтем по одной из граней.

— Хороший экземпляр. Лучший адамант, что я получал за последние полгода… Кто тебе его передал?

— Я ждал Бишепа, — ответил Спар, нахмурившись. — Но вместо него явился какой-то совсем уж подлеток, годков тринадцати. Напуганный был шибко.

— Ещё бы, — спокойно сказал Захария, откладывая слиток в сторону. — Бишеп сейчас из-за этой красоты сидит в темнице Эпфира, ждёт приговора.

— Из-за адаманта? — кузнец, забыв про осторожность, сделал небольшой шаг к столу. — Это же Бухремский адамант, так?

— Так, — подтвердил колдун. — Но Бишеп поставил себя в весьма затруднительное финансовое положение несколько месяцев назад и по собственной глупости не смог вернуть мне долг законным образом, а срок поджимал. Поэтому ему пришлось украсть, а также обмануть и покалечить одного неприятного человека. Который, кстати, тоже передо мной сильно провинился ещё за неделю до этого, поэтому слиток искать не начнут, будь спокоен. За воровство нашему общему знакомому ничего не сделают, а вот за рукоприкладство…

— Вечно ты меня в какие-нито истории впутываешь, — недовольно проворчал Спар. — Что мне теперь, из-за него, оборачиваясь, по улицам ходить?

— Я уже сказал, за слитком никто не придёт. А за тобой — тем более.

Впрочем, заверение на кузнеца подействовало не шибко-то успокаивающе.

Последней в ряду привезённых ценностей, изученных магистром, стала шкатулка. Захария надел заранее приготовленные перчатки, размотал ткань, в которую она была завёрнута, покрутил в руках перед лицом и зачем-то понюхал.

— Кто-то пытался её открыть? — резко выдохнув воздух носом, поинтересовался он, выстрелив в кузнеца взглядом весьма и весьма недовольным.

Такой взгляд и взрослого-то мужика к месту пригвоздил, а Макс и вовсе присел слегка, хотя ему и сотой доли этой тяжести не досталось.

— Да-а, там… Эдакая история приключилась…

— Любопытный человечек жив? — не проявив к приключившейся истории интереса, поинтересовался колдун.

— Не ведаю, — кузнец пожал плечами. — Не проверял.

— Ты к несчастному прикасался? — рассматривая шкатулку, спросил Захария.

— Нет.

— И правильно сделал.

Магистр поставил коробочку на стол, снял перчатки и сделал несколько неясных движений пальцами. Со стороны могло показаться, что у него просто начался тремор, но тут Макс разглядел в воздухе вспыхнувший круглый светящийся сигил с непонятными, но, кажется, запутавшимися между собой очертаниями, воспаривший над шкатулкой, и что-то похожее на сверкающие нити, привязанные к кончикам ногтей Захарии. Парень с замиранием сердца наблюдал за тем, как колдун, дёргая пальцами, будто паук распутывает этот горящий клубок из символов и знаков, выстраивая линии в правильном порядке, и стоило ему закончить, свет и сигил пропали, а вырезанные на шкатулке чёрные знаки вспыхнули и выпарились с коробочки подобно перекипевшей воде. Только потом Захария бесстрашно открыл уже не представлявшую угрозы шкатулку и медленно достал из неё три склянки, запаянные стальными крышками, с переливающейся огненно-золотой жидкостью внутри. Поднеся их к свету, он проверил осадок, покрутил их из стороны в сторону и, удостоверившись, что разводы достаточно густые, выставил склянки в ряд перед собой.

— Есть предположения, что внутри? — едва заметно растянув потрескавшиеся губы в улыбке (Максим готов был съесть ботинки на спор — слышал, как с треском рвётся сухая кожа), спросил колдун, посмотрев на кузнеца.

— Драконья кровь, — без запинки выпалил Спар.

— Верно, — Захария кивнул. — И не просто дракона, как ты успел заметить, а ещё живого. Даже представлять не хочу, каким образом магистру Пропертине удалось её достать.

— Что ж ты с эдаким количеством творить-то собрался? — присвистнул здоровяк, вытягивая шею, но не рискуя приближаться. — Её хватит, чтобы полкоролевства на воздух поднять.

— Помимо того, что живая кровь дракона обладает взрывоопасными свойствами, Спар, — в голосе магистра на ровном месте зазвенел металл. — Она в шесть раз укрепляет оружие и доспехи. Ты, как кузнец, точно должен об этом знать.

— Да ты не думай, я ничего эдакого не уразумел…

— Как и большинство жителей Эпиркерка. И Эпиршира. И полуострова.

Губы колдуна дёрнулись вверх, обнажив на краткий миг синие дёсны и острые белоснежные зубы. Максим на всякий случай отступил на полшага. Образ члена Триады всё больше и больше напоминал ему хищного, умного и расчётливого, а потому ещё более смертоносного зверя. Зверя, не брезгующего человеческой кровью.

— Да я бы в жизни не…

— Неважно, — махнул ладонью колдун. — Чтобы ты совсем успокоился, скажу, что кровь эту мне доставили по распоряжению короля Хэдгольда. Пропертина, насколько тебе известно, служит ему верой и правдой не первый десяток лет.

— Как — короля?

Магистр скрестил у груди руки и посмотрел на собеседника взглядом, полным раздражённого веселья. Эдакая смесь гнева и радости, устроившаяся в этом жутком человеке вполне с комфортом.

— Меня иногда так и подмывает ответить «каком кверху» на подобные вопросы, — беззлобно, но нервно сказал он. — Не суть. Ты и сам можешь догадаться, что это значит.

— Война, — упавшим голосом произнёс кузнец.

Макс почувствовал, как разрывается его мозг. С одной стороны, судя по их диалогу, он вот-вот окажется в эпицентре военных действий, где люди будут убивать друг друга и умирать друг за друга. Война не несла в себе ничего хорошего и благопристойного, он знал, что это только кровь и грязь, а все, кто считают иначе, просто не видели смерти людей на поле боя своими глазами. С другой стороны, разве это не замечательная возможность показать всё, на что способен молодой Путник?

— Весьма прозорливо, — похвалил Захария.

— Но… с кем?

— А кто, по-твоему, сильнее всех из наших соседей раздражает Хэдгольда лично и Эпиршир в целом?

Он явно не должен присутствовать при этом разговоре. Вот прям точно-преточно. От осознания своего никому тут не нужного присутствия Максиму стало не по себе. Ему и до этого-то было не шибко спокойно в полумраке кристально вылизанной лавки наблюдать за действиями могущественного и явно недоброжелательного человека, а уж теперь, грея уши на политических интригах, стало вовсе нехорошо.

— Дендрием никогда не пользовался популярностью за их… радикальные взгляды на общественный порядок, — тактично улыбнулся Захария, снова берясь за шкатулку. — Впрочем, лично я не стану долго плакать, если Хэдгольд и его армия сотрёт их со всех карт.

— Но король, стало быть, велит драться и тебе, — возразил на свой страх и риск Спар. — Ты и прочие… стало быть, ну…

— Да, да, можешь не продолжать, — доставая из шкатулки второе дно, о существовании которого Максим даже не подумал бы подозревать (настолько коробочка казалась неглубокой), кивнул магистр. — «Триада — важная боевая единица нашего королевства, перед которой не устоит ни одна вражеская армия» и всё в таком духе. На память не жалуюсь.

— И ты станешь… ну…

— Воевать? — Захария улыбнулся уже совсем недобро. — Как говорится, посмотрим, как пойдёт. А пока…

Он опустил обе руки в шкатулку и бережно извлёк потрясающе тонкой работы курительную трубку, выточенную из кости какого-то животного. Кремового оттенка, элегантная, с невероятно искусной резьбой — настоящее произведение ремесленного мастерства. Удовлетворённо покрутив её в руках, колдун снял с головы увеличительный прибор, поднялся из-за стола и прошёл к комоду в узком коридоре позади торгового зала, покопался в маленьких ящичках, ссыпал в трубку табак и, сунув в чашу большой палец (кожа покраснела, и от табака тут же поднялась струйка дыма), с выражением нескрываемого блаженства затянулся.

— Прекрасно, — слегка севшим голосом произнёс он, выпуская изо рта и носа клубы фиолетового дыма. — Просто превосходно. Её-то я и ждал. При всех его раздражающих недостатках, Айгольд умеет подбирать взятки.

— Погоди, мастер, — Каглспар явно встревожился услышанной новостью куда сильнее, чем ожидал чародей, ибо новость нарушала все планы на спокойную жизнь. — То, что ты поведал — это вовсе не шутки, это дело сурьёзное.

— На данный момент мне ничего не известно наверняка, — выдохнув ещё одну струю дыма, отмахнулся колдун. — Всё, что ты услышал — не более чем предположения старого, давно отошедшего от дел меня. Хэдгольд тайно прислал мне кровь дракона и велел сообщить, когда она дойдёт, не больше и не меньше. Что в голове у нашего правителя — не знает до конца, пожалуй, даже он сам. Куда уж нам понять его планы.

— Ты не страшишься?

— Чего? — Захария затянулся, и каждое следующее его слово сопровождалось выплеском дыма, завивающегося какими-то не совсем обычными спиралями. — Войны? Мне незачем её бояться, Спар. У меня нет вещи, за которую я мог бы переживать, и человека, за которого мог бы отдать жизнь. Поэтому я ничего не потеряю и ни за кого не умру.

Его холодные и спокойные рассуждения прокатились по душе и коже Макса куском льда. Парень наблюдал, как равнодушно ведёт нить своих рассуждений магистр, и ужасался тому, насколько можно бесстрастно относиться к чему-то вроде военной кампании королевства, в котором живёшь. Это и пугало, и восхищало.

— Кстати говоря, — вернувшись к столу, сказал Захария. — Мог бы и поблагодарить меня.

— Поблагодарить? — переспросил кузнец, хмурясь. — Ты не держи зла, я тебе всегда благодарен, но… за что на сей раз?

— Намекну, — колдун скрестил на тощей груди не менее тощие руки, вызывавшие у Макса ужас одним только видом. — Как добрались, без приключений?

Пока шарниры и винтики вращались в голове кузнеца с бешеной скоростью, Максим внезапно похолодел ещё сильнее. Да, он не отличался особой догадливостью на Земле, но тут вдруг на него снизошло сиюминутное озарение. Прозрение стало таким мощным и обезоруживающим, что он в последний момент сдержал удивлённый и разочарованный стон. Наконец, дошло и до Спара.

— Падальщики, — шепнул он. — Ты?

— А кто же? — хохотнул Захария, перенёс вес тела на одну ногу (тазобедренная кость выступила сквозь длинную футболку как пистолет в кармане) и вдруг кивнул в сторону Максима: — Он, что ли?

Подросток всё это время сомневался, заметил его вообще за широкой спиной Каглспара магистр или нет. Колдун ни разу на него даже не взглянул и вёл себя так, словно Макса не существует. А тут вдруг перевёл взгляд, и у парня все внутренности задрожали, как звенящие на холоде оконные стёкла. Уж лучше бы не смотрел! Ни враждебности, ни предвзятости — ровным счётом никаких негативных чувств чародей не вложил. Просто и сам по себе этот взгляд оказался невероятно острым, ледяным и… словно видящим вообще всё.

— Ну… я…

— Не продолжай, — усмехнулся слегка подобревший от специфического табака Захария. — Тебе и думать было особо не на кого. Когда я услышал вопль этого молодого человека… — магистр поморщился. — Словом, решил, что лучше будет вмешаться, иначе ценный кадр выйдет из строя. Как бы я потом с Бертшей объяснялся.

— Исполать тебе, — с искренним чувством произнёс Спар не слушавшимися губами. — Не передать, как ты нам подсобил.

— Могу представить, не трудись. Это тебе.

Захария вынул из третьего ящика стола мешочек — внутри приглушённо зазвенели монеты — и положил возле спортивной сумки. Кузнец забрал плату и живо спрятал во внутренний карман на груди.

— Никаких штрафов в этот раз, — довольно добавил колдун, удаляясь к дальнему комоду с табаком. — Спасибо за оперативную работу, можешь идти.

— Обожди, мастер.

На миг в комнате повеяло холодком. Потом Захария повернул к нему голову с уже куда менее доброжелательным выражением лица и вздохнул нетерпеливо:

— Если тебе нужна прибавка за разговор с Падальщиками, то скажу то же, что и в прошлый раз: здесь тебе не банк, проценты не…

— Нет-нет. Я… я по поводу… него.

Максим робко приблизился к кузнецу, нещадно прессуемый внимательным взглядом чародея к земле. Не зная, куда деть руки, он крепко прижал их к телу и старался лишний раз не показывать, как сильно беспокоится. Впрочем, получалось у него плоховато, и, чтобы сбросить хотя бы часть напряжения, пришлось покрутить немного пальцы за спиной.

— Представить тебе нового Путника желал, — неизвестно с чего вдруг начал мять край своей рубахи кузнец. — Это Максим, он… новый Путник, стало быть.

— Здравствуйте, — дёргано кивнул юноша.

Колдун стремительно просканировал облачение парня, его волосы и черты лица, а после вернулся к поиску чего-то очень для него интересного в комоде. Шуршали кульки с травами, птичьи когти царапали по дереву, когда случайно задевали стенки.

— Рад знакомству. Что-то ещё?

— Максим мне подсобил… переправить вот это всё. Ежели б мы в его суму артефакты не спрятали, нас бы через Эпфир не пустили без беды да проверок.

— Нехорошо использовать молодых Путников в корыстных целях, — на лице Захарии впервые за время их разговора заиграла вполне искренняя улыбка. — Наконец-то ты учишься потребительскому к людям отношению, Спар. Молодец. Ты его поэтому подобрал?

— Ч-что? Нет, нет…

— И зачем мне эта информация? Хотел познакомить? — Захария кинул на Макса контрольный равнодушный взгляд, как если бы решил перестраховаться на всякий случай и убедиться в том, что поступает правильно, а затем отвернулся окончательно. — Познакомил. До свидания.

— Максим к тебе в ученики желает.

— Похвальное рвение, — всё так же спокойно покивал колдун, сосредоточенно копошась в ящике с табаком. — По крайней мере, молодой человек умеет выбирать союзников. Но у меня есть дела куда важнее, чем возиться с новыми Путниками. Думаю, господин Михейр будет рад пригреть пацана, так что… в добрый путь, как говорится.

— Пожалуйста, магистр Захария, — обратился Макс.

Теперь холодом повеяло всерьёз. По ногам ударило ледяным потоком как из открытого холодильника, на столе с шелестом приподнялось несколько бумажных листков, пламя горевшей на стене свечи дрогнуло. Колдун положил то, что собирался достать, обратно в ящик, повернулся уже полностью и облокотился о комод острым локтем. Вторая рука уткнулась кулаком в бок — позу он принял довольно забавную, абсолютно не соответствующую настроению, которое источал.

— Нет, — просто ответил чародей. Мышца на его щеке нервно дёрнулась. — Если ты закончил…

— Вы же услышали, как я звал на помощь, — чувствуя, как пылают щёки, сделал шаг вперёд Максим, слабо отдавая себе отчёт в том, что делает. — Я могу что-то, пусть даже не умею этим управлять, смог же до вас дотянуться! Я — Путник, как и вы, я могу учиться, могу стать…

Захария вздохнул — и в этом вздохе прозвучало всё. Потом поднял глаза. Они с Максимом были приблизительно одного роста — может, маг и повыше слегка, но не более чем на пару сантиметров, — однако смотрел так, что Макс рефлекторно вжал в плечи голову и сгорбился. И, разумеется, благоразумно примолк. Не злоба и не презрение пригнули его колени к полу поближе — взгляд содержал в себе бесконечную утомлённость… и скуку — непреодолимую, как цунами, уничтожающую, сметающую всё на своём пути. Неотвратимую, как гибель. Непобедимую. Вечную.

— Две причины, — голосом таким же обесцвеченным, как его облик, заговорил Захария сквозь неплотно сжатые зубы. — Первая: в своей мольбе ты упомянул Каглспара. Глупо тратить силы и время на поиски товара и останков своего протеже по всему Паберберду, согласись. Вторая: ты визжал как свинья, а у меня чувствительный слух. Теперь просто поверь на слово: в любых других обстоятельствах я оставил бы тебя умирать. Факт, что ты явился из моего мира, меня не впечатляет — не первый и не последний, как говорится. А сейчас мне нет дела до того, чего ты там хочешь и что ты там можешь. То, что ты якобы смог «достучаться», как имел наглость и глупость предположить — не более чем галлюцинация самодовольного сознания. Выдохни, юноша, и покинь мой дом — в мире полно других мастеров.

В прозрачных глазах перетекали всполохи белого электричества, зрачки магистра сузились до размера едва различимых линий (они, как выяснилось, у него ещё и вертикальные были, как у змеи), но именно скука, сквозившая в каждом звуке, лишала Макса смелости даже дышать. Чародей видел и слышал всё это уже десятки, а может и сотни раз: он участвовал в одном и том же нескончаемом диалоге, в котором менялись лишь порядки слов в предложениях — и то, что теперь он видит перед собой не Максима, а сто-первого просителя, обезличенную массу мяса и костей, выдающую одинаковые реплики как автомат в кафетерии выплёвывает одинаковые банки, вынудило парня сжаться.

Вот только инстинкты велели бежать, бежать без остановки, куда угодно, не важно, куда именно — по какой причине тоскующее создание вызывало столько ужаса? Не могла же крыться причина в том, что скука мага ощущалась настолько бесконечной, что пугала своей массой и своим влиянием податливый рассудок Максима?

Макс не шелохнулся. Он больше не мог доверять собственным чувствам.

— Надеюсь, теперь мысль достаточно ясна и мне не придётся повторяться, — подытожил колдун.

Сил не было даже на то, чтобы кивнуть. И вместе с трепетом, который внушал несостоявшийся наставник одним своим видом, Макс ощутил, как медленно поднимается в животе негодование.

— Мастер, — осторожно позвал кузнец. — Максим мне подсобил… Ежели б не он, мне бы несладко пришлось.

— В отличие от большинства людей, я способен осознавать информацию с первого раза, — вежливо оборвал магистр, обратив лицо к Спару. — И что, по-твоему, это должно для меня значить?

— Что он могёт тебе пригодиться…

— Очень рад. За него — что он «могёт пригодиться» кому-то помимо себя. За тебя — что научился использовать людей в своих целях. Если это всё, то, как я уже сказал, вы можете идти… Я правда закончил, Спар, прошу тебя — не заставляй меня злиться.

Сколько времени прошло с тех пор, как Макс ощущал себя героем? День, даже меньше. Он стоял посреди деревеньки, где все ему улыбались, и чувствовал себя будущим богом, всемогущим и всесильным. Он думал, что может силой мысли разорвать врагов напополам, что ворвётся в мир меча и магии, толкнув дверь ногой, в сверкающих доспехах и с молотом наперевес — совсем как описывал предыдущих Путников Каглспар. Он тешился запоздало появившейся головокружительной надеждой, что Падальщики не устояли против его желания жить, и рисовал в воображении картины предвкушаемого триумфа. А теперь? Победа над врагами оказалась фикцией его мозга, подогнавшего факты один под другой; колдун, с которым он всё это время чувствовал связь, вышел на деле не только злобным, но ещё и очень решительным и надменным козлом, в привычку которого менять решения не входило, и вот Максу нужно вернуться послезавтра в Эпфир, с пьянчуге-Михейру, чтобы… чтобы что?

Негодование, рождённое из маленькой искорки, вспыхнуло на сухих дровах сердца ослепительным огнём. Пусть не он уничтожил угрозу, распылив «боль дорог» по кустам и земле. Пусть не он смог дотянуться мысленно до Захарии, а Захария сам услышал его сквозь пространство. Пусть он не всемогущий бог, вот-вот готовый переродиться в сверхновую.

Это не меняет того единственного факта, определяющего всё — факта, что у Макса по-прежнему нет выбора.

— Я не уйду из этого дома, — скрестив перед собой руки, заявил Макс, подрагивая. — Пока вы не согласитесь взять меня в свои ученики, господин магистр.

Смелый ход. Смелый и опрометчивый.

Колдун повернулся к нему, но на этот раз по дому не пронеслось ни холодного ветра, ни жутких настроений. Они посмотрели друг другу в глаза с секунду, магистр усмехнулся криво, приподнял ладонь…

И мир вокруг вдруг резко куда-то взлетел. Когда Максим понял, что не просто летит, а целенаправленно падает, уже поздно было группироваться и пугаться — его вынесло в открывшуюся входную дверь, перенесло через всю лужайку и с силой грохнуло спиной об брусчатку площади. От удара о камни позвоночником и боли в ушибленном затылке у него свело дыхание. С полминуты юноша приходил в себя, отгоняя навязчивые искры в глазах, кое-как приподнялся на локте, молясь, чтобы этот полёт не оставил пару-тройку сломанных костей в теле, а Каглспар к тому моменту уже успел покинуть особняк своим ходом. Дверь за ним сама по себе тихо и спокойно закрылась.

— Ты как, подлеток? — кузнец оперативно подбежал и помог ему подняться на ноги. В шее и пояснице у Макса что-то неприятно щёлкнуло. — Вот дурной ты, правду я твердил, что дурной! Почто полез к нему с эдакими выраженьями?

— Хотел… показать, что серьёзно… ух… настроен.

— По-дурацки ты настроен, а не серьёзно! — рявкнул Спар. — Вот ведь совсем башкой своей пустой не работаешь. Поднимайся, идём, нечего на дороге валяться, люди глядят. Отведу тебя к нам, побудешь с Бертшей, покуда завтра в Эпфир не отправимся.

— Нет, — упрямо покачал головой Макс, выпрямившись и полностью игнорируя реплики прохожих, ставших случайными зрителями его феерического изгнания. — Пойду к колдуну.

— Так ведь он тебя выставил!

— И что? — мотнул головой парень. — Поздно уже сбегать, поджав хвост, я и так далеко зашёл.

— Он тебя прибьёт, дурачина.

Подросток и сам об этом подумал. Допустил возможность, что после столь громкого самонадеянного заявления от него горстки пепла не останется при следующей встрече. Не на пустом же месте, в конце концов, все эти слухи…

Но что-то промелькнуло во взгляде Захарии перед тем, как он отправил Максима по параболе прочь из дома. Что-то нечитаемое, что-то непонятное. Что-то, что невозможно было назвать с уверенностью, не получалось идентифицировать. Нечто, совсем не похожее на злость — хотя и злости там тоже, безусловно, присутствовало с лихвой. То, как он усмехнулся, когда услышал обещание молодого Путника…

Словно в нём на мгновение проснулся интерес. Будто неотвратимая скука ненадолго отступила.

— А я попробую, — наконец решил парень и уверенным шагом двинулся к дому. — В своём мире я мёртв, а в этом мне терять нечего.

Он сомневался, пока топал по тропинке к крыльцу. Ещё поднимаясь по ступенькам, он сомневался в принятом решении. Но стоило ему занести над дверью кулак, и все сомнения улетучились. Он не мог ошибиться, он точно это заметил. Колдун заинтересовался. Ему, кажется, на миг стало даже весело. Хотя в этом человеке спокойно уживались радость и гнев, ощущения Макса не могли оказаться простым совпадением или игрой живого воображения.

Против воли вспомнив про «Бойцовский клуб», парень улыбнулся и трижды постучал.

Закономерно никакого ответа с той стороны не последовало.

Парень постучал ещё трижды и снова подождал.

Потом ещё раз. И ещё.

Дверь приоткрылась, когда он опять заносил руку, и из щели на него уставился белёсый глаз магистра.

— Я-хочу-у-вас-учи…

Дверь захлопнулась, обдав лицо юноши потоком прохладного воздуха. И вот с того-то момента Максим уже совершенно точно был уверен в том, что поступает правильно. Он постучался в очередной раз. Потом снова. И снова. Чем дольше он не получал ответа, тем более остервенело долбил по двери, пока не заболели костяшки пальцев — пришлось сменить руку, но бессмысленные попытки прорваться к колдуну не оставил.

А возле забора тем временем собиралась небольшая толпа. Люди с интересом наблюдали за его действиями и тихо перешёптывались, гадая, чем было вызвано подобное рвение неизвестного подростка к нелюдимому затворнику. Кто-то из предприимчивых умников предлагал сделать ставки — как скоро колдун превратит назойливого парня в ничто, — но народу преимущественно оказалось не интересно участвовать в спонтанном тотализаторе. Они уже видели нечто подобное, и видели не раз — никогда прежде подобная настойчивость не приносила достойных или желанных плодов, поэтому для местных молотящий по двери тёмно-синего особняка юноша — лишь проходное развлечение в перерыве между работой и обеденным променадом.

Когда дверь распахнулась во второй раз, Макс на миг допустил надежду, что Захария передумал. Но колдун схватил его за загривок и с неожиданной для столь истощённого тела силой потащил парня прочь с территории — потащил, не поднимая руки даже на уровень локтя, как нашкодившего щенка, практически волоча по земле: Максу пришлось в три погибели сложиться и следовать за ним на полусогнутых. Появление мага взбудоражило зевак: большинство поспешило оперативно удалиться, а те немногие, что остались, отпрянули от оградки как ошпаренные. Воцарилась тишина — никто даже шептаться не находил в себе решительности: магистра не любили в той же степени, в которой боялись. И так как сам колдун не произнёс ни слова, пока Максим пытался вырваться и, надрываясь, тараторил, что не уйдёт, покуда не будет принят в ученики, зрители подражали этому безмолвию. Захария буквально вышвырнул паренька как котёнка обратно на брусчатку — наставив ему на грудь указательный палец, он нарисовал в воздухе маленький плюсик, но Макс ничего не почувствовал (хотя ему и померещилось, что на него наложили какое-то смертельное проклятье) и только несколько секунд спустя догадался опустить взгляд: на груди в районе сердца появился и теперь ярко сверкал сквозь футболку фиолетовым цветом небольшой «икс».

— Господин магистр, что…

— Это чтобы духу твоего на пороге моего дома больше не было, — холодно объяснил колдун, демонстративно отряхивая друг о друга руки. — А теперь шагай отсюда.

— И куда вы мне предлагаете идти?

— Да мне без разницы, — пожал плечами магистр, возвращаясь домой. — Куда хочешь. Мир большой, разберёшься.

— Но… Подождите! — крикнул ему вслед, поднимаясь, Макс.

В следующее мгновение дверь закрылась. Максим естественно предпринял попытку подойти к дому ещё раз, но неожиданно для себя увидел поднимающуюся над забором прозрачную стену с фиолетовыми всполохами, которой раньше здесь однозначно не было — и вовремя увидел, нужно отметить, поскольку едва не вписался в неё на полном ходу лицом. Прислонив руку, он почувствовал твёрдую невидимую преграду, и понял, что теперь постучаться в дверь не выйдет, как ни старайся.

— Эй, подлеток! — позвал кто-то из толпы.

Путник обернулся. Мужчина с проседью в волосах и с большим животом семенил навстречу, перекатываясь на коротких кривых ногах, и довольно посмеивался. Влажный лоб, залысина — «озеро в лесу»… Неприятный тип.

— Чем это ты так нашему магистру насолил, что он запретил к дому своему приближаться? — спросил незнакомец, искрясь самодовольством.

— Не важно, — отряхиваясь, буркнул Макс. — Не ваше дело.

— Давненько никто своим ходом оттуда не выходил, ежели до такой злобы его доведёт, — усмехнулся мужчина: впрочем, на особняк он косился с трепетом. — Повезло тебе, малец, мог бы уже и не дышать. Чёй-то ты к нему так рвёшься?

— Не ваше дело, — повторил парень настойчивее.

— Ладно, не говори, — неизвестный махнул пухлой ручкой. — О делах магистра лучше не знать. Ну, удачи тебе, сумасшедший!

Бля… И вот чего подходил, спрашивается?

Максим проводил странного персонажа взглядом и обессиленно опустился на бордюр пешеходного тротуарчика. Каглспар, чуть в стороне наблюдавший это представление с невозмутимым выражением, подошёл довольно спокойно и так же спокойно сказал:

— Этот торгаш дело балакает, подлеток. Повезло тебе. Не испытывай ты судьбу, идём домой.

— Не пойду я никуда.

— Да полноте…

— Ну вот куда ты мне идти предлагаешь? — взвился ни с того ни с сего Макс, поднимаясь на ноги: сказалось и напряжение, не отпускавшее его последний час, и злость на колдуна, которую точно нельзя было теперь высказать адресату, и унизительный полёт спиной в дорогу на глазах у десятка незнакомых людей, и стресс от осознания собственной скоропостижной кончины, и вынужденное обитание в незнакомом мире… Словом, были у него причины психовать. — К Михейру? Чтобы с утра до ночи дышать его перегаром? Или, может, к тебе в мастерскую, ножи ковать до старости лет? Куда мне идти, Спар, скажи мне? Есть какие-то предложения?

Кузнец хотел было прикрикнуть, но увидел в глазах Макса что-то нехорошее — что-то, что справлялось с воспитательными беседами гораздо лучше самого кузнеца — и, подчиняясь здравому смыслу, решил промолчать. Как-никак, он гораздо дольше жил на свете и мог теперь прикинуть, каково парню было всё это вытерпеть. Горячая молодая кровь — совсем не то, что прохладная взрослая, об горячее обычно ошпариться можно.

— Я ж твержу: к иным магистрам пойдём… — предложил Каглспар.

— Ну уж не-е-ет! Теперь я отсюда вообще никуда не денусь, — вопреки внутреннему порыву плюнуть на всё и послать зазнавшееся ходячее пособие по анатомии на хер, заявил парень, садясь на тротуар. — И никаких других магистров не надо, ясно? Лучше, чем этот, всё равно не найти, ты сам так сказал. И если раньше ещё был шанс, что я передумаю, то после такого к себе отношения — хрена с два! Вот раз он такой крутой, то пусть что хочет со мной делает, а я его прямо здесь буду караулить. Не хочет в доме разговаривать по-человечески — на улице подожду. Мы люди не гордые! Выходит же Захария хоть иногда, верно?

— Изредка, — сдвинув к переносице лохматые брови, подтвердил нехотя верзила.

— Вот чтобы момент не проморгать, останусь сидеть прямо здесь. Если надо, и ночью тоже. Я ему так на мозги накапаю, что добьюсь своего.

— Он тебя скорее убьёт, чем вытерпит.

Максим посмотрел на полупрозрачный защитный экран, созданный из магии по воле магистра. Бледные вспышки на фоне неба видны практически не были.

— Не убьёт.

День вышел невесёлым. Проходившие мимо люди старались к подозрительному парню, рассевшемуся на краю пешеходной дорожки, не подходить, но комментировали подобное поведение, в выражениях не стесняясь: очевидно, в Эпиркерке бродяг не любили и относились к ним с недоверием и даже презрением. Впрочем, а где их любят… После полудня группа молодых людей в одинаковой светло-синей униформе прошла мимо него аж трижды, громко рассуждая на тему бездомной молодёжи и гадая, куда подевались родители этого несчастного — старались говорить в голос, чётко, чтобы на конфликт, видимо, спровоцировать, а может, просто развлекались. Но Макс только поначалу возмущённо розовел и отводил взгляд — уже к концу второго такого променада нашёл успокаивающие аргументы и научился их игнорировать. Чужие люди, не понимающие сути его природы, не знающие о том, из какого мира явился к ним этот человек, не могли задеть за живое просто по определению… ну, или, по крайней мере, не должны были. Он их не знал, они его не знали — никаких точек соприкосновения. А если про банальную гордость говорить… Что ж, сам факт того, что Путник сидит тут и ждёт, пока дверь поросшего цветами дома откроется, много говорил о состоянии его гордости на данный момент. Боль в спине и затылке, тупая и ноющая, освежали воспоминания недавнего падения — и, признаться честно, комментарии студентов вряд ли способны были сильнее задеть его самолюбие.

Сидел Максим отчасти из соображений уже озвученной Каглспару логики. Но преимущественно — из принципа. Он такой путь проделал, чтобы теперь в грязи искупаться и обратно поехать? За сумку эту долбанную как за свою переживал, на кошмары эти насмотрелся, чуть не закончил у зомби-всадников в пасти — и для чего? Чтобы вернуться в Эпфир, в пыльную грязную лавку алкоголика, растерявшего последние капли самоуважения? Да ещё с таким позором?! Он готов был проторчать у дома магистра и этот день, и следующий, и следующий за ним… А потом, когда докажет свою ценность, если захочет, то уйдёт, громко хлопнув дверью. Сам.

Пустой желудок, однако, с планом категорически не согласился и протяжно завыл, стоило услышать, сколько ещё времени в него не положат пищу. Зад и поясница поддержали протест: они уже давно возмущались против дежурства все следующие сутки на холодной неудобной мостовой и в подтверждение своего отказа принялись ныть ещё агрессивнее. Но принцип есть принцип, твёрдо объяснил мозг. А значит, решил он, будем сидеть, даже если вы все здесь единоразово отвалитесь у Макса ко всем чертям.

К концу второго часа дежурства пришлось как следует прогуляться и нагрузить себя немного физически. Человек, совершавший посреди площади стандартную для спортсменов Земли разминку, жителям Эпиркерка представлялся, наверное, эдаким городским сумасшедшим — блаженным, по собственной дурости решившим остановиться возле местного дома с привидениями. Потягиваясь, крутясь из стороны в сторону и разогревая застоявшиеся суставы, юноша вспоминал о том, с каким упоением готовился к очередному заплыву: ещё месяц назад жизнь казалась простой, линейной и предсказуемой, пускай и слегка безрадостной. А теперь у него полный шиворот приключений — аж не знаешь, куда выгребать.

Зато интересно, — успокаивал себя Максим, вращая головой. — И магия есть.

Правда, по-прежнему оставалось загадкой, сможет ли этой магией управлять сам Макс. Падальщиков разметал по округе не он, других оказий проверить себя в деле не предоставилось — и хотя Каглспар был очень убедителен, когда рассказывал о чудесных способностях всех без исключения Путников, верилось в это с трудом. Вот в «Гарри Поттере», скажем, у героя силы проявлялись почти с детства — то со змеёй в зоопарке поговорит, то покоцанная злой тётушкой причёска за ночь восстановится… Он много раз убеждался в своей уникальности задолго до того, как попасть в школу волшебства.

Самым трудным был период с четвёртого часа по пятый: именно тогда в душе Макса родилось максимальное количество сомнений и угнетающих мыслей. С начала шестого часа почётного караула неприятные размышления о собственной ничтожности сменила усталость. Последние деньки лета начинались-то с прохлады, а вот финалом оставшегося под открытым небом человека не пощадили — когда солнце принялось постепенно катиться к горизонту, из футболки Макса спокойно удалось бы выжать с литр жидкости не самого приятного запаха.

Я всё больше становлюсь похож на бомжа, — заключил он и опустил на скрещенные на коленях руки голову.

Уже почти стемнело, когда к нему подошёл кузнец с тарелкой и кувшином.

— Бертша велела отдать, — сказал он, ставя буханку хлеба с куском мяса на камни рядом с Максом и протягивая ему крынку молока в руки. — Когда проведала, что ты магистра пожелал измором взять, собралась было идти тебя отговаривать.

— А чего не пришла? — бросаясь на еду, поинтересовался парень вполне искренне: у него как-то не сложилось об этой женщине впечатления, что её можно без особых усилий остановить от реализации задуманного.

— Я уболтал.

Путник покосился на собеседника недоверчиво, но тут же вернулся к стремительному уничтожению продуктов. Правильно расставленные приоритеты — залог долгой и счастливой жизни, как говорится.

— Чего это?

— Поразмышлял над твоими словами. И уразумел, что ты прав, стоит попытаться.

— Серьёзно? Одобряешь мою забастовку?

— Нет, — покачал головой Спар. — На улицах токмо вовсе последние люди обитают. Но и сдаваться не предлагаю. Думается мне, что можно поумнее способ-то отыскать, как к мастеру подобраться.

— Порази меня. И какой это, интересно?

— А мне почём ведать? Это твоя задача, не моя, — кузнец усмехнулся. — Я своё на три жизни вперёд отдумал, Максим. Твой черёд голову ломать.

— Не вижу в своём плане никаких белых пятен, — резче, чем хотел, отрезал парень, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Спасибо, что накормил. Захария не будет сидеть там вечность, когда-нибудь ему понадобится… ну, не знаю, продуктов купить каких. Даже если есть запасы, не станет же великий маг от простого меня по подвалам прятаться! Так что это вопрос времени, Спар, вот увидишь.

— Ты скверно с ним знаком.

Не дожёванный ещё кусок мяса замер в промежутке между зубами. Макс прикинул, насколько велика вероятность того, что кузнец окажется прав, и поднял на него встревоженный взгляд.

— Что, станет, думаешь?

— Он, случается, вспыхивает, это верно, — Каглспар задумчиво почесал подбородок. — Но куда как чаще покоен аки змей. Ему усидчивости не занимать, подлеток, он в логове своём из вредности и принципа может и год сидеть.

— Нет, ну год-то я точно на дороге не проживу…

— Твержу тебе, поедем со мной в Эпфир завтра. Михейр, может, и пьёт аки скотина, но многому тебя обучить способен.

— Я уже принял решение, — отрезал парень. — Спасибо, остаюсь.

Здоровяк раздражённо отмахнулся.

— Вот ведь баран упёртый… Шут с тобой. Сиди. Но ежели помощь потребуется, можешь к Бертше идти, она тебя в беде не бросит. Я, право, ей не поведал, что ты заявиться можешь, однакось, думается мне, она и сама об том в курсе.

— Спасибо… Правда, Спар, большое спасибо.

— Осторожнее здесь по ночам, — предупредил кузнец, забирая тарелку, и поднялся на ноги. — В столице, балакают, душегубцы всяческие заводятся.

— Чего? Кто?!

— Да шучу я. Шучу.

И Спар, посмеиваясь, неторопливым шагом удалился.