Ученик Истока. Часть I

Шкатулка, завёрнутая в тряпицу

Деревня, к которой так рвался Каглспар накануне вечером, оказалась приятной и милой на вид, словно сошла с иллюстраций к русским народным сказкам.

Двухэтажные домики (если считать чердак за полноценный этаж, разумеется) четырьмя ровными рядками были выстроены друг напротив друга, образуя две параллельные дороги. Одна вела к деревенскому центру — дому старосты, не шибко чем-то отличающемуся от остальных ни архитектурой, ни размерами. Вторая, куда шире и качественнее — собственно говоря, сам транспортный тракт и есть — проходила село насквозь и тянулась дальше, в сторону столицы. Так и выходило, что три четвёртых части всех жилых домов расположились по левую сторону от торгового пути, а одна четверть — по правую, и практически все эти правосторонние здания относились к постоялому двору со множеством отдельных корпусов. Мест, правда, свободных оставалось всего четыре, когда измученные кузнец и Путник прибыли далеко за полночь в это чудесное заведение — очевидно, выстроенный на славу трактир «У Кунвары» пользовался популярностью.

Широкий внутренний двор, отделённый от большой дороги массивным главным корпусом местной таверны, хозяйка засадила цветами: почти что у каждой двери стояло по пузатому глиняному горшку, полному воздушных голубых гортензий, двуцветных гайлардий с острыми лепестками, полупрозрачных анемонов с бесчисленным множеством пушистых чёрных тычинок или пёстрых фрактальных шаров георгинов. Вдоль тропинок брызгами лиловой краски на зелёном полотне травы цвели альпийские астры, а уж сколько повсюду распустилось космей, петуний и бархатцев — жизни бы не хватило, чтобы сосчитать! Постояльцы, восприимчивые к красоте и искусству, восхваляли талант владелицы к садоводству. Однако встречались и постояльцы, восприимчивые к пчелиному яду — от них доброе слово звучало гораздо реже.

После плотного завтрака Максим вышел на веранду главного корпуса — длинного и прямоугольного, чем-то похожего на привычную парню «хрущёвку», с дощатым фасадом, выкрашенным в тяжёлый и довольно мрачный красно-шоколадный оттенок. Слегка смягчали первое впечатление белые наличники и рамы на окнах и дверные косяки — однако без дикого плюща, буйно разросшегося практически до крыши и так же буйно цветущего сотнями розово-фиолетовых цветков-колокольчиков, здание всё-таки не создавало бы впечатление гостеприимного и тёплого места отдыха. Юноша осмотрелся, совмещая удовлетворение любопытства и лёгкую разминку шеи — слишком мягкие подушки толком ничего не держали, и проснулся он с тянущей болью в плечах, — в приподнятом настроении побродил взад-вперёд по крыльцу и, решив, что ничего страшного с ним в этой деревеньке не произойдёт уж точно, решил прогуляться.

«Сначала налево, потом направо, потом переходишь, если на горизонте чисто» — учил его Стёпа переходить дорогу. Маме не удалось вразумительно донести до младшего сына основы безопасности на проезжей части: скорее всего, она была слишком занята заработком денег, чтобы держать в голове такие бытовые мелочи, а может, осознанно возложила на старшего брата часть ответственности, приучая таким образом обоих своих детей не только думать, прежде чем делать, но и присматривать друг за другом, когда её нет рядом. Как бы то ни было, именно Стёпка рассказывал Максу о том, когда нужно переходить дорогу и где, куда сначала посмотреть и с какой скоростью шевелить ногами…

Да. Максим помнит, насколько умел его братец быть доходчивым.

«В обычной машине примерно полторы тыщи килограмм, — спокойно проводив взглядом быстро унёсшуюся за угол „девятку“, сказал будущий наркоман и дебошир, а тогда — десятилетний мальчишка без переднего зуба. — В тебе — двадцать. Полторы тыщи и двадцать — что легче остановить?.. Вот то-то. А теперь представь, что случится с двадцатью килограммами мяса, если в них на такой вот скорости влетит полторы тонны металла…»

Сначала налево, потом направо, потом переходишь, если на горизонте чисто.

На горизонте было чище некуда. Несмотря на утренние часы, тракт до Эпиркерка оставался абсолютно пустым — ни в одну из сторон не скакало наездника и не ехало повозки, но Макс, даже на слух определив, что никакой лихач из-за угла на «девятке» не выскочит, на автомате повторил то, что повторял каждый раз при переходе дороги. Была ли это память детства или посттравматическая память, оставшаяся после гибели, но с недавних пор отношения с транспортом у парня не складывались. На ту сторону он на всякий случай добрался рысцой.

Повсюду бегали курицы: копошились под ровно приколоченными досками заборов, топтались по грязным оврагам, мелькали, гоняясь друг за другом, в кустах и промеж домов с идеально выбеленными стенами. Их квохтанье раздавалось со всех сторон — бодрые после спокойной ночёвки, они сновали по округе в поисках насекомых или неосторожно обронённых крошек и семечек, без страха прыгали юноше прямо под ноги и, казалось, вовсе его не замечали. Куда сильнее их интересовало до отвала набить брюхо.

Вот из чьего-то дворика выплыла группа гусей — длинношеие, крупные, жирные птицы, покачиваясь на тонких красных лапках, важно топали след в след, будто репетировали строевой шаг, и пёрышки — одно к другому, как с картинки — лоснились от утренней росы. Впереди идущий, стоило ему обратить внимание на постороннего человека, вдруг остановился и, широко раскрыв крылья, с силой ударил ими несколько раз по воздуху — остальные, поворачивая маленькие головы с карими глазками то одним, то другим боком, изучали и пока никакой реакции на пришельца не показывали.

— Так, я тебя не трогаю и ты меня не трогай, — помня прекрасно каникулы у товарища в деревне, Максим аккуратно перешёл на другую часть улочки. — Идите куда шли, ребята.

Долго ещё гусиный предводитель провожал удаляющегося Путника цепким взглядом, но, к счастью, преследовать его не стал. На полянке недалеко от последней черты домиков паслось стадо бурых коров — все как на подбор толстобокие, с длинными и почему-то витыми рогами, они мирно уничтожали сорные травы, изредка обмахиваясь хвостами-метёлочками и даже не посматривали в сторону села. Одинокий бык с рогами настолько громадными, что больше смахивал на водяного буйвола, за толстую цепь был прикован к глубоко вбитому в землю колышку и призывно и, как показалось Максу, немного грустно мычал во всю глотку в сторону своих товарок — девчонки старательно его зов игнорировали. Раз, два, три — молодые телята, ещё с длинными ногами и ушами, скакали и резвились возле матерей, бодрые, счастливые, как и все дети.

— Ясно теперь, — улыбнулся юноша, переведя взгляд на быка. — Получили от тебя чего хотели.

Вчера всего этого великолепия было не видать, потому как въехали они на территорию жилого пятачка королевской земли в кромешном мраке. Усталые, раздражённые, голодные и нервные, кузнец и его случайный попутчик проявили куда больше интереса к тарелке горячего супа и койке, чем к устройству местного житья-бытья. Но теперь, когда утро только вступало в свои права, полюбоваться всласть Максиму ничто не мешало. На постоялом дворе, единственном на много километров вокруг, их приняли радушно, накормили вкусно и комнату предоставили замечательную. Хозяйка лично сопроводила новых гостей в их «номер», лишними и неуместными вопросами о происхождении Макса никому не докучала — словом, произвела впечатление не менее благостное, чем вся эта деревенька. Кузнец, плативший за их банкет, без зазрения совести занял кровать, а Путнику досталась кушетка, но жаловаться он на условия обитания не собирался. В конце концов, и так неплохо: опрятно и чисто, простынка (вернее, её местный аналог) свежая, владелица преклонного возраста — дружелюбная хохотушка, другие жители деревни — улыбчивые и работящие. Рай, а не условия.

Действительно, рай, — признал парень.

И почему-то нахмурился.

Пока трудолюбивые крестьяне, выкарабкавшись из светлых и чистых как на подбор домишек, принимались за работу, Макс, постаравшись особо не бросаться в глаза, наблюдал за их действиями и размышлял. Бесспорно, находиться в такой благоустроенной деревеньке приятно: повсюду грядки, ровные как по линейке, высаженные практически по законам золотого сечения плодоносные деревья, опрятное зверьё, добрые лица со всех сторон… Ровные дороги, чистота, узорчатые наличники, нигде ни ямки, ни ветки случайно упавшей, ни навоза кучки. Странная деревня, словом.

Казалось бы — любуйся да радуйся, что где-то в мире остались ещё вот такие уголки. Но Путник, чем дольше всматривался в детали, тем сильнее нервничал — и сам не мог до конца сформулировать причину, почему.

В поникшем расположении духа возвратился Максим к постоялому двору. Вездесущие курицы, игнорируя потенциальную опасность, исходившую от пересечения тракта, уже добрались до небольшого садика, разбитого возле главного входа в мрачный прямоугольник трактира. Спар, проснувшийся и уже позавтракавший, судя по всему, с крынкой в широкой мозолистой руке вышел на веранду и прислонился к одной из балок, держащих покатую крышу над крыльцом. Щурясь не то от солнца, не то спросонья, он напомнил парню жирного и избалованного всеобщей любовью кота — пушистого, лоснящегося сытостью и вечно пребывающего в состоянии лёгкой дрёмы.

— Чего ты на них с эдакой любовью глядишь? — спросил кузнец, заметив, как Макс неотрывно пялится на клюющих невидимые зёрнышки пеструшек возле порога.

— Давно не видел живых куриц в их естественной среде обитания, — ответил парень задумчиво.

— А что, в вашем мире птицу не держат?

— Держат, конечно, но только в совсем глухих деревнях. Там, где легче вырастить самому, чем добраться до районного магазина. А так — к прилавку их доставляют уже ощипанными и без головы, в городе никто живности не держит… Ну, кроме котов каких-нибудь, собак там, попугайчиков…

На мгновение ему почудилось, словно одна из куриц поняла смысл его рассказа и покосилась на Путника крайне недоверчиво своим чёрным навыкате глазком. Но Максим зарёкся удивляться чему бы то ни было в этом новом и странном мире — сомневается и сомневается квочка в правдивости услышанной истории, ему-то до этого какое дело. Впрочем, в следующую же секунду она вернулась к своему увлекательному занятию и больше на разговаривавших двуногих внимания не обращала.

— Попугайчиков? — переспросил Каглспар, хлебнув из крынки. — Это что ещё за звери?

— Птички такие, — парень как мог изобразил пальцами размеры волнистых попугаев. — Обычно маленькие, но некоторые наши смельчаки умудряются и большие породы заводить. Они, если считать с хвостом, во-от такие вырастают, — и он отмерил длину попугая ара.

По блеску в карих глазах Макс определил, что гигантские домашние птицы сильно его собеседника заинтересовали.

— А чем эдакая животина кормится?

— Кормом, — пожал плечами Путник и, увидев выражение лица напротив, воскликнул: — Да серьёзно! У нас есть зоомагазины, туда корм для птиц уже в упаковках привозят, а из чего его делают на заводе — понятия не имею.

— На… заводе?

— Это большая такая производственная территория, — пояснил как мог Макс. — Там много чего делают, в зависимости от того, какой завод чем занимается. У нас в мире практически всё на заводах производят — еду, мебель, машины…

— Как та, что тебя сюда отослала?

— Ну… Такие, как та, что меня сюда «отослала», как ты выразился, на заводах только собираются. А делаются они в гаражах.

Жалко, что некому было оценить его шутку. Она показалась парню достаточно смешной, чтобы озвучить в присутствии какого-нибудь другого Путника, но кузнец из другого мира, что называется, «не выкупил».

— И чегой там с этими кормами?

— Кормами. Да ничего особенного: наверное, какое-нибудь зерно, какие-нибудь витамины…

— Вита… ась?

— Витамины, — юноша для проформы стряхнул с верхней ступеньки крыльца несуществующие пылинки и неторопливо уселся на солнышке, подставляя ласковым ещё пока лучам крепкие бледные руки. — Это… как бы тебе объяснить…

Здоровяк, обратившись в слух, примостился неподалёку.

— Вот смотри: поел ты, скажем, яблок. Яблоки состоят из разных микроэлементов.

— Подлеток, ты ноне с кем балакаешь? — выпученные глаза Каглспара говорили сами за себя: он не понимал ровным счётом ни единого словечка.

— Не перебивай, сейчас объясню. Вот есть у тебя яблоко: в его состав входит много всего. Вода, углеводы, жиры, клетчатка там, и витамины. Про воду не надо объяснять?

— Нету в яблоках никакой воды, — категорически замотал головой кузнец. — Там токмо сок!

— Так сок-то из чего состоит? Из воды и глю… ну, сахара, короче. Витамины — тоже компонент условного яблока. Благодаря ним у нас организм нормально работает. Каждый витамин отвечает за конкретное какое-то свойство: в яблоках, например, витамин группы А. Это значит, благодаря нему хорошо работают глаза.

— О как, — глубокомысленно изрёк Спар.

— Самый классный, отвечающий за зрение, витамин — это бета-каротин. Название сложное, но фиг с ним. Он содержится, например, в морковке. Правда, без жиров он толком не усваивается, поэтому просто так жевать морковь и надеяться, что улучшится зрение — бессмысленно. А вот вприкуску со сметаной — уже другой разговор. Поэтому и важно знать органическую химию — чтобы питаться эффективно и полезно. Хотя… — Макс усмехнулся. — Что-то мне подсказывает, что в вашей стране нет проблем со здоровым питанием.

— Да, едим мы здорово, — ещё не до конца разобравшись и в половине услышанного, подтвердил кузнец и поспешил сменить тему: — Где ты шлялся? Днём с огнём тебя не доищишься.

— Решил прогуляться по деревне, — парень махнул рукой в сторону идеально побеленных домиков на той стороне тракта и вновь, не осознавая истинной причины такого перепада настроения, нахмурился. — Хотел посмотреть, как местные живут.

Спар проследил за его взглядом — с минуту они молча рассматривали раскидистую облепиху в чьём-то саду, — после чего, привыкший доверять Путникам и их предчувствиям, невероятно проницательно считал чужое волнение.

— И как оно? Поглядел?

— Поглядел, — кивнул Макс. — Не понравилось.

Кузнец фыркнул — впрочем, не только удивлённо, но и несколько настороженно.

— Эк! И что ж тебе не любо?

— Да как-то всё… слишком, понимаешь?

— Не уразумел.

Сложно объяснять другому человеку то, чего сам не осознаёшь в полной мере. Парень прищурился, в задумчивости вытянув губы трубочкой, причмокнул с досадой и запустил в волосы руку.

— Вот в том и проблема, Спар, — признал он нехотя. — Что я тоже… «не уразумел». Просто плохое ощущение от этого места. Не так выглядят нормальные деревни: где-то, может, у сарая доски должны были отойти, где-то забор просесть, где-то курицы дорогу обосрать. А тут… идиллия какая-то.

— Так то разве дурно, что за порядком следят? — кузнец отмахнулся. — Вы, Путники, к грязи и вороху, быть может, привыкшие. Но здесь люди живут честные, работящие и за домом смотрят как за святыней.

— Да я же не говорю о том, что везде обязательно должна быть разруха…

И тут Максим примолк.

А действительно, почему хоть где-нибудь да обязан оказаться какой-нибудь недочёт? Юноша не хотел кривить душой и признавался в этом честно, что определённые ожидания от сельской местности — да что там определённые, вообще все — у него в сознании сложились по образу и подобию деревень из родной страны. Половина заброшена, другая угасает на глазах — в государстве, где годами не могут починить единственный пешеходный мост через реку, соединяющий деревню и продуктовый магазин, где пенсионерам приходится по пояс заходить в ледяную воду зимой, чтобы купить хлеба, крохотные селения по определению не могли выглядеть так, как здесь.

Но в Паберберде же всё по-другому. В Паберберде монархия, здесь каждый клочок населённой земли облагорожен и окружён заботой не только местного населения, но и правящей династии. Здесь нет всеобщего стремления переехать в большой город, здесь люди — по-прежнему крестьяне, живущие тем, что смогут вырастить или поймать. И если Путник правильно помнил уроки истории, в средние века крестьян было процентов восемьдесят от общего населения каждого королевства, на вот таких вот маленьких сёлах держалась — и держится и здесь, судя по всему — экономика целой страны. Так почему их дом — их святыня, выстраданная ежедневным тяжким трудом на полях и на пастбищах, должна у стороннего наблюдателя вызывать жалость или тоску?

«Да потому что здесь идеально, — шепнул на грани слышимого правдивый голос Стёпы в его голове. — А идеального не существует».

— Ладно, поедем-ка, Максим, — поставив кувшин на порог, сказал здоровяк, вышел из-под спасительного крыльца на яркое утреннее солнце и сладко потянулся. — Немного осталось до Эпиркерка. Останавливаться нигде нужды нету, так что, быть может, даже к ночи доберёмся…

— Не смей, — парень сплюнул трижды через левое плечо и постучал по деревянному дверному косяку. — Ни слова про безопасный маршрут без остановок. Сглазил уже.

— О-хо-хо, так ты, подлеток, в приметы веришь? — глаза кузнеца блеснули. — Не ведал я, что они у вас есть, в вашем мире.

— Есть, и много, — Макс нахмурился: он понятия не имел, только ли в России существует такой культурный феномен, как примета, а потому привирать не стал: — Про другие страны ничего сказать не могу, сам не в курсе, но в моей в них до сих пор верят. Хотя у прогрессивного общества они считаются пережитками прошлого.

Объяснять, кого причисляют обычно к «прогрессивному обществу», он не решился. На всякий случай. По вполне типичному рассуждению среднестатистического жителя города-миллионника, кто-то вроде Каглспара на прогрессивного человека не тянул, а оскорблять товарища на ровном месте — поступок не только необязательный, но и гадкий.

Они медленно отвязывали отдохнувшую за ночь от неприятных приключений Плушу от колышка, слушая, как на лугу протяжно мычат коровы, как с шипением носятся гуси друг за другом, как стучит в колодце неподалёку деревянное ведро, и во всём этом деревенском великолепии душе Максима захотелось петь. Он почувствовал, словно за его спиной раскрываются крылья, словно воздуху тесно в его груди и хочется кричать, чтобы выпустить голос на прогулку, и мир вокруг стал необычайно сладким и родным. Парень знал из учебников и рассказов ныне покойной прабабушки, что примерно таким же был уклад его предков, и понял, что на волю рвётся не крик из его глотки, а его кровь. Генетическая память, в существовании которой до сих пор сомневаются — память, передающаяся неуловимо, необъяснимо, память куда более крепкая, чем-то, чему учат родители или окружение.

Встреча с Падальщиками осталась глубоко и далеко позади, будто случилась когда-то давно и вообще не с ним, а в этом моменте было только бесконечное голубое небо удивительной сияющей красоты и трава, щекочущая оголённые щиколотки. Была Плуша, задорно бодавшая его покатым носом в плечо, были капустницы, порхавшие от одной гортензии к другой, был дикий плющ, поросший так густо, что в некоторых местах не просматривался фасад таверны.

И предвкушение. Сладостное предвкушение того, как он ворвётся в новый мир со своими невероятными возможностями и, пожалуй, будет способен поразить ими даже Захарию. Ведь тот в своё время людей прикосновениями сжигал заживо, а Макс умудрился взорвать четверых Падальщиков, разметать по всей округе как ребёнок мечет конфетти — и не касался ни одного даже близко! Два Путника, уничтожающие жизнь с лёгкостью, обязательно должны найти общий язык, ведь так?

Вернулось ощущение всемогущества, пьянящее голову. Что ему там, в сущности, осталось сделать до полного триумфа? Немного практики, немного древних книг и свитков — или как там магистр Хаоса хранит свои знания, в каком формате? — и всё. А дальше — грандиозная победа над любыми трудностями и…

И возвращение домой.

— Ты погляди-ка, экие молодцы! — присвистнул вдруг кузнец, указывая куда-то вбок. — Вот что монета-то животворящая творит.

Макс посмотрел в направлении, указанном Каглспаром, и приметил двух молодых парней, оттаскивающих ворох веток подальше от их телеги. Дно повозки Спара уже было обложено толстым слоем хорошо утрамбованной соломы. Работяги покивали им приветственно, не отвлекаясь от работы, и вскоре вместе с охапкой ветвей удалились вниз по дороге, довольно насвистывая какой-то незамысловатый мотивчик. Невзирая на довольно высокую уже температуру воздуха и физический труд, ни пятна на их рубахах юноша не заметил, и предательское ощущение неестественности происходящего вновь посетило его голову.

— А я ж, поди, токмо что хозяйку попросил нам подстилку соорудить, — довольно заметил Спар, подводя кобылу к оглоблям телеги. — Шустро они, ладные ребята.

— Слушай, — провожая массивные широкоплечие фигуры взглядом, в задумчивости протянул Макс. — Ты вообще часто тут бываешь? В смысле, в этой деревне?

— Доволе, — кузнец кивнул.

— А кто тут местная власть?

— Король Хэдгольд сам и есть, — он посмотрел на младшего товарища как на простуженного. — Дикий экий вопрос.

— Да нет, я имею в виду, в этой деревне есть кто-то вроде… мэра?

— Староста-то? Имеется, как ж ему не быть. Шестой десяток разменял, Пульвеник-то, а всё носится как кот с клубком, суетится, хлопочет. Кунвара — хозяйка двора, на котором мы ночевали — дочка его. Ладно, Максим, трогаем — пихай суму да поехали.

Поразительно всё-таки, как слово на человека действует. Казалось бы, просто набор звуков, несущий в себе определённое значение и следующий за ним нарратив, а сколько эмоций может перевернуть с ног на голову одним своим появлением. Вот и у Макса всё резко оборвалось внутри, похолодело и осыпалось подобно корке льда с лобового стекла автомобиля.

— Ты чегой бледный эдакий?

Со всеми этими грёбанными встречами с чудовищами, со всеми этими ночными путешествиями, изматывающим заселением и мечтами о собственном величии он так замотался, что выпустил из головы самое важное. Он совершенно забыл про сумку.

— Максим, не пугай меня. Сызнова в припадке биться станешь? Поведай, что стряслось.

Он оставил её в телеге. В никем не охраняемой телеге на заднем дворе постоялого двора. На всю ночь.

— Я, кажется, вещи в комнату вчера не забрал, — мяукнул Макс жалобно и испуганно, не отрываясь глядя на повозку, словно она была заколдованная и в любой миг могла на него с осуждающим воплем броситься.

Раздался протяжный уставший стон над самым ухом, но Максим побоялся даже покоситься в сторону своего спутника и бесплатного извозчика, не то что полноценно взглянуть ему в глаза. Да и, признаться, стоило бояться. Сумку забыть — это не слово дурное ляпнуть, не наорать с перепугу и не подшутить неудачно. Это, как говорят на Земле, «фиаско, братан». Грязно и весьма витиевато выругавшись, кузнец схватился за копну своих бурых волос и с таким остервенением потянул в разные стороны, что Путнику показалось — ещё немного, и он надвое раскроит себе череп. Белый, как полотно, и злющий. Как сатана во плоти. Не переставая рычать (слова его преимущественно состояли из мата такого высокого уровня, что любой архитектор бы позавидовал), Спар метнулся к телеге и бросился копошиться в подстилке здоровенными своими дрожащими от испуга ручищами. Беспощадно вороша утрамбованное сено и вгрызаясь взглядом в медленно обнажающееся дно, он как коршун высматривал ставшие уже хорошо знакомыми очертания пропитанной водоотталкивающим средством ткани. Разумеется, ничего он там не обнаружил.

— Нету, — упавшим голосом подтвердил кузнец, словно одно это слово выносило им с Максом смертный приговор. Отчасти приговор и правда был вынесен — магистр вряд ли выпишет за утерю товара премию. — Ясно дело нету, она ж тут столько времени стояла… Максим, мать твою! Я тебя почто проучил-то с вещицами твоими, пустая ты башка бестолковая!

— Да я…

— Что — да я?! Что, твою душу, ты мне тявкнуть могёшь?!

— Это вообще твоя была ответственность — хреновину эту довезти! — скороговоркой выпалил парень, отходя на всякий случай от разъярённого кузнеца на несколько шагов. Он даже успел пожалеть о том, что вообще открыл рот, но слово, как говорится, не воробей.

— А сума — твоя! — заорал здоровяк, побагровевший настолько сильно и резко, будто от ярости ему перекрыло дыхание: вены на широком горле и на без того красном лице взбухли так, что едва не порвали кожу. — Мать твою за ногу, Максим, ну как так-то!

Путник молился, чтобы Каглспар не удумал выместить вспыхнувшую злость на тщедушном по сравнению с ним пацане, понимая, что даже убежать, если что, некуда. Да и не получится. Выносливости-то парню не занимать — профессиональный пловец, как-никак, — а вот скорости…

— Эка беда… — впрочем, Спар всеми силами пытался успокоиться. Как бы ему ни хотелось, поколотить паршивца с дырявой памятью и выпустить пар без серьёзных увечий всё равно не выйдет — одним ударом бы приговорил. — Эка беда-то… Надобно выдохнуть… утихомириться и поразмыслить.

— Может, те двое стащили? — осторожно предположил Макс, указывая в сторону ушедших с охапкой веток работников. — Давай спросим, может случайно…

Кузнец его уже не слушал. Гигантскими прыжками он понёсся как бык на корриде по дороге — аж земля задрожала, — а Максим в очередной раз оказался прав: удрать от разъярённого возничего однозначно невозможно. От него вообще никому, кажется, не удалось бы спастись. Даже скаковой лошади.

После секундного промедления парень помчал следом, обгоняя ничего не понимающих жителей деревни, распугивая домашнюю птицу (гуси в ответ попытались напасть со злобным шипением, но быстро отстали) и бесконечной мантрой прокручивая в голове только одно: лишь бы пропажа нашлась. Без неё шансов попасть к магистру не оставалось никаких.

Ещё издалека послышался взбешённый крик Спара, и Максим, опасаясь, что дело дойдёт до мордобоя, а его не позвали, поднажал. За поворотом, между двух домов, стояли недавние работнички со всё той же грудой веток и вполне искренне разводили руками, пока кузнец во всю глотку на них орал, пытаясь как-то выяснить местоположение сумки. Орал, надо отметить, нечленораздельно, поэтому сложно было наверняка определить истинную причину замешательства безымянных крестьян, и наверняка дошло бы до рукоприкладства — это был лишь вопрос времени, — если бы какой-то сухопарый мужчина лет под шестьдесят не похлопал спокойно верзилу по плечу. Надо сказать, с задачей он этой справился, только когда встал на цыпочки.

— Добрый человек, не голосил б ты эдак, — попросил бойкий старикашка. — Я глуховат, а всё одно каждое словечко услыхал.

— Нам очень нужно найти мою сумку, — сказал Макс, не дожидаясь, пока неуравновешенный и явно неадекватный кузнец нагонит волну ещё и на старикашку. — Я Путник, там…

— Смекнул, смекнул, кто ты таков будешь, милок, — покивал старикан, поворачиваясь и добродушно улыбаясь. — И тряпки твои иноземные вижу, и лицо твоё нездешнее. Вижу, кто ты таков. А про сумку твою, чой-бы это ни было, мои внучки не ведают, это точно. Они мальчики порядочные, они б чужого не взяли. Говорят — не видали, значит, не видали.

— Правду дед говорит, — виновато и нервно сцепил руки один из работников. — Мы как подстилку менять собралися, то не было в телеге ничего. Клянусь, не было!

— Кем же быть-то надобно, чтоб Путника обобрать! — поддакнул второй с жаром. — У нас эдаких в деревне нету, это точно!

— Так что мы, по-твоему, сами её посеяли? — вновь вскипел уже было слегка пришедший в себя Спар. — Да нынче на народ честной телегу, мать её за колесо, нагоняем? Ты мне это решил балакать, подлеток безбородый?!

— Не знаю, куда там ваша вещица делась, добрый человек, а внучки мои точно не брали, и кричать на них не надобно, — гнул своё бесстрашный старикашка. — Мы тута все порядочные, никогда бы никто не украл ничего. Но, коль надобно, мы вам её поискать подсобим, это точно.

Кузнец долго стоял, сжимая и разжимая громадные кулаки, будто хотел сомкнуть их на шее кого-нибудь из присутствующих (у Макса даже сиюминутного сомнения не возникло в том, что конкретно его шея — однозначно в группе риска), потом постарался придать лицу спокойное выражение и отвёл юношу чуть в сторону.

— Балакай-ка правду, дружочек, — прорычал он ему на ухо. — Могли мы её на берегу ночесь оставить аль нет?

— Точно нет, — для пущей убедительности покачал головой парень. — Помню, как мы её в ветках спрятали и листвой прикрыли, чтобы снаружи не видно было.

— И я помню. Но проверить надобно было, вдруг что.

— Мог это кто-то не из местных сделать?

— Может быть, и мог. Люди хорошие, идите-ка сюда, — позвал Спар. Работники, справедливости ради, подошли не слишком-то охотно, но вот как раз такое поведение Максим прекрасно понимал. — Поведайте-ка, проезжал чрез деревню кто-нито ночесь?

— Не видали, правда, — виновато покачал головой один из молодых. — Спали мы, работы-то с лихвой хозяйка даёт, за дорогой времени нету следить.

— Быть может, и проезжал, но точно бы у хозяйки остался, — поддакнул второй. — Один трактир-то на всю округу, а людям не жрамши делать дальше нечего, следующая-то станица ужо у Эпиркерка.

— Тогда идём к Кунваре, — рявкнул кузнец. — Станем спрашивать.

— А что, ценное что было, в сумке-то этой вашей, господин Путник? — тихо шепнул первый, покраснев: обращаться к странникам из других миров было для него, видимо, за большую честь. — Вы не бойтеся, мы вам подсобим её возвратить, это точно.

— Да вещи мои были, — распространяться Макс не планировал, но и врать не стал. — Для вас-то это неважные штуки, а для меня как память очень дороги.

— Мы вам подсобим, точно подсобим! — встрепенулся рабочий: вид его, правда, показался юноше не шибко довольным. — Раз для вас важное, а для нас — нет, значится, и не должны были далеко увезти, выбросили где-нито…

— Коль, право, какому-нито скупщику не свезли, — шепнул его брат. — Кто-нито из знати любят из вещей иноземных собирать… эти, как их… сборки.

— Коллекции?

— Да, они! — радостно подхватил крестьянин. — А так-то это вы верно сделали, что на чужих подумали. У нас вся деревня порядочная, у нас никогда никто не воровал. Вот наверняка кто проездом здеся был и вашу вещь уволок.

Безрадостная вырисовывалась картина. Вот так по безалаберности они и просрали важные артефакты, без которых к чародею путь закрыт. А всё так неплохо шло — и магия сработала в самый важный момент, и встречали их везде хорошо и с радостью…

Точно.

— Спар! — Макс дёрнул его за локоть. — Магия!

— Что — магия? — огрызнулся кузнец.

— Я могу попробовать применить свои силы! Что-нибудь вроде заклинания слежения или…

— Ты не могёшь ещё ни черта, подлеток, так что губу-то закуси и не мешайся, ради богов, под ногами!

Жёстко. Но справедливо. Спесь сбилась быстро, и пускай мечтающий о великих свершениях девятнадцатилетний юноша не слишком воодушевлённо воспринял правду, правда от этого никуда не девалась. Им действительно только и оставалось, что надеяться на хорошую память событий прошлой ночи у хозяйки постоялого двора.

Женщина… повела себя странно. Как показалось Максу, она ожидала, что гости вернутся: встрепенулась, несколько неестественно улыбнулась им и вышла навстречу с немного встревоженным взглядом. Лицо у клиента-кузнеца не выражало ровным счётом никакого намёка на денежную благодарность, поэтому рассчитывать на хорошее было так же глупо, как зимой ждать дождя.

— Кунвара, голубушка, — пророкотал как отдалённый раскат грома Каглспар. — Мы с тобою, поди, лет с десяток знаемся. К тебе нонче никто не заезжал опосля нас? Токмо не юли.

— Как не заезжать-то, заезжал, — беспокойно ответила она, подбоченившись. — Двое молодцев. Крепкие, коренастые — эдакие бычки. Пили, ели и дальше ехали.

— Не прознала, куда они путь держали, молодцы твои? Аль чего приметного в них углядела?

— Обыкновенные… Такие, ну… Молодые ребята, русые, волосы кудрявились. Лошадки иноземные — ножки длинные, сами ладные, с нахрапом, крупы в яблоках… А про путь-то как не прознать, прознала — к Эпиркерку они, стало быть, скакали, — ещё тревожнее ответила немолодая женщина и вцепилась в подол платья пальцами. — А что стряслось, Спар?

— Да увели у нас вещь одну важную, — ответил мужчина, сдерживая злость. Получалось у него так себе. — Давно от рассвета уехали?

— Так, поди, за час до того, как солнышко-то поднялося, — совсем уж испуганно пролепетала хозяйка. — Недавно, недавно, может быть, нагоните ещё… коль поскорее поедете.

— А к телеге нашей подходили?

— Не видала я, кузнец, честное слово не ведаю! Но, надо думать, подходили, раз вещи-то вашей нету больше.

— А ты-то сама как, подходила?

Женщина побледнела, её щеки покрылись розовыми пятнами, а глаза округлились и увлажнились.

— Да ты что же эдакое молвишь-то, кузнец, — схватившись за сердце, простонала она, напомнив Максу учительницу в их начальной школе. Та тоже при любой удобной возможности угрожала инфарктом. — Да ты что же, меня, что ли, за вора да разбойника держишь? Мы ж стокмо лет с тобой знаемся!

— Ладно тебе, Кунвара, не шуми. Знаться-то знаемся, но как не спросить…

— Понимать-то понимаю, да обидно шибко, — покачала головой она: слёзы в глазах тут же высохли. — Как ж ты так-то, мы ж стокмо лет…

— Заканчивай, всё! — кузнец шумно выдохнул: у него не оставалось времени и моральных сил разбираться с женскими обидами. — Пора нам, скакать надобно.

— Езжай, кузнец, отсюдова, — отмахнулась она, опираясь рукой о прилавок. — Ищи свою пропажу.

Каглспар стремительно покинул таверну и к тому моменту, как его догнал Макс, уже успел вскочить на облучок.

— У них часа два форы, не шибко, — решительно цедил он. — Мы теперича пустые едем совсем, так что прыгай на козлы, быть может, и догоним.

— Всадников? Мы же с телегой за спиной.

— Сядь, велено! — рявкнул Спар. — Или что думаешь-то, мастер тебя видеть пожелает без коробочки его?

При любых других обстоятельствах спорить дальше Макс бы не стал. Он покорно вскарабкался бы на облучок, вцепился бы в край доски руками и бессильно наблюдал за тем, как возничий выводит кобылу на дорогу.

При любых. Но только не при этом.

Непокорный внутренний голос шептал на ухо: что-то не так. Какое-то необъяснимое чувство — вернее даже, предчувствие — сработало само собой, не давая ногам оттолкнуться от земли, а рукам — подтянуть тело наверх. И пускай возничий глядел на молодого Путника с яростным нетерпением, пускай он уже набирал в грудь побольше воздуха, чтобы по-медвежьи зареветь, это никак не мотивировало Макса поторапливаться.

— Слушай, — шепнул парень и этим несоответствующим ситуации шёпотом сбил намерение кузнеца вновь перейти на злобный ультразвук. — У тебя нет ощущения, что нас обманывают?

— Кунвара бы в жизни ни у кого не украла, — ответил Каглспар: ответил, впрочем, не слишком уверенно, словно и сам уже позволил зерну подозрения родиться на иссушенной страхом земле своего сознания.

— Тогда почему ты её спросил, не подходила ли она к повозке, раз не сомневаешься в её честности?

Замечание на редкость справедливое — особенно если учесть, что принадлежало оно именно Максиму. Кузнец ещё какое-то время сосредоточенно смотрел на него сверху вниз, а потом, не шелохнувшись ни единым мускулом, отвёл взгляд в сторону.

— Ты пойми меня правильно: я её впервые в жизни вижу и не могу знать, какой она там человек, — поспешил объяснить парень, пока у собеседника наметился перерыв между паникой и слепым преследованием неизвестных всадников. — Просто не сходится.

— Ты это о чём?

— Как бы тебе объяснить…

— Как есть вещай, чёрт бы тебя!..

— Ведут эти твои товарищи себя странно, вот и всё, — балансируя на грани между уравновешенностью и встречной агрессией, выбрал всё-таки не пороть горячку Максим и в целях самоуспокоения запустил в волосы пятерню. — Давай отъедем от деревни, и я поясню.

— Почто отъезжать? — не понял кузнец.

Макс усмехнулся и вскарабкался на облучок по соседству с растерявшимся окончательно Спаром.

— Господи, ты прямой как сосна, — доброжелательно улыбнулся он. — Просто поверь: лучше сделать вид, что мы поверили в эту байку и помчались в погоню.

Братья-работники шибко радостно крикнули вслед: «Удачи вам, господин Путник!», и это последнее, что успел различить юноша — Каглспар, саданув вожжами по бокам Плуши, поднял лошадь в галоп. Повозка загромыхала по дороге и помчалась к Эпиркерку, роняя выбитую поисками солому на тракт и поднимая в воздух столп пыли, деревня быстро осталась позади, и как только они повернули за небольшой пролесок, телега остановилась.

— Ну? — нетерпеливо повернулся к нему здоровяк.

— Давай проанализируем информацию, которой обладаем, — рискуя отхватить за избыток непонятных кузнецу сложных и длинных слов, предложил Максим и принялся загибать пальцы. — Сумка всю ночь — или какую-то часть ночи, зависит от того, соврали нам или нет, — находилась в телеге, под толстым слоем веток. Так? Так. В вашем мире принято забирать личные вещи из повозок, прежде чем уходить на ночёвку, или только ты такой мнительный?

— Ну, ежели кто своим скарбом не дорожит, могут и оставить, — с очевидным намёком на конкретную личность пробасил Каглспар.

— Значит, забирают, — парень колкость проигнорировал, осознавая, что сейчас куда важнее как можно скорее взвесить все «против» и «за». — Со слов Кунвары мы имеем двух всадников, которых она, кстати, очень хорошо запомнила и сразу же описала их внешний вид…

— И что с этого?

— То, что, во-первых, ты её об этом не спрашивал. Как если бы она заранее знала, что ты не из праздного любопытства интересуешься, а не можешь досчитаться каких-то своих вещей.

— Ну, до того и своим умом догадаться можно, — возразил кузнец. — Почто мне про абы кого выспрашивать, коль я их не искать собрался?

— Твоя правда, — секунду поразмышляв, кивнул Макс, абсолютно не сбитый с толку. — Но есть «во-вторых». Она запомнила и цвет волос, и телосложение, и лошадей — и описала всё это вплоть до деталей. Знаешь, как определить, что тебе лгут? С тобой делятся мельчайшими подробностями — сходу, о которых ещё не спросили. Потому что врущему человеку так гораздо проще — он как бы рисует образ и себе, и тебе. Да и сколько через её таверну проезжает людей, Спар? Хорошо, это было ночью, поэтому, может, они ей и запомнились — но вряд ли она выходит на улицу лично провожать каждого своего постояльца и рассматривает их коней!

На это кузнецу ответить оказалось нечего.

— Но хрен с ними, с деталями — может, у неё гениальная память. Хрен с тем, что она вела себя так, словно знала, что мы вернёмся, и слишком быстро подорвалась — предположим, быстрая реакция на открывающуюся дверь — это часть её работы или привычка. Даже хрен с тем, что она слишком нервничала, когда с тобой говорила — предположим, это можно списать на твой устрашающий вид. Но здравый смысл не обманешь. На одной чаше весов — два наездника, посреди ночи остановившиеся поесть и переночевать на постоялом дворе, сонные, уставшие, отбившие себе жопы о сёдла, а с утра решившие покопаться именно в нашей телеге в поисках вещей, которые у местных принято забирать с собой в комнаты. На другой чаше весов — двое крестьян, меняющих в нашей повозке ветки на сено по твоей просьбе и приказу хозяйки, имеющих и возможность, и время, чтобы забрать и припрятать где-нибудь сумку, а нам спокойно спиз… кхм, соврать, что ничего не видели, ничего не знаем. Что вероятнее?

— Крестьяне, — мрачно согласился кузнец. На дне его глаз уже вспыхнуло пламя негодования и гнева. — Так почто ж мы уехали? Надобно возвратиться и…

— Куда, по-твоему, они понесут находку? — перебил Макс. — К Кувраре этой.

— Кунваре.

— Да хоть курве, я о том, что она отпираться начнёт, если мы туда заявимся, — напомнил Макс. — За сердце опять схватится, и ты, добрый человек, ей поверишь. Да и обыск в трактире проводить мы не имеем права. Какие у тебя будут аргументы? Предчувствие подростка? К тому же, переворачивать всё вверх дном — это трата времени, пусть даже если предположить, что никто не попытается сопротивляться. А они попытаются. В конце концов, постоялый двор большой, куча домов, а деревня — ещё больше. Они спокойно могли зарыть её за каким-нибудь отстойником, и ищи-свищи.

На сей раз кузнец даже рта не раскрыл, верно предположив, что у Макса есть выход и из этой ситуации.

— Мы лучше просто где-нибудь в засаде посидим и понаблюдаем, что они делать станут. Скорее всего, увидев, как мы с полными гнева штанами уносимся в сторону города, никто не додумается подождать денёк-другой, а сразу полезут копаться в наших шмотках. Там и сцапаем.

— Недурно, — пораскинув мозгами, кивнул Каглспар. — Так и поступим.

— Правда, есть одно «но», — парень поджал губы. — Есть вероятность, что я ошибаюсь, и подозрительное поведение хозяйки мне привиделось. Доверимся моему чутью и вернёмся — можем потерять всадников, если эта Кунвара нас не обманула. Но если обманула, а мы поедем за всадниками, которых, может, и не было вообще, то она успеет припрятать сумку.

— Возвратимся, — решил здоровяк, кажется, ещё до того, как начал сомневаться Макс, просто искал подтверждение своим мыслям. — Коли нас обокрали наездники, а Кунвара правду поведала, то не солгала и про то, что они двинулись к Эпиркерку. А там токмо одному человеку удастся продать краденое, так что вещицы наши и так и эдак попадут в руки магистра. Знамо дело, когда он уразумеет, как так сталось, что суму не я привёз, а те бедолаги, от них мало что останется…, но воров и не жаль. Так и поступим. Вот токмо не ясно ещё ничего. Не поверю я, что она так солгала нагло, в глаза. Мы ж столько лет друг с дружкой знаемся, у своих красть — дело последнее.

Идиотский какой-то день. Очередной. Сначала как угорелые по деревне бегали, работничков этих искали, потом хозяйку трактира допрашивали, теперь вот катаются туда-сюда как дураки… Странный мир, полный проходимцев и с тотальным отсутствием камер видеонаблюдения, создавал какое-то просто до смешного большое количество проблем. Пора бы как-то умнеть начать. Например, перестать верить каждому слову каждого прохожего и думать, прежде чем в погоню бросаться.

— Ну тебя, подлеток, поучать меня ещё станешь, — отмахнулся раздосадованный Спар. — Испугался я, вот и не рассудил, что да как может статься. Да и, быть может, она правду поведала, а ты ужо всю деревню готов в мошенники приписать.

Макс не сразу догадался, что это не собеседник обучился дару телепатии, а он сам последнюю мысль вслух произнёс. Стало неудобно. Хотел было парень как-то оправдаться, но потом понял, что вообще-то ничего неправильного или грубого не сказал — Каглспару в его возрасте действительно стыдно должно быть, что у него не выработалось критического мышления. Что, собственно, он и сообщил.

— Ты палку-то не перегибай, усёк? — кузнец покосился на него недовольно. — Стыдить меня ещё стыдилка не доросла.

Они долго пререкались, пока возвращались, но вот вдали показалась крыша крайнего домика, и странствующие синхронно стихли. Не хотелось здоровяку верить, что его вот так обвести можно вокруг пальца, но по лицу читалось с лёгкостью: чем ближе они подъезжали, тем сильнее он убеждался в верности Максимова чутья.

Кузнец съехал с дороги, пока их не заметили, отпряг Плушу, чтобы она могла пока спокойно попастись неподалёку — в лес ручная кобылка и не подумала бы убежать, — и подкрался к краю пролеска на корточках. Путник юрким кроликом примостился рядом и во все глаза принялся глядеть на прекрасно просматриваемый постоялый двор.

Народ деревни вёл себя странно — столпились у входа в трактир, побросав рутинные обязанности, и явно чего-то ждали. Привлечь их внимание могли либо новые указы короля (а мимо Макса со Спаром никаких вестников из Эпиркерка не проезжало, это однозначно), либо перспектива нажиться на чужом горе. Несколько минут спустя Кунвара вышла из своего заведения: за лямки она несла в руках спортивную сумку Максима. И, надо отметить, несла по-женски — осторожно. Деревенские жители, как и предполагал юноша, оказались достаточно просты и не подумали, что лучше будет переждать: в этом мире королевство не обдирало крестьян до нитки, и люди выросли пусть и трудолюбивыми, но совершенно бесхитростными — поэтому решили разобраться со свалившимся на их голову богатством, пока владельцы не сообразили, что да как. Спар уже подорвался было выйти к ним и как следует высказаться, отобрав своё, но парень вовремя схватил его за локоть.

— Посидим и посмотрим, — предложил Макс, наблюдая за тем, как работники-братья ставят сумку на забор в окружении практически всех жителей деревушки. — Интересно, что они задумали… Блин, ну это, конечно, сильно. «Кем надо быть, чтобы Путника обобрать?», главное. Вот кем, оказывается! — он против воли улыбнулся. — Порядочный простой народ, что б их… ещё и помочь её искать хотели. Говнюки.

Сначала на всеобщее обозрение вытащили пакет с его плавательными принадлежностями. Целлофан бережно развязали, осмотрели и даже обнюхали каждый предмет — полотенце и плавки, оставленные преть в туго затянутом пластике, воняли, надо полагать, недостаточно сильно, потому что никто особо не морщился, — а после развесили по забору. Достали обмотанный проводами мобильник (Максим тут же пожалел, что предложил последить за их действиями, особенно сильно его взволновала судьба наушников), ключи, зарядку — её особенно долго почему-то крутили в руках и передавали друг другу для более подробного изучения.

Потом добрались и до свёртка.

— Рискнут, интересно, открыть шкатулку? — прищурился парень, вытягивая шею.

— Они, быть может, и простаки, да не дураки. На вещице этой защитные чары стоят, чтобы абы кто её не открыл, знаки высечены… Нет, ну ты погляди, дураки всё-таки.

Тот из крестьян, что желал «господину Путнику» удачи, размотал ткань, в которую Каглспар завернул шкатулку, и поставил добычу на видное место, чтобы все могли по достоинству оценить её красоту и изящность. Правда, надо отдать ему должное, к самой древесине, из которой была сделана вещица, не прикасался — держал через тряпицу. Люди обступили находку и, не слишком близко к ней склоняясь, долго и молча осматривали полированные грани ящичка с выщербленными по всей крышке символами, приглушённо переговариваясь. Видимо, решали, кому её открывать честь выпадет. Наконец, здоровенный детина с рябым лицом вышел вперёд (зрители разумно подались на несколько шагов в стороны) и занёс руки над загадочной находкой.

Стоило пальцам коснуться шкатулки, его дёрнуло, как от удара электрошока. На самых высоких, судя по всему, мощностях: тело выгнуло дугой и парализовало, мышцы вздулись по рукам и ногам в чудовищных спазмах. По волосам скользнули змеями какие-то зеленоватые искры, детина пошатнулся, да как стоял, так пластом на спину и обрушился — аж облако пыли поднял. Бабы, визжа, кинулись поднимать его на ноги и хлопать по лицу, да только если верить Каглспару, простыми воплями делу было не помочь. Какую бы магию ни наложили на шкатулку, действовала она не только безотказно, но и очень радикально.

Макс прикрыл рот рукой, но всё равно не смог сдержать сдавленного смеха. Ему это светопреставление казалось забавным: воришки получили по заслугам. А вот кузнец хмурился — он-то, в отличие от юноши, хорошо знал и Захарию, и его торговых партнёров, понимал прекрасно, насколько серьёзными могут для нерадивого взломщика чужих шкатулок оказаться последствия магического отравления.

— Вот идиоты-то, ей-богу, у колдунов таскать, да ещё и лезть к краденому голыми руками, — бубнил Спар, потирая переносицу пальцами. — Пойду я, мы ужо с лихвой потешились.

И он танком попёр сквозь кусты. Максим остался в безопасности и наблюдал презабавное зрелище, как жители деревни, завидев кузнеца, пытаются совместить приятное с полезным: оттащить от разъярённого обворованного человека своего соседа и при этом не попасть здоровяку под руку. Бегали люди бодро, ещё и отбиваться пытались, но похищенное сокровище решили вернуть владельцам, от греха подальше. Добивающим аргументом, надо полагать, стала всеобщая уверенность в опасности для жизни и здоровья окружающих, исходившей от загадочной шкатулки. Мужчина носился по открытой местности, как кот, попавший в мышиное гнездо и не успевающий убить всех одновременно, распугивал быстро прячущихся по домам деревенщин и грозно и вместе с тем грустно покрывал их благим матом.

Узнать, остался ли поражённый защитным заклинанием детина в живых, Макс не успел — Каглспар оперативно затолкал пожитки в сумку, покричал им вдогонку немного ласкового и нежного, возвратился широким шагом и забросил многострадальный товар (шкатулку он обратно завернул в ткань и убрал подальше) в повозку.

— Довольно с меня оказий, довольно! — сокрушался он, возвращая Плушу на законное место промеж оглоблей. — Мало того, что другам ужо доверять нельзя, так ещё и отстаём, шибко отстаём. Не понравится мастеру, что я запаздываю, может и недоплатить за задержку-то. Сдаётся мне, что источник этих несчастий — ты, Максим, потому как прежде ничего эдакого не случалось!

Путник тут же предположил наличие у колдуна еврейских корней, шпильку в свой адрес он даже не расслышал.

— Надо ж было додуматься-то, у своих красть! — разочарованно продолжал бубнить кузнец весь следующий час: повторял он примерно одно и то же, только на разный лад слова подставлял. — У своих же, не у чужих! Я с Кунварой знаешь сколько знаюсь ужо? А вот так вот со своими поступить — это до чего ж надобно опуститься! И ведь недурно живут-то, Хэдгольд их пальцем не тронул, хотя от столицы поселились — рукой подать! Но им все блага, все удобства — а они!..

Макс его нравственных страданий не разделял и разделять не собирался. В привычном ему мире и друг мог что-нибудь слямзить, если сильно приспичит. Конечно, не его конкретно друг — его знакомые так не поступали, — но вообще мелкое воровство существовало давно и являлось достаточно распространённой историей, не зря в судебной практике сперва отрабатывают ближайший круг общения жертвы. Банальная зависть или банальная нужда приводили обычно к не менее банальному финалу, и много возникало ситуаций, когда люди после попойки просыпались без заначек или бытовой техники. Да и чего уж греха таить, иногда в родном городе и убивали на ровном месте.

Вот только человеку, воспитанному в высокоморальных условиях, объяснять естественность низменных животных механизмов бесполезно: в картине мира Каглспара подобных «подлостей» не должно было существовать по определению. Только реальность, как оказалось, преподносила один подарок за другим.

— Хватит жаловаться, — спокойно сказал юноша, когда слушать негодующий трёп не осталось сил. — Лучше скажи спасибо, что мы догадались вернуться и нашли всё в целости.

— Эт да, Максим, — покивал неожиданно просто кузнец. — Исполать тебе.

— Мне-то за что?

— За то, что вовремя смекнул, как меня обманули дурно, — Спар нахмурился: переживал он несправедливость, судя по поведению, хуже ребёнка. — Ежели б ты не приметил, что к чему, гнались бы мы и ноне за придуманными всадниками до самого Эпиркерка. А там уж… Не подумай, что я всегда дурак эдакий, — он повернулся к нему с выражением смущения на лице и неловкостью в движениях. — Я обыкновенно способен увидеть, что да как, просто Бертшу жаль стало с ребятишками, уразумеешь? Я как помыслил, что с ними станется без меня…

— А семья твоя тут при чём?

— Без меня им оставаться нельзя никак, — пояснил, отворачиваясь, кузнец. — Я ж деньги зарабатываю, видишь? А коль меня не станет, на что они покушают, во что оденутся? А то, что мастер бы меня за потерю вещиц этих не простил, так то я тебе точно скажу, даже не сомневайся. Он мудрый и умный, а злой всегда на тех, кто его подводит. Ошибки прощает редко.

Спрашивать, действительно ли Захария мог убить Каглспара за проваленную доставку, не хотелось. У парня, конечно, возникли некоторые сомнения на этот счёт, но услышать однозначный ответ человека куда более осведомлённого… в общем, лучше было оставить эту тему.

— Хотя… про то, что он б меня укокошил — перегнул я, право, — помолчав, подтвердил кузнец его соображения и теперь. — А вот, скажем, руку мне повредить или лишить зрения…

Прекрасно, — поёжился Макс. — Только этой информации мне и не хватало для полного счастья. Господи, если ты есть, подай мне знак нахрен, потому что я уже сомневаюсь, стоит ли к этому чародею добираться вообще.

Его подмывало посмотреть на шкатулку вблизи. Пока кузнец не видел, парень осторожно расстегнул молнию своей многострадальной поклажи и заглянул внутрь. Край тряпицы как назло отогнулся, шкатулка лежала на самом дне, поблескивая полированным боком цвета молочного шоколада. Красивая вещь — и наверняка ценная сама по себе, раз способна предотвратить несанкционированное проникновение столь варварским и прямолинейным образом. Естественно, повторять судьбу полоумного крестьянина Макс не планировал и руки к ней благоразумно не тянул, но что-то завораживающее было в этом предмете. Что-то, что будто бы манило, соблазняло к ней притронуться.

Парень рывком отстранился от сумки, поспешно застегнул молнию и отсел подальше. Ну их, эти эксперименты над безопасностью. За последние три дня случайные товарищи и без того уже с лихвой превысили лимит удачливости.

Говорят, что человеческий глаз способен распознать свет от горящей спички на расстоянии двух километров. Так это или нет, Максу проверить в прошлой жизни не довелось, но во мраке ночи каменные стены Эпиркерка — примерно такой же высоты, как выяснилось при приближении, что и стены Эпфира, — подсвеченные многочисленными факелами, видел издалека.

У подножья бродили часовые с алебардами, закинутыми залихватски на плечи, и мечами на поясах. Ворота оказались закрыты двумя фазами стальных решёток, размещённых на внешней и внутренней стороне арки, через которую проезжали странники, и надо признать, что полуночная тьма окрасила подъездную дорогу в нерадостный и совершенно недоброжелательный цвет — даже человеку, мало смыслящему в устройстве средневекового королевства, было ясно, что это столица. Валганги, увенчанные брустверами и рядами частокола, галереи с бойницами, внушающие трепет бастионы — весьма недружелюбно выглядел город в ночном освещении. Над ведущим в Эпиркерк мостом развевались красные флаги с какой-то неразличимой в темноте эмблемой, на груди у каждого стражника сияла золотом распахнувшая крылья птица, лица у всех серьёзные и сосредоточенные, разговоров не слышно — люди делали свою работу добросовестно и на беседы не отвлекались. Тем более, что в ночи слух становился единственным их органом чувств.

Когда скрип разболтанных от долгих странствий рессор телеги донёсся до внимания стражей, у ворот замельтешили фигуры. Четверо часовых с алебардами выстроились попарно и поприветствовали путешественников с выражением подозрения в глазах — стояли и не шевелились до тех пор, пока свет факелов не озарил физиономию Каглспара.

— Мастер кузнец, — кивнул ему один из стражей, опуская направленное на гостей остриё, подошёл ближе и тут же заглянул в телегу. — Кто с вами?

— Путник, Йен, — ответил Спар севшим от усталости голосом. — Подобрал его в Бандичьем лесу. Он из новых.

— Вот как, — не сильно-то удивился прибытию иноземного человека стражник, только осмотрел внимательнее прежнего. — Давненько мы не видели никого из их мира, не иначе как стряслось что аль стрясётся. По какому вопросу господин Путник изволит посетить Эпиркерк?

Макс покосился на обернувшегося к нему кузнеца и неуверенно поджал губы. Раньше ему права голоса по понятным причинам не давали, и теперь парень явно трусил всё испортить.

— Да не боись ты, поведай сам, — кивнул здоровяк доброжелательно: видимо, здесь уже можно было рассказывать всё как есть.

— Я… я хочу увидеть господина магистра, — выдавил Максим, не отводя взгляда от отражающего свет факелов копья. — Хочу попасть к нему в ученики.

Страж посмотрел на него внимательно, криво улыбнулся и вздохнул.

— Смело, — прокомментировал он лаконично. — В таком случае, удачи, господин Путник. Она вам понадобится. Насколько мне известно, магистр к себе никого не берёт? — Йен повернулся к кузнецу. — Или ты не стал расстраивать мальчишку раньше времени?

— Да его попробуй расстрой, — пожал плечами Спар, усмехнувшись. — Упёртый как стадо ослов, твердит, что ему нужно, и всё тут. Ужо кто токмо не талдычил, что затея глупая: и я, и магистр Михейр…

— Так вы ехали через Эпфир? — стражник ободрился. — Как поживает Друммер и его шайка?

— Не жалуются, — улыбнулся верзила. — У них там с оплатой всё ладно, токмо тоскуют по звону стали. Просили передать привет.

— Оно и понятно, — кивнул мужчина в доспехе, явно довольный возможностью услышать что-то о знакомых людях. — Но, как говорится, лучше тосковать по звону стали, чем слышать каждый день… Слушай, мастер, я тебя тысячу лет в обед знаю. Ты же ничего с собой запрещённого не везёшь, так? Мне не нужно проверять? Ночь выдалась длинная, а мне ещё с утра на обход, было бы здорово, если бы ты меня обрадовал пустой телегой.

— Только заказы мастера, — не стал отрицать Каглспар, чем вызвал у Максима ещё большее удивление.

— И что там у него на сей раз? — Йен подобрался: повадками он напоминал гончую псину, взявшую след.

— А пёс его знает. Какая-то шкатулка, стопка талмудов и древности.

Стоп, — зацепился юноша за услышанные слова. — Талмуды? Древности? Не было такого.

— А в шкатулке?

— Откуда ж мне проведать.

— Ты не смотрел? — на лице стражника отразилось ироничное недоверие. — Прям ни одним глазком не заглядывал?

— Что ж я, дурак или самоубийца какой? — искренне поразился кузнец. — Древности-то видел, они не опасные, канделябр там какой-то, слиток из Бухремского адаманта, книги ещё, бумага из Эринготта…

— Наш магистр в своём репертуаре, — плохо скрывая снисходительность в голосе, протянул страж.

— …а вот шкатулка эта нонче в руки к одному деревенскому попала, так его так шибануло, что уж не смекнул я, цел ли. И не гляди так на меня, это не мастера вина, — нахмурился Каглспар в ответ на напряжённый взгляд Йена. — Он меня предупредил, что её голыми руками брать опасно. А мужик огрёб, потому как украсть попытал удачу то, что в ней лежит.

— Лучше будет, если я всё-таки посмотрю на эту коробочку, — стражник протянул руку к сумке. — На всякий случай. Ты, может, магистру и доверяешь… что, кстати, очень зря…

— У меня есть на то причины, — резче обычного отрезал Спар и перехватил руку знакомого вояки. — И других они не касаются. Но неуважение…

— Да знаю я, знаю, мастер кузнец, не горячись, — тут же покладисто смягчился страж и аккуратно выбрался из цепкой хватки. — Просто все эти слухи, знаешь ли, на пустом месте не родятся. Я бы в его доме на ночь остаться ни за какие награды не решился, даже если б помирал… Может, ты знаешь, кстати, правда это, нет?

— Что — правда?

— Что у принца нашего с магистром… дружба братская?

Стоп-стоп-стоп, — окончательно потерял нить смысла Макс. — Это на что намёки пошли, я не понял?

— Мастер меня в сердечные дела свои не посвящает, какими бы они ни стряслись, — старательно сдерживая злость, ответил верзила. — А ежели б и посвящал, я б не обмолвился, потому как…

— Ладно, ладно, успокойся, пошутил я. Не хочу знать, буквально печёнкой чувствую, что ответ мне не понравится, да и сплетничать об Его Высочестве… чревато. Тем паче, что меня куда сильнее волнуют другие сплетни…

Но по лицу было видно, что стражник не против узнать подробностей этого вопроса. Даже если и находит их отвратительными. В измерении, где никогда не изобретали телевидения и интернета, людям только и оставалось, что развлекать себя болтовнёй.

— На погосте уже с неделю недобрый ветер дует, а Мурзил трепал, что земля ночью шевелится, — продолжал страж. — Вот не сталось бы, что это магистра нашего высокопочтенного рук дело.

Не без помощи Максима он открыл сумку — справиться с молнией практики не хватило — и заглянул внутрь. Шкатулка заманчиво блестела в свете факелов, символы чернели на фоне шоколадного дерева как мёртвая кровь. Йен смотрел на неё достаточно долго, чтобы Путник начал переживать, но потом протянул сумку обратно и в очередной раз вздохнул.

— Нехорошая вещица, — заключил мужчина. — Не попадала бы она лучше в руки нашему чародею. Мало ли, что он задумал с ней делать.

— Я-то точно вижу, что ничего он коварного и подлого не задумал, — кузнец крепче сжал в кулаках вожжи.

— Твоя уверенность…

— Заели вы его во всех грехах винить, — оборвал Спар, наконец, вскипев. На каждом углу его принуждали к подобным беседам, и, добравшись до по-настоящему «своих», здоровяк не выдержал. — Сколько он для Эпиркерка делает добра каждый день, а ты всё туда же, что и другие. Или что, не у твоей Кассандры он девочку-то принимал, когда никто боле спасти их не решился, а? Где была бы жена-то твоя ноне и дочка, если б он помочь-то не пришёл?

— Может, и так, — нехотя подтвердил страж, краснея от недовольства. — Но это его прежних дел не лишает. Да и как доверять мужику, который, может, с другим…

— Довольно, уразумел? — перебил Каглспар снова, сердито отмахнувшись. — Из пустого да в порожнее, никто ничего толком не смыслит, всё лишь бы гадости балакать. Пропускаешь нас, нет?

— Пропускаю, конечно, куда я денусь. Добро пожаловать в Эпиркерк, господин Путник, — стражник кивнул ему и уже в спину, когда телега вплотную подъехала к медленно отползающим наверх воротам, прокричал: — Поосторожнее с магистром, подлеток!

Нестройный хор голосов других охранников города разразился приглушённым смехом. Они отвешивали ещё какие-то комментарии, но Макс уже их не слышал — повозка въехала в каменную арку.

— Вот ведь скот… — раздражённо буркнул кузнец, подгоняя Плушу. — Ежели б не мастер, у него б и жена померла, и дочка в один день. Никакие повитухи подсобить не решались, не хотели за смерть их ответ нести, трепали, что Касси болезная, что она вместе с плодом скончается. А иным магам, видите ли, эдакая задачка не по статусу. Все отвернулись, один токмо мастер на выручку пришёл — и обеих, считай, с того света возвратил. А всё одно — грязью его поливают, когда не слышит. Какая к чёрту разница, в самом деле, даже ежели и имеется там что-то у них… Грязь, право, даже представлять — дрожь берёт, но, а по существу-то ежели? Не всё ли им-то равно? Тем боле, раз он…

Каглспар вовремя запнулся и прикусил язык. О том, что там «тем более», он явно распространяться был не должен, и в этот раз успел остановить речь до прохождения точки невозврата.

— Что? — осторожно поинтересовался Максим, понимая, что теперь кузнец точно не проболтается, но попробовать стоило.

— Ничего, — отрезал верзила. — Не твоего это ума дело. И уж точно не то, о чём судачить позволительно. Об этом не ведает никто, да и не надобно разнюхивать. О чужом горе не балакают.

Путник послушно заткнулся. Если будет возможность, он обязательно выяснит всё самостоятельно.

Столица Эпиршира встретила их пустыми мрачными улицами. В фонарях вдоль проезжих частей горело тёплое магическое пламя, но света было явно недостаточно, чтобы рассеять тьму в проулках между построенными на один манер четырёхэтажными домами. Телега мерно поскрипывала в такт шагам лошади, и они спокойно продвигались по городу, никому не мешая и ни на что не отвлекаясь. Дороги оказались достаточно широкими, чтобы на них спокойно могли поместиться три телеги бок о бок, всё выложили брусчаткой и облагородили на манер Эпфира. Вернее, скорее всего, это Эпфир облагородили на манер Эпиркерка. То тут, то там на глаза попадались вывески различных магазинов и даже летние веранды, повсюду можно было привязать верховую лошадь, местами прямо к дверям лавок подводили широкие площадки — чтобы было где разгрузить телегу, — и в целом архитектура города мало отличалась от того, что видел Макс прежде. Дома повыше, побелее, но в основном — схожий образ. Плуша шагала, оскальзываясь на булыжниках, и тянула их повозку вполне бодро, чувствуя скорое возвращение домой, хотя ясно как день, что в этом странствии она здорово утомилась.

Утомились и оба путешественника. Когда вырулили к стоящему в отдалении коттеджу с большой пристройкой, Каглспар уже еле руками шевелил. Выгружаться старались тихо, но стоило повозке подкатить к дому, как на втором этаже загорелся свет. Послышались шаги, потом топот, и едва кузнец успел отпрячь измученную кобылку, дверь распахнулась, и две маленькие детские фигурки вихрем с визгом подлетели к нему и едва не сбили с ног.

— Милые мои, — промурлыкал верзила, сгребая детей в охапку и поднимая над землёй, как большой ручной медведь. — Как я стосковался по вам, как вы тут?

— Всё замечательно, папочка! — хором ответили малыши, вцепившись в его одежду не по-детски сильными ручонками. — Мама тебе ужин вкусный сготовила, она как знала, что ты сегодня вернуться сможешь, а не завтра к утру!

— Тихо вы, — с умильной улыбкой шикнул Спар. — Людей побудите.

На пороге показалась и жена кузнеца. Вопреки стереотипам, довольно стройная женщина с растрёпанными со сна волосами и в длинном ночном платье. Она прислонилась плечом к косяку, скрестив на груди руки, и наблюдала за картиной воссоединения семьи с сонной доброй улыбкой. Каглспар прямо с висящими на нём отпрысками подошёл к Бертше и крепко поцеловал, словно не виделся с ней целый год. На мгновение Макс допустил мысль, что такая догадка может оказаться правдой.

— Милый, кто с тобой? — мягко спросила женщина, когда заметила парня, неловко мнущегося у телеги с сумкой в обнимку.

— Это, душа моя, новый Путник, Максимом кличут, — Спар жестом велел ему подойти. — Он до завтрашнего дня у нас побудет, а потом к Захарии пойдёт на поклон.

— К магистру? — медленно отгоняя от себя остатки дремоты, переспросила Бертша. — Смелый юноша. Давайте, заходите скорее в дом. Ты тоже, Путник, — она посмотрела на Макса оценивающе и довольно улыбнулась: ей явно понравилось то, что она увидела.

Максим неловко переступил порог, прижимая тяжёлую ношу к животу как родную, и очутился в светлом, режущем с непривычки глаза освещённом коридоре. Ход вёл в обеденный зал, где уже стояло накрытое полотенцем блюдо с чем-то очень вкусно пахнущим. Женщина закрыла за гостем дверь и пригласила пройти внутрь, дети отлипли от папы и теперь с нескрываемым восторгом наблюдали за каждым взглядом и движением чужака. Сынишка кузнеца выглядел немного старше своего возраста — лет на семь, — а девочке, кажется, было не меньше одиннадцати. Сходство с отцом прослеживалось только в их крепких телах, а вот лица оказались при ближайшем рассмотрении точной копией лица матери.

— Я была уверена, что ты успеешь сегодня, чтобы отоспаться перед завтрашними делами, — ворковала наконец проснувшаяся до конца женщина, усаживая мужа за стол. — Правильно сделал, что решил нигде не останавливаться на ночь. Дети тебя очень ждали, я, наверное, час не могла уложить их. Особенно Пьетра.

— Маму не слушался? — кузнец кинул на примостившегося рядом мальчика строгий взгляд.

— Слушался, папочка! Слушался! — запротестовала Элианна, садясь по другую сторону от главы семейства. — Просто очень хотел тебя видеть, очень соскучился, вот и не мог уснуть.

— Дружные они у меня, сорванцы, — пояснил робко разместившемуся за столом гостю кузнец. — Ешь, подлеток, набирайся сил. Завтра у тебя важный день, нужно ко всему быть готовым.

— А что за день? — наперебой загалдели дети. — Что за день?

— Завтра юный Путник пойдёт на поклон к магистру Захарии, — пояснил Спар. — Будет проситься к нему в ученики.

— А магистр строгий учитель? — пискнул Пьетр.

— Строгий, как же. Может быть, придётся Максиму ещё к Михейру возвращаться.

— Как же он поедет, у него же лошади нет? — Бертша села напротив Путника и нахмурилась. — Или муженёк мой тебя довезти собрался?

— Мне всё одно надобно уехать в Эпфир послезавтра, — нехотя произнёс Каглспар.

И тогда Макс в полной мере понял, насколько жена кузнеца может быть жёсткой. Вот ей-богу, лучше бы Спар промолчал. Малыши, почувствовав приближение шторма, быстро чмокнули отца в щёки и стремглав убежали на второй этаж, не желая становиться свидетелями семейных разборок. Парень бы с превеликой радостью последовал за ними, если бы имел на то право. Хотя женщина не собиралась кричать и браниться, а её лицо не искажалось гневом, что-то жуткое появилось во взгляде на мужа. Что-то, чего ни Максим, ни Каглспар с удовольствием бы больше никогда не видели.

— И надолго? — спокойно спросила Бертша, не мигая глядя Спару в глаза.

Лучше бы кричала, — подумал Макс, стараясь слиться с интерьером.

— Дней на шесть, — сжав вилку, ответил кузнец и опустил взгляд в стол.

— По просьбе магистра?

— Нет, милая…

— Тогда я против, — отрезала она. — Если бы это было поручение господина, я бы ещё могла понять, к чему такая срочность. Вошла бы в положение. Но тебя не было почти три недели, дорогой супруг, и я не вижу ни одной причины, по которой тебе нужно уехать в Эпфир послезавтра.

— Это просьба Фергуса, ты же ведаешь…

— Да хоть короля Хэдгольда! — отрезала Бертша, сверкнув глазами. — И нет, я этого не понимаю. Я знаю, что у магистра сложная ситуация, и знаю, что он доверяет тебе как никому другому. Но его поручения, насколько мне известно, окончены. По крайней мере, на ближайшее время. Ты стараешься для нас с детьми, разъезжая по приказам Фергуса и других соседей, но за всей этой работой Элианна с Пьетром не видят отца, а я не вижу мужа. Если надо обойтись без лишнего подарка, чтобы ты проводил с нами больше четырёх месяцев в год, мы без труда обойдёмся.

— Я ужо дал согласие, Бертша.

Она долго глядела на него своими огромными карими глазами, потом молча поднялась из-за стола и так же молча удалилась наверх, вслед за детьми. Продолжать разговор, как она вполне ясно дала понять, было бессмысленно. Кузнец вздохнул так тяжело, словно сбросил с себя многотонную ношу, и вытер покрывшийся испариной лоб ладонью.

— И вот так всякий раз, — заключил он и поднял с блюда полотенце. — И ведь мои любимые рёбра зажарила, шельма… люблю её, Максим — не воображаешь как шибко. Но характер этот…

— По меркам нашего мира, она разговаривала ещё очень деликатно, — пожал плечами парень, протянув руку к свиным рёбрышкам. — Можно мне?

— Бери-бери, — согласно кивнул Спар.

Ели они в тишине. Со второго этажа доносился какое-то время едва различимый топот маленьких ножек, потом скрипнули постели и всё затихло. Видимо, отпрыски наконец улеглись. Ужин, приготовленный Бертшей, оказался крайне вкусным и сытным — уже после третьего ребра Максим почувствовал, что есть больше не может, как ни старайся. Отставив тарелку, он откинулся на спинку стула и, разморённый долгой дорогой и полным желудком, едва не уснул прямо за столом.

— Давай-ка ложись, подлеток, — кузнец указал на лежанку возле камина на первом этаже, которую семейные обычно использовали для совместного времяпровождения. — Там одеяло лежит, возьми его. А суму сюда давай, а то сызнова денешь куда-нито.

— В твоём доме, я думаю, никто её не украдёт, — улыбнулся парень, переползая на кушетку.

— Укладывайся, шут придворный. Завтра рано будиться.

Спар поставил посылку для магистра на стол, тяжело поднялся по лестнице и скрылся в тёмном проходе второго этажа. Какое-то время из спальни хозяина доносились голоса, а потом дом погрузился в полную тишину. Сон отступил и пришёл потом к парню не скоро: он думал о том, как же всё получится завтра, представлял долгожданную встречу и не мог определиться, какие чувства по отношению к предстоящему событию испытывает. За последнее время он столько всего услышал о чародее, что можно было бы психотерапевтическую книгу написать по амбивалентному состоянию (а заодно и на тему сексуальных психопатологий главу вставить, если то, о чём спрашивал Йен, правда), и теперь разрывался между стойким отвращением и столь же стойким восхищением по отношению к личности, с которой даже не виделся ни разу.

В конце концов, весело ли колдуну жить в городе — и даже в стране, — где практически все его ненавидят? Легко ли ему ходить по улицам, когда почти каждый если и не плюёт в спину — из страха, — то шепчет гадости? Может, он потому и поручает свои дела Каглспару, что не желает давать лишних поводов для сплетен? И почему, раз он может вернуться на Землю, он этого не делает? Зачем продолжает жить здесь — дело же наверняка не только в магии? Что его держит в Пабер… пабербреб… короче, на этом полуострове?

И сумка ещё эта так манит к себе… словно просит в неё заглянуть.

Макс осторожно поднялся с дивана и подошёл к обеденному столу. Тихо, чтобы не было слышно наверху, расстегнул молнию и посмотрел на шкатулку, искрящуюся в свете масляной лампы. Она просто лежала там, и в ней ровным счётом не было ничего необычного, но парню вдруг показалось, будто из недр ящика доносится какой-то неразборчивый шёпот. Что говорил этот шелестящий голос, он не понимал — смахивало больше на звук ветра, запутавшегося в кроне деревьев, — но звучало очень красиво. Почти ласково. Чёрные символы на боках и крышке поглощали в себя скупое освещение, они казались прогалинами в космическое пространство, к которому можно было протянуть руку — и вселенная засосёт тебя в свои бескрайние безвоздушные просторы, погрузит в царство бессистемной пустоты, в которой придётся провести целую вечность. Прав был стражник на воротах: это крайне нехорошая вещь.

Путник рывком закрыл сумку и лёг на кушетку. К чёрту это всё, он слишком устал, чтобы думать о жизни магистра или чарах шкатулки.

Низкий потолок, перекрытый балками, стал последним, что увидел Максим, прежде чем провалился в сон.