Странное дело, но карандаш Капустина, постоянно впившийся мне в ребро, оказался спасительным якорем в море внезапно нахлынувшего, иррационального помешательства. А мое состояние именно так и выглядело — самое настоящее помешательство.
Хотя я, между прочим, в прошлой жизни красивых женщин тоже видел. Неоднократно. Чай не в лесу жил. Бывали даже ну очень красивые.
Однако в этой дамочке, которая в данный конкретный момент, чертыхаясь, вертелась в гробу, пытаясь выбраться из бархатных подушек и подстилок, было что-то особенное. Что-то магически притягательное.
Я отшатнулся от незнакомки. И мне, скажу честно, пришлось сделать для этого усилие. Будто я отрывался от мощного магнита. В глазах на секунду помутнело, а в ушах зазвенело.
Меж тем, причина моего помешательства, матерясь бранными словами, от которых даже мне, мужику, стало немного не по себе, упорно выбиралась из гроба. При этом она двигалась с той же неестественной, отточенной грацией, с какой мой недавний провожатый, Толик, скользил по земле.
Вернее, не двигалась, а барахталась, раскидывая в стороны подушки, которыми было выстлано ее «ложе». Даже эти барахтанья выглядели как нечто весьма милое и соблазнительное.
— Понастелять… бл… всякого бархатного дерьма! — Бубнила красавица, — А ты потом… бл… карячся в нем, пыхти! Чертовы традиции! Когда уже Совет отменит эти дурацкие гробы!
Ее низкий, с хрипотцой голос совершенно не сочетался с хрупкой, почти девичьей внешностью. Но от этого дамочка ничуть не выглядела менее притягательно. Наоборот. Такое противоречивое сочетание добавляло ей еще больше манкости.
— И эти еще… суки… Загребли своими вечными скандалами! Поспать хрен дадут, бл…! Ну я им…етическая сила… разбитые стекла по тройной стоимости посчитаю! — закончила красотка свою тираду, кувыркнулась последний раз и, наконец, вывалилась из гроба.
Она замерла возле «постели», изучая меня обволакивающим, проникновенным взглядом. Глаза у нее были не просто карие. Они были цвета дорогого, выдержанного коньяка, почти янтарные. В их глубине плясали искорки раздражения и какого-то дикого, животного любопытства. И уж точно в этих глазах не было ни капли сонливости.
— А ты, новоиспеченный инквизитор, чего уставился, как баран на новые ворота? — спросила она, сделав шаг в мою сторону. — Помог бы, что ли, джентльмен несчастный! У инквизиторов с манерами совсем швах? Или, хотя бы, представился по всем правилам этикета. Между прочим, с настоящей графиней сейчас разговариваешь. Ну… В данный момент, конечно, титул скрывать приходится, однако… Тебе-то можно рассказать.
Я, все еще находясь под впечатлением от «пробуждения» девушки и ее отборной лексики, машинально протянул руку, которую она милостливо пожала. Женские пальцы были холодными, как мрамор, но хватка оказалась железной.
— Лейтенант Петров. Для вас… можно просто Иван.
— Гражданка Флёрова. Но для тебя — мадам Ля Флёр. — Произнесла красавица.
— Любовь Никитична? — уточнил я с легким удивлением.
Затем тряхнул головой, скидывая остатки наваждения. Нужно было окончательно прийти в себя, пока я бараном блеять не начал.
Причина моего удивления крылась в том, что соответственно словам Наденьки, директор магазина уехала в командировку. А получается — нет, не уехала. На кой черт Наденька тогда врала? Или не врала? Может, она искренне верила в то, что говорила, считая, будто начальница и правда отчалила из города?
— Ну, я, а кто же еще? — Любовь Никитична отряхнула пылинки со своего платья, затем окинула меня взглядом с ног до головы.
В этом взгляде читалась профессиональная оценка, как у покупателя на рынке. Я, честное слово, почувствовал себя куском отборной говядины или свинины.
— Ля Флёр для друзей и особо приближенных. — С намеком произнесла вампирша, — А ты, смотрю, ко мне в альков пожаловал. Значит, сразу и друг, и приближённый. Не ожидала, что знакомство начнется с такого… интимного визита.
— А как вы поняли, что…
— Что ты инквизитор? — Перебила меня Вампирша. — Так не орал, когда гроб увидел. И на мою красоту не отреагировал, как должен. Не кинулся руки целовать да яремную вену подставлять. Молодец…
Она усмехнулась, снова разглядывая меня с интересом. Я скромно пожал плечами, мол — привычное дело! Первым пунктом — служба, а женщины, даже очень красивые, это все потом. Хотя, на самом деле, есть ощущение, если бы не карандаш Капустина, я бы бросился. И руки целовать, и вену подставлять, и черт его знает, что еще делать.
— А вообще, если честно, со вчерашнего дня твоего появления жду. — Любовь Никитична небрежно повела плечиком, — Как про этого идиота Женю узнала. Вот прямо чувствовала всеми фибрами своей старой вампирской души, покружишься, повынюхиваешь, а потом в гости придёшь.
— Забавно… Второй день в новой должности, а обо мне уже вся нечисть в курсе… — Начал я, но договорить свою мысль не смог. Хотя очень был настроен. Вампирша назвала имя — Женя. А значит, она и правда знала замерзшего парня. Нам точно есть, что обсудить.
В торговом зале в этот момент раздался особенно оглушительный грохот, будто опрокинули целый стеллаж с хрусталем. Любовь Никитична вздрогнула всем телом, ее прекрасное лицо исказила гримаса чистой, незамутнённой ярости. Но даже в приступе гнева она была удивительно хороша. Злость придавала ей особенную перчинку.
— Да они сейчас весь мой товар в труху превратят! Совсем охренели, долбодятлы! — вырвался у вампиршы яростный рык. Этот контраст между внешностью и речью продолжал вызывать в моем сознании легкий когнитивный диссонанс.
Ля Флёр решительно отодвинула меня с дороги и направилась к двери, ведущей в первую подсобку. Я, конечно же, рванул за ней. Начался самый интересный этап нашей беседы, а она убегает!
Вампирша выскочила в комнату, которая вела непосредственно к торговому залу, и дернула ручку двери, намереваясь прекратить бедлам, творившийся в магазине. Естественно, в ответ она получила — ничего. Наденька дверь-то закрыла на ключ, о чем Флёровой известно не было. Любовь Никитична нахмурилась, потом с силой толкнула створку плечом. Дверь даже не дрогнула.
— Надька! Открой, дрянь такая! — крикнула вампирша, но в ответ послышались лишь приглушенные женские всхлипы и басовитое мужское ворчание.
— Я, конечно, дико извиняюсь, что лезу с такими вопросами… Наверное, это очень не вовремя. Но безумно любопытно, знаете ли… — Я тихонечко подошел к красавице сзади и аккуратно стукнул ее указательным пальцем по плечу.
— Что⁈ — Рявкнула она, испепеляя взглядом закрытую дверь.
— А вы так свободно держите в помещении магазина, хоть и в подсобном, гроб… Да и клавесин со свечами, знаете, не сказать, что обычный советский интерьер. У персонала вопросы не возникают? Надеюсь, Надежда и другие продавцы не в курсе вашей любви к человеческой крови?
Вампирша медленно повернулась ко мне. На ее лице расплылась улыбка, которую можно было назвать соблазнительной или опасной в равных долях.
— Ты, инквизитор, ерунды не говори. Мне столько лет, что это даже неприлично произносить вслух. А возраст он, знаешь, сильно способствует развитию ума по причине накопления опыта. Конечно, никто не знает. Я чту Договор, ибо не являюсь дурой. Та комнатка, которую ты видел… О ней смертным не известно. Вернее… как бы это помягче сказать…
— Да уж как есть. — Посоветовал я.
— Ну если, как есть…Бывают ли там люди? Да. Но очень редко. В основном я приглашаю туда сородичей. Так… Посидеть, прошлое вспомнить. Видишь ли, здание старое, у него энергетика определённая, подходящая. Живу-то я в обычной хрущёвке. Ну какие, к чёртовой матери, в хрущёвке сборища вампиров? Смех один. Иногда мы устраиваем себе маленькое пиршество. Но как правило, используем кровь животных или ту, которую можем достать законным путём. Если кто-то тебе наговорил, будто в моем салоне творятся всякие непотребства, так нет. Не творятся. А когда обычному человеку выпадает огромная честь оказаться в моей компании конкретно в этом месте, то потом он данный эпизод своей жизни благополучно забывает. Для всех остальных комнаты вообще не существует. Спроси вон Надьку. Она тебе скажет, что подсобка в магазине одна и никаких других быть не может. Ты ее смог увидеть только потому, что являешься инквизитором.
Вампирша окинула меня насмешливым взглядом, а затем продолжила:
— Договор о ненаблюдаемости важен не только для смертных, он в первую очередь важен для нас. Представляешь, что начнётся, если людишки узнают о существовании…ну, например, вампиров? Наше и без того непростое существование превратится в черт знает что. Будут, как ненормальные бегать с кольями и в порядочных вампиров ими тыкать. А вообще… Не отвлекай! Пока ты мне тут мозг выносишь, Надька-дура со своим Колей-психопатом магазин в щепки превратят! Он же у нее совсем на голову пристукнутый!
Любовь Никитична снова повернулась к двери, подумала пару секунд, затем отступила на шаг. Ее руки сжались в кулаки.
Я уже мысленно готовился к тому, что сейчас она выбьет дверь с петель одним ударом своей изящной ручки. Как показывают в кино. Вернее, будут показывать лет через сорок. Но Вампирша резко крутанулась на месте развернулась и быстрым шагом прошла к старому, дисковому телефону цвета слоновой кости, стоявшему на столе подсобки.
— Что вы делаете? — не удержался я.
— А что, по-твоему, я должна делать? Звоню «02»! — Ответила Любовь Никитична раздражённо.– Вызываю милицию. У меня тут государственная собственность уничтожается, а я, между прочим, законопослушная гражданка.
Я, честно говоря, сначала не поверил своим ушам. Вампирша вызывает советскую милицию на своего же буйного работника и ее мужа. Ну разве это не странно⁈
— Думал, вы… э-э-э… стену рукой разворотите, — честно признался я.
Ля Флёр, уже говорившая с дежурным («Да, в комиссионном на улице Ленина, хулиганство, да, срочно!»), бросила на меня уничтожающий взгляд.
— Дурак? — Поинтересовалась она, как только положила трубку, — Стены потом за свой счет восстанавливать? И товар возмещать? Я не какая-то там деревенская упырица, я серьезный профессионал, черт возьми!
Флёрова снова вернулась к двери и замерла напротив нее с таким видом, будто эта дверь была ее личным врагом.
— Ладно, с вызовом подстраховалась. А теперь… — Она в последний раз окинула деревянное полотно оценивающим взглядом. — Теперь будем решать проблему. Терпение никогда не входило в число моих достоинств.
Вампирша отступила на полшага, сделала легкий разворот корпуса и нанесла точный, каратэшный удар каблуком в область замка. Раздался оглушительный хруст, и дверь, вырванная из петель, с грохотом рухнула в торговый зал.
Любовь Никитична отряхнула руки, словно только что совершила нечто обыденное.
— Если кто спросит, — бросила она через плечо, — Скажешь, это ты выбил. Герой-милиционер, борец с беспорядком, все такое.
Не дожидаясь моего ответа, вампирша наступила на створку, лежавшую под ногами, а затем величественно проследовала в торговый зал. Я, оглушенный и ошарашенный, двинулся следом.
Картина, открывшаяся нашему взору, была достойна кисти какого-нибудь художника-сюрреалиста. На фоне разгрома — опрокинутая витрина (одна штука), рассыпанный по полу хрусталь (предположительно три штуки) и растоптанные шляпы (сто процентов пять штук, я пересчитал) — на полу, в центре зала, сидели Надя и ее супруг Николай.
Они уже не ругались. Они страстно целовались, слившись в едином порыве, забыв обо всем на свете. Казалось, их ссора была лишь прелюдией к этому бурному примирению.
— Ну, просто Шекспир отдыхает, — с ледяным сарказмом произнесла Ля Флёр. — «Укрощение строптивой» в советской редакции. Николай Петрович! Надежда Степановна! Не желаете ли оплатить номер в гостинице «У испорченной витрины»?
Влюбленные, словно ошпаренные, отскочили друг от друга. Надя, увидев директора, испуганно вскрикнула и попыталась прикрыть рваный подол своего платья.
— Ой! Любовь Никитична… Как же… Вы ведь в командировку уехали… Откуда… — Бормотала продавщица.
— А-а-а-а-а… — голос Вампирши буквально источал яд. — То есть, раз директора нет на месте, можно тут творить, что на душу ляжет?
Николай, красный как рак, начал неуклюже подниматься, бормоча что-то невнятное про «понял, простите, больше не буду».
— Молчать! — рявкнула Любовь Никитична, в ее голосе зазвенела такая стальная властность, что даже я невольно выпрямился. — Николай, ты мне весь ущерб возместишь до копеечки. Надька, ты уволена. Окончательно и бесповоротно. Чтоб духу твоего тут не было.
В этот момент дверь в магазин со скрипом распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся милиционер. Судя по всему, он бежал в магазин со скоростью гепарда.
Это был мужчина лет сорока, с усталым, обвисшим лицом и мешками под глазами. На его форме красовались погоны старшего лейтенанта. Он был мне незнаком.
— Ох… Любовь Никитична… Мне о вас сообщили, так я сразу на велосипед прыгнул и сюда. Так гнал, так гнал… Что тут у вас происходит? — спросил он, окидывая взглядом последствия побоища. Его глаза скользнули по мне, задержались на погонах, — Товарищ лейтенант? Вы откуда здесь? А главное — вы кто? Я вас в нашем городе впервые вижу.
Любовь Никитична, стоило милиционеру переступить порог магазина, мгновенно превратилась из разъяренной фурии в оскорбленную, но великодушную жертву обстоятельств. Я не успел ответить, а она уже начала своё сольное выступление.
— Ах, Игорь Васильевич! — вздохнула она, с трагичным выражением лица поднося руку ко лбу. — Спасибо, что приехали! У нас тут, сами видите, маленький семейный скандал перерос в вандализм. Но, слава богу, ваш молодой коллега уже все взял под контроль. — Флёрова грациозно указала на меня. — Он… э-э-э… даже дверь выбил, чтобы пресечь беспредел.
Старший лейтенант, снова посмотрел на меня с нескрываемым любопытством. Как оказалось, это был тот самый Лыков, с которым я теперь делил рабочее место.
— Петров, — отрекомендовался я. — Иван Сергеевич, участковый уполномоченный первого отдела.
— А, так это ты новенький! — лицо Лыкова просияло. — Слышал, слышал. Ну что, с ходу в гущу событий? Молодец. — Он кивком показал на притихших супругов. — Это их рук дело?
— Их, — подтвердил я. — Но, кажется, они уже… успокоились.
Лыков тяжело вздохнул, достал из планшета бланк протокола и начал составлять акт. Пока он занимался бумагами и выяснял детали случившегося с Николаем и Надей, Любовь Никитична отошла в сторону, жестом подозвав меня.
— Ну что, инквизитор, — тихо произнесла вампирша, ее взгляд снова стал томным и загадочным, — Раз уж ты так настойчиво ищешь со мной встречи, давай поговорим. Но не здесь. Воняет дешевым Надькиным парфюмом и человеческим потом. Ужасно не люблю эти запахи.
— Как раз хотел распросить о вчерашнем покойнике, — начал я, но Любовь Никитична меня перебила.
— Вечером. В кафе «Железнодорожник». В восемь. Там кормят сносно, по человеческим, конечно, меркам. Но главное — никто не полезет с дурацкими вопросами. — Она посмотрела на меня так, будто предлагала не встречу, а запретный плод. — Придешь?
Я кивнул, испытывая странное и очень неуместное волнение.
— Прекрасно. А теперь, будь добр, помоги Игорю Васильевичу. А мне надо подсчитать убытки. — Флёрова повернулась и пошла к своему кабинету.
Ее бархатное платье таинственно переливалось при каждом движении, создавая впечатление, что я вижу каждый изгиб тела этой женщины.
Лыков, закончив с протоколом, отправил супругов бубнить друг другу о большой и чистой любви, а затем подошел ко мне.
— Ну и денек, — выдохнул он, доставая пачку «Беломора». — Представляю, каково тебе, новичку. У нас тут, на моем участке, веселуха — каждый день как в цирке. Только клоуны сильно неадекватные. Николаю, к примеру, уже столько предупреждений было. Замучаешься считать. Сильно неуравновешенный мужик. Чуть что — сразу в драку. У него планку срывает на почве эмоциональных переживаний. Идем на улицу?
Как только мы вышли из магазина, старлей прикурил и протянул пачку мне. Я отказался.
— Смотрю, ты с Любовью Никитиной уже знакомство свел, — заметил участковый, прищурившись. — Красивая баба, да? Только смотри, не обожгись. Говорят, мужики от нее как мухи от огня дохнут. Правда, не буквально, — он засмеялся своему неудачному каламбуру, — Но кто ее знает. Баба она с характером. И связи… Ой, какие связи.
Я промолчал, делая вид, что мне, собственно говоря, на эту роковую красотку искренне начхать.
В голове же вовсю работал анализ. Ля Флёр назначила встречу. Она знает что я инквизитор, и знает, что я приду. Ее «женские чары» это не просто попытка кокетства, это — целенаправленная проверка моей устойчивости.
Вечернее свидание в кафе «Железнодорожник» обещало быть крайне интересным. И, черт побери, несмотря на весь абсурд и опасность, я чувствовал щемящее предвкушение. Верно сказал Лыков. Эта женщина-вампир подобна пламени — опасна, но неотразима. И я уже начинал понимать, о каком «магнетизме» говорил Профессор.