Участковый

Глава 6

— Товарищ участковый! — звонкий женский голос вернул меня к действительности.

Принадлежал он, конечно же, Валентине Семёновне. К сожалению, не только мы со старлеем заметили данную особу, но и она нас тоже заметила. Гражданка Зайцева что-то раздраженно фыркнула дворнику, затем крутанулась на месте и быстрым шагом направилась в нашу сторону.

Вид у нее при этом был настолько решительный и суровый, что я, грешным делом, едва не попятился в противоположную сторону.

— Вы новый участковый? — Громко спросила Валентина Семеновна, когда до меня оставалось еще минимум несколько метров.

— Вот! — Семёнов развернулся ко мне и развел руки в стороны, предлагая оценить уровень осведомлённости Зайцевой. — О чем тебе и говорю. Еще сегодня утром я сам не знал, согласится ли Василь Кузьмич меня на оперативную работу перевести, а она уже в курсе. — Старлей посмотрел на Валентину, а потом ехидно поинтересовался, — У вас откуда вообще информация? Вы меня пугаете. Мне иногда кажется, что вам известно то, что даже еще не произошло.

— Вы, Виктор Николаевич, голову мне не забивайте. — Решительно, без малейшего пиетета осекла старлея Зайцева. — Шуточки эти… Дурацкие. У меня важное дело. Так будет ответ или что? — Валентина Семеновна сделала несколько шагов вперед и ткнула меня указательным пальцем в грудь. — Вы новый участковый?

— Верно. Лейтенант Петров, — отрекомендовался я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Было очень странно снова видеть эту женщину. Да еще помолодевшей на сорок пять лет. Да еще там, где ее, по идее, быть не должно. Я прекрасно помню, что в Москве она жила достаточно долго. Что, блин, за совпадение? Почему Зайцева оказалась родом из города, куда меня отправили следить за нечистью?

Сейчас ей около сорока…Это значит, что энергии у Валентины в разы больше, соответственно и проблем она принесет по самую маковку.

— Очень приятно! — Рявкнула эта особа таким тоном, будто я где-то сильно накосячил и на самом деле ей вообще ни разу не приятно. — Должна сообщить о нарушителях общественного порядка! Вчера, около одиннадцати вечера, из окна квартиры номер три, дома восемьдесят шесть по улице Советской доносились громкие звуки электромузыки. Западной! И под нее… топот. Как будто танцевали. Это же безобразие! Время спать ложиться, а они… Танцуют! Что, позвольте спросить, может сподвигнуть советских граждан танцевать во вторник?

Валентина Семеновна задала вопрос и уставилась на меня требовательным взглядом. Я открыл было рот, собираясь озвучить какую-нибудь подходящую причину. Например, что в советской конституции конкретное время для танцев не указано. Но не успел.

— Валя… Валя, ты что от товарища милиционера хочешь? — Прозвучал совсем рядом тихий мужской голос.

Мы все: я, Семенов и гражданка Зайцева, разом, как по команде, обернулись к его обладателю. За спиной старшего лейтенанта стоял тот самый дворник, с которым Валентина Семеновна разговаривала в момент нашего появления. Вид у дворника был совершенно несчастный.

— Говорю же тебе, всё убираю хорошо. Дворы мету. Мусора нигде нет. А ты сразу жаловаться побежала. — Принялся бубнить бедолага.

Я перевел взгляд на Семёнова. Мол, объясни мне, пожалуйста, что здесь происходит.

Виктор стоял, потупившись, и старательно отряхивал несуществующую пыль с рукава. Было ясно: он точно ничего объяснять не хочет.

— Михаил! — Валентина Семеновна посмотрела на дворника испепеляющим взглядом. — Я тебе все сказала! Это не уборка улиц, это настоящий ужас. Посмотри, какая грязь после тебя остается. Будто сто чертей тут катались кубарем, плевали и сморкались!

Гражданка Зайцева сделала широкий жест рукой, предлагая всем присутствующим оценить сложность ситуации.

Мы с Семёновым машинально (хотя вообще не собирались делать ничего подобного) развернулись и молча посмотрели в сторону, куда указывала рука Валентины. Дворник тоже развернулся и тоже посмотрел. В итоге, несколько минут наша дружная компания просто стояла и пялилась в одну точку.

По мне, все было очень даже чисто. Хороший, симпатичный дворик с палисадником под окнами. Мусора действительно нет.

— Эх, Валентина… — Выдал, наконец, дворник. — Мы ведь с тобой в одной школе учились. За соседними партами сидели. А ты на меня теперь напраслину возводишь. Высоко взлетела, да? В Райсовет метишь. Позабыла тех, с кем ползала?

— Ну-ну-ну! Попрошу! — Валентина Семеновна шагнула к дворнику, вскинула руку и несколько раз помахала прямо перед его носом указательным пальцем. — Я с вами, Михаил Степаныч, нигде не ползала! Там, где вы ползали, меня быть точно не могло!

— Да⁈ — Дворник перехватил метлу и стукнул ею об асфальт. — Ну и что⁈ Это не повод бежать сразу участковому на мою работу жаловаться.

— Простите… — Я тактично оттеснил плечом Валентину, которая как раз набрала воздуха в грудь, собираясь ответить бывшему однокласснику. — Речь шла совсем не о вас, Михаил Степанович. Можете спокойно заниматься своим делом. У нас разговор другого плана.

— Да⁈ — Дворник посветлел лицом, шагнул ко мне, схватил мою руку и несколько раз энергично ее тряхнул. — Спасибо, товарищ милиционер. Спасибо! А то ходют тут всякие… Клевещут! Забыла наша Валентина, как бегала по этому двору, сопля соплёй.

Он бросил в сторону Зайцевой мрачный взгляд, потом кивнул нам с Семеновыми, прощаясь, и двинулся обратно во двор.

— Спасибо, товарищ Зайцева, за информацию о третьей квартире. — Я переключился на Валентину. Пора было избавиться от ее присутствия. — Спасибо за своевременный сигнал! Обязательно проведу беседу.

— Вот и прекрасно! — Зайцева просияла. — Всегда рада помочь милиции! Если что, проживаю в квартире номер двенадцать, в том же восьмедесят шестом доме. Доброго дня!

Она посмотрела на Семёнова, поморщилась, будто один только вид старлея вызывал у нее приступ зубной боли, затем гордо вскинула подбородок и удалилась.

— Ну, вот, — вздохнул Семёнов, когда Зайцева скрылась из виду. — Поздравляю. Ты обрел друга и помощника. А еще — головную боль. Очень энергичная женщина. Глядя на Зайцеву, я понимаю, почему большинство преступлений случаются на бытовой почве. Какое же терпение у ее мужа… Иной раз за пьянку ему вычитываю, а у самого душа переворачивается. Как с такой-то женой не пить? А теперь пошли, пора приступать к практике. Проведаем некоторых граждан. Они у меня еще на вчера были запланированы, но там более важные дела возникли.

Первый визит оказался вполне предсказуемым для работы участкового. Объектом нашего интереса был мужичок из списка «профилактических» под буквой «А». Местный алкоголик по фамилии Орлов.

Выглядел он как классический «Лёлик» образца 1980-х. Я, честно говоря, при плохом освещении даже мог бы их перепутать. Имею в виду гражданина Орлова и Лёню Петренко. Прямо как братья, честное слово.

Если бы я лично не знал батюшку Лёлика, заподозрил бы неладное. А я Петренко-старшего не просто знал, я его, собственно говоря, на путь исправления подтолкнул. Правда путь долгий вышел, через Магадан. Но зато человек одумался. Пять лет отсидел, как шелковый вернулся.

В общем, Орлов и Лёлик родственных связей иметь не могли, но при этом, когда я смотрел на Орлова, хоть убейся видел Лёню Петренко. К тому же, Орлов выглядел таким же неухоженным и так же дурно припахивал.

Встретил он нас в подъезде. Сидел на лестничной клетке, притулившись к стенке, с бутылкой портвейна «Агдам» в обнимку.

Беседа вышла короткой и душевной, потому что из нас троих беседовать могли только я и Семёнов. Орлов еле ворочал языком.

Он вообще выглядел немного пришибленным, словно ему на голову упал кирпич. Пока Семенов что-то пытался пояснить, Орлов громко и неудержимо икал, глаза его съезжались в кучу, лицо теряло осмысленное выражение, потом глаза медленно разъезжались, но дурное выражение с лица не сходило.

Он был безбожно пьян, но в той стадии опьянения, которая никому не приносит вреда. Тихий, спокойный, просто сидел в подъезде возле собственной двери и отчего-то не торопился заходить внутрь.

— Орлов, в бок тебе вещдок! Опять нарушаем? — строго начал Семёнов.

— Товарищ участковый, да я вот… с горя, — Орлов мутно взглянул на нас. — Жена ушла.

— Она у тебя каждый день уходит, — ответил Семёнов. — И каждый день возвращается. Кроме субботы и воскресенья. Потому что она, Орлов, в отличие от тебя, работает! На мясокомбинате. Иди домой, проспись. А то до вытрезвителя довезу. Безвозмездно, то есть даром.

Орлов что-то пробормотал, медленно поднялся по стеночке и, пошатываясь, поплелся в свою квартиру.

— Так… Ладно. К этому завтра зайдешь. Поговоришь с ним, сделаешь последнее предупреждение. Спивается мужик. Жалко. — Резюмировал итог нашего посещения Семёнов. — Идем, еще одного проведаем. В соседнем подъезде живет.

Второй визит состоялся к тунеядцу. Это был молодой парень, Павел, лет двадцати. Он лежал на кровати в неприбранной комнате и читал потрепанный томик Стругацких. На столе — пустая банка от тушенки и окурки, на лице — глубокие размышления о судьбе человечества.

В квартиру нас впустила бабуля, которая, так понимаю, тащила этого оглоеда на своей шее.

— Виктор Николаевич, Павлик у нас всегда был очень ранимой натурой. Понимаете? Вы же все знаете. Мать его с утра до ночи в школе пропадает. Учителя, они ведь то с детьми, то тетрадки проверяют. А Наталья вообще две смены взяла. Отца нет… — бубнила старушка, нарезая круги рядом с Семёновым.

Однако старлей, не дав ей разойтись по полной, нежно приобнял бабулю за плечи и тактично выставил из комнаты.

— Разберемся, Анна Петровна, — коротко бросил он, закрывая дверь в спальню.

Едва мы успели пристроится на две табуретки возле дивана, где царственно возлежал Павлик, дверь снова приоткрылась, и в щель просунулась бабуля с двумя чайными чашками в руках

— Виктор Николаевич, может, хотя бы чайку? Только что заварила. С печеньем. Вы уж не обессудьте. Угостить больше нечем. Откуда ж мне было знать, что вас черти именно сегодня приволокут.

— А когда же нам было приволакиваться, Анна Петровна? Я к вашему Павлику и без того каждую неделю, как по расписанию хожу. — Семенов поднялся со стула, подошел к двери и тихонечко подтолкнул бабулю в сторону коридора. — Спасибо, обойдёмся без чаю.

Выпроводив старушку, старлей снова устроился на табурете и начал свою обличительную речь. Я сидел молча, наблюдал за процессом воспитания.

Павлик не спорил, не сопротивлялся педагогическому таланту Семёнова. Он вёл себя гораздо хуже. Просто смотрел на нас пустыми глазами и все. Мне кажется, даже не вникал в смысл того, что говорил старший лейтенант.

— Что я могу сделать, Виктор Николаевич? — Как только Семёнов замолчал, чтоб перевести дух, Павлик отложил в сторону Стругацких и посмотрел на участкового грустным собачьим взглядом, — Работы нет, все приличные места заняты «блатными».

— Павел, как нет? Как нет⁈ Ты посмотри, на «железку» путейцы всегда требуются. На мясокомбинат опять же, рабочие руки нужны. На ликероводочный… — Семенов осекся, хмуро глянул на великовозрастного оглоеда, поморщился, а потом добавил. — Хотя нет. На ликероводочный тебе нельзя. Если ты еще и пить начнешь, это все. Тушите свет. Ты пойми, Паша общество не может содержать тех, кто…

В этот момент дверь снова скрипнула, и в комнату, мелко семеня, просочилась Анна Петровна с блюдцем, на котором красовалось несколько ложек вишневого варенья.

— Павлик, смотри, какое варенье, твое любимое. Может, гости попробуют? Виктор Николаевич, вы же любите вишневое? Я помню! Всегда любили. Еще когда без штанов по двору бегали. Бежите, главное, а энти ваши причиндалы так смешно…

— Анна Петровна! — старлей тяжело задышал носом, — Мы пришли по служебному делу. Мы не на чаепитии. Прошу вас! И хватит уже при каждом не самом удобном случае вспоминать мои причиндалы. Я, в конце концов, вырос. И конкретно сейчас по дворам с голым задом не бегаю.

— Ах, да, да, конечно, служебное… — Бабуля засуетилась и, бросив внуку ободряющий взгляд, ретировалась из комнаты. Правда, перед тем, как исчезнуть в коридоре, успела ехидно сообщить в приоткрытую двери, — Как же не бегаешь, Витенька? Ежли вон, на майские из баньки выскочил, да не в ту сторону побежал. Хорошо, тебя вовремя поймали. Оно и понятно. Праздник отмечали.

— Анна Петровна! — Рявкнул Семенов.

— Все, все… Молчу, Витенька…Ой, простите, Виктор Николаевич…

Семёнов мрачно чертыхнулся, вскочил на ноги, подбежал к двери и стукнул по ней ладонью так, что створка впечаталась в косяк намертво. Хоть бы самим потом выйти. Затем обреченно вздохнул, вернулся на табурет и продолжил:

— Так вот, если в ближайшее время ты не трудоустроишься…

Я не поверил своим глазам, но дверь, тихонечко скрипнув, снова приоткрылась. В руках у Анны Петровны был уже не чай, а аккуратно нарезанные бутерброды с колбасой.

— Вы уж извините, я думала, голодные, наверное… Павлик, а ты вообще почти не завтракал!

Семёнов прикрыл глаза, помолчал пару минут, потом медленно поднялся со стула и подошел к бабуле.

— Анна. Петровна. Закройте. Дверь. И не входите. Пока мы не уйдем. Это официальное предупреждение. — Отчеканил старлей, проникновенно глядя старушке в глаза.

Потом взял ее под локоть и мягко, но насточиво вывел из комнаты в коридор.

— Виктор Николаевич, ну как же ж… А бутерброды? С колбаской? — пискнула бабуля из-за двери.

В общем, стало понятно, старушка задалась целью не дать в обиду любимого Павлика. А то набежали тут ментяры злые, того и гляди окончательно добьют его нежную, хрустальную душу.

Семёнов, решив не испытывать судьбу и свое терпение, быстренько свернул сольное выступление, закрепив его перечислением всех возможных наказаний за тунеядство.

Павлик внимательно выслушал и несколько раз молча кивнул. При этом взгляд его все так же оставался пустым.

В качестве финальной точки старлей еще раз отчитал парня за «нежелание трудиться на благо Родины» и пригрозил статьей.

— Да понял он, понял, Виктор Николаевич. — Тоненьким голоском проблеяла из-за двери старушка.

— Все! — Семёнов вскочил с табурета, — Пошли отсюда, Петров. А то у меня сейчас приступ желчекаменной болезни случится. От злости.

Я попрощался с Павликом и вышел из комнаты вслед за старлеем, который на улицу вылетел пулей.

— Ничего…– сказал Семёнов, когда мы оказались за пределами этого «гостеприимного» дома. — Бабки не станет, очухается. Некому будет носить жратву прямо в рот. Или не очухается. Бывает и такое. А теперь… Давай-ка гражданина Бесовова проведаем. Анатолия Дмитриевича.

— Бесова? — переспросил я. Фамилия показалась мне весьма знаковой. Можно даже сказать, немного зловещей.

— Ну да. Спекулянт. Тихий такой. Хотя… Знаешь, его «тихость» меня всегда настораживала. Нигде не работает, но живет неплохо. Торгует с рук джинсами, духами, жвачкой. Знаю это точно, а за руку его поймать, хоть убей, не получается. И откуда только берет их, сволочь? Обычный «антисоветчик». И знаешь, что интересно… — Семенов покрутил головой по сторонам, проверяя, не слышит ли кто-нибудь нашего разговора, — Ты, Иван, не смейся, но…Я как не зайду к нему, потом на улицу выхожу, и вспомнить не могу, о чем мы говорили. Вроде бы я его отчитываю каждый раз, а он каждый раз говорит, что вот-вот «завяжет». Но это не точно. А еще…когда он слова, любые, произносит, меня прямо в сон клонит. Сколько раз хотел его за спекулянство привлечь. Но… Жалко мне его, что ли. Или забываю… Зайдешь один, хорошо? Я подожду на улице. Пусть привыкает к новому лицу.

Квартира Бесова находилась на первом этаже. Я постучал. Дверь открыл невысокий мужчина лет тридцати. Причем открыл не сразу. Сначала послышались торопливые шаги, потом — звук будто бы падающего стула, потом возня, словно кто-то катался кубарем по квартире, и наконец, щелчок замка.

— Гражданин Бесов? — Сурово поинтересовался я.

— Он самый. — Кивнул мужик.

На этом наш диалог немного застопорился. Я смотрел на Бесова, он смотрел на меня, но войти не приглашал. Ждал, наверное, пояснений. Хотя, чего пояснять? Вряд ли человек в милицейской форме принес благие вести.

А вот причиной моего «зависания» был тот факт, что Бесов до одури оказался похож на Ивана Васильевича Буншу из гениальной комедии Гайдая. Прямо одно лицо. Только выглядел моложе. Я даже несколько раз моргнул, зажмурился и протер рукой глаза.

Нет, не показалось. Реально — Бунша. Те же залысины, та же неуверенная поза, та же чахлая бороденка и усики над верхней губой. Ясное дело, я в состоянии отличить киношного героя от настоящего человека и прекрасно знаю, что Яковлева, который играл Буншу, в N-ске быть не может. Впрочем, спекулировать джинсами он тоже вряд ли стал бы. Просто сходство было феноменальное.

Единственное, что выбивалось из общей картины — взгляд. Бесов рассматривал меня слишком спокойно. В его глазах не наблюдалось ни страха, ни подобострастия, которые должны быть у спекулянта во время визита правоохранительных органов.

— Разрешите представиться, новый участковый, Иван Сергеевич Петров. — Произнёс я, наконец.

В ту же секунду взгляд Бесова изменился. Он внезапно стал испуганным, растерянным и смущенным. Плечи поникли, придавая облику Анатолия Дмитриевича еще более несчастный вид.

Ну да, ну да… Свежо предание. На каком-нибудь неопытном лейтенанте это, наверное, сработало бы. Только не на мне.

Я столько жуликов видел в своей прошлой жизни, что теперь сразу чувствую этот жуликоватый дух. И граждане были, не чета Бесову. Умели изображать порядочность.

Такие жулики, которых при личном знакомстве сходу можно принять за профессора, доктора наук или честнейшего человека. Даже когда знаешь статью, которая им грозит, и то сомневаешься, не произошла ли ошибка.

Так что Бесов мог теперь изображать что угодно. Я прекрасно оценил его взгляд в первые минуты. Этого достаточно, чтоб составить о нем мнение. Уверен, оно правильное.

— А? Что? Новый участковый? — тихим голосочком спросил Анатолий Дмитриевич, щурясь на меня. Его лицо исказилось маской неподдельного, почти искреннего испуга: — Да, да, заходите, товарищ лейтенант! Прошу! Только там, знаете, неприбрано немного… Жена уехала к родственникам, я тут один… Временно, так сказать, веду холостую жизнь.

Бесов засуетился, пропуская меня в прихожую.

Квартира, скромная однушка, действительно была в легком беспорядке, но не критичном. Пахло чем-то сладковатым и приторным, как от перестоявшегося компота. Такое чувство, будто в раковине скопилась немытая посуда.

Я прошел в комнату. На столе лежала раскрытая книга — «Капитал» Маркса. Рядом стояла баночка с надписью «Вазелин». Очень странный набор, надо признать. Боюсь представить, зачем человеку при чтении Карла Маркса требуются подобные средства.

— Пятки, знаете ли, мажу. — Заявил Бесов, убирая баночку со стола. Хотя я его, между прочим, ни о чем не спрашивал.

— Ну, что у вас, Анатолий Дмитриевич? — начал я, устраиваясь на предложенный стул, возле большого круглого стола, — Так понимаю, ведете антиобщественный образ жизни? Спекулируете? Наживаетесь на честных советских гражданах?

— Да что вы, товарищ лейтенант! — Бесов всплеснул руками, его лицо изобразило такую степень невинности, что ее хватило бы на десяток девочек из пионерского хора. — Я человек маленький, тихий. Я, можно сказать, алкаш! Да-да! Совсем спился. Вот, с утра уже… — Он потянулся к графину с водой, стоявшему на столе, но я его остановил.

— Не надо. У алкашей с утра трясучка и запах перегара, а у вас только забродившим компотом слегка попахивает. И трясет вас, гражданин Бесов, исключительно от моего присутствия и то несильно. Вы думали, раз я новый человек, то мне можно рассказать сказочку про алкоголизм? За него-то не сажают, верно? Так чем занимаетесь?

— Да я… книги читаю! — оживился Бесов, указывая на «Капитал». — Повышалку прохожу. Овладеваю марксистско-ленинской философией. Оборзование-то у меня средне-специальное. Такое, знаете… Очень среднее и очень специальное. А Маркс… Весьма увлекательное чтиво. Меня сподвиг один товарищ. Он, прочитав «Капитал», осознал всю никчемность бытия и ушел в монастырь. Правда, его оттуда быстро выгнали за то, что он пытался организовать профсооз трудящихся-отшельников, требовал сокращения рабочего дня и увеличения рыбной нормы в постные дни. Но сам факт!

Я смотрел на Бесова, стараясь сохранять невозмутимость. А это было сложно. Потому что, судя по той чуши, которую он мне впаривал, гражданин Бесов либо нового участкового считает идиотом, либо сам дурачок. Второй вариант порадовал бы меня больше, но, думаю, первый — ближе к истине.

— Забавно… а джинсы? Жвачка? Духи? Это тоже соответственно теории Маркса? — поинтересовался я.

— А-а-а-а-а, это…– Бесов взмахнул руками, как курица-наседка крыльями, и затараторил еще быстрее. — Это же не спекуляция! Это… культурный обмен! Я, можно сказать, неформальный дипломат. Знакомлю советских людей с достижениями… э-э-э… прогрессивной молодежи капиталистических стран. Чтобы наши граждане воочию убедились, насколько «ценности» Запада гнилы и бесперспективны! Вот, смотрите. — Бесов сунул руку по стол, там виднелась огромная хозяйственная сумка, и как фокусник достал пару поношенных джинсов. — Видите? Дыры на коленях! У нас, в СССР, такой брак никогда не пропустили бы! А они носят! Потому что у них кризис перепроизводства, им не хватает ткани! Позор!

Я почувствовал, как у меня начинает дергаться глаз. Нет, все-таки Бесов издевается. Точно. Глумится, сволочь такая.

— А жвачка? Даже любопытно, как ее вы оправдаете? — не сдавался я.

— Это не жвачка! — торжественно провозгласил Бесов. — Это наглядное пособие…

Внезапно голос Анатолия Дмитриевича начал казаться мне слишком нудным. Я почувствовал неимоверную усталость, которая навалилась на меня, будто тяжёлое мокрое одеяло. Слова Бесова сливались в монотонное жужжание, теряя свой смысл.

— Культурный обмен… наглядное пособие… кризис перепроизводства… — доносилось до меня сквозь плотный слой ваты, не понятно откуда взявшейся в ушах.

Я моргнул. Потом еще раз. Перед глазами появилась мутная, похожая на марево в жаркий день, пелена. Теплая волна накатила на мое сознание. Веки стали свинцовыми. Я понял, что засыпаю. Совершенно бессовестным образом. И никак не могу остановить это.