Ученик Истока. Часть I

Дело Хошо Венсана Атталь-Ромари

— …и теперь я в замешательстве, — донёсся из мрака до слуха Макса обеспокоенный голос курупиру, и парень застыл, не в состоянии сдвинуться с места или ещё каким-нибудь образом дать знать о своём присутствии. Подслушивать он вообще-то не планировал, но… — Ты знаешь, я далёк от политики настолько, насколько это вообще возможно.

— В таком случае, прими мои соболезнования, — ответил чародей: издаваемые им звуки напоминали шелест листьев по земле гораздо больше, чем человеческую речь. Видимо, так звучал его шёпот. — Политики ты сегодня сполна наешься.

— Было бы славно, узнай я об этих подробностях раньше… — Мат’Ро выдержал паузу. Потом ругнулся. Затем издал пугающий гортанный рык, не то львиный, не то медвежий. — Дьявол. Я понимаю, что это не совсем по правилам, но… Хватит ржать, магистр, при всём уважении. Я о серьёзных вещах говорю.

— Нет, — мягко усмехнулся тот, — Ты хочешь знать, чем кончится дело ещё до того, как оно начнётся — а это несерьёзно.

— Не просто «знать, чем кончится» — это мне и без тебя известно. Мне нужно понимать, на какой стороне закончу я.

— Если бы я умел видеть будущее, этого процесса вообще могло бы не произойти. Но история сослагательного наклонения не терпит, к сожалению. Впрочем, кое-чем я с тобой поделюсь: есть в этом деле некоторые обстоятельства, с которыми я предпочёл бы при первой возможности разобраться. Но всё серьёзно. В зависимости от того, что я выясню, начнётся либо возня навозных жуков, либо настоящая головная боль. При втором варианте заседание закончится раньше срока, и бирюльки, в которые решили поиграть остальные члены совета, тебя не затронут.

— Не желаешь заранее предупредить, о каких обстоятельствах идёт речь?

— Рано. Но тебе переживать не о чем.

— Хотя бы скажи, к чему готовиться.

Несколько долгих секунд во мраке подземного коридора звенела тишина. Макс, полностью поглощённый мглой и холодом, не смел дышать, чтобы не привлекать к себе внимания — и пускай было стыдно, но он не находил в себе сил перестать подслушивать, взбудораженный возможностью ненадолго погрузиться в по-настоящему серьёзный диалог.

— Основа одна: думай своей головой.

— Это не основа, магистр, это хрень кака…

— Это основа основ. А ты спустись, будь любезен. Нам есть что обсудить, прежде чем начнётся слушание.

Радуясь, что в темноте никто не заметит его горящих от стыда щёк, молодой Путник на негнущихся ногах сошёл к подножью лестницы. Ни лиц, ни даже очертаний он не видел — и радовался этому ничуть не меньше, — но чувствовал, что внимательные взгляды собеседников лежат на его стремительно тяжелеющих плечах. Сырость тоннеля тонким слоем липкой влаги ложилась на разгорячённую от смущения кожу. Встали дыбом волоски на предплечьях. Никогда прежде Макс не имел привычки вмешиваться в чужие дела — более того, считал это ребячеством и недостойным и низким делом. Теперь же он оправдывал спонтанный порыв острым дефицитом информации, хоть и понимал прекрасно, что гнева наставника этот информационный дефицит не преуменьшит.

— Я так понимаю, сейчас время воспитательной части, — изрёк обезличенный голос курупиру, слишком отстранённый: мыслями он был уже где-то не здесь и в целом особого интереса к своим временным спутникам не испытывал. — Буду ждать в зале заседаний.

Макс различил трение ткани на воротнике чародейской мантии — колдун кивнул — и глухой стук каблуков по каменной кладке — Мат’Ро широким шагом, казавшимся почему-то задумчивым и озадаченным, удалялся прочь. Вскоре всё стихло, и оба Путника остались неподвижно стоять в пустом пространстве каменного колодца, ведущего в не менее чёрное никуда. А отчитывать подопечного колдун тем временем не торопился, и чем дольше они молчали вот так, тем сильнее Максим себя накручивал.

Господи, ну какая муха меня укусила, знаю же, что не надо нос совать куда не просят… Да блин, ничего такого я не сделал, в конце концов. Скажу, что не хотел их прерывать и ничего не разобрал, может, прокатит…

— Предупреждаю тебя, Максимус. Чтобы потом не было жалоб.

Его слова появились в пространстве внезапно — настолько, что Макс подпрыгнул и непроизвольно задержал дыхание. За те несколько мгновений, пока Захария собирался с мыслями, парень успел спрогнозировать во всех подробностях логику и структуру распинающей речи, которая должна была вот-вот обрушиться на его голову.

— Полагаю, нас ждёт несколько прескверных часов.

Голос был уставшим. Но эта усталость отличалась от той, что появлялась в словах чародея после плодотворного трудового дня — отличалась далеко не в лучшую сторону. Он подразумевал явно больше, чем произносил, и Макс в очередной раз невольно задался вопросом: насколько легко наставнику даётся его работа? И хочет ли он в принципе нести многочисленные свои обязанности перед разношёрстным населением этого королевства?

— Когда мы войдём в зал суда, — колдун говорил ровно и спокойно, как всегда, но Максиму казалось, что Захарию подташнивает, — Начнётся тошнотворный цирк с конями. У меня есть несколько соображений по поводу ожидающего нас процесса, при лучшем из раскладов мы управимся за час. В случае, если мои соображения не подтвердятся, если пожелаешь уйти, я не захочу и не стану тебя останавливать — сам бы с удовольствием туда не ходил.

— Всё настолько плохо?

Кажись, расстрела не будет.

— Примерно как лезть в яму к змеям без резиновых сапог. Больно, мерзко и опасно, если нет иммунитета.

Захария замешкался — Макс не видел этого, разумеется, равно как не видел вообще ничего вокруг себя, но почувствовал возникшую ненадолго рябь смятения возле своего правого плеча — и сделал лёгкий и неторопливый шаг вглубь коридора. Молодому Путнику не оставалось ничего другого, кроме как вслепую шагнуть следом.

— Полагаю, ты задаёшься вопросом, почему я не поставил тебя в известность об этом процессе заранее, — на одной ноте проговорил колдун, двигаясь медленно и как будто бы даже расслабленно. Если честно, сэр, после всех этих лет я просто иду куда скажете, — усмехнулся мысленно Макс. И несмотря на то, что никаких «лет» ещё не прошло, душой он не покривил: покорность, с которой ему в последнее время приходилось исполнять поручения колдуна, уже стала в каком-то смысле неотъемлемой. — Дело в том, что я, как ты уже догадался, не планировал брать тебя с собой. Хотел оставить под присмотром одного знакомого на Зверьем рынке, чтобы ты ему по хозяйству помог: посуду помыл, столы протёр и остальное по мелочи. Но раз уж привело тебя сюда Провидение, может, оно и к лучшему: будешь учиться.

— Чему?

— А сам-то как думаешь? — без знакомой и привычной уже насмешки, а откровенно мрачно ответил вопросом на вопрос колдун. — Выживать.

Стихло эхо последних слов, Путники окончательно растворились друг для друга в непроглядной черноте. Наставник дышал бесшумно, как если бы не дышал вовсе, не слышно было шороха его плоских подошв по плитке — только плотная мантия на грани различимого отзывалась шуршанием на каждый шаг, и только по этому шуршанию Максим определял, как далеко находится и в верном ли направлении движется. Сам он при этом звуков производил несравнимо больше — поскольку, как сам себе быстро объяснил, являлся нормальным живым человеком, а не небожителем с кучей несбалансированных сверхспособностей. Но он не впервые обращал внимание на этот интересный чародейский навык — быть абсолютно неслышимым. Вырабатывался ли он длительными тренировками или обуславливался магией, сочившейся из Захарии, как вода сочится из-под валуна, перекрывшего реку? Не исключено, что всё вместе.

Коридор и не думал кончаться. Здесь не горело фонарей, не сияли вдалеке солнечные лучи — они брели вперёд, окружённые тьмой, не встречая никаких ориентиров, и Максиму как-то сама собой вспомнилась бесконечность космоса за пределами чародейского портала. Жгуче-ледяная, чёрная… пустая. Казалось, столкновение с потусторонним холодом Хаоса случилось много месяцев назад — у парня выдались насыщенные событиями деньки. Однако само по себе ощущение было настолько острым, настолько не похожим ни на что прежде испытанное, что проникло глубоко в голову, глубоко в память — и здесь, в пугающем коридоре, где не существовало ни силуэтов, ни красок, всплыло из-под мутной воды подсознания как мёртвая рыба. Парализующих щупалец не существовало — но там, в воскресшем воспоминании, они вновь обвивали руку, неудачно выставленную за тонкую границу магического коридора, и тащили Макса в Ничто, засасывая, как неуправляемая морская воронка затягивает в себя обломки тонущего корабля.

Конечно, колдун видел в темноте — об этом говорили и его зрачки, сияющие во мраке словно у кошки, и сам он об этом говорил неоднократно, — но здесь, в этом странном месте, лишённом жизни, даже для сумеречного зрения освещения катастрофически не хватало. И всё-таки старик шёл вперёд — бесшумно, мягко, скользя через черноту безжизненной тенью — и тьма не мешала ему ориентироваться в образовавшейся пустоте, чувствовать невидимыми вибриссами, где начинаются стены и куда ставить ногу. Захария находился в родной и знакомой обстановке. Мрак давно стал его стихией… В то время как Макса охватывал ужас. Стены оставались невидимыми и постепенно начинали казаться его распалившемуся воображению несуществующими; он не видел, на что конкретно наступал, и пол с каждой секундой терял реальность, превращался в эфемерную субстанцию… и тогда подмастерье вдруг с ужасом догадался: никаких стен и никакого пола не существует, есть только идеи пола и стен — только из-за наличия этих идей в голове и выходит у него наступать на что-то твёрдое всякий раз, а стоит лишь на миг о концепции пола забыть, и идея не материализуется под его стопой — он оступится и провалится в нескончаемый Низ, невидимый, холодный, ничем не наполненный, влекущий его навечно падающее тело в одинокое Никуда…

Отсутствие ориентиров не помешало Максу понять, что у него кружится голова. Спруты бесконечного Хаоса продолжали тянуть за неудачно выставленную руку, добрались до груди и уже выдавливали из лёгких остатки кислорода. Мышцы одну за другой парализовали спазмы. Колени дрожали и подкашивались, пустота давила со всех сторон. За вереницей приключений и не знакомых прежде переживаний он и думать забыл о панических атаках, которыми долго болел: приступы изматывали и душу, и разум, но их не случалось очень давно, и освобождение от этого бремени было настолько чарующим, что практически стёрло из памяти.

К хорошему быстро привыкаешь, и до сего момента юноша неосознанно верил, что полностью излечился. Что же, пора спуститься с небес на землю.

— Кхм… что такое?

Вопрос колдуна прозвучал удивлённо. Даже изумлённо, пожалуй. Как крючок, подцепивший рыбу из толщи воды, звук выдернул молодого Путника из водоворота, засасывавшего на дно панического приступа, и вернул в реальность: обычный подземный переход, обычная прогулка, обычные стены и не менее обычный пол. И сварливый старик, чрезмерно чувствительный к эманациям энергии от окружающих людей.

— Простите, — Максим сглотнул. — Чё-т… не по себе как-то стало.

Захария ответил не словами, а каким-то странным булькнувшим звукосочетанием, обозначавшим, скорее всего, понимание. Вышло скованно. Темп ходьбы, и без того невысокий, постепенно замедлялся.

— Просто… Неприятный коридор. И… н-не видно ни зги.

— Тебе… подсветить, может?

— Да нет, нет, спасибо. Мне уже лучше, правда. Не люблю темноту.

Шаг. Ещё шаг. Ещё один. Колдун молчал — очень напряжённо. Потом тактично и сдавленно кашлянул. Затем ещё разок.

— Максимус, — осторожно и будто бы даже с тревогой обратился он к подопечному после непродолжительной паузы, — Я так понимаю, тебе больше не страшно.

— Почти нет, Мастер, спасибо…

— Тогда, может, отпустишь?..

Пока внутренности Макса холодели, до мозга сквозь страх перед пустотой и бесконечностью пробился сигнал с нервных окончаний руки: она мёртвой хваткой сжимала шлейф чародейской мантии.

— Приведи себя в нормальное состояние, дыши глубже, — ровный тон и правда подействовал отрезвляюще: парень только воздуха хлебнуть успел, а потом послушно закрыл рот. Сказать ему, в сущности, в любом случае было нечего. — Отсутствие ориентиров мало чьей психике приходится по душе, и любой детёныш обезьянки схватится за шкуру взрослой особи, если почувствует угрозу. То, что я для твоего звериного мозга являюсь единственным островком безопасности, весьма печально, конечно, но ничего страшного не произошло. Дыши.

— П-простите, пожалуйста.

— Сказал же. Всё в порядке.

В многозначительном молчании они шли по коридору, пока впереди не замаячил крохотный голубоватый огонёк. Конец пути, куда бы он ни вёл. И стоило этому огоньку задрожать крохотной звёздочкой в обозримом пространстве, страх и паралич плавно отступили обратно за кулисы. Приступа не будет — по крайней мере, не сейчас. Молодой Путник попытался не думать о том, что произошло — потому что, как Захария верно сказал, в сущности-то не произошло ничего, — но не то мысль была удобная и от панической атаки могла отвлечь, не то тема и правда парня почему-то беспокоила, а сделать вид, что всё нормально, не получалось.

Хос-спаде, стыдно-то как…

— До начала заседания я представлю тебя своим, скажем так, коллегам. Вёл когда-нибудь светские беседы?

— Нет, Мастер, — Нужно отвлечься. Очередная лекция сейчас как нельзя кстати. — Не доводилось.

— Там ничего сложного, — чародей в своём заверении был абсолютно уверен, но подмастерье, живо и в красках вспомнив способность колдуна выводить людей из себя за рекордно краткие сроки, напрягся. — Стоишь, внимательно слушаешь, отвечаешь на вопросы по возможности тактично. По обыкновению своему светские беседы ведутся в образованных слоях общества, а значит, тебе следует морально подготовиться к высокопарным конструкциям и подчёркнутому пиетету в свой адрес и быть готовым отвечать взаимностью. Опять же, по возможности. На Земле в мужских и преимущественно мужских кругах затрагивают четыре основные темы светской беседы: спорт, экономика, политика и искусство. В Цельде их пять. Догадываешься, какая пятая?

— Магия, — без запинки выдал юноша, впервые на своей памяти ничуть не усомнившись в правильности догадки.

Захария удовлетворённо хмыкнул.

— Как только мы появимся, ты окажешься в центре внимания — не паникуй и не пытайся спрятаться за моей спиной, всё равно не выйдет. Веди себя спокойно и естественно, постарайся никому не хамить — по крайней мере, не прямым текстом — и не забывай дышать. Не съедят же они тебя.

— Как знать, — Макс беспокойно поджал губы. И не стал развивать мысль от греха подальше.

К счастью или к сожалению, это и не потребовалось.

— Твой опыт общения с чародеями ограничен опытом общения с конкретно взятым чародеем, — колдун указал на себя пальцем, — Но поверь: большинство адекватные. Не пытаюсь сейчас очернить свою персону, адекватность — это пресность и скука, но не исключаю, что контакт со скукой и пресностью тебе в сложившихся обстоятельствах пойдёт на пользу.

— Хотелось бы. Осталось выяснить что-нибудь о местных экономике, спорте, политике и искусстве.

— Ты многое выяснишь, если будешь внимателен. Люди любят щеголять познаниями и в попытке утолить тщеславную потребность в самоутверждении наговорят тебе такого, что только успевай записывать. Главное — правильно слушать и задавать правильные вопросы.

Максим не смог не подумать о том, применял ли наставник техники «правильного слушания» и «правильных вопросов» к нему самому.

— Вы этому во время работы при дворе научились, Мастер?

Пауза в ответ была выдержана многозначительная.

— Только что ты продемонстрировал пример неправильного вопроса, — суховато и беспокойно проговорил чародей. — Бестактного, если быть точным. Я-то глаза закрою, но смотри при остальных ничего подобного не ляпни.

— Простите.

— Концентрация извинений в твоей речи достигла критической.

Что бы это ни значило, парень решил не отвечать вообще ничего.

— Тебе следует знать, что основное действие развернётся не на слушании. До начала заседания и в процессе прений — вот, что будет иметь значение. Какие-то фразы и выводы могут показаться тебе глупыми, — быстрее прежнего заговорил Захария. — Какие-то жестокими, какие-то несправедливыми. Я хочу, чтобы ты слушал внимательно. Внимательно настолько, насколько способен. Не упускай ни слова, ни детали. Следи не только за тем, кто говорит и что он говорит — следи за тем, когда этот «кто-то» говорит, кому и как.

Коридор закончился, его край венчался массивной деревянной дверью, окованной чугуном. Захария помедлил, но всё же приложил нехотя ладонь к бугристому волокну, глянцевому от бесчисленных прикосновений предшественников; замок с той стороны тихо щёлкнул, и дверь доброжелательно приоткрылась перед посетителями, пропуская их внутрь.

— Почти всё, что ты услышишь, будет иметь больше чем один смысл, — добавил чародей. — Не вздумай потерять бдительность — не позволяй себя обмануть.

Максу оставалось только поражённо застыть у порога, осматривая громадный подземный амфитеатр со множеством зрительских рядов, уходящих вниз, к арене, на добрый десяток метров. В сумраке это место, должно быть, выглядело мрачно и даже пугающе — стены, крупные ступени, даже потолок, отделявший подземный зал от пешеходной площади Зверьего рынка над их головами, были выдолблены из цельных брусков зеленовато-чёрного камня. Но во второй половине дня света солнца, льющегося из круглого и закрытого массивной решёткой окна в куполообразном потолке, хватало, чтобы полностью окрасить каменные скамьи и лестницы и прогреть воздух. Амфитеатр построили давно: стены на стыках с куполом и поддерживающими своды колоннами поросли изумрудным мхом, пол грубой шершавой породы был натёрт до блеска шаркающими шагами, а на кавеях появились гладкие впадины от множества задов заседавших здесь на протяжении последних декад. Да и атмосфера здесь царила какая-то… древняя.

Колдун пересёк верхний кольцевой проход, на который выходила дверь приведшего их сюда коридора, жестом велел подопечному не отставать и уверенным шагом пошёл вниз по высоким ступеням широкой лестницы к центру судебного зала: на орхестре уже стояли трибуна свидетеля внутри блёклой магической печати и клетка обвиняемого, а на сцене, ровно посередине и очень близко к краю, судейский и пока пустующий стол.

Как и предвещал Мат’Ро, в амфитеатре находилось всего с десяток участников: скрестив на груди руки, уже знакомый Максиму лев Ракхани в полголоса общался вдали от остальных со своим соседом — не менее знакомым зеленокожим Кир де Кхатом, имя которого Макс, впрочем, в точности не помнил; «волк» и «кот», благоразумно заняв нейтральное расположение на ступенях боковой лестницы, хищно сверлили взглядами запертого в клетке кривоногого Хошо и злобно и активно о чём-то совещались; четверо представителей человеческой расы, среди которых был и Симеус — единственный участник недавнего конфликта в лавке Захарии, имя которого юноша запомнил хорошо — обсуждали что-то в полголоса на третьем ряду, в проэдрии — там, где по древнегреческим правилам приличия должны были заседать самые многоуважаемые зрители. Увидев Захарию, они поднялись, вышли в проход и по очереди приветственно ему поклонились.

— Я последний, полагаю? — сдержанно поклонившись в ответ, уточнил колдун.

— Ждём ещё судью, ваше превосходительство, — доброжелательно прищурился щуплый старик с длинными седыми волосами и гладко выбритым лицом. Максиму первым делом бросилась в глаза толстая и явно тяжёлая серебряная цепь, висевшая на тонкой морщинистой шее словно ожерелье и лязгавшая при каждом движении его наполовину облысевшей головы. — Позвольте узнать, как здоровье Его королевского Высочества принца Айгольда?

— И не надейтесь, — колдун сымитировал шутку и даже улыбнулся, только взгляд был колючим, и собеседники скованно и оттого несколько неестественно посмеялись, поддерживая якобы несерьёзный тон этого ответа. Развивать тему Захария не собирался и довольно топорно переключил их внимание. — Знакомьтесь: мой подмастерье.

Переминаясь с ноги на ногу, Макс поздоровался и представился. Ему больше пришлось бы по душе сперва рассмотреть собеседников, изучить их повадки и манеру общения, узнать о них хотя бы что-то… Но роль своеобразного козла отпущения ему выделили задолго до того, как началось знакомство, и теперь оставалось лишь как можно элегантнее её отыграть.

— Ох, — оживился старик с цепью и, лязгая диковинным украшением, поклонился и ему, — Тот самый новый Путник, о котором столько говорили в городе. Очень рад знакомству, господин Максимус. Моё имя…

— Шантри Бастик, — просунул Максу вперёд старика тонкую белую руку обладатель шикарных каштановых волос, ниспадавших с плеч тугими лоснящимися локонами, и облачённый в чародейскую укороченную мантию. — Пробуждённый пятой ступени, архимаг иллюзии, владелец торговой лавки «Шатёр Шантри», это почти в центре Эпиркерка, на главной улице бутиков и фешенебельных салонов. Наверняка если вы не слышали обо мне, то слышали о моём салоне или даже посещали его. Рад знакомству со столь выдающейся личностью.

Не знакомый с местными правилами приличия и понятия не имеющий, будет ли сейчас пожатие его руки каким-то знаком оскорбления в адрес порозовевшего от возмущения учтивого старичка, Макс покосился на своего Учителя, наблюдавшего за сценой с задорным блеском в глазах, и понял, что помощи ждать не от кого. Логика мира, знакомого парню из прошлой жизни, подсказывала — активное действующее лицо осознанно проигнорировало этикет.

— Возможно, вы меня с кем-то спутали, сэр? — он робко улыбнулся, схватился как мог за свой затылок (долбанные бинты) и слегка сгорбился. Словом, великолепно отыграл дурака. Мигом позже сообразил, впрочем, что «сэрами» здесь никого не называют, и смутился уже искренне. — Я ещё не успел стать выдающейся личностью.

— Скромность красит людей, — глубокомысленно изрёк мужчина средних лет с тёмно-серой кожей и крупными мясистыми губами, завёрнутый в длинный грязноватый балахон. Похож на негра, не удержался от сравнения парень, если бы не по-азиатски узкие глаза и не борода китайского мудреца из учебника по истории, — И выдающейся личностью вы являетесь хотя бы потому, что уже в столь юном возрасте способны преподать господину Бастику урок в этом направлении.

— Скромность — оправдание тех, кому нечем гордиться, господин Лау Дан, — ничуть не смутившись, бойко ответил Шантри. За словом в карман этот человек явно не лез. — И вас, господин Путник, скромность уж точно не красит — быть скромным в вашем случае всё равно что на солирейе вспахивать поле, право. Верно я говорю, господин магистр?

Максим тактично улыбнулся, поняв едва ли половину того, что только что услышал, и предпочёл воздержаться от ответа. Захария пропустил адресованный ему вопрос мимо ушей, тихо покашлял, дождался, пока внимание коллег полностью сконцентрируется на его персоне, и после этого кивком головы указал на старика, которого непозволительно грубо перебил чрезмерно инициативный владелец фешенебельной торговой лавки.

— Тит Остари. В прошлом служитель Белой Церкви, Просвещённый пятой ступени, священник. В настоящее время билетный купец первого порядка, торгует освящёнными предметами, реликвиями и другими церковными атрибутами. Должен обратить ваше внимание, господа, — чародей мазнул взглядом по лицам собеседников и подчёркнуто-формально коснулся плеча оробевшего юноши подушечками пальцев, — Что мой подмастерье в Цельде совсем недавно и о многом ещё не имеет должного представления. Иными словами, ваши титулы для него не более чем набор плохо сочетающихся между собой слов. Но этикет есть этикет, Максимус, поэтому я представляю тебе членов совета нашей торговой гильдии как подобает. Что до Тита — не обманись безобидным видом этого старика: в своей нише он фактически монополист, а его род уже почти сотню лет владеет единственной в стране частной школой палачей.

Школой кого, простите?

— Счастлив наконец познакомиться с вами лично, господин Максимус, — старик добрался-таки до руки молодого Путника и с несвойственной своему возрасту силой пожал её узкими костлявыми ладошками. Характеристику от Захарии он, кажется, воспринял за комплимент. — Для всего просвещённого сообщества нашего мира принимать у себя разумных вашего рода является огромной честью. Позвольте спросить, приятно ли ваше пребывание в Цельде?

Память предоставила на выбор множество приятных воспоминаний: мрачную, холодную и кишащую крысами темницу, жжение проклятья в раненой магией ладони, оскорбления студентов местного привилегированного учебного заведения, попытки крестьян обокрасть их с Каглспаром… Ну, и Падальщиков, разумеется. Куда же без них.

— Э-э-эм… Да, наверное?.. Да. Пожалуй. Вполне приятно. Спасибо. Рад знакомству, господин.

Старичок вновь поклонился, довольный тем, что по всем правилам вежливости начали с него.

— Лау Дан, — Захария кивнул на мужчину азиатско-африканской наружности, чья непослушная, длинная и почти чёрная копна волос была неаккуратно убрана в пучок на затылке. Только туго обтянутые цветными нитями пряди с металлическими бусинами (шпана их «расточками» называла, вспомнил Макс) свисали цветными сосульками по обе стороны от хмурого серьёзного лица. — Пробуждённый шестой ступени, лекарь, нынче — билетный купец второго порядка, столичный монополист, владеющий всеми кабинетами врачевания в Эпиркерке. Лантанец, оттого и выглядит среди нас белой вороной.

— Скорее, чёрной, магистр, — Лау Дан иронично кивнул на выбеленную кожу Захарии и выставил свои руки вперёд, будто бы для лучшего сравнения.

— Тонкости перевода. Напоминаю, что Путники говорят на Языке Языков.

Представленный человек в мироощущении Максима меньше всего был похож на врача. В особенности смущал бесформенный замызганный балахон, явно бывший в употреблении кем-то до господина Дан. Поклонился лантанец, впрочем, уважительно и искренне — комар носа не подточит, — от каждого жеста веяло высшим образованием и строгим воспитанием, так что мнение касательно этого персонажа у парня волей-неволей складывалось двоякое.

— Присоединяюсь к удовольствию господина Остари, — кожа почти чёрных ладоней оказалась мягкой и тёплой на ощупь. — Путники привнесли в нашу культуру множество прекрасных и полезных явлений, поэтому трудно выразить словами нашу благодарность вашему миру.

Такое ощущение, будто это лично моя заслуга, что у них теперь знают про Пэ-Дэ-Дэ.

— Р-рад знакомству, господин, — повторил парень.

— С Симеусом Соллером ты имел удовольствие познакомиться, когда случилась эта неприятная история с Хошо, — Захария указал на молча слушавшего их человека. Максим его, разумеется, помнил: в лавке Симеус произвёл благоприятное впечатление, поскольку достойно себя вёл и достойно разговаривал. И всё же было в облике Соллера нечто неприятное. Отталкивающее. Крылось это «нечто» во взгляде. — Симеус — родовой коммунный дворянин, тесно сотрудничающий с нашей торговой гильдией. Собственным производством и каналами сбыта не владеет, зато обладает нужными связями с аристократическим слоем общества.

— Рад снова видеть, — Соллер протянул руку и обменялся с молодым Путником рукопожатиями по-Земному просто.

— Шантри Бастик представил себя сам, — не скрывая улыбки подытожил Захария.

— Простите, господин магистр, — расшаркался тот, стараясь придерживать голову слегка выше положенного, чтобы кудри не встопорщились и не потеряли форму. — Если бы я знал, что вы сочтёте удобным самостоятельно представить нас…

— Иными словами, если бы вы знали, что я достаточно воспитан?

И хотя казалось очевидным, что он просто глумится над случайной жертвой и не имеет в виду ничего серьёзного, Лау Дан и Тит незаметно отошли от неудачливого коллеги на полшага в сторону. Недвижим остался только Симеус, и сложно было сказать наверняка, по какой из причин: либо из-за того, что его руку всё ещё сжимал в рукопожатии задумавшийся молодой Путник… либо, что Макса обеспокоило бы гораздо сильнее, поскольку Захарию он не особо-то и боялся.

Отчасти парень понимал причины их душевного трепета: то, что звучало как дружеский «прикол», могло быстро превратиться во что-то серьёзное. Бастик, не разгибая спины, стремительно краснел.

— Что вы, господин магистр, как можно… Я совсем не это подразумевал…

Но Захария свою порцию удовольствия уже получил и потерял к торговцу интерес.

— Разумные, с которыми ты имеешь честь общаться, Максимус, входят в совет «Пакта» вместе с Ракхани… — он показал раскрытой ладонью на «льва», любителя яблок и острой похлёбки, — …Киром де Кхатом… — сместил руку буквально на градус, чтобы указать на зеленокожего мужчину, — …и Мат’Ро, — стоило упомянуть курупиру, и тот обернулся, как если бы почувствовал на себе взгляды остальных. — Таким составом принимаются все жизненно важные для нашей гильдии решения.

— А кто… — парень сглотнул было, но от необходимости запоминать такое количество имён у него в горле пересохло. — Кто чем занимается?

— Ох, господин магистр, прошу, не стоит утруждать себя, позвольте мне, — ставший чрезмерно учтивым, Шантри вновь согнулся в поклоне.

Максу оставалось только гадать, насколько тяжёлую травму головы этот мужик пережил в детстве: неужели он сам не замечает, как откровенно неискренне стелется? Концепция лести и выслуживания перед кем-то парню была чужда с ранних лет — брат так воспитал, — но он множество примеров встречал в жизни, когда пацанам такое на первый взгляд недостойное поведение спасало шкуру… взять ту же Стёпкину свиту. Да, недостойно, да, унизительно, но лучше быть пять минут трусом, чем всю жизнь инвалидом.

Но если уж пресмыкаться, то делать это красиво, естественно — так, чтобы не придраться было. А этот кадр прям как у Чехова в «Толстом и Тонком». Или у Гоголя в «Ревизоре».

Захария нахмурился. Не сильно, почти незаметно, только две тонкие симметричные складки пролегли над бровями к переносице. Однако однозначного возражения не высказал. Более того, допустил даже появление на губах лёгкой полуулыбки — насмешливой, почти издевательской, но всё-таки одобрительной. Шантри поклонился ему вновь и угрём скользнул к молодому Путнику.

— Мат’Ро, на которого господин магистр изволил указать последним — курупиру, и как многие другие курупиру, он посвятил свою жизнь скотоводству. Это их, если позволите так выразиться, общая расовая черта — любовь к животным.

— Хороша любовь — выращивать, чтобы потом забить, — хохотнул в полголоса Симеус.

— Правда ваша. Так вот, Мат’Ро крупный землевладелец: ему принадлежат многочисленные территории к западу от Эпиркерка, начиная от пригорода и заканчивая практически у Максали. Большая часть этих земель отведена под пастбища и скотобойни, но также он владеет рабочими поселениями и несколькими мануфактурами по обработке шкур, костей и иных, кхм, отходов производства, сотрудничает с другими мелкими скотными дворами и владеет тремя торговыми рядами на Зверьем рынке в разных секторах, принадлежащих Ракхани. В человеческой части столицы в его владении две торговые лавки с мясной и молочной продукцией, в других крупных городах вроде Мульера или Калтра по одной-две, в зависимости от прибыльности и ёмкости рынка. Да и сами понимаете, многоуважаемый Путник — конкуренция-с.

Максим кивнул. В рыночной структуре он понимал не больше, чем в ядерной физике, но базовыми терминами всё-таки владел. На наставника он взгляд скосил, чтобы проверить, не пора ли разговорчивого Шантри останавливать, но колдун, сперва отреагировавший на инициативу архимага не слишком-то благосклонно, уже вовсю забавлялся. Воистину чудовищный источник стресса — предугадать его реакцию возможным не представлялось совершенно.

— Кир де Кхат — тот господин с зелёными косами возле Ракхани — тоже земледелец, занимается выращиванием овощей, фруктов и иных сельскохозяйственных культур. Ему принадлежат земли на восток от Эпиркерка вплоть до берегов озера Аштарк. Чрезвычайно плодородная почва, если спросите меня, — Бастик откровенно гордился тем, насколько много успел узнать о своих коллегах, и делился информацией так легко, словно делал это каждый день. Макс сделал про себя пометку: вряд ли он знает больше, чем ему в целях безопасности гильдии позволяют знать. — В городе у него двенадцать торговых рядов на разных рынках человеческой части и два — в секторах многоуважаемого кхар.

— Кхар?..

— «Львы», — подсказал Захария.

— За пределами Эпиркерка, впрочем, Кир де Кхат не торгует: его земли способны обеспечивать продовольствием только столицу. Иначе последовало бы незамедлительное обеднение почвы. Ну, вы это и сами знаете, господин Путник.

Макс угукнул. Что-то такое они проходили по географии классе в шестом, но… кто ж теперь вспомнит, как там всё устроено в этих сельскохозяйственных делах.

— Зато внутри города он монополист — если не считать экзотический товар, привозимый из других государств, который у нас попросту не растёт. Иными словами, все овощи и крупы, что попадают к вам на стол, были выращены господином Киром, а хлеб был выпечен из муки, намолотой из его пшеницы.

Молодому Путнику не оставалось ничего, кроме как изобразить впечатление. Захария продолжал добродушно скалиться, и парню вдруг пришло в голову не очень-то приятное осознание: старик в хорошем настроении уже слишком долго. Это подозрительно, на него не похоже и ни к чему доброму, милому и вечному не приведёт. Да и лучистый взгляд его какой-то уж чересчур лучистый.

— Что касается самого Ракхани, то…

— Простите, г-господин Ш… Шантри, — перебил Макс, улыбаясь по возможности как можно нелепее. — С ним я… имел честь познакомиться на рынке. Мастер нас представил.

— Ох, чудесно, в таком случае вы знаете про нашего кхар всё, — снова подобострастный поклон. И снова не слишком глубокий, чтобы кудри форму держали. — Благодарю, господин магистр: мне не терпелось как можно скорее и полнее посвятить вашего подмастерья в дела гильдии, и я безмерно счастлив, что вы дали мне такую возможность.

Путники переглянулись. И хотя они ничего не сказали друг другу и не выдали истинного настроения ни единым жестом, лёгкое раздражение с примесью отвращения промелькнуло в их взглядах одинаковое.

— У вас получился весьма детальный рассказ, — прохладно похвалил колдун и улыбнулся так, как улыбался, если задумал пакость. — Гораздо подробнее, чем это вышло бы у меня. Не хотите, быть может, рассмотреть вариант принять Максимуса в свои подмастерья? Уверен, вы способны объяснить гораздо больше — а значит, и обучить гораздо большему.

Этим шутливым предложением наконец удалось прогнуть поясницу Бастика до нужной кривизны.

— Ч-что вы, господин магистр… Я не поспею, как можно…

Начинаю понимать, почему старику не нравятся здешние люди.

— Что ж. Как хотите, — улыбка чародея слегка потеплела. — Заставлять не стану. Но предложение одноразовое и пересмотру не подлежит.

Лау Дан и Тит держали лицо превосходно — тактично помалкивали и ни мускулом не выдали ни тени реакции на подслушанный диалог. Если бы молодой Путник не научился воспринимать вибрации чужих чувств, ему бы и в голову не пришло, что два этих с виду серьёзных и внушающих уважение человека внутри корчатся от смеха.

— Помимо совета, в нашей гильдии множество разноплановых должностей. Насколько я помню, около девяти сотен разумных так или иначе служат «Пакту» в настоящий момент?

— Тысяча восемьдесят по последним данным, — тут же выпрямившись, отрапортовал Шантри. — Цифры обновили в середине этого месяца.

— Даже так. Почти тысяча сто. По меркам Эпиршира это масштаб, как ты понимаешь.

— И все они торговцы? — с той же скоростью, с которой смягчался после выходки архимага неестественный подъём веселья Захарии, успокаивался и снова начинал чувствовать себя в безопасности юноша. Он заметил, конечно же, как подавили возмущение другие собеседники: «по меркам Эпиршира» звучало не слишком лестно, но им просто не с чем было сравнивать. Они Землю не видели. — Как же они друг с другом договорились?

— Договорённостями занимается совет, в этом нет большой сложности. Но на самом деле торговцев у нас не так много, как может показаться, — чародей опустил взгляд на свою выставленную вперёд ладонь и принялся загибать пальцы. — Есть перекупщики, разъезжающие по стране или имеющие разрешение на торговлю в других королевствах…

— Как Каглспар?

— Да, — кивнул Захария, — Он тоже член «Пакта», хотя я бы назвал его внештатным сотрудником. Есть знакомые тебе профессии: хранители складов, бухгалтеры, оценщики, инспекторы, дипломаты, юристы, адвокаты — очень много адвокатов — сборщики налогов, глашатаи…

— Глашатаи, Мастер?

— Общаются с населением: оценивают потребности целевой аудитории, расширяют клиентскую базу, продвигают продукт, повышают узнаваемость бренда и лояльность покупателей.

— Маркетологи, короче.

— Да, только без социальных сетей и рекламных баннеров вдоль дорог. Также у нас небольшой штат чарописцев на аутсорсе, накладывающих защитные заклинания и сигилы на товары при транспортировке, и множество артефакториусов средней руки, создающих магические артефакты на продажу — с нами они работать де-факто вынуждены, поскольку иначе совсем без работы останутся. Ах, да, и наёмники, конечно.

— А наёмники что делают?

Максиму сразу в красках представилась картина завёрнутого в костюм ниндзя громилы, залезшего ночью в открытую форточку какого-нибудь артефакториуса и перерезавшего ему горло за то, что тот отказался сотрудничать на невыгодных условиях.

— Считай, охрана. Сопровождают ценные или опасные грузы. Иногда их присутствие необходимо гильдии для обеспечения безопасности транспортировки, но порой бывает так, что наличие охраны требует законодательство того или иного государства, чтобы охранять не то, что едет, а от того, что едет.

— Особенно если видят в накладных имя господина магистра, — снова усмехнулся Соллер, но уже не едко (ещё бы), а задорно и по-простому.

— Репутация обязывает, — холодно улыбнулся Захария ему в ответ и мотнул головой, чтобы убрать попавшую в глаз прядку волос. — И ты не станешь спорить с тем, Симеус, что моё имя в накладных приносит гильдии куда больше золота, чем мы тратим на найм дополнительной охраны.

— Не стану, — единственный дворянин из присутствующих сделал капитулирующий жест руками и усмехнулся, как если бы в последний миг удержался от риторического вопроса: «Я что, дурак?».

— К слову о дополнительных тратах, господин магистр, — гораздо аккуратнее прежнего обратил на себя внимание Бастик, — Позвольте напомнить: рассмотрение сегодняшнего дела грозит нашей гильдии немалыми штрафами в случае, если Хошо признают виновным…

— А его признают, — без тени сомнения заявил старик Тит, громыхнув цепью в аккомпанемент своего заверения.

— Мы пока не знаем всех деталей и подробностей, господин Остари, — Лау Дан покосился почему-то именно на Макса. — Давайте не будем торопиться с выводами раньше времени.

— И речь изначально шла не о вердикте, господа, при всём уважении, — Шантри мотнул головой: кудри разве что только солнечного зайчика не бросили кому-нибудь в глаза, — А о денежном эквиваленте сегодняшних решений и о вкладе господина судьи…

— Кто сегодняшний судья, к слову?

— Лиман, ваше превосходительство, — Тит нахмурился и беспокойным жестом коснулся цепи, свисавшей ему почти до пупка. — Быстрый нас ожидает процесс, если позволите.

Лау Дан хохотнул, выражая согласие с заявлением бывшего священника — с приятным металлическим перезвоном цокнули друг о друга несколько «расточек» в его волосах. А молодому Путнику тем временем уж минут пять как вновь становилось неуютно. Несмотря на то, что диалог об отвлечённых вещах казался непринуждённым, от каждого из присутствовавших исходили пульсирующие волны беспокойства. Ожидание нервировало их. Суть процесса их тоже явно нервировала.

Предупреждение о двойственности всего, что будет происходить во время заседания, Максим держал в голове и повторял как мантру. Светские беседы с бесчисленным множеством «господ», чьи имена сливались в единую ноту, а лица — в пятно, были для него новым и непривычным явлением. Прикрученное столичное общество редко допускало до себя уроженцев провинциальных городов, в то время как элита периферии держалась далеко не на высокопарных речевых конструкциях и не на совершенных манерах за столом — выходило так, что всему мало-мальски «привилегированному» массы обучались, основываясь на вычурности кинематографа или допотопно-гротескных анекдотах про время, в которое аристократам в Англии положено пить чай. Максу попросту неоткуда было брать информацию и не с кем было оттачивать навыки правильного положения головы и рук, да и будем честны: в том районе Ярославля, откуда он родом, подобные умение не просто не требовались — они несли в себе потенциальную угрозу.

Люди, которым Захария представлял своего протеже, на правилах и ограничениях были выращены, и их способность владеть языком тела и мимикой выходила далеко за пределы банального положения пальцев при разговоре с высокопоставленными личностями. Они превосходно играли каждый свою роль, пользуясь годами закреплёнными хитростями, и юноша с неприятным давлением в животе поймал себя на мысли, что не может до конца прочувствовать ни одного из этих дельцов. Поверхностные эмоции, не представлявшие никакой ценности, напоминали детский общественный бассейн — мелкие, бестолковые и почти пустые. Резонирующие с его собственным полем потоки энергии фонили тревогой, но как ни старался Макс запустить под чужой купол пару щупов с проверкой, он не мог наткнуться на что-нибудь настоящее. Словно касался целлофана, намотанного на автомобильную дверь вместо выбитого стекла: всё, что было настоящим, оставалось внутри, за непроницаемой плёнкой.

Доброжелательные взгляды, направленные на него, холодели. Сквозь лучистую вежливость проступала безэмоциональная сосредоточенность. А то, что скрывалось под ней, и вовсе оставалось для Макса непостижимым. Чем больше усилий он прикладывал в попытке вскрыть их скорлупу, чем интенсивнее всматривался, тем стремительнее терял связь с реальностью: звуки поплыли, образы потускнели. Он уже не замечал, куда потекла беседа, а видел лишь резонирующие эманации, двоящиеся и расслаивающиеся, как если бы слои пытались перекрыть друг друга и замаскировать то, что пряталось на глубине. И всё же, пробиться дальше через вязкую эластичную преграду не получалось.

Парню быстро становилось не по душе. Ко всем, кто так или иначе вступал с ним в контакт раньше — даже к старику! — удавалось залезть под кожу почти беспрепятственно. И пускай не так уж и много времени прошло — десять дней всего, пшик в масштабах вселенной — Максим привык к этой своей новой способности и начал пользоваться ею так же часто, как слепой пользуется тростью, покидая дом. Всего за десять дней сила чувствовать чужое нутро стала неотъемлемым инструментом в любой коммуникации. Но теперь она не работала. Ни на ком. Ни на одном из них.

Он перевёл взгляд на наставника и сконцентрировался на его прохладной ауре. Незримые щупы, касавшиеся чужих эмоций и транслировавшие калейдоскопы образов прямиком Максу в мозг, протянулись к голове и плечам колдуна в попытке зацепить свои гарпуны за живое… и столкнулись даже не с податливо-прогибающейся вязкостью. С непробиваемой ледяной стеной, до слёз больно пырнувшей его в ответ.

Как ни странно, то, насколько этот барьер оказался прочным, слегка парня успокоило. До него запоздало дошла вполне очевидная догадка: не в его способностях дело, а в том, что эти люди осознанно не пропускают внутрь подобные щупы. Каждому из них есть что скрывать, а теперь они фактически на политической арене — вот только съеден будет не самый слабый, а самый психически уязвимый.

Макс почувствовал взгляд Захарии и поднял глаза. Колдун и правда смотрел, не прерывая, впрочем, ничего на первый взгляд не значащий трёп с коллегами. Юноше стало стыдно — он предположил, что наставник почувствовал попытку пробить его защиту.

— …и, разумеется, я могу на безвозмездной основе покрыть расходы гильдии на это судебное разбирательство, — Шантри как раз отчаянно предлагал коллегам свои инвестиции, когда молодой Путник вернулся в реальность. — Будем считать это моим вкладом в развитие. Что скажете?

— Мы обсудим этот вопрос, когда станет ясно, сколько и за что конкретно мы должны будем заплатить, господин Бастик, — у Лау Дан юноша отметил очевидную деловую хватку: брать чужие деньги, пускай даже «безвозмездно пожертвованные», он не торопился. — Насколько мне известно, прибыль «Пакта» за последние полгода увеличилась на несколько десятков процентов.

— На двадцать восемь, если быть точным, — незамедлительно отрапортовал хозяин фешенебельной лавки.

— Полагаю, мы можем себе позволить выделить какое-то количество средств из этих двадцати восьми процентов. Даже при неблагоприятном разрешении сегодняшнего дела.

— Благоприятность относительна, — с философским безразличием уточнил Захария.

— Разумеется. И всё же, полагаю, всем нам приблизительно ясны критерии скверного исхода дел.

— Приблизительность вариативна, — не менее равнодушно добавил чернокнижник.

Разговор шёл своим чередом и потёк бы и дальше, но тут наверху хлопнула дверь, и по лестнице амфитеатра побежал вниз, быстро переставляя ноги, последний гость сегодняшнего слушания. Большой лоб блестел от пота, белки глаз налились кровью, красные щёки подпрыгивали в такт его семенящему шагу — судья, придерживая оттопыренный и тяжёлый карман, явно торопился, и если судить по тому, что, извиняясь, он никому из собравшихся не посмотрел в глаза, очевидно раскаивался за свою досадную непунктуальность. Или просто не отличался любовью расшаркиваться.

— Прошу простить, господа, неотложный вопрос, — вскарабкавшись на сцену и отдуваясь уже за судейским столом, пояснил тот, кого заочно представили господином Лиманом. Прибывшие, прервав беседы, принялись рассаживаться по каменным кавеям: все члены совета гильдии разместились рядом друг к другу, в проэдрии. — Прошу занять места, сегодня рассматриваем дело Хошо Венсана Атталь-Ромари человеческой расы, жителя Эпиркерка государства Эпиршир, купца третьего порядка, члена непрофильной торговой гильдии «Пакт», обвиняемого в незаконном обороте непроверенных магических артефактов. Истец — Лакшасси расы аксака, житель Баскалара государства Акхагат, странствующий торговец и работорговец, членства в гильдии не имеет. Для судебной документации прошу зафиксировать дату и время. Подсудимый, — набрав в лёгкие воздуха впервые с момента, как заговорил, судья впился в замершего в клетке Хошо неприятным и нетерпеливым взглядом, — Вы обвиняетесь в незаконном владении и сбыте незарегистрированных магических артефактов, а также в нанесении вреда своими действиями государственным интересам, частным интересам и интересам собственной торговой гильдии. Вам понятно, в чём вас обвиняют?

— Да, но…

— Пострадавший, — Лиман повернулся к севшему в первом ряду человеку-волку с шикарной серой шкурой: каждый его волос темнел ближе к кончику, создавая визуальный эффект бесконечной игры света в густой шерсти. Большие серые глаза хищника ответили ему внимательным взглядом. — Вы согласны с тем обвинением, которое вынес подсудимому суд?

— В общих чертах, — пробасил, чем вызвал у Максима изумление, «волк».

— Прекрасно. Кто с вашей стороны выступает свидетелями?

— Мой зять, — он указал на человека-кота возле себя, восседавшего со скрещенными на груди руками, — И моя тай-ли.

Только теперь Макс заметил, что между «волком» и «котом» на трибунах присутствует кто-то третий. Со спины казалось, что это точно такая же «кошка», только женского пола, разумеется — маленькая, тоненькая и невзрачная, с густыми распущенными…

Волосами? Разве у местных фурри есть волосы?

— Подсудимый, с вашей стороны свидетели есть?

Сбитый с толку и заметно занервничавший от стремительности судебного разбирательства, Хошо сильно потел.

— Члены моей гильдии, — предположил он и с мольбой принялся переводить взгляд с одного знакомого лица на другое, как если бы кто-то из них мог вытащить его из клетки и спрятать от правосудия под полами своей мантии. — Наверное.

— Отлично, — покивал Лиман, доставая из нагрудного кармана часы, — В таком случае, свидетели пострадавшего, пожалуйста, по очереди выходите к трибуне, произносите Слово Истины и начинайте давать показания, ох, мамочки, уже почти два…

— Прошу прощения, господин судья, — приподнялся истец, — Мы из далёких земель и не знакомы с заклинаниями вашей страны.

— О, ничего страшного, совсем ничего страшного, — вновь мелко закивал Лиман и властным безапелляционным жестом велел кому-то с верхних рядов спуститься к центру орхестры. — Наш судебный чародей наложит Слово вместо ваших родственников. Теперь, пожалуйста, по очереди проходите к трибуне и приступайте к даче свидетельских показаний, не задерживайтесь.

Этот парень, очевидно, сиську мять не намерен, — с неудовольствием отметил Макс, наблюдая за тем, как медленно подсыхает пот на всё ещё красном лице судьи. — Нехорошо.

Ему никогда не нравились люди, стремящиеся разобраться со своими обязанностями пускай и тяп-ляп, но зато поскорее. Особенно когда речь заходила о вопросах, определяющих чужое будущее. Похожим образом вели себя некоторые школьные учителя: в стремлении избавиться от тяготящих задач, они могли закрыть глаза на многие несправедливости и грубые ошибки, совершаемые педагогическим составом или отдельными его представителями, лишь по той причине, что разбираться «неудобно» и «невовремя».

Почему-то ему вдруг вспомнился случай с одной из одноклассниц, она категорически отказывалась посещать уроки физики. Игнорировала предмет несколько месяцев, хотя с задачками справлялась сносно — видимо, решающую роль сыграла её личная неприязнь к системе образования в целом, — и дошло до того, что Нина Васильевна поставила ультиматум: либо персональный экзамен в среду после уроков, либо «неуд» в триместре. Классный руководитель, присутствовавший при этом разговоре, что-то напутал — с кем не бывает — и утром того дня, когда прогульщице назначили сдавать предмет, принялся отчитывать её перед всем классом за пропуск сего мероприятия, которое, по его ошибочным подсчётам, не состоялось во вторник.

Характер у девочки, надо отметить, был специфический: она не только не постеснялась при многочисленных свидетелях указать на его ошибку, но и возмутилась несправедливым и неуважительным отношением в свой адрес, ибо классрук в выражениях не стеснялся и находился в шаге от перехода на личности. Эпическое противостояние полутораметровой одиннадцатиклассницы и двухметрового тридцатилетнего мужика Максим бы без раздумий внёс в анналы истории школы, если бы имел на то право. Обсуждение мнимой оплошности перетекло в крик и взаимные оскорбления буквально за минуту, но девица настолько была уверена в собственной правоте и настолько крепко держалась, что довела препода до необходимости покинуть кабинет, чтобы привести мысли в порядок. Оставшаяся посреди классной комнаты под аккомпанемент давящей тишины ошалевших от спонтанного спектакля одноклассников, багровая от ярости, она вдобавок ко всему ещё и громко, отчётливо и в красках поведала товарищам всё то, что думает о биологе, о физичке, о школе и об интеллектуальных способностях некоторых представителей педагогического состава, так что к моменту его возвращения вместо одного человека обтекало уже двадцать пять. Впрочем, не это удивило Макса больше всего, а то, что несколькими уроками спустя биолог выцепил её на перерыве и тактично попросил прощения. Не поленился, сходил к физичке, осознал ошибку — и, что самое поразительное, вслух её признал. На памяти молодого Путника их классный руководитель был первым и единственным педагогом, у которого хватило на это характера. Никто — ни до, ни после — подобного не совершал.

К сожалению, существование где-то в космическом пространстве такого вот классрука являлось исключением, подтверждающим правило: те, у кого есть власть и авторитет, в лепёшку расшибутся, но своих оплошностей не признают. Гордость не позволит. И сколько на свете таких слабых людей — сотни? Тысячи? Миллионы? А от скольких зависят чужие судьбы? Сколькими подписаны смертные приговоры, приказы об увольнении или отчислении, как говорится, «ни за что»?

— Приступайте, — нетерпеливый приказ Лимана вернул Максима в реальность словно хлопок в ладоши перед носом.

Парень моргнул: он опять «выпал» — и теперь должен был быстро нагнать упущенные события. Судебный чародей — щуплый курносый молодой человек в дешёвом костюме и с подчёркнуто-отчётливым осознанием собственной важности во взгляде — уже совершал какие-то пасы руками над тяжёлой треугольной головой человека-волка. Истец стоял внутри блёклой магической печати на полу, придерживаясь широкой когтистой лапой за свидетельскую трибуну, и следил за действиями клерка, щуря серо-голубые глаза. В какой момент Слово было наложено, Макс понял сразу — полупрозрачные огоньки на полу воспылали ярче и контрастнее, а выдолбленные в камне узоры наполнились водой.

— Итак, — прочистив горло, проворчал Лакшасси и нервно облизнулся длинным розовым языком, как настоящая собака. — С чего бы… С начала начну. Так. Двадцать первого числа месяца Альбулаан я пригнал товар к стенам вашей столицы. Всё было как обычно: стражи проверили документы и выделили нашему каравану квадрат на триста саженей в торговом лагере за чертой города…

— Аксака редко занимаются работорговлей, — ухо Максима внезапно обожгло ледяным воздухом: колдун, повернув к нему голову, но не наклонившись, шёпотом пояснял то, что, по его мнению, может быть для подопечного непонятным. — Но этот сеш владеет крупнейшим поголовьем боевых рабов в своих землях.

— Мы разместились и принялись строиться, — продолжал истец. — К двадцать третьему числу уже всё стояло, и мы, разумеется, начали работать. Никаких происшествий, все сделки легальны, каждый товар клеймён, все документы подписаны…

— Дальше, пожалуйста, — жестом поторопил Лиман. — Бумаги вашего каравана были приложены к делу и тщательным образом проверены, мы знаем, что ваш документооборот в порядке.

— Двадцать восьмого числа, — сеш скрипнул клыками и зыркнул на Хошо, поджавшего ноги под скамью, — Эта вошь лобковая…

— Выношу первое предупреждение, — резко оборвал его судья. — Перед началом процесса вас ознакомили с правилами поведения, будете нарушать дисциплину — суд аннулирует ваш иск и выпроводит из зала заседаний.

— Прошу прощ-щения, — прорычал «волк» и снова кивнул на кривоногого торгаша, — Гражданин подсудимый явился в мой лагерь двадцать восьмого дня Альбулаана с предложением купить «интересный товар, как раз по моему профилю». Я обычно такие сомнительные предложения сразу отвергаю…

И тут случилось странное: голубоватое свечение магической печати, вырезанной вокруг свидетельской трибуны, стало слегка ярче. Вода в узорах всколыхнулась, как если бы Цельду тряхнуло нешуточным землетрясением, засверкала в свете солнца и вдруг стала подниматься в воздух, левитируя, совсем как зачарованная магией Захарии капля из их кухонного чана. Её становилось больше с каждым мгновением, и потоки очень скоро принялись закручиваться вокруг Лакшасси, образуя непроницаемый купол.

— Да я имел в виду, если они мне не выгодны! — почти закричал «волк», осознав, что происходит и что совсем скоро произойдёт.

Вода замедлила своё движение. Затем остановилась. Словно поразмыслив, сойдёт ли его пояснение за оправдание, потоки несколько секунд угрожающе повисели над его головой, а затем плавно и с приятным шумом капель стекли на своё законное место в выщерблины в каменном полу.

— Обычно я от таких предложений отказываюсь, если они не выгодны, а они обычно все такие, — пояснил, закрепляя результат, сеш и нервно поправил воротник свободной рубахи на вздувшейся от страха шее. — С-сами понимаете, по лагерям кто обычно бродит? Перекупы и посредники. Рассчитывают, что хозяева караванов носа в город не сунут, потому что за собственную шкуру боятся, и толкают всякое гов… кхм, я имел в виду, всякую… нет, так тоже нельзя… В общем, всё что угодно, но в три раза дороже. Если не в пять. А мне бояться нечего, у меня все бумаги одна к другой, на каждый товар, я своё дело делаю как надо…

— Ближе к делу, — снова перебил Лиман.

— Да, да, к делу. Вот дело и есть. Приходит этот… подсудимый ко мне в шатёр. Говорит, мол, не желаете ли посмотреть на кой-какой товар. Я ему с порога хотел под филе пинком дать, да что-то остановило, не знаю, почему не прогнал. Говорю, дьявол с тобой, показывай. И он раскладывает свою эту полку переносную. Там всякая… дичь, если не сказать грубее. Навалено горой, поди разбери. И тут мне на глаза ошейник попадается — вот прям именно то, что нужно.

— Опишите предмет, — тут же потребовал судья.

— Да артефакт сдерживания, чего там опис… Ай, да кобальтовый обруч это был на шею. Скардсгартские глифы, древнедендрийские идеограммы, узоры Пустынников — стандартные меры подчинения. Вот что было не стандартно — это Лабиринт Разума, выгравированный на внутренней стороне.

— Он перечисляет различные виды магических гравировок, способных передавать «хозяину» контроль над действиями «слуги», — тихо объяснил Захария. — Лабиринт Разума — сильный и тяжёлый в исполнении сигил, довольно редкий.

Лиман тем временем достал из кармана пиджака крупное металлическое кольцо, завёрнутое в хлопковую тряпицу, и, придерживая через эту самую тряпицу, продемонстрировал всем присутствующим тяжёлый кобальтовый ошейник, испещрённый многочисленными символами, знаками и линиями, с очевидно сломанным (скорее, выкорчеванным) замком.

— Этот артефакт вы приобрели у подсудимого?

— Именно его. Не знаю, господин, насколько хорошо вы в этом вопросе ориентируетесь… — сеш изобразил тактичность в адрес Лимана, даже налёт снисхождения из голоса убрал.

— Достаточно неплохо.

— В таком случае, вы знаете, насколько Лабиринты редкая штука, особенно на кобальте. И когда я этот ошейник увидел, то решил: надо брать. Тем более цена была привлекательная.

— А тот факт, что за столь редкий предмет подсудимый просит сравнительно немного, не заставил вас усомниться в легальности этой сделки? — нахмурился судья.

Аксака замолчал. И молчал достаточно долго, чтобы среди немногочисленных присутствующих пробежал лёгкий ветерок перешёптывания.

— Я… видите ли, с самого начала понял, что эта сделка… — «волк» нервно облизнулся, — …не совсем честная.

— И вы осознанно приобрели незарегистрированный магический артефакт, зная о последствиях своего деяния, о том, что нарушаете закон Эпиршира и обо всех возможных последствиях этого действия, правильно я понимаю?

— Что? Нет! — возмутился сеш и недовольно прижал уши. — Я получил на ошейник от этого вашего подсудимого все необходимые документы! Разрешение, регистрационный номер… вообще всё! Откуда мне было знать, что они поддельные, я же не крыса канцелярская… при всём уважении, господин судья. А под «честностью» сделки, — он продолжил мысль, не позволив задать уточняющий вопрос, — Я подразумевал неосведомлённость продавца!

Лиман покосился на воду в магической печати. Поверхность дрожала, но взмывать в воздух не намеревалась.

— Предположим. Дальше, пожалуйста.

— Когда подсудимый озвучил цену, я решил, что он либо блаженный и в деньгах вообще не нуждается, либо попросту не понимает, что к нему в руки попало. Откуда я знаю, где он его откопал — сходил, может, в подземелье, наткнулся каким-то чудом, увидел гравировку и решил деньжат поднять. Или, может, обанкротился, сильно деньги нужны, что готов почти за бесценок отдать какое-нибудь там наследие отца — мне вообще плевать было на его мотивы, мне этот ошейник нужен был!

— Продолжайте давать показания, господин Лакшасси.

— Я и даю, — сеш снова зыркнул на Хошо. — Я сделал еба… кхм, то есть, морду кирпичом, мол, товар как товар, на троечку. Ещё и пару монет сторговал, поэтому-то и убедился, что этот… кхм, человек ничего в своём деле не смыслит. Купил ошейник, проводил до выхода — и был он таков.

Лиман уложил артефакт на специально для улик вмонтированную в стол подушечку и утомлённо потёр пальцами левой руки вспотевший лоб. Максим, слушая их диалог, был вынужден признать, что, хотя пухлый и несуразный мужичок в костюме и не склонен терять времени зря, показания слушает внимательно и заставляет рассказывать подробности. Быть может, первое впечатление и на сей раз оказалось обманчивым — он явно не собирался проводить заседание спустя рукава.

— Суду известно, что многие представители вашей профессии используют сдерживающие чары, однако подавляющее большинство работорговцев успешно обходится без артефактов подобной силы. С какими конкретно целями вы приобрели ошейник с Лабиринтом Разума? Из того, что вы сказали, я могу сделать вывод, что ваш караван испытывает дефицит сдерживающих предметов — а значит, ваш товар несёт потенциальную угрозу гражданам нашей страны.

— Мой караван соответствует всем правилам безопасности, установленным Эпирширом, господин судья, — позволил себе нахмуриться аксака. — Иначе я бы не смог пересечь границы и попросту не добрался бы до вашей столицы без происшествий. Но с недавнего времени в моём поголовье появился берсерк, которого…

— С какого конкретно времени?

— …я приобрёл на территории вашего королевства. Бывший владелец…

— Правильно ли я понимаю, что вы приобрели опасный товар, несмотря на то, что он не сопровождался должным списком предметов предосторожности, и тем самым подвергли жителей нашей страны опасности?

— Если вы не будете меня перебивать…

— Второе предупреждение, господин Лакшасси, — безапелляционно прервал Лиман. — На этот раз — за неуважение в адрес суда. Ещё одно нарушение, и ваш иск будет аннулирован.

Воздух над амфитеатром нагревался. Максим, впрочем, не связывал это с солнечным светом — он прекрасно видел, что сеш выходит из себя. Очевидно, «волку» тяжело было контролировать звериный норов, равно как очевидно было и то, что он старался сдерживаться изо всех сил. Судья выглядел спокойным, невозмутимым и даже отрешённым, но чем дольше Макс наблюдал за его словами и действиями, тем крепче убеждался: зверолюда откровенно провоцируют. Мало того, его не менее откровенно пытаются подловить на несоблюдении то одного закона, то другого. Юноша покосился на наставника: Захария хмурился.

Дурной знак.

— Прошу прощения, господин судья, — аксаке потребовалось полминуты, чтобы взять себя в руки и продолжить рассказ, — Я не хотел проявить к вам неуважения. Берсерка я действительно купил на территории Эпиршира, но сделка сопровождалась всеми необходимыми предметами безопасности: ошейником, кандалами и железными перчатками. Все эти предметы — с полным перечнем стандартных чар сдерживания, разумеется.

— Тогда зачем вам понадобился артефакт, который вы приобрели у подсудимого?

— Затем, что стандартные чары только сдерживают, — терпеливо пояснил сеш. — Не позволяют ему наброситься на хозяина или окружающих, не дают сбежать или причинить вред как-либо ещё. Но в связи с нестабильной природой берсерков такие меры не позволяют подчинить разум. Не дают полного контроля. А кобальтовый ошейник, да ещё и с Лабиринтом, позволяет управлять сознанием полностью.

— Предположим. Продолжайте дачу показаний.

— Так. Эх… С какого момента?

— С момента, когда вы приобрели артефакт и попрощались с подсудимым.

Истец помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями.

— Да, вот… Я опробовал ошейник на следующее утро. Чары сели как влитые, товар моментально подчинился. Мы провели ряд тестов, убедились, что всё работает как следует, и встал вопрос: выставлять его на продажу в Эпиркерке или нет. А пока думали, отселили берсерка от остальных — слава богам, что отселили.

— По какой причине?

— Это регламент безопасности нашего каравана. Самое опасное время — за три-четыре дня до продажи: рабы становятся нервными, иногда агрессивными, предпринимают попытки побега, наносят себе повреждения, чтобы отсрочить момент заключения сделки. Словом, это были меры предосторожности. На случай, если за берсерка предложат хорошую цену в вашей столице.

— Продолжайте.

Сеш снова мотнул хвостом.

— А нечего тут больше продолжать, — раздражённо заявил он, — Магия ошейника вошла в резонанс с другими сдерживающими предметами и все их отключила, хотя такого происходить не должно, товар вышел из-под контроля, вырвался на свободу и устроил то, что устроил. Одного убил из моего каравана, ещё троих ранил — мне как прикажете домой возвращаться? Пусть этот… подсудимый ваш, — «волк» оскалился в сторону Хошо, — Оплачивает мне новых охранников, компенсацию за испорченный товар — берсерка-то убить пришлось! — возвращает деньги за дефектный…

— Спокойно, господин Лакшасси, — Лиман невозмутимо остановил его пламенную речь поднятой ладонью. — О мерах наказания решение принимает суд. Вам есть ещё что добавить?

Аксака отрицательно качнул головой. Развитием событий в зале заседаний он был явно не удовлетворён даже близко.

— В таком случае, суд приглашает для дачи показаний свидетелей со стороны истца.

«Волка» сменил суетливо подскочивший к трибуне «кот».

— Харан расы сахмат, житель Вольных земель Базул-Аят, странствующий торговец и работорговец, членства в гильдии не имеет. Вы находитесь под действием Слова Истины — это значит, что попытка намеренно солгать суду будет наказана смертью. Вам понятны условия дачи показаний?

— Поня-ятны, ваш-ша честь, — поклонился и промурлыкал дха, мягко выписывая фигуры длинным тонким хвостом.

— В таком случае, ответьте: являлись ли вы непосредственным свидетелем событий, описанных господином Лакшасси?

— Явля-ялся, ваш-ша честь, со-обственными глаза-ами ви-идел: и сдерживающ-щий артеф-факт, и выш-шедш-шего из-под контроля берсе-ерка с этой побрякуш-шкой на ш-шее, и господина Хош-шо, покидавш-шего ш-шатёр моего те-естя, — урчал и сладко тянул звуки Харан, не переставая мотать хвостом из стороны в сторону. — Всё-ё видел, ваш-ша честь, всё-ё могу подтвердить.

Он выглядел как заискивающая перед хозяином псина, вымаливающая кусок мяса со стола, и производил впечатление чего-то уютного, мягкого и безобидно-жалкого. Макс наблюдал за Хараном внимательно. И беспокойно ёрзал от поганого ощущения подставы, поскольку в его картине мира работорговцы так себя вести не должны.

— Хорошо, — судья мало внимания уделял поведению или голосу дха, его гораздо сильнее волновало поведение воды в магической печати. — То есть, вы подтверждаете слова господина Лакшасси и свидетельствуете, что всё им рассказанное — правда?

— Разумеется, — грациозно кивнул «кот». — И даже могу показа-ать, где всё произош-шло, если вам так уго-одно, ваш-ша честь.

— Можете возвращаться на трибуну. Следующий свидетель, пожалуйста.

— Позвольте доба-авить, ваш-ша честь, — снова подобострастно опустил голову сахмат, — Наш-ш следующ-щий свидетель — несча-астная тай-ли, не способная говори-ить, как и больш-шинство её соро-одичей. Если вам так будет уго-одно, ваш-ша честь, я бы предложи-ил вам воспользоваться заклинанием па-амяти.

Макс заметил движение справа и повернул голову к колдуну. Захария с мрачным выражением лица слегка подался вперёд, стоило прозвучать предложению Харана, взгляд прозрачных глаз стал ещё сосредоточеннее и тяжелее, а тонкие губы совсем исчезли — настолько плотно он их сжал. Что бы ни происходило в его седой голове, оно не сулило ничего путного.

Что могло его так напрячь? — не смог не спросить себя парень и уставился в спину чрезмерно учтивому сахмат. — Этот кошак явно что-то задумал, иначе старик не стал бы так реагировать. Но как можно обмануть проклятье, убивающее того, кто пытается его обмануть?

— Что же, — Лиман вздохнул и жестом пригласил судебного чародея спуститься к орхестре, — За неимением альтернативы можно и заклинанием памяти воспользоваться. Девушка знает наш язык?

— Нет, ваш-ша честь, к величайш-шему сожалению нет. Но мы, коне-ечно же, переведём ей всё-ё, что вы изволите сказа-ать.

— Пусть вспомнит сперва встречу подсудимого с господином Лакшасси во время заключения сделки, а потом момент освобождения берсерка.

— Моя тай-ли не видела торгаша, — вместо своего зятя ответил «волк». — Она — одна из моих рабынь и помнит только момент выхода берсерка из-под контроля и его нападение на моих аксака.

— В таком случае, в её показаниях нет необходимости, — отмахнулся Лиман. — Факт атаки ваших охранников задокументирован и подтверждён десятком свидетелей, в его подлинности суд не сомневается. Приглашаем для дачи показаний свидетелей со стороны подсудимого.

— Но она может…

— Я уже сказал: всё, что связано с нападением берсерка, в свидетельских показаниях не нуждается.

Работорговцы переглянулись. Будь судья чуть ласковее и мягче (или будь у них в запасе больше одного предупреждения), они наверняка попытались бы убедить его выслушать мысли немой девушки — слишком уж отчётливо недовольство и замешательство проступили на их звериных лицах. Захария вернул тело к прежнему углу наклона — видимо, им только что удалось по касательной пройти какой-то кризис.

Пока сеш усаживал свидетельницу на место, Максим наблюдал за странной троицей и всё силился понять, что именно его смущает. Озарение пришло не сразу: помимо кошачьих ушек, хвостика и шерсти на руках, существо, которое все называли «тай-ли», ничем не отличалось от обычной человеческой девушки лет восемнадцати. Она не была похожа на своих хозяев именно по той причине, что не являлась чистокровной дха.

Может, гибрид? Или просто другая разновидность?

Его мало беспокоили махинации, которым не суждено было воплотиться в жизнь.

— Насколько мне известно, господин Лиман, — поднялся со своего места Захария, и присутствующие затихли под воздействием услышанного: изменившийся до неузнаваемости, вкрадчивый, зловещий и тихий, его голос зазвенел в пространстве под куполообразным потолком, несмотря на то, что колдун едва ли не шептал, — Никто из членов нашей гильдии не изъявлял желания быть защитником господина Хошо. Тем не менее, у меня есть к нему несколько вопросов. Учитывая некоторый опыт проведения следственных мероприятий, коим я обладаю, вы, полагаю, не станете возражать, если я их задам. С вашего позволения, — формально добавил он.

— Конечно, господин магистр, прошу вас.

Макс с неожиданным для себя удовольствием наблюдал за тем, как меняется в лице судья и как его самоуверенное поведение тает под гнётом пристального взгляда. Осознание, что наставника побаиваются во всех слоях общества, не просто крепло, но и давало парню странное чувство… гордости? Нет. Скорее, чувство собственного превосходства. И хотя лично его заслуги в этом не было абсолютно, а всё-таки подмывало слегка приподнять подбородок и выпрямить спину.

Впрочем, был ли это страх — вопрос спорный. Прослеживалось в поведении окружающих подозрительное единодушие в адрес колдуна: взрослые трепетали, дети обожали… только несчастный Йен из общей массы и выбивался. И как только Максим начинал задумываться об этом, ему становилось не по себе: человеческие общества так не работают. Должен был присутствовать процент тех, кто Захарию за реальную угрозу вообще не воспринимал. Должны были существовать те, кто его открыто ненавидел и не стеснялся по мере возможности эту ненависть если и не демонстрировать, то испытывать точно. Однобокость же общественной реакции на его выходки не могла не провоцировать в парне мысли о неестественности происходящего, как если бы общественное мнение управлялось некой силой… во всех одинаковой.

Чародей кивнул, соблюдая принятые в королевстве правила этикета при общении с чиновниками, выплыл на лестницу и мягко спустился на орхестру. Всё та же бесшумная поступь, то же лёгкое шуршание складок мантии, но от ощущения безопасности и спокойствия, которое его присутствие дарило Максу в чёрной пустоте подземного коридора, и следа не осталось.

— Захария человеческой расы, житель Эпиркерка государства Эпиршир, магистр Хаоса, Исток, купец первого порядка, член совета непрофильной торговой гильдии «Пакт», — объявил Лиман. — Желаете, чтобы мы вывели подсудимого в печать Слова Истины?

— Не стоит, — колдун долго смотрел на сжавшегося кривоногого торгаша в клетке. А потом захрустел пальцами правой руки. Раньше Макс за ним такой привычки не замечал. — Как я уже сказал, я имею некоторый опыт в подобных делах. Тратить драгоценное время суда и свидетелей не культурно.

Максу стало прохладно. Солнечный свет, нагревший воздух, и гнев «волка», придавший атмосфере ещё больше тепла, отступили под натиском распространившегося от чернокнижника северного ветерка. Юноше и оборачиваться не пришлось, чтобы убедиться: не он один чувствует перемены в местном климате. Не до конца оставалось понятным, почему захотелось проверить реакцию зверолюдов на первом ряду, но он опустил взгляд и увидел, как на их могучих плечах и толстых шеях дыбом встаёт пёстрая шерсть. Харан больше не мотал из стороны в сторону хвостом; оба прижали к голове уши, но сделано это было явно не из страха, а по-животному напряжённо.

Инстинкты, — догадался Путник. — Инстинкты велят им бежать. Как мне обычно, когда эта хрень начинается.

— Насколько суду известно, в день, когда господа Симеус Соллер, Мат’Ро и Кир де Кхат прибыли в мою лавку обсудить сложившуюся ситуацию, господин Хошо также явился ко мне, чтобы кое-что приобрести, — вкрадчивый тон нагонял почему-то куда больше страха, чем мог бы. По загривку юноши побежали мурашки. — Зачем именно вам понадобился песок из кристаллов Ако’Эгита в тот день? Да ещё так много — двадцать унций, если правильно помню.

И с трибун было видно, как несчастный Хошо заливается потом. Вообще-то он начал потеть, едва Захария рот открыл, но теперь, когда палач короля Харта принялся допрашивать его со своей печально знаменитой дотошностью, взмок уже до неприличия сильно. Судья опустил взгляд в листы пергаментной бумаги, которые до этого момента преспокойно лежали на краю стола — не иначе как для того, чтобы свериться с материалами дела.

— Д-да мне… — голос Атталь-Ромари предательски срывался в фальцет, и ему приходилось покашливать, чтобы вернуть себе нормальное звучание. — Мне надо б-было вещи свои обработать, господин магистр.

— Насколько мне известно, — в тоне колдуна скользнуло раздражение: видимо, Хошо соврал, — Песок этих кристаллов — хороший магический проводник. Настолько, что всего несколькими горстями можно было бы проложить энергетический канал от Перевального озера до замка Его Величества.

— Д-да, господин магистр. Да, так и есть. Мне нужно было вещи с-свои обработать…

— И для этого вам понадобилось двадцать унций?

Хошо промолчал.

— Не желаете говорить, значит.

Внешне Захария сохранял спокойствие. Непоколебимо равнодушное выражение лица, неприятное до той степени, что от одного взгляда мышцы сводило, не выражало совершенно ничего. Пустые глаза сверлили подсудимому голову. Но Макс даже не узнал и не увидел, а по построению фразы как-то понял, что наставник начинает заводиться, и сгорбился от неприятного прикосновения склизкого предчувствия беды. Сидевший рядом Бастик, заметив поведение молодого Путника, последовал его примеру и посильнее укутался в свою укороченную мантию. В амфитеатре становилось всё холоднее.

— Господин магистр, при всём уважении, какое отношение эти вопросы имеют к сегодняшнему слушанию? — у Лимана и правда хватило мужества это спросить, за что Максим с чистой совестью сразу приписал ему два очка в шкалу уважения. — Прошу вас объяснить суду суть этих расспросов. В противном случае, вынужден сообщить, что наше дело не является удобной возможностью свести с подсудимым личные счёты.

Колдун уставился на Лимана — смотрел совсем не долго, но этого времени хватило, чтобы между ними произошёл некий невысказанный обмен мнениями. Никто из присутствовавших не понял, в чём заключался этот обмен — судейский стол располагался напротив зрительского зала, и то, как именно чародей посмотрел на судью, никто не увидел и увидеть не мог. Потом Захария опустил голову, покачал ею разочарованно (я прям слышу его «куда катится современное судопроизводство», внезапно для себя усмехнулся Макс) и терпеливо и раздражённо заговорил снова.

— Мой вопрос не имеет ничего общего с личными делами, господин судья. В то утро, когда новость о незаконной сделке между господами Хошо и Лакшасси дошла до совета гильдии, членов «Пакта» начали оповещать о запрете на торговлю с подсудимым до окончания разбирательства — вам это известно. Хошо узнал о наложении запрета одним из первых — и что он сделал дальше? Вместо того, чтобы привести свои дела в порядок, подготовиться к началу тяжб, написать письма с прошениями о защите, в конце концов — вместо всего этого он побежал на другой конец города, к члену совета собственной гильдии, чтобы купить у него двадцать унций песка из кристаллов Ако’Эгита. Вы правда не видите никаких странностей в таком поведении? Потому что я вижу. И хочу эти странности прояснить. Если позволите.

Лиман не то и в самом деле увидел что-то подозрительное в описанном поведении, не то просто не пожелал вступать с чародеем в очередное открытое столкновение. Как бы то ни было, возражать Захарии не стали. Присяжные (свидетели?) наблюдали за процессом с повышенным вниманием: раскрывались подробности, в которые были посвящены далеко не все, и постепенно из заурядного действа допрос трансформировался в нечто иное — нечто загадочное и интригующее. Нечто, о чём можно будет и посплетничать на досуге.

Максим заметил сосредоточенность в позах соседей по кавее, но гораздо интереснее ему оказалось наблюдать за поведением зверолюдов. Харат нервничал и крутил ушами из стороны в сторону, поминутно поворачивался к тестю проверить реакцию, но ни разу не был удостоен ответом; Лакшассии застыл и наблюдал за развитием этой истории очень внимательно, поскольку Захария явно вызывал в нём симпатию — Макс подозревал, всё дело было либо в хищном напоре колдуна, либо в его способности противостоять настроенному против сеша судье.

— Вы вынуждаете меня повторяться, — обращаясь к запертому в клетке, добавил в голос побольше металла наставник. — И я не люблю людей, врывающихся в мой дом, требующих что-то в моей лавке неизвестно на каком основании и оскорбляющих моего подмастерья. Но это действительно уже личное. Зачем тебе нужен был этот песок, Хошо?

— В-вещи… обработать…

— Прошу прощения, магистр, — решился Лиман, — Вынужден уточнить: вы намекаете, что подсудимый хотел использовать этот песок для усиления зловредных чар своих товаров?

— Я ни на что не намекаю, — Захария скрипнул зубами. — Я интересуюсь. Так что именно вы хотели этим песком обработать, Атталь?

— Вещи свои, вещи! — торгаш вскочил на ноги, видимо, не способный больше сидеть спокойно под натиском змеиного взгляда, и вопреки здравому смыслу подошёл ближе к разделявшим их прутьям. — Ящик, в котором товары свои переносил после закупки, ещё какую-то муть, которой побрякушки закупленные касались…

— О побрякушках подробнее.

— Да разные, господин магистр, всё разве упомнить? Я же сколько лет торгую, за такой срок что угодно к прилавку привяжется, какие угодно чары…

— Многоуважаемый Хошо, — проговорил чародей раздражённо, — За одно то, что вы лжёте мне в лицо, я могу настоять на приведении в исполнение вашего смертного приговора согласно законам королевства Эпиршир. За грубейшее нарушение кодекса гильдии, преступление против государства и чудовищную опасность, которой вы подвергли наших граждан. В ваших же интересах с этого момента говорить правду.

Подсудимый сжал челюсти, но упрямился и молчал.

— Ты заставляешь меня повторить вопрос дважды, Хошо, — теперь чародей и правда зарычал, — На третий раз отвечать тебе будет нечем.

— Господин магистр, — судья вспотел как мышь, — Прошу соблюдать правила поведения в суде…

— Зачем тебе понадобился этот песок, Атталь?

— Давление на подсудимых запрещено законом…

— Я теряю терпение!

— Г-господин магистр, я буду вынужден!..

— Да от проклятья я хотел избавиться! Боги!..

Сначала стало тихо, как если бы любое «проклятье» — и даже одно его упоминание — обладало настолько разрушительной силой, что лишало способности разговаривать всех просто рядом стоявших. Затем по залу побежал шёпот, постепенно нарастающий в шум морского прибоя, а после превратившийся в гул пчелиного улья. Сложно было сказать однозначно, что так обеспокоило немногочисленных свидетелей и присяжных: проклятье, к которому простой лавочник каким-то непонятным образом оказался в опасной близости, состояние этого несчастного лавочника после разговора с чернокнижником или факт того, что Захария прилюдно повысил голос.

Максим сообразил: скорее всего, никто из присутствовавших в этом амфитеатре на самом деле никогда и не заставал колдуна в роли следователя или палача. Если он правильно понимал хронологию событий, король Харт, при котором чародей служил в нелестной роли, находился у власти около тридцати или даже сорока лет назад. Да, про него ходили слухи, люди рассказывали истории, но мало кто мог видеть и помнить Захарию в работе собственными глазами. Покидая свой угрюмый дом, наставник в общем и целом вёл себя вполне прилично: верхом невоспитанности было разве что намеренное подтрунивание над городскими стражниками. Но в подавляющем большинстве ситуаций, даже когда собеседники не отличались ни скромностью, ни адекватностью, колдун реагировал на них… спокойно. Оставался рассудительным. И если уж злился, то разговаривал тише обычного, а не громче.

В тот единственный раз, когда он кричал в присутствии молодого Путника, полдома выглядело как эпицентр взрыва противотанковой мины.

Если так посудить, наставник по большому счёту не сказал и не сделал ничего, что могло бы представлять для торгаша опасность. Он не причинял ему боль и даже не притворялся, что собирается, не клялся расправиться со всей его семьёй, не унижал — по сравнению с некоторыми другими случаями (а Максу было с чем сравнивать), этот «следователь» вёл себя практически безобидно. Ну, припугнул слегка, только и всего. Поэтому-то, может быть, для парня и оставалась загадкой причина, по которой с такой тревогой на его поведение отреагировали присутствующие.

Репутация и правда имеет значение.

Плечи Захарии приподнялись, напряжённая спина согнулась, как если бы он собирался на кого-нибудь наброситься. Он напомнил повадками взявшую след псину. Длинную, горбатую и очень — очень — злую.

— Подробнее. Какого именно проклятья?

— Да… шут его знает, — торгаш сник. — Перекинулось на порог моего дома недели три назад. Сперва только брёвна стали гнить, а затем в доме голоса пошли. Зловредная магия, не иначе.

— И вы решили избавиться от него именно в то утро, когда от гильдии пришло уведомление о вашем временном отстранении от работы? — колдун злобно хохотнул. — Предположим. Но этого недостаточно, и мы оба это понимаем. Вы уверены, что продолжать ходить вокруг да около — хорошая идея, господин Хошо?

Подсудимый прикусил щёку. Его крохотные глазки стали больше, наполненные пока не пролившимися слезами, словно у ребёнка на грани истерики, болезненно скривившийся рот сомкнулся, стоило ему попытаться что-либо ответить, и лицо от подбородка до лба пересекла мощная судорога. Возникало ощущение, будто он и рад бы был обо всём исповедаться, но нечто — куда более сильное, чем стремление облегчить душу — сопротивлялось и закупоривало слова внутри грудной клетки.

— Что же. Воля ваша. Однако я всё же опишу, как будут разворачиваться события, если позволите, — скрипнул Захария: его слова, бурлящие в глотке как горный водный поток, быстро накапливали критическую массу. Птичьи пальцы вцепились в трибуну, и по многострадальному дереву побежали, растекаясь словно разводы краски, тёмные магические капли. — Когда мне надоест ваше упрямство, допрос будет официально завершён — оно мне уже надоедает до опасной для вас степени. И едва моя нога сделает шаг за пределы магической печати, обо всех развернувшихся недавно событиях Его Величество будет уведомлён в течение следующих двух минут. Напрямую. Со всеми вытекающими последствиями. Вашу лавку конфискуют, на головы членов вашей семьи лягут несмываемый позор и неподъёмные штрафы. Ваши дети останутся сиротами, вынужденными жить впроголодь. И ни я, ни кто бы то ни было другой из членов совета гильдии не встанет на вашу защиту. Ущерб, который ваши действия нанесли «Пакту», измерим не только в золоте, господин Хошо — он измерим в народном доверии. В торговых отношениях, — тут он указал на загипнотизированного разбирательством Лакшасси, — Между Эпирширом и нашими вольными соседями. Вы совершили государственное преступление и расплатитесь за него по всей строгости закона.

Чародей помолчал, взвешивая следующие слова.

— Иными словами, — уже почти прошипел он, — Совет гильдии попросту скормит вас государственной службе безопасности. Причём с удовольствием. Мы не станем защищать преступника, осознанно нарушившего закон славного королевства Эпир…

— Да я не знал, что они прокляты! — взвыл кривоногий торгаш, бросившись к решётке и вцепившись в неё изо всех сил. — Не знал я!

Дамба прорвалась. Вода хлынула нарушу.

— Не я их делал, клянусь всеми богами! У меня и навыка-то бы не хватило! Я не знал, к чему всё это может привести, понимаете вы, нет?! Я в отчаянном положении находился, куда, по-вашему, мне было деваться — меня к стенке прижали, поймали!

— Не делали что?

— Украшения эти! Побрякушки всякие, цепи, медальоны… ошейник этот чёртов, чтоб ему провалиться!

— Так это что выходит, он мне проклятый ошейник продал?! — вскочил со своего места сеш, в ярости прижимая уши к массивной голове и скаля крупные жёлтые клыки. — Это преступление против жизни, я требую…

— Тишина! — Лиман несколько раз лупанул ладонью по столу, призывая замолкнуть и зрителей, и непосредственных участников процесса. Даже Захария к нему обернулся. — Сохраняйте спокойствие или будете выведены из зала заседаний! Боги милосердные!..

Красный, вспотевший, он вытер блестящий скользкий лоб и загрёб назад мокрые редкие волосы. Несколько капель, сорвавшись с ладони, упали на стол в опасной близости к неисправному артефакту сдерживания на подушке для улик. Заговорить он смог, только отдышавшись — присутствующие дожидались этого момента в тишине.

— Так… Господин Лакшасси, вы в третий раз нарушили правила сегодняшнего заседания, — проворчал он рвано и нервно. — Мне бы по-хорошему выставить вас отсюда и закрыть это дело к чертям по административным причинам, как того закон требует… Но вижу, что теперь это уже гораздо серьёзнее всё становится. Господин магистр, у вас много ещё вопросов к подсудимому?

— Достаточно.

— Плохо… Очень плохо.

Да у мужика стальные яйца!

— Боги правые… При всём уважении, господин магистр, суд треб… кхм, требует предоставить исчерпывающие доказательства того, что ваше личное расследование не только имеет отношение к нашему сегодняшнему заседанию, но и легитимно с точки зрения законодательства. В противном случае, я попрошу вас вернуться на кавеи. Понимаю ваше раздражение и желание узнать у подсудимого мотивы его действий, однако не вижу связи между иском господина Лакшасси и покупкой этих кристаллов в вашей лавке. Потрудитесь объяснить.

Ответом ему был краткий и обрывистый смешок. Не то чтобы колдун решил проявить неуважение, но подобный запрос ещё в начале правления Хэдгольда не имел бы абсолютно никакого значения и смысла.

— Времена и правда меняются, — проговорил он не то устало, не то с грустью, не то, опять же, разочарованно. — Как скажете, господин судья. Прошу обратить внимание на господина Хошо.

Головы присутствующих повернулись к подсудимому. Захария молча опустил руку в свой карман и выудил оттуда уже знакомый Максиму футляр, с которым в последнее время вообще не расставался. Лицо торгаша вытянулось и побелело как молоко.

— Знакомая вещь? — чародей улыбнулся.

И только тогда Максима, наблюдавшего за наставником как никогда внимательно, наконец осенило… Колдун до сего момента вообще ни черта не был уверен в том, что делает! Всё, что он говорил — всё, что он вытворял — было блефом чистой воды! Предположения, догадки, но ни одного прямого подтверждения на руках не лежало!

— Вижу, что знакомая, — владел собой Захария потрясающе. Ни мускулом не показал облегчения, которое, безусловно, должен был в этот момент испытывать. — У нас два пути, господин Хошо. Либо обо всём расскажете вы, либо расскажу я. В первом случае из этого зала суда вы отправитесь в темницу и будете содержаться там всё то время, пока идёт новое расследование. Во втором из этого зала вы сразу отправитесь на эшафот, поскольку дать показания вам уже не позволят. И станете первым за много лет… — он поднял свободную ладонь и продемонстрировал заключённому длинные почерневшие пальцы, — …кого я прилюдно казню по прямому распоряжению Его Величества. Почему вы на меня так удивлённо смотрите? Или думали, что корона не отреагирует на организованную вами попытку покушения?

Упоминание короны выдавило из судьи новую волну едкого пота. Пропитавшаяся насквозь одежда липла к нему как смола. Теперь Лиман уже не рисковал подавать голос. Зато Хошо прорвало — и теперь, несмотря на нарастающий монотонный гул пересудов, его было не остановить.

— Да, да, да, это я его отнёс! Я отнёс! — торгаш едва не плакал, и, кажется, причины разрыдаться-то у него намечались нешуточные. — Что мне делать было? Меня к стенке прижали… со всем моим прошлым!..

— А что это у него за прошлое такое? — отчётливо услышал Макс шёпот поблизости: старичок Тит, звякнув цепью, нагнулся к уху Лау Дан.

Тот в ответ только плечами пожал: для совета гильдии, кажется, развернувшийся диалог был не меньшим откровением, чем для молодого Путника. А вот Бастик тут же оживился, перегнулся через серокожего доктора и начал воодушевлённо тараторить что-то неразборчивое крайне возбуждённым шёпотом.

— Угрожали расправой, угрожали лавку мою сжечь, всех родственников найти угрожали! От меня всего-то и требовалось, что слушаться и делать что велено! Я не знал ничего, клянусь!

— Подсудимый, сядьте и прекратите кричать, — собрав воедино остатки самообладания, велел Лиман. — Господин магистр, вы понимаете, о чём сейчас идёт речь?

— В общих чертах, — Захария больше не выглядел злым. Теперь он был до предела сосредоточен. — По порядку, Атталь. Что именно тебе велели сделать?

— Отнести! Завернуть, как будто подарок, и подбросить под дверь… вы сами знаете кому.

— Отвечайте на вопрос как подобает, подсуд…

— Не перебивайте, пожалуйста, — колдун продемонстрировал судье выставленную ладонь. Безусловно, это шло против всех мыслимых правил, никто не позволял себе так разговаривать с представителем исполнительной власти. Но Макс хорошо запомнил недавнее наставление: «Не делай того, за что не готов нести ответственность» и знал прекрасно, что уж Захария-то привык отвечать за свои действия и поступки больше остальных. — Ты знаешь, что внутри этого футляра?

— Браслет. Украшение. Мне так велели сказать, если кто-нибудь меня поймает, но никто не поймал, поэтому…

— Как тебе велели объяснять происхождение этого браслета?

— Что это… — Хошо всхлипнул. — Что мне ювелирных дел мастер это передал и попросил донести до… ну, сами понимаете… потому что я живу близко и потому веду иногда с их домом торговые дела. Якобы ему это отправляли на починку.

— Кто именно велел тебе его туда отнести?

— Не знаю я её, — торгаш оставался на ногах, но колени его дрожали. — Какая-то приезжая молодая девка, я впервые её видел! Вернее, не в тот день впервые, а вообще… В смысле, раньше с ней знаком не был…

— Сколько раз вы встречались?

Торгаш зарыдал. Он продолжал говорить с надрывом и отчаянием, но даже не замечал, как слёзы капают из его глаз на грудь и мелко трясущийся от страха живот.

— Три раза, господин магистр, три всего! Клянусь чем угодно, трижды!

— Что происходило в первые две встречи?

— Она… она пришла вскоре после того, как я открылся. Месяца два назад. Не помню, какого числа, клянусь, не помню!

— Дальше.

— Пришла и предложила мне продать ей кое-какие безделицы…

— Какие именно?

— Да я не помню, господин магистр, жизнью клянусь! — провыл Хошо. — Какие-то зелья, ничего примечательного, простая покупка! Просто… ну, не дешёвые были зелья, только и всего! Сказала, что знает, какой гильдии я принадлежу, сказала, что вы с ней в ссоре и она на вас в обиде, а товар ей ну очень нужен. Хотела обойти гильдийный налог, потому что не хотела, чтобы вам даже медяк достался из её кармана. Предложила… договориться.

Произнеся это, торгаш оробел и запнулся. Слёзы продолжали капать на лацкан рубахи, но мочки его ушей покраснели, равно как и шея, а взгляд неловко ткнулся в один из углов клетки.

— Дальше, — сухо велел колдун.

— Я отпирался сначала, но… Она была… убедительна. О-очень.

— И почём убедительность сегодня?

— Н… н-не было денег, господин магистр.

Сперва зал заседаний звенел тишиной. Через несколько секунд сидевшие на трибунах понимающе зашептались. Толстенький, наполовину лысый, короткий и кривоногий, Хошо никогда популярностью у женщин не пользовался, так стоило ли удивляться, что перед молодой приезжей девушкой его естество не устояло? Следовало же учитывать и то, что он от этого сиюминутного удовольствия ничего, в сущности, не терял. Казалось, продолжать пояснения не было никакой нужды — в зале заседали преимущественно мужчины, даже Макс сообразил, что к чему…

Но, как выяснилось, был среди них и уникум, которому пояснения всё-таки требовались.

— В каком смысле — «нисколько»? — колдун нахмурился и злобно оскалился. — Хочешь сказать, что обманул свою гильдию, рисковал собственной работой и лицензией, нарушил закон королевства… и ничего с этого не получил? Ты долго собираешься на моих нервах ездить, Атталь?

— Он имеет в виду, ничего материального, — смущаясь от необходимости объяснять подобные вещи взрослому мужику, заговорил-таки Лакшасси. — У них с этой самкой было… как это на вашем языке называется… спаривание.

Несколько секунд и без того немаленькие глаза Захарии расширялись, пока совсем не округлились, словно у комедийного персонажа в мультфильме. Вот только он не смутился подобно остальным и не предпринял попытку съехать с темы, сбитый с толку собственной недогадливостью, и, разумеется, не планировал продемонстрировать не свойственной себе тактичности. Оскалив клыки так, что дёсны стало видно, чародей повернулся к клетке и зарычал — низкое и громкое, вибрирующее эхо прокатилось по каменным стенам. Макс несколько раз в жизни испытывал похожие чувства: когда на концертах вставал слишком близко к гигантским колонкам у сцены, и басы, пробиваясь сквозь кожу и мышцы, резонировали в его сердце и костях. Он никак не ожидал, что вибрацию подобной частоты может издавать человек. На тонкой шее взбугрились чёрные вены — это произошло слишком быстро, гораздо быстрее, чем происходило на памяти парня раньше. По ногам опять ударило холодом, как если бы открылся где-то за его спиной чудовищный космический портал.

— Ты хочешь сказать… что пошёл на всё это… чтобы просто вступить с женщиной в близость?

Последние слова колдун выплюнул с нескрываемым отвращением. Белки его глаз посерели от чернеющих внутри капилляров, напряжённые растопыренные пальцы мелко задрожали от гнева.

— Легко вам говорить… — проблеял, глотая сопли, Хошо. — Я знаю, что был неправ, господин магистр, я это уже понимаю теперь! Но сделанного назад не воротишь, я же просто человек, я могу ошибаться, как и все остальные иногда!..

— Предположим. Предположим… — медленный выдох заставил отступить растёкшийся по амфитеатру холод. — На моей памяти это одна из самых идиотских причин преступления подобного масштаба, но допустим. Рассказывай, что дальше было.

— Ну, как что…

— Мне не интересны подробности твоей интимной жизни, Атталь, убереги боги твою душу, если я хоть слово об этом сейчас услышу. Что происходило потом, когда вы встретились во второй раз?

Подсудимый сглотнул, потоптался немного и принялся нервно теребить край брюк. Поднимать на следователя глаза он рисковать не собирался, слова и без того складывались в предложения с большим трудом.

— Она пришла где-то недели через две. Сказала, что у меня большие неприятности будут, раз я из-под прилавка зелья ей толкнул, но что это цветочки, потому что… Потому что потом она показала документы, которые у меня в сейфе хранились. Вытащила, видно, пока я… ну… пока я не об этом думал. А там всё.

— Всё — это что?

— Всё, господин магистр, — тут Хошо взгляд поднял и впервые осмелился посмотреть Захарии в лицо, — Это всё. Вообще.

Зал снова погрузился в неприятную тишину. Захария внимательно и долго смотрел в глаза допрашиваемому, вцепившись руками в свидетельскую трибуну, и не двигался. Неподвижно сидели и остальные члены совета, погружённые глубоко в лихорадочные рассуждения: они преимущественно гадали, о каком таком «всё» может идти речь и как это может отразиться на благополучии гильдии. Один судья, явно меньше остальных понимающий о смысле этого молчания, смотрел то на одного участника допроса, то на другого, пока его терпение не лопнуло.

— Кто-нибудь потрудится объяснить, о чём сейчас ведётся речь?

— Хошо обвели вокруг пальца, — тут же ответил чернокнижник, и у Макса возникло чувство, словно Захария впервые за время их недолгого диалога пытается своего подчинённого прикрыть. — Воспользовались его слабостью к противоположному полу, достали из тайника документы на лавку и начали шантажировать. Ещё и закон уговорили нарушить вдобавок, как будто ценных бумаг было недостаточно. Что дальше происходило?

— Что-что… Условия она мне выставила. Мол, продашь то, что принесу, и вопросов не станешь задавать. Разрешения подделаешь, регистрационные номера в гильдии выпросишь… А потом заплатила и ушла.

— Сколько заплатила?

— Много, господин магистр, — поник Хошо. — Очень много. Сто золотых.

Симеус не удержался и громко и чётко свистнул. Осуждать его или делать замечания за нарушения правил поведения в суде, впрочем, было некому: остальные в полголоса обсуждали озвученную сумму, переспрашивали, правильно ли услышали цифру, и, кажется, на мгновение забыли, где находятся и зачем собрались. Сперва число не произвело на Макса схожего впечатления — сотка и сотка, — но путём нехитрых математических вычислений он вывел неутешительный факт: чтобы заработать подобную сумму, ему пришлось бы работать на Захарию… пятьсот двадцать лет. Даже больше. Без выходных. Без штрафов.

— Шестьдесят, как она сказала, было за… — торгаш кивнул на всё ещё зажатую в руке Захарии коробочку, — …доставку. Остальные — за барахло, на которое мне нужно было подделать документы. Часть этих денег на фальсификацию ушли, конечно, но…

— Предположим. Дальше что происходило?

— Она пропала. Надолго. А потом вернулась со своими вещами, которые на продажу шли. Сказала, что и для чего… Велела только ни в коем случае из упаковок не доставать, чтобы товарный вид не портить.

— Товарный вид, говоришь… — чародея медленно поднял футляр и потряс им так, чтобы было слышно перестук камней и металла о дерево. — Говоришь, ты знал только то, что это браслет? А что конкретно за браслет, ты не знал? Не знал, что на нём убивающее проклятье?

Снова настало время слушателям молчать. То, как покорно они замирали под действием чародейского голоса, восхищало Максима всё больше. Впрочем, он не отрицал, что замолкают они не столько от голоса, сколько от смысла, который этим голосом доносился. Хошо яростно замотал головой — из его глаз вновь полились слёзы. На полноценный ответ — или хотя бы на звук, подтверждающий его неведение — воздуха у несчастного в лёгких уже не осталось.

— Значит, ты не знал, что эта вещь способна убить адресата всего за несколько часов? Отвечай.

— Клянусь… Господин, клянусь…

— Кто твоя заказчица, Атталь? Назови имя.

— Я не знаю! Умоляю, поверьте, не знаю!

Захария зарычал себе под нос. В его нечленораздельных ругательствах отчётливо прозвучало только «сука».

— Зачем тебе понадобился песок кристаллов Ако’Эгита, Атталь? Смотри в глаза, когда я тебя спрашиваю. Будь уверен: ещё одна ложь — ещё одна попытка увильнуть от прямого ответа — и тебя не защитит ни судья Лиман, ни присутствующие здесь разумные, ни законодательство Эпиршира, ни король Хэдгольд собственной персоной, ни заступничество всего божественного пантеона. Только попробуй соврать мне, Атталь, и я превращу каждую кость твоего тело в желе, выпарю из твоих сосудов всю кровь до последней грёбаной капли и заставлю умирать самой мучительной смертью, которую ты только можешь себе вообразить. Очень. Очень. Долго. Настолько, что боги заплачут, наблюдая за твоими муками, я тебе это гарантирую.

Хошо сглотнул.

— Одно из украшений… выпало, когда я переносил коробки.

— И ты сразу распознал проклятье?

— Н-не сразу. Только когда появились голоса в доме.

— Какой предмет-то выпал, Хошо? — улыбка Захарии превратилась в кровожадно оскаленную пасть. — Отвечай на вопрос.

— Б-браслет… который вы держите.

— Кто бы сомневался. Так значит, ты понял, что предмет проклят — раньше, чем за тобой пришли? И вместо того, чтобы побежать сломя голову ко мне или любому другому члену совета, вместо того, чтобы предупредить кого-нибудь о том, что ты сделал, ты решил сделать вид, что ничего не произошло? Так или нет? Отвечай, пока я окончательно из себя не вышел, ибо клянусь…

— Да! Да, я так и поступил! — неожиданно для всех, с отчаянием и струящимися по щекам слезами, Хошо буквально накинулся на железные прутья и едва не повис на них как обезьяна на шведской стенке. — Что мне оставалось делать, а?! Браслет уже был у мадам Ровен к тому моменту, назад его было не забрать — меня бы просто казнили за убийство дворянки и всё на этом!

Как и предчувствовал Макс, при упоминании имени госпожи Агнеотис воздух амфитеатра взорвался шумом. Буря, поднявшаяся в зале, была стихийной и неуправляемой: торговцы вскакивали со своих мест, взмахивая руками, возмущались и ужасались один громче другого, без всякого стеснения сыпали нецензурными восклицаниями, и конец фразы подсудимого в их голосах попросту утонул. Ситуация стремительно выходила из-под контроля окончательно растерявшегося судьи.

— Тишина! — рявкнул вдруг судебный чародей, служивший при Лимане, и предупреждающе поднял руку: его требование было услышано, и зрители постепенно замолкли, недовольные необходимостью сдерживаться. — Требуем поддерживать порядок в зале заседаний!

Захария стоически дождался воцарение тишины, как если бы обрывки фраз, долетавшие до его слуха через трибуны, мешали ему думать.

— Уважаемый суд, — тихо проклокотал он, в этот раз сухо и злобно. — Уважаемые коллеги и уважаемые гости государства.

Выдержав паузу, чтобы подавить гнев, он продолжил — и несмотря на контекст, слова звучали даже немного торжественно.

— На основании права, данного мне Советом Круга королевства Эпиршир, я, магистр Хаоса Захария, временно восстановленный в должности главного королевского следователя, официально объявляю: дело Хошо Венсана Атталь-Ромари о торговле незарегистрированными магическими артефактами с этого момента передаётся в руки королевского следователя в связи с обнаружением связи подсудимого с политическим преступлением против аристократической династии Агнеотисов. Все улики, свидетельские показания и любая информация, так или иначе связанные с этим делом, должны быть переданы мне незамедлительно. Любая попытка сопротивляться передаче дела будет расценена как попытка препятствовать расследованию преступления против короны и караться согласно законодательству королевства Эпиршир.

— Катастрофа, — лаконично заключил Тит Остари: он первым вошёл в небольшую комнату, предназначавшуюся для совещаний присяжных, но ещё раньше внутри оказался лязг его серебряной цепи. — Это катастрофа.

— Господин магистр, почему вы не рассказали о своём восстановлении в должности?! — восторженно и вместе с тем обеспокоенно ворвался следом взъерошенный Бастик.

— Временном восстановлении, — уточнил Захария.

— Пускай и временно, но вы всё же вновь королевский следователь! Это… это… Я, признаться, даже не знаю, что именно по этому поводу испытываю.

— Определитесь уж как-нибудь.

— Это потрясающе! — Шантри приладил кудри рассеянным жестом, обогнул стол посреди комнаты по кругу и, круто развернувшись на каблуках, потопал обратно. — Нам следует подключить к вашему расследованию все силы. Я немедленно свяжусь со своими информаторами, подниму давние знакомства, так что вы сможете обратиться ко мне по любому вопросу, связанному с…

— Вот поэтому я и молчал, — тихо пояснил чернокнижник подошедшему с небольшим опозданием Лау Дан.

— …и я, разумеется, всеми силами поддержу вас: у меня достаточно ресурсов и связей, чтобы обеспечить беспрепятственное…

— Может, остановить его? — так же тихо уточнил серокожий лекарь.

— Вряд ли это возможно. Просто подождём.

— …словом, господин магистр, — Бастик вовремя встал у одного из кресел: Макса уже начинало потихоньку подташнивать от наблюдения за непрекращающимся движением по кругу, — По любым вопросам, так или иначе связанным с вашей работой, вы, разумеется, можете обращаться ко мне в любое время!

— Благодарю.

— Но позвольте, что будет с гильдией? — старик Тит собирался усесться у дальней стены, но накал страстей даже его вывел из душевного равновесия и не давал спокойно опуститься за стол. — Мы могли бы предпринять определённые действия в адрес Хошо, будь его преступление обыкновенной фальсификацией документов или сбытом краденного, но проклятья? Попытка убийства?..

— Здесь даже говорить не о чем, — отрезал Шантри. — Ясно как день, что дело Хошо с этого момента переходит в полное управление магистра Захарии: как он решит, так и случится.

— При всём уважении к господину магистру, в «Пакте» существуют правила, — холодно и жёстко, чего Максим никак не ожидал, возразил Тит. — И как старейший из нас, я обязан напомнить, что репутация «Пакта» зависит не только от магистра Захарии и его полномочий.

— Речь идёт о государственной измене!

— Я не о преступлениях Хошо говорю сейчас, молодой человек, — косматые седые брови бывшего священника угрожающе сдвинулись к переносице, и миролюбивый безобидный облик полностью растворился за суровым колючим взглядом серых немигающих глаз. — Потрудитесь проявить уважение к старшим и дослушать, прежде чем повышать тон.

На мгновение в комнате стало тихо. Впрочем, молчание это долго бы не продлилось в любом случае, учитывая, сколько негодования и трепета подняли новые подробности обыкновенного с виду дела в душах присутствовавших, поэтому Остари не стал затягивать, чтобы не упустить временную власть над ходом дискуссии.

— Вне всяких сомнений, действия Хошо, направленные против аристократической династии Агнеотисов, чудовищно. Это не подлежит обсуждению. Однако сейчас я выступаю не в роли представителя Белой Церкви и не в роли рядового члена общества, а в роли члена совета торговой гильдии, пострадавшей в результате его действий. В данный момент меня беспокоит судьба «Пакта».

Читать как «плевать я хотел на проблемы интеллигенции, надо определиться, что с нашими бабками» , — гоготнул мысленно Макс. Вся эта ситуация минут десять назад превратилась для него в сплошной фарс, поэтому серьёзно к новым знакомым он уже особо не относился.

— Что бы ни произошло с четой Агнеотисов, эти подробности от нас сокрыты, — Тит мельком бросил взгляд на Захарию, — Следовательно, не в нашей власти и не в нашем праве делать никаких выводов и даже составить некое общее суждение.

Читать как «мы с удовольствием сунем нос в эту историю, потому что имеем на это полное право и потому что до ужаса хотим перемыть кому-нибудь косточки», — продолжал расшифровывать намёки и уловки Остари на свой лад молодой Путник.

— Мы можем говорить лишь о том, что касается нас напрямую, господа. А напрямую сейчас нас касается лишь одно: последствия действий Атталь-Ромари для гильдии. И под последствиями я подразумеваю как репутационные потери, так и финансовые, так и остальные мыслимые и немыслимые. Необходимо продумать дальнейший план действий, и смею надеяться, что господин магистр просветит нас в этом вопросе.

Чародей кивнул. Ещё бы — через «просвещение» остальных красной нитью тянулся для него и собственный шкурный интерес.

— Прежде чем готовить план, неплохо было бы понимать, что мы вообще в данной ситуации можем сделать, — рассудительно и потому неторопливо проговорил Лау Дан; он уже отошёл от первичного шока и теперь, первым опустившись в заседательское кресло, приготовился к мозговому штурму. — Ни в коем случае не хочу оказывать давление на королевского следователя…

— У вас и не получится, — хмыкнул Захария.

— …однако вынужден указать на очевидные неприятности, которые сулят нам всем, и просить об определённом… содействии, — невозмутимости лантанца оставалось только завидовать.

Захария кивнул. Постоял, опустив слегка подбородок, подумал о чём-то своём, хмуро пересёк комнатку и молча и плавно сел за стол. По одной только позе можно было понять, что разговор обещает быть продолжительным. Максим, не найдя лучшей альтернативы, сел справа и скрестил на груди руки — остальные, подражая теперь почему-то уже ему, начали занимать места. Путники обменялись взглядами — и колдун одними губами шепнул ему: «Началось».

— Быть может, я тороплю события, — Тит пригладил встопорщившуюся мантию и сложил руки в замочек, — Однако этот вопрос кажется мне сейчас первостепенным. Какая судьба ждёт дело о торговле незарегистрированными магическими артефактами, когда королевское расследование о покушении на госпожу Агнеотис завершится?

— Верно: события вы торопите сильно, — ответил чернокнижник сразу же. — Исход сегодняшнего заседания будет определён, когда я закончу работу. К тому моменту в распоряжении суда будут новые сведения, в том числе личность загадочной незнакомки, от которой Хошо получил проклятые артефакты. Допускаю, что его проведут по делу о покушении как соучастника и вынесут соответствующий приговор, но пока говорить об этом рано.

— Какие последствия его соучастие будет иметь для «Пакта»?

— Зависит от того, что удастся выяснить.

Он замолчал, но по выражению лица было ясно, что мысль не закончена.

— Там, откуда я родом, подобная ситуация была бы невозможна, конечно, — задумчиво и глядя куда-то себе на руки, проговорил Захария с расстановкой. — Очевидно, что я заинтересованное лицо — и приложу определённые усилия, чтобы проблема разрешилась для нас, скажем так, не самым болезненным образом. Тем не менее, мои полномочия не безграничны: кем бы ни были заговорщики, они намеренно разворошили осиное гнездо, и члены конгресса совсем скоро будут готовы жалить каждого, кого посчитают хоть сколько-нибудь причастными. А действовал Хошо с нашего молчаливого согласия или нет, для разъярённых ос не сыграет никакого значения — он работал с «Пактом», следовательно, ответственность ляжет на наши плечи.

Тит покачал головой, демонстрируя, что прекрасно это понимает и что оправдываются худшие его опасения. Лау Дан от реплик воздерживался — создавалось впечатление, что в государственной политике он смыслил непозволительно мало и вряд ли мог помочь чем-либо своим коллегам. Зверолюд Ракхани, подпирая стенку у дальнего угла, беспокойно грыз одну из своих афрокосичек — ему, равно как и другим представителям не-человеческих рас, отсвечивать в назревающем конфликте хотелось меньше всего, поэтому и он, и Мат’Ро, и Кир де Кхат не сговариваясь тактично помалкивали. Симеус Соллер, невзирая на свою прямую связь с дворянством, тоже не осмелился как-либо комментировать их неоднозначное положение — и это удивило Максима больше всего. Один только Бастик, словно готовился к этому всю жизнь, возбуждённо подрагивал и едва ли не подпрыгивал, ожидая возможности открыть рот — о чём бы он там ни хотел заговорить.

— Что мы можем предпринять, чтобы минимизировать потери? — Остари поднял взгляд на сидевшего напротив Захарию; несмотря на солидный возраст, в его позе и мимике читалась готовность действовать решительно и молниеносно. — Можем ли мы каким-либо образом доказать, что Хошо действовал тайно и независимо от нас?

— Гипотетически, — колдун кивнул. — Предоставьте мне архив всех сделок, состоявшихся за последние три месяца, я приложу их к отчёту вместе с копией нашего Устава — если память не подводит, мы прописывали в одном из пунктов, что торговцы несут персональную ответственность за все внешние контракты. Также потребуются письменные заявления от каждого из членов совета — о том, что о состоявшейся сделке никто ничего не знал, что действия Хошо всеми нами единогласно порицаются и что мы просим наказать преступника по всей строгости закона. Публичные заявления, активное содействие королевскому следователю, — он указал на себя пальцем, даже на секунду темп речи не сбив, — И, возможно, даже общее официальное письмо с предложением компенсировать нанесённый ущерб и всяческим образом сотрудничать с конгрессом. Впрочем, нет, я погорячился, это явно крайняя мера — не рекомендую заранее ставить себя в подчинённое положение, учитывая, что извиняться нам, в сущности, не за что.

— Ну, как это — «не за что». Мы же не досмотрели, — проворчал Соллер.

— В Уставе чётко и внятно прописано: наша ответственность заканчивается там, где начинаются личные операции сотрудничающих с нами разумных. Написав письмо, где мы согласны на какие-либо компенсации, мы де-факто признаем, что отчасти виноваты в случившемся — следовательно, как-либо замешаны. А никто эту сделку не одобрял, как я полагаю.

Члены совета отреагировали по-разному, и Максу сложно было сказать, в действительности ли никто из присутствовавших не приложил к махинациям Атталь-Ромари руку. Но судя по тому, что напряжения или какого-либо ещё ощутимого изменения в теле наставника не мелькнуло, он сделал вывод, что беспокоиться особо не о чем. По крайней мере, пока.

— Значит, решено?

— Рано расслабляться, господин Остари, — включился в их диалог Лау Дан. — Я возражаю.

Колдун приподнял голову и повернулся к лантанцу, молчанием и странным измученным выражением лица давая понять, что кое-какая проблема в их плане по его мнению действительно имеется.

— Почему это? — Тит уже готовился с облегчением выдохнуть, но заявление столичного лекаря-монополиста перечеркнуло его надежды на лёгкий исход. — Вы что же, покрывать Хошо теперь вздумали? Погодите! Уж не вы ли тогда замешаны во всём этом… этом… бесчинстве, раз теперь мешаете исправить положение?!

— Разумеется нет, — нахмурился лекарь, вызвав у Максима очередную волну удивления: насколько разительно менялись эти люди, стоило им спрятать доброжелательную улыбку! — И при всём уважении к вашему почтенному возрасту, господин Остари, я не потерплю…

— Господа, мы тратим время, — перебил Захария, — И делаем то, что делать в подобных ситуациях нельзя: обвиняем друг друга, расшатывая общую лодку. Оставим беспочвенные инсинуации до момента, когда будет ясна стратегия наших действий. Потом, если захотите, можете провести независимое внутреннее расследование.

— Я считаю необходимым, чтобы уважаемый Лау Дан объяснил причины своего протеста, — не сдавался бывший священник. — Мне интересно знать, на каком основании он саботирует лучшее из решений.

— Потому что считаю его худшим из решений, — ответил лекарь безапелляционно. — Смею напомнить, не менее уважаемый Тит Остари, что человеческий ресурс необходимо ценить. Атталь работал с «Пактом» много лет, и теперь, когда он оказался в затруднительном положении…

— В которое сам себя и поставил по собственной глупости, — буркнул Остари.

— …мы не можем оставить его разбираться с этим в одиночку. Это противоречит всем принципам человечности и чести.

— Честь? При всём уважении, вы аппелируете к тому, в чём ничего не смыслите! Честь, вне всяких сомнений, имела бы решающее значение — если бы мы защищали разумного, помнящего о том, что это такое. На лицо иная картина: торгаш действовал, руководствуясь исключительно низменными интересами, и первым позабыл о чести — как о своей, так и о нашей, — и теперь мы не обязаны расплачиваться за его ошибки, дорогой Дан! На каком основании защищать то, чего нет?

— На том основании, что…

— Хошо Венсан сам виновен в своих бедах, — распалился Тит, — Он обманул и нас, и королевство, поставил под удар все слои общества, покушался на жизнь дворянской особы — мы не обязаны заступаться за него и смиренно принимать тот гнев, который на нас за это обрушится! Я без минуты промедления рискнул бы и репутацией гильдии, и даже собственной жизнью, если бы благочестивого гражданина несправедливо оклеветали, но покрывать мошенника и сластолюбца, покрывать падшего человека, потому что это вопрос нашей чести, я не стану!

— К чёрту высокие материи, — впервые подал из своего угла голос Ракхани, решительно и даже несколько злобно, — Слишком высоки ставки, чтобы опираться на морально-этический кодекс. Ещё час назад я, быть может, и рассмотрел бы заступничество за его жалкую шкуру, но не теперь: наш народ хорошо помнит, насколько мстительна верхушка Эпиршира — они не прощают нападок в свой адрес. Магистр верно сказал: осиное гнездо разворошили, и со дня на день полетят головы — и лично мне моя ещё пригодится.

Его прямолинейное отрицание «чести» как определяющего поведение конструкта вызвало у местного населения нервную дрожь в руках. Но Макс его позицию разделял полностью: не время думать о высоком, когда земля уходит из-под ног. Высказывание, впрочем, агрессивного резонанса не произвело — не-человеческие формы жизни в Цельде имели каждый свои представления о «добре» и «зле», и это многообразие вынуждало окружающих терпеливо сносить подобные выходки.

— К тому же, никто из вас, кроме Симеуса, не имеет прямого отношения к дворянскому Кодексу, насколько я знаю, — вытащил из пасти уже изрядно пожёванную косичку кхар. — А значит, по рукам и ногам никто в целом не связан.

— Уважаемый Ракхани прав, — кивнул Соллер, — Но и я не поддержу Атталь-Ромари, если к этому мнению придёт большинство: как верно указал ранее господин Остари, Хошо лишился поддержки Кодекса в тот момент, когда первым нарушил его правила. Голос чести теперь не на его стороне. Напротив: попытка отстоять жизнь торговца будет свидетельством нашего общего бесчестия.

— Пожалуйста, — Тит указал открытой ладонью на представителя дворянства, — Послушайте умного человека, он в этом понимает явно больше вашего.

Лау Дан принялся что-то объяснять — горячо и нервно, описывая руками какие-то фигуры в воздухе. Бывший священник что-то ему отвечал — надувшись, побелев и покрывшись розовыми пятнами от раздражения. Макс не слушал — его внимание было сконцентрировано на сосредоточенном бледном лице подозрительно тихого наставника. Слегка нахмуренные брови, отстранённый взгляд в пустоту, опущенный подбородок и прикрытые глаза — Захария вряд ли следил за развивающимся конфликтом сторон, погрузившийся в какие-то далёкие и нелёгкие мысли. Расслабленная мимика свидетельствовала о том, что мысли были гораздо более далёкими и нелёгкими, чем молодой Путник мог представить.

— Господин магистр, вы последний не проголосовали, — обратился к нему разъярённый Остари, — Ну хоть вы объясните этому… этому… болвану!

— Как вы меня назвали?!

— Господа, пожалуйста, давайте не будем переходить на личности, — предпринял попытку остановить спорщиков Симеус, — Мы не для того здесь, чтобы устраивать…

— Раз я не отношусь к дворянству Эпиршира, по-вашему можно безнаказанно оскорблять меня? — серая кожа лекаря потемнела от злобы. — Или всё дело в том, что я лантанец?

— Дело не в родословной и уж точно не в сословии, дело в том, что вы несёте чушь, дорогой Дан! — розовые пятна на коже старика постепенно багровели. — И если кто-то в моём присутствии говорит глупости, я останавливаю его вне зависимости от сословия и народности!

— Господа, прошу вас, вернёмся к голосованию!

Труды Соллера, как бы ни было печально, остались незамеченными: сцепившиеся члены совета распалялись, давно позабыв о первоначальной причине их спора, и только загремевший львиный рык, перекрывший их взвившиеся от ярости голоса, заставил всех затихнуть. Несколько секунд в повисшем молчании свидетели и присяжные глядели на оскаленные клыки кхар.

— Прошу прощения, — деланно прокашлялся Ракхани. — Надо же было как-то привлечь ваше внимание.

— Напоминаю, что остался ещё один голос, — выступавший в роли некоего медиатора, дворянин указал на безмолвного Захарию. — В настоящий момент шестеро высказались «против» защиты Хошо и один высказался «за», господин магистр.

«Господин магистр» адресованное ему обращение полностью проигнорировал. Возникло ощущение, что он тихо и незаметно для остальных скончался — не дрогнуло ни мускула в его расслабленном, полностью лёгшем на спинку кресла теле, болезненно-тонкие руки с подлокотников свисали слегка неестественно, остекленевший взгляд за последнюю минуту не сдвинулся ни на миллиметр. Довольно долго на него смотрели изучающе и нерешительно. Затем, явно чувствуя дискомфорт, Соллер вновь обратился к чародею по титулу.

— Я вас слышу, — почти не размыкая губ и не двинувшись ни на йоту, сообщил Захария на грани слышимого.

Макса пробрало: в детстве он однажды сходил в кукольный театр на свою голову и долго потом плакал от страха, когда на сцене оказался чревовещатель со своим исчадием ада из папье-маше. Впечатление оказалось настолько сильным, что бедняга пронёс эту память через годы — и теперь содрогнулся, глядя на то, как опустевшее тело колдуна подаёт голос.

Поверхностного сканирования юноше хватило, чтобы собрать воедино разрозненные кусочки надвигающегося решения. Лау Дан прикусил себе щёку до крови, но сказать в защиту своей позиции ему было уже нечего. Захарию хорошо знали как человека предусмотрительного, частенько скупого и крайне прагматичного — эфемерные понятия о чести и справедливости волновали его редко и только в случаях, когда сулили выгоду самому Захарии или его ближайшему кругу. Ситуация казалась лантанцу решённой — потому-то он и сверлил взглядом пол под своими ботинками и кусал так яростно губы, словно в ожидании смертного приговора. На иной исход не рассчитывали и остальные. Только Соллер был обеспокоен и следил за лицом чернокнижника пристально, высматривая что-то понятное и доступное в полностью расслабленных чертах. Нахмуренные брови — единственное проявление эмоции — вызывало в дворянине объяснимое беспокойство.

Непонятно только то, почему его голос вообще потребовался, — задумался молодой Путник. — Очевидно, что даже с его решением «за» голосов «против» будет большинство. Если только у них не иной подсчёт баллов. Или у старика тупо веса больше?

— Голосую «за».

— Что? — во вспыхнувшем тут же пожаре споров отчётливо прозвучал только вопрос Тита Остари: искренне растерявшийся, бывший священник во все глаза смотрел на поднявшего наконец взгляд чернокнижника как баран на новые ворота и даже не сразу нашёл подходящие слова. — Но… Постойте, магистр, не понимаю… Как… Почему?

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, обмениваясь невербальными сигналами, понятными только им двоим, пока остальные, неравномерно разбившись на несколько групп, шептались и старались разобраться в противоречивых соображениях.

— Не понимаю: ведь он сам описал наши действия с расчётом на то, чтобы обезопасить «Пакт» и не иметь с Хошо ничего общего…

— Я в замешательстве…

— Поддерживаю Тита, рисковать гильдией глупо…

— У нас два голоса против шести, по правилам Устава…

— Предлагаю выслушать господина магистра, — только что вместе с остальными решивший скормить кривоногого Хошо королевской службе безопасности, суетливо засомневался в своей позиции Бастик и громко призвал членов совета к вниманию. — Не исключено, что мы не учли каких-то фактов, имеющих для гильдии массу значения.

— Вы правда хотите сунуть голову в костёр, магистр? — Ракхани повернувшимся ходом дискуссии был явно не удовлетворён. — И ради кого? У Хошо даже с натяжкой нет того влияния на местный рынок, ради которого можно было бы отстаивать его интересы.

— Давайте дадим господину магистру возможность сказать, — настойчиво повторил Шантри и в не свойственной ему манере глянул на двухметрового «льва» откровенно жестковато.

Максим впечатлился. Даже уважением к нему проникся.

— Ты давно меня знаешь, Ракхани, — ровно, спокойно и мягко проговорил Захария, — И знаешь, что в первую очередь я защищаю интересы гильдии, а уже только потом — частные интересы её членов. И давайте не будем забывать, что Атталь-Ромари фактически членом гильдии не является.

— Тогда какая муха тебя…

— Однако факт его сотрудничества только с нами широко известен, — не дал договорить колдун, избавив кхара тем самым от необходимости отвечать впоследствии за грубое высказывание, — Равно как известен и уникальный для Цельды пункт нашего Устава «о защите членов гильдии, её сотрудников и партнёров, попавших в затруднительное положение по вине третьих лиц».

— Мы смогли значительно расширить сферу своего влияния в королевстве именно благодаря этому пункту, — так, словно это была лично его заслуга, пояснил Шантри Максу на ухо. — Ваш Мастер изволил предложить.

— Довольно долгое время «Пакт» наращивал мощь благодаря обещанию обеспечить защиту — в том числе от мошенников. Пока другие гильдии закупали новые караваны и дрались за охраняемые тракты, мы инвестировали в юристов и адвокатов, не так ли? Торговые отношения с большей частью наших давних партнёров, выросших к сегодняшнему дню в китов, были созданы во многом на основе наших гарантий, поскольку на тот момент, как вы помните, ничего другого, выгодно оттенявшего нас на фоне конкурентов, мы предоставить не могли.

Пока колдун говорил, члены совета начинали потихоньку осознавать, к чему клонится ностальгический монолог.

— Хошо — не первый, с кем мы сотрудничаем и у кого возникли проблемы с законом. Но отказав ему в помощи, мы создадим прецедент, и на месте наших партнёров я бы задался очевидным вопросом: а когда «Пакт» в следующий раз откажется защищать своих? И кто будет этим следующим? Доверие будет подорвано — в лучшем случае, с нами начнут разговаривать сквозь зубы. В худшем, мы не только не сможем найти новые контракты, но и потеряем старые. Да, мелкие игроки продолжат стягиваться — малышам всегда нужен кто-то покрупнее, — но по сравнению с тем, что мы имеем сейчас, это объедки.

Из кармана Захарии скользнула трубка. Он неторопливо забил её и поджёг табак — воздух над головами наполнился приятным золотистым переливом дыма.

— А теперь давайте представим развитие событий, если мы за Хошо заступимся, — выдохнув через ноздри, продолжил колдун. — Очевидно, мы сразу же привлечём повышенное внимание конгресса и всего столичного дворянства. Не исключено, что и Его Величества собственной персоной. На какое-то время крупные сделки, особенно связанные с правящим аппаратом, обретут для нас зону повышенной опасности — если их вовсе не запретят до окончания следствия. Но как мы будем выглядеть в глазах наших партнёров?

— Как заступники, — подозрительно легко капитулировал Ракхани; Макс ожидал от него побольше сопротивления.

— Именно так. И из «просто крупной гильдии» мы превратимся в непримиримых борцов за справедливость. В кошку, готовую до последнего вздоха с яростью и самоотверженностью защищать своих котят от большого и страшного охотничьего пса, даже если никто другой не осмеливается с этим псом связываться.

— Интересная метафора, — нахмурился, но, кажется, не обиделся кхар.

— Никогда раньше связь наших партнёров с преступлениями не была так опасна, — Захария позволил себе нахмуриться. — Именно это и сделает наше участие наиболее ценным. Легко отстаивать чьи-то интересы, когда фактически ты ничем не рискуешь, но когда гильдия готова поставить на кон собственные интересы, это совсем другой разговор. К тому же, выиграв тяжбу Хошо, мы продемонстрируем силу, о которой другим гильдиям только мечтать остаётся.

— Это может очень плохо сказаться на отношениях с королевством, — резонно заметил Тит. А потом, отринув дипломатичность, сказал то, от чего Максима начало потряхивать. — Я не хочу вас оскорбить, господин магистр, но между вами и остальными членами совета есть одно весомое отличие: вы давно находитесь с короной в весьма… неоднозначных отношениях. Вы много лет являетесь, если можно так выразиться, лидером оппозиции. Позволяете себе открыто выступать против многих решений Его Величества, саботируете некоторые процессы и не стесняясь высказываетесь вопреки Его действиям. Эта роль вам понятна и знакома — в каком-то смысле, благодаря этой роли вы и имеете ту репутацию, которую имеете. Но мы себе подобного позволить не можем — наша репутация во многом зависит от Его одобрения, а не от Его недовольства. Простите, если это звучит грубо, но я не могу не напомнить о том, что не все готовы пойти на риск откровенно противиться конгрессу и короне. Для вас это естественно…, но не для нас.

Макс медленно переводил взгляд с одного лица на другое. В этом был смысл: чувства присутствующие испытывали настолько противоречивые и в настолько большом количестве, что разобраться в их мешанине благодаря недавно открывшемуся «радару» возможным не представлялось. Говорить с Захарией в подобной манере было попросту не принято. Сам парень с резким высказыванием Тита был во многом согласен, пусть и не совсем так, как, наверное, того хотел бы сам Остари: людей, желающих без вазелина залезть в горлышко бутылки, всегда было гораздо меньше, чем покорно плывущих по течению, и не у всех хватало решимости вступать в конфликт с сильными мира сего — во все времена. Во всех измерениях. Ещё меньшее количество видело в этом смысл в принципе. Так стоило ли удивляться, что пожилой и явно крепко укоренившийся в своей позиции бывший священник предпринимал все доступные ему попытки отговорить от эксцентричной затеи сомневающееся большинство?

Реакция может быть любой. Вспылит ли? Начнёт ли язвить? Или примет? Но уж точно не отступит.

Чародей молча сосал трубку. Всё то время, пока Тит делился своим мнением с аудиторией, его агитационный спич Захария слушал внимательно и столь же внимательно смотрел строго в переносицу. Но стоило в дело вступить Бастику — щеголеватый лавочник бесстрашно возмутился неуважением, оказанным магистру подобными выражениями, — колдун опустил взгляд, улыбнулся загадочно и снова спрятал глаза за ресницами.

— Не вмешивайтесь, молодой человек, — сверкнул глазами Тит, — Сейчас не о вас речь ведётся.

— Я не стану эскалировать этот конфликт только из уважения к остальным членам совета, — Шантри даже скалился как-то в полсилы, словно старался избежать раннего появления мимических морщин на светящейся здоровьем коже. — Но ваше поведение недостойно, и это я говорю вам в лицо. Как можно позволять себе?..

— Господа, прошу не превращать совещание в балаган, — вновь вынужден был вмешаться Соллер. — Господин магистр, вам есть что сказать господину Остари?

— Разумеется, — Захария вновь закурил, выдохнул столп дыма в потолок, запрокинув при этом голову, и по-кошачьи уютно лёг глубже в кресло. — Но оспаривать данную мне характеристику я, конечно же, не стану.

— Я не хотел давать вам характерис…

— В свою очередь, вынужден напомнить, — улыбка стала чуточку шире, из-за губ сверкнули жемчужный частокол клыков, — Что мне совершенно не обязательно защищать интересы Хошо в роли члена совета гильдии.

Уточнить, что конкретно под этим подразумевалось, никто не успел. Многие были попросту рады, что их непредсказуемый коллега не отреагировал на жёсткость локальным апокалипсисом, и решили набраться терпения — несмотря на необходимость делать драматические паузы, чародей обычно говорил по существу.

— Как королевский следователь — независимое должностное лицо — я не только обязан провести расследование действий Хошо, но и вынести на этой почве соответствующий вердикт, понимаете?

Тит понял первым. Потом, один за другим, дошло до остальных.

— Ты собираешься выступить в защиту Хошо как следователь, а не как представитель гильдии, — проворчал Ракхани, — А «Пакту» останется только подтвердить твои слова доказательствами непричастности к его преступлениям?

— В общем и целом, да.

— Значит, сунешь в костёр только свою голову?

— И рад бы был отказаться, но что-то я не вижу других добровольцев, — колдун хохотнул, не вкладывая в интонацию ни тени издёвки, но шпильку в свой адрес прочувствовали все. — Но уважаемый Тит верно напомнил: у меня много опыта в конфронтации с властью, и вряд ли лично я доверил бы этот процесс кому-то из присутствующих.

— Я не хотел вас оскорбить, господин ма…

— Как бы то ни было, при таком раскладе побеждают все: Хошо не отправят на эшафот, «Пакт» укрепит своё влияние на рынке и продемонстрирует способность отстоять права своих партнёров даже перед короной, члены совета при этом де-юре палец о палец не ударят, а я от души повеселюсь. И что самое главное: если мы преуспеем, гильдия окажется в наиболее выигрышном положении, чем когда-либо. «Во время допроса мне стало очевидно, что Атталь-Ромари — жертва обмана и чужих махинаций, удачно подвернувшаяся истинным преступникам под руку. Не более и не менее того». По крайней мере, такой версии я рекомендую придерживаться всем остальным до полного выяснения обстоятельств.

— Напоминаю: он покушался на жизнь мадам Ровен, — скептично поджал губы Соллер. — Вы уверены, что успеете доказать свои слова прежде, чем разъярённый конгресс распорядится снять вас с должности королевского следователя?

— Если предоставлю доказательства, — к великому облегчению Макса улыбка наконец мягко сошла с лица чародея. — И вы все мне в этом, разумеется, поможете. Не так ли?